Книга: Para Bellum
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Нарком внутренних дел, заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, Генеральный Комиссар Государственной Безопасности, что, между прочим, соответствовало маршальскому званию, товарищ Берия бросил ручку в серебряный с чернью стакан, стоящий на письменном столе, и захлопнул общую тетрадь. Аккуратно снял пенсне, вынул из кармана кителя белоснежный платок, протёр овальные стёкла, помассировал пальцами переносицу. Все эти действия давно стали для него ритуалом. Дело в том, что ведение дневника в представлении Лаврентия Павловича было занятием для девочки-старшеклассницы, но никак не для серьёзного мужчины. Но делать это было необходимо, и нарком, преодолевая отвращение, скрёб пёрышком по бумаге. И каждый раз после этого ему приходилось настраивать себя на работу.
Лаврентий Павлович прихватил тетрадку, отдёрнул шёлковую занавеску у окна. Стал виден толстостенный сейф. Его громада уродовала изысканный интерьер кабинета, стоивший хозяину немалых трудов и многочисленных консультаций с Мамиашвили. Узорчатая ткань маскировала грубое железо. Иногда наркому виделся в этом даже некий символ, но додумать до конца его значение всегда не хватало времени.
Берия отпер его, аккуратно уложил «дружочка» на нижнюю полку. Если понадобится, его здесь найдут. И Коба прочитает грубоватые признания друга Лаврентия в уважении и преданности, датированные ещё двадцатыми, потом тридцатыми годами, а теперь уже и началом пятого десятилетия великого века. Конечно, в случае чего эта лирика не спасет. Однако в ряду других документов может сыграть и она. Выстраивать линию защиты нужно, пока ты ещё на свободе и при власти. Когда тебя, как Ежова, поведут на верхние этажи – во внутреннюю тюрьму НКВД, что-то предпринимать будет поздно.
Мамиашвили доложила по телефону, что ждёт Мамсуров.
– Пусть заходит, – буркнул Берия, запирая сейф и задёргивая занавеску.
Хаджи-Умар вошёл уверенно, как к себе, окинул взглядом ряд полукресел, стоявших «во фрунт» перед столом для приглашённых на совещания, выдернул одно, которое понравилось почему-то больше других, легко перебросил его к столу народного комиссара и присел, словно гепард, на краешек сиденья. Он умудрялся даже в мешковатом костюме выглядеть стройным и элегантным. Видно было, что свободная одежда нужна, чтобы не стеснять движения тренированного тела.
Лаврентий Павлович безгранично доверял только двоим: красавице Мамиашвили и «майору Ксанти» – диверсанту и террористу Хаджи-Умару Мамсурову. И рядом с каждым из них заместитель председателя Совнаркома чувствовал некоторый психологический дискомфорт. Любому, кто сказал бы, что Берия побаивается этих людей или ощущает в их присутствии собственную неполноценность, нарком НКВД тут же приказал бы оторвать всё, что хоть на сантиметр выдаётся из организма. В буквальном смысле. Всякие Кобуловы, Меркуловы воспринимались, да и были стадом, годным только на то, чтобы исполнять распоряжения великого и мудрого пастуха – Лаврентия. О них вообще речи нет. Даже при Кобе, которого Берия боялся панически, такого мерзкого чувства он не испытывал. Может быть, потому зампредсовнаркома старался взять в общении несколько покровительственный тон.
– Ну и как тебе Марков? – усмехаясь, поинтересовался Берия.
– Крепкий мужик, – очень серьёзно ответил Мамсуров. – И очень нас не любит.
– Нас – в каком смысле? Нас, – пухлая рука описала вертикальную окружность. – Или нас? – Указательный палец уперся в грудь диверсанта, потом нацелился на самого наркома.
– Нас с вами, – спокойно уточнил Хаджи-Умар. – И службу, и персонально.
– Думаешь, это антагонистическое противоречие? Договориться не сможем?
– Это вряд ли.
– Почему? Он не понимает, что мы можем и украсить жизнь, и сильно её усложнить? Как это у вас говорят: «за бонте хорз»?
– У нас чаще говорят: «Никаких «за бонте хорз», – чуть заметно улыбнулся Мамсуров.
– Это большая разница?
– Как между «да» и «нет». Лаврентий Павлович, а для чего вообще нужно было устраивать всю эту комедию с поисками какой-то девицы?
Берия улыбнулся во весь рот, глаза маслянисто заблестели:
– Эта, как ты выразился, девица – наши глаза и уши рядом с командующим Западным фронтом. Думаю, даже не только. Может, она станет шеей и будет поворачивать голову «крепкого мужика» в ту сторону, куда нужно нам. Для этого у лейтенанта Сумовой есть всё, что нужно, уж поверь мне.
– Это вряд ли, – повторил Мамсуров. – У Маркова не тот склад психики. Он не бонвиван, он аскет и солдат. Это вам не Павлов.
– Кстати, за что ты так не любишь Дмитрия Григорьевича? Вроде бы вместе воевали в Испании?
Хаджи-Умар кивнул:
– Воевали. Я под пулями, он в кабаках и бардаках.
– А мне докладывали, – посмотрел в глаза диверсанту Берия, – Павлов очень неплохо распоряжался танковыми соединениями.
– Ага, – кивнул диверсант. – Настолько неплохо, что регулярно спьяну лупил по своим изо всех стволов. Под Лас-Роса он и меня чуть было не отправил к праотцам. Перепутал ориентиры. А моих парней тогда накрошил…
Лаврентий Павлович сверкнул белозубой улыбкой:
– Нас, кавказцев, не так просто убить, – важно произнёс он. – Тем более таких, как «майор Ксанти». Ты знаешь, что приобрёл мировую известность?
– С моей профессией известность – это смертный приговор, – сверкнул глазами Мамсуров. – И кто меня слил?
Нарком внутренних дел заразительно рассмеялся. Он даже снял пенсне, помассировал переносицу и вытер глаза белоснежным платком.
– Помнишь, в Мадриде Кольцов познакомил с американским журналистом?
– Эрнесто? Тем болтливым алкоголиком?
Берия кивнул.
– Я ему ничего не рассказывал, – насторожился Хаджи-Умар.
– Успокойся, никто тебя ни в чем не обвиняет. Твой романтический облик настолько поразил Хемингуэя, что он сделал тебя героем своей книги. Называется «По ком звонит колокол». К счастью, Хем – патриот, потому диверсанта в романе зовут Роберт Джордан и он американец. Мои люди сообщают, что сюжетом заинтересовался Голливуд. Гордись, Хаджи-Умар, тебя, может быть, сам Гарри Купер играть будет. Жаль только, похвастаться этим ты не сможешь никогда.
– Да чихал я на этого их Гарри Купера вместе с пьяницей Эрнесто… как вы сказали, его фамилия?
– Хемингуэй. И не надо на него чихать, дорогой. Это большой писатель. Нас с тобой забудут, а его книги будут читать десятилетиями.
– Я таких благостных рассуждений за жизнь столько слышал… Хемингуэй. Тоже мне, Лев Толстой.
Лаврентий Павлович с добродушной улыбкой покачал головой. Так взрослый снисходительно реагирует на высказывание не вступившего в сознательный возраст малыша. Потом посерьёзнел:
– Ты, надеюсь, понимаешь, что Маркова придётся опекать прилежно, следить, чтобы даже волос не упал с его головы, чтобы с ним не случилось никаких случайностей. И делать это придётся тебе. Никому другому доверить это я не могу. Не справятся.
– А как мои курсы? – обеспокоился Мамсуров.
– Хрен с ними, с курсами.
– Может, вы сообщите, что послали меня в командировку?
– Не надо, чтобы кто-нибудь знал о нашей связи, – тихо и страстно заговорил Берия. – Официально ты не имеешь никакого отношения ни к НКВД, ни к НКГБ. Мои просьбы выполняешь, как сказал поэт, не по службе, а по душе. Тебе же не обязательно постоянно жить в Белостоке. Там и без тебя с него глаз не спустят. Убедишься, что с генералом всё в порядке, и в Москву. В приграничье ты будешь появляться, как бог из машины – неожиданно и только тогда, когда должно что-то произойти. Потому что работы и здесь выше крыши. Придётся поездить туда, сюда, обратно. Но оно того стоит.
– Ладно, – махнул рукой Мамсуров, пружинисто встал и направился к выходу. Когда он взялся за ручку двери, Лаврентий Павлович произнёс:
– Постой.
Хаджи-Умар обернулся.
– В Америке после того, как про тебя написал Хемингуэй, ты стал бы миллионером.
Диверсант пожал плечами и толкнул тяжёлое полотнище из морёного бука.

 

Иосиф Виссарионович, когда рекомендовал Маркову оставить Ленку в Москве, имел в виду только одно: работать придётся буквально день и ночь, и будет не до альковных дел. Но он не был бы товарищем Сталиным, если бы не спросил сам себя: «Скажи честно, Иосиф, ты запретил (запретил, запретил; совет Хозяина не равносилен приказу, он выше любого распоряжения, потому что здесь подразумевается личное доверие к тому, кому советует товарищ Сталин) комфронтом брать с собой девочку только из соображений службы, или…» Иосиф медлил с ответом, и Вождь задумался. Конечно, закрутить студенточке мозги – дело нехитрое. Пару раз пригласить на приёмы – просто чтобы она привыкла к факту, что великий гений всех времён и народов – такой же человек из плоти и крови. А там сама пойдёт, как дубинушка из песни.
– А нужно ли это, Иосиф? Во-первых, дел невпроворот. Во-вторых, что такого особенного в ней, в этой Ленке? Совсем не красавица. Знавал Вождь дам и получше. Правда, девочка искренняя, обаятельная, иногда просто прелесть. И улыбка замечательная. Тем более что товарищ Сталин вообще отвык от того, чтобы кто-то в его присутствии скалил зубы. Но… Стоит ли ссориться с Марковым, от которого сейчас многое зависит, из-за соплячки, пусть даже с замечательной улыбкой?
Второе я, Иосиф, сегодня что-то был молчаливым. Такое случалось. Как правило, когда он понимал, что на самом деле Вождь всё уже взвесил, измерил и нашёл легковесным, серьёзного внимания не стоящим. И он, Иосиф, даже знал, что на самом деле такое решение предопределило. В отличие от Маркова, выпускник духовной академии Джугашвили библейские тексты знал наизусть. В том числе и историю Урии Хеттеянина, которого царь Давид послал на смерть, чтобы заняться любовью с женой своего военачальника. «И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа».
Как всякий профессиональный священник, Сталин в Бога не верил. Во всяком случае, в того, о котором провозглашали с амвона. Но слова «И было это дело зло в очах Господа» звучали в мозгу и не отпускали. Странно, когда даже хорошо знакомых и близких соратников он отдавал то Ягоде, то Ежову, ни разу не задумался, было ли это грехом. То есть, конечно, было, но ведь для конечного блага, для укрепления доверенной ему страны. В Древней Грузии, когда строили бастион, замуровывали в стену молодого воина или юную деву. Чтобы нерушимой оказалась преграда на пути врага. А тут речь шла о баловстве, о прихоти стареющего мужчины. Захотелось телом погреться о молоденькую попку, а душой о молоденькую душу.
И Хозяин решил: да не трону я эту девку, пусть мой персональный Урия Хеттеянин возрадуется. Я прав, Иосиф? И Иосиф, отводя глаза в сторону, сказал: «Да. Ты, как всегда, прав, Вождь».

 

Совещание по бомбе, о которой говорил Лаврентий, прошло в закрытом режиме. Присутствовали Председатель Совета Народных Комиссаров Сталин, заместитель Председателя, он же докладчик Берия, глава Правительства, он же министр инодел Молотов, нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков. Протокол не вёлся, делать какие-либо записи было запрещено, люди Меркулова (уже не Берии) тщательно осмотрели кабинет в поисках подслушивающих устройств. Всё-таки они все дураки – откуда в кабинете Хозяина могут взяться микрофоны? Если бы нашли хоть один, это значило бы, что НКГБ работает из рук вон плохо. Вместе с Власиком. Со всеми отсюда проистекающими последствиями что для руководителя госбезопасности, что для начальника охраны.
Научным консультантом пригласили Игоря Курчатова из физико-технического института. Молодой, губастый, с копной чёрных волос, в плохо сшитом сером костюме, учёный сразу не понравился Вождю. Хуже всего было то, что сопляк явно не ощущал ни благодарности за то, что его допустили туда, где принимались решения, влияющие на судьбу мира, ни трепета от того, что оказался в святая святых. Он вертел головой, стараясь получше рассмотреть людей, которых раньше видел только на портретах. Постоянно улыбался, как ребёнок, которому посулили подарок. Но умники из Академии наук сказали, что этот губошлёп – лучший. Иосиф Виссарионович громко хмыкнул, взял в руки трубку и принялся набивать её табаком, ломая над пепельницей папиросы из зелёной пачки. Это был сигнал к началу совещания. Все притихли, даже губошлёп перестал вертеться.
Сталин вздохнул, положил снаряжённую трубку в пепельницу и негромко произнёс:
– Зачем мы собрались, все знают. Не будем терять время. Приступайте, товарищ Берия, говорите, что вы хотели нам сообщить.
Лаврентий Павлович не спеша встал, снял и протёр пенсне, снова водрузил его на место. «Паузу держит, – насмешливо подумал вождь. – мхатовец».
– В декабре 1938 года немецкий химик Отто Хан подверг нейтронной бомбардировке тяжёлый металл уран, в состав каждого атомного ядра которого входят 92 протона, и открыл, что ядра урана распадаются, замещаясь при этом ядрами двух других химических элементов – бария и криптона. Если освобождённые нейтроны смогут привести к распаду других ядер урана, которые, в свою очередь, отдадут больше энергии и больше нейтронов, то произойдёт цепная реакция, – заговорил зампредсовнаркома занудным лекторским тоном. – Выражаясь совсем просто, нейтроны выбивают с орбиты вокруг атомного ядра другие нейтроны, те, в свою очередь, бомбардируют соседние ядра. Процесс идёт лавинообразно. В результате разрушения атома выделяется огромная энергия.
– Барий, криптон, – желчно проговорил про себя Хозяин. – Ближе к делу, товарищ инженэр… – Может быть, раздражение было вызвано тем, что ужасно хотелось курить, а Вовси табак вовсе запретил. Иосиф Виссарионович вздохнул, взял в руки трубку и принялся её разглядывать.
– Прав был Владимир Ильич, когда писал, что электрон так же неисчерпаем, как атом, – глубокомысленно вставил Молотов.
Вождь заметил, как по лицу губастого скользнула ироническая ухмылка. Правильно, какого… ты, Вячеслав, суёшься со своим Ильичем, хочешь показаться самым умным?
– 24 апреля 1939 года в высшие военные инстанции Германии поступило письмо профессора Гамбургского университета Пауля Хартека, в котором указывалось на принципиальную возможность создания нового вида высокоэффективного взрывчатого вещества, – продолжал бубнить Берия. Однако теперь речь шла о чем-то реальном, и Сталин стал слушать внимательно. – В нём говорилось: «Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретёт абсолютное превосходство над другими». Письмо Хартека было передано физику Курту Дибнеру из научного отдела Управления армейских вооружений. Дибнера освободили от выполнения всех побочных работ и поручили ему заниматься только вопросами ядерной физики, создав для этого специальное отделение. 26 сентября 1939 года Управление для рассмотрения вопроса о способах создания ядерного оружия собрало специалистов-физиков Пауля Гартека, Ганса Вильгельма Гейгера, Вальтера Боте, Курта Дибнера, а также Карла-Фридриха фон Вайцзеккера и Вернера Гейзенберга. На совещании было принято решение засекретить все работы, имеющие прямое или косвенное отношение к урановой проблеме. Программа получила название «Урановый проект», по-немецки Uranprojekt Kernwaffenprojekt. Общий контроль над всеми научно-исследовательскими, политическими и материальными направлениями развития германского атомного проекта осуществлял главнокомандующий сухопутных войск рейха генерал-фельдмаршал Браухич.
«Так, – медленно, чтобы не пороть горячки, рассуждал Вождь. – Особое отделение в Управлении вооружений. Контроль возложен на Браухича. Похоже, немцы к этой цепной реакции отнеслись всерьёз. Если, конечно, это не дезинформация. Что такое цепной пёс, знаю. Что это за цепная реакция, не понял. Пока. Надо будет, разберусь. Товарищ Сталин и не с такими вопросами разбирался».
– Послушайте, товарищ Берия, разъясните всё-таки, как из этого урана-криптона получается бомба, – остановил докладчика Сталин. – И какой она может обладать мощностью?
– По данным нашей разведки, разработанная немцами атомная бомба называется «Zerlegungsbombe» («распадающаяся бомба»). В ней используется так называемая «имплозионная» схема, в которой пористая сфера из высокообогащённого урана-235, массой около 5 килограммов, пропитанная дейтеридом лития-6, подвергается мощному обжатию при помощи взрыва специального химического заряда из пористого тротила, пропитанного жидким кислородом. Это в два с половиной раза мощнее, чем литой или гранулированный прессованный тротил. Масса химического взрывчатого вещества, использовавшегося в германских атомных бомбах, по сведениям источников, составляла около 1 тонны.
Жуков переглянулся с Шапошниковым и пожал плечами. «Тоже мне невидаль, тонная бомба, – было написано на лице министра. – Стоило ради этого огород городить».
Лаврентий Павлович заметил пантомиму, иронически усмехнулся и поправил пенсне.
Сферическая имплозия, или, иными словами, «взрыв внутрь», позволяет в несколько раз сжать объём обогащённого до 15 % металлического урана и достигнуть давления в эпицентре несколько более 10 миллионов атмосфер. Таким образом, мы получаем «надкритические» параметры, позволяющие осуществить собственно ядерный взрыв. Так как общий КПД расщепления ядер урана-235 в подобном устройстве не превышает 1–2,5 %, то мощность такого ядерного взрывного устройства находится в диапазоне от 90 тонн в тротиловом эквиваленте до 135 тонн.
Губошлёп поискал глазами бумагу и карандаш, чтобы что-то записать, не нашёл, взъерошил волосы и принялся водить пальцем по столу, что-то бормоча себе под нос.
Все замерли, только Хозяин тихо спросил:
– А сколько весит сама бомба?
– По расчётам, около двух тонн, товарищ Сталин.
– И сколько таких бомб уже есть у Гитлера?
– Ни одной, товарищ Сталин.
Вождь удивлённо поднял глаза на заместителя председателя Совнаркома:
– Тогда что мы собрались обсуждать?
– Я всё сейчас объясню, – не спеша проговорил Берия. Видно было, что он приближается к моменту какого-то своего торжества. – Если собирается определённое количество урана – критическая масса – самопроизвольно начинается цепная реакция, взрыв. Чтобы этого не допустить, чтобы заряд сработал тогда, когда нужно нам, критическая масса должна быть разделена на части, прослоена тормозящим веществом. Оно называется «тяжёлая вода». Немцы завозят её из Норвегии, и получать её сложно и дорого. Потому создать ядерную бомбу им пока не удаётся. – Докладчик сделал паузу и, уже не скрывая торжества, добавил: – Докладываю, товарищи, что нам удалось найти способ быстрого и дешёвого получения этого тормозящего компонента. Поэтому создать сверхоружие мы можем раньше, чем Гитлер.
Сталин заинтересованно поднял глаза на Берию.
– Это вы такой способ изобрели? – ядовито спросил Молотов.
– Не я, – с достоинством парировал нарком внутренних дел. – Но я спас от ежовских палачей человека, который сумел придумать такую технологию.
– Наверное, будет целесообразным вернуться к этому вопросу позже и в расширенном составе. Пригласить учёных, военных, руководителей некоторых отраслей промышленности. Чтобы получить объёмную картину того, как может изменить ситуацию это ваше новое оружие, товарищ Берия, – завершил Сталин. – Вы согласны, товарищи?
Товарищи закивали.

 

Вновь назначенного комфронтом встретила на вокзале группа командиров. Все были одеты в шинели без знаков различия. «Секретность соблюдаем», – подумал Марков и порадовался, что не вышел из вагона при полном параде.
Первым сделал три шага вперёд и старательно козырнул небольшого роста чревастый – даже просторная шинель не могла скрыть объёмистое пузо.
– Генерал-лейтенант Глыбо Вениамин Захарович. Начальник штаба фронта.
Поданная рука оказалась холодной и потной. На творожно-белом лице алел бесформенный пористый нос и оловянно глядели глаза.
«Неужто алкоголик, – брезгливо подумал комфронтом. – Вот повезло – как утопленнику».
Следующим шагнул к Маркову молодой, на вид лет двадцати восьми – тридцати, ладно скроенный мужчина.
– Старший майор госбезопасности Габрильянц Валерий Хачикович. Начальник управления Особых отделов фронта. – Его рукопожатие оказалось крепким, уверенным. А ослепительная улыбка на узком, носатом – что называется, один профиль, не физиономия, а отточенное лезвие – лице вызывала доверие и желание усмехнуться в ответ.
Третьего из присутствующих, немолодого, наверное, на пределе выслуги, командира представил начштаба:
– Непомнящий Иван Андреевич, подполковник, – был у Павлова старшим адъютантом. Если прикажете – продолжит…
– Пусть пока, – бросил Марков, занятый другими мыслями.
Вдруг на ступеньках тамбура появилась Сумова. Сергей заметил, как удивлённо приподнял бровь начальника штаба и как спрятал усмешку «особист». Марков, досадливо поморщившись, назвал девушку будущим сослуживцам по имени и фамилии. Без подробностей.
На вокзальной площади ждали два автомобиля, явно «не наших». Таких генерал раньше не видел.
– «Опель-Адмирал», – объяснил контрразведчик. – Немцы подарили после парада.
– Какого парада?
– Ну, когда мы встретились на новой границе, устроили совместный парад – наши и фрицы. У них из пяти командиров трое – Фридрихи, уменьшительно-ласкательный вариант Фриц. Прошу, – перебил он сам себя, – рассаживайтесь.
Марков открыл заднюю дверцу, усадил Люсечку и знаком предложил занять места начальнику штаба и Непомнящему (неподходящая фамилия для помощника), а сам направился к второй машине, где за баранкой уже воцарился человек с режущим профилем. Генерал распахнул дверцу и вежливо спросил:
– Не возражаете, Валерий Хачикович?
– Почту за честь, – сверкнул зубами чекист.
– Тогда вперёд. – И кавалькада понеслась по узким старинным улочкам.
– Хочу сразу обратиться с личной просьбой. – Сергей Петрович обернулся к водителю.
– Слушаю, – отозвался старший майор. Он вёл легковушку легко, даже небрежно, бросая на дорогу быстрые взгляды и успевая испытующе коситься на комфронтом. – Предполагаю, речь о вашей… – он сделал выразительную паузу, – спутнице?
– Точно так. Не могли бы вы девушку трудоустроить? И помочь подыскать приличное жильё.
– Вообще-то задание не по нашему ведомству, – снова ухмыльнулся контрразведчик. – Но сделаем. Я так полагаю, службу не слишком обременительную, а квартирку поближе к резиденции?
– Наоборот, – теперь усмехнулся Марков. – Работу… – он замялся. Как-то не задумался раньше, на что же способна чекистка. В учительницы не определишь, в медсёстры или библиотекари тоже – образование нужно.
– Вообще-то, она официантка.
– Так, может, в офицерскую столовую? – предложил Габрильянц. – Допуск оформим, не переживайте. Пусть наши кавалергарды встрепенутся. – И всмотрелся в лицо командира.
– Отлично, – с искренним облегчением согласился Сергей. – А проживание, по возможности, поближе к месту службы.
На физиономии Валерия Хачиковича читалось недоумение, и генерал решил объяснить:
– Это – вдова моего близкого друга. И всё.
– И давно? – спросил контрразведчик, подчёркнуто внимательно вглядываясь в дорогу.
– Что давно? – не понял Марков.
– Вдова давно? – На лицо снова вернулась заразительная, неуместная улыбка.
– Неделю назад…
– А-а, – понимающе протянул Габрильянц и сделал скорбное лицо.

 

Первые дни прошли в сплошной запарке. Начштаба Глыбо, отворачиваясь, чтобы не так било в нос начальству застарелым перегаром, познакомил с документацией всех переброшенных к границе частей вплоть до дивизии, которые поступили в распоряжение фронта. Бумаги оказались в идеальном порядке. Сергей Петрович подумал: «Надо же так ошибиться в человеке. Ведь я решил, что пьяница и бездельник. А этот прямо по Крылову: «По мне ты лучше пей, да дело разумей».
Ещё комфронта провёл совещание высшего комсостава округа. На нём он дал новую вводную – исходить из того, что фашисты начнут войну – не провокацию, а именно полномасштабную войну – не позднее 1 июня. Соответственно, задача – привести к этому времени войска в полную готовность к отражению вторжения.
Командиры встретили речь нового начальника, мягко говоря, без энтузиазма. Глыбо, как ему казалось, очень грамотно обосновал невозможность решать одновременно две противоположные задачи – разворачивать части для наступательных действий и обеспечить эффективную оборону. К удивлению Маркова, крайне агрессивно повёл себя Габрильянц. Совсем не по чину и не по должности. Он почти впрямую обвинил Маркова в паникёрстве, подчеркнув, что его слова прямо противоречат линии партии и правительства. Сослался на мирный договор с Германией, который подписал лично товарищ Молотов. Прозрачно намекнул на то, что совсем недавно комфронтом отбывал наказание, можно считать, за неправильные, если не прямо враждебные высказывания и поступки. Закончил он так:
– Считаю своим партийным, служебным и гражданским долгом информировать вышестоящие инстанции о вашей провокационной вылазке.
Командармы хмуро молчали, так что нельзя было понять, поддерживают они контрразведчика или понимают – военные всё-таки, профессионалы – тревогу генерал-полковника.
Вечером Марков пригласил Валерия Хачиковича к себе. В резиденцию – Замок коронных гетманов Браницких, огромный многокомнатный замок, он возвращался поздними вечерами, обедал, а заодно и ужинал на кухне, тем, что готовила прислуга. Особисты докладывали что-то о произведённой проверке поварихи и горничной, пожилых женщин из местных, но ни одну, ни другую Сергей Петрович ни разу не увидел. Да и не до них было. Кое-как генерал добирался до спальни – огромной, с кроватью под балдахином, как в кино про зажравшихся аристократов, и стеклянной дверью на обширный балкон – и проваливался в тяжёлый сон. Как-то, открыв среди ночи глаза, он долго всматривался в висящую над головой тяжёлую тряпку, в сияющую, казалось, прямо за стеклом, полную луну, и всё для себя решил. На следующее утро приказал Непомнящему найти помещение поскромнее. Иван Андреевич долго не мог понять, что не устраивает нового начальника. Коронные гетманы жили – устраивало, а вчерашний голодранец… Когда понял, расстроился ещё больше. Целый день он рыскал по замку, думал и искал. Вечером, потея и смущаясь, предложил посмотреть новое жильё.
Хозяйственные постройки отделяла от парадной части стена с решётчатой калиткой. За нею стоял так называемый одноэтажный приземистый Домик Садовника. Со стороны замка в него вела тяжёлая дубовая дверь. Порученец отпер её огромным кованым ключом и повёл Сергея Петровича по коридору, который утыкался в дверь спальни. Она генералу сразу понравилась: не слишком большая, уютная. И кровать – не центральная площадь среднего городка, по недоразумению обитая кружевами и рюшечками, а нормальное приспособление для принятия горизонтального положения, два метра на полтора с железными спинками и панцирной сеткой – Андрей Иванович не поленился, приподнял матрас и показал, даже рукой её покачал для убедительности. Через стену располагалась большая кухня – два шага по коротенькому ответвлению от основного коридора. Помещения по обеим сторонам от него были заперты, судя по заржавевшим навесным замкам, давно. – Там кладовки со всяким барахлом, – пояснил Непомнящий. – Садовый инструмент, скамейки всякие, обшивка – статуи, которые вдоль центральной аллеи стоят, на зиму закрывать. Если прикажете, всё вынесем, оборудуем зал для приёмов…
– Кого мне тут принимать, – засмеялся Марков.
И вот теперь предстояло встречать начальника особых отделов. Ну, не бал же для него устраивать.
В ожидании гостя комфронтом приехал домой пораньше. Днём он попросил порученца, чтобы тот нашёл возможность приготовить приличный ужин на двоих и позаботился о бутылочке хорошего коньяка, лучше, если бы армянского. Маркову хотелось объясниться с улыбчивым чекистом. В конце концов, дело у них общее, государственное. Свара будет только мешать.
Габрильянц явился точно в 20.30, секунда в секунду.
– Товарищ генерал-полковник, – строго по уставу начал рапортовать контрразведчик…
– Бросьте, Валерий Хачикович, – махнул рукой Сергей. – Я просто хочу с вами поговорить в неслужебной обстановке.
Устроились на той же кухне. Марков извинился за это, сказал, что необъятные просторы замка, куда его поселили, давят на психику. Не привык он к такому барству. Старший майор только хмыкнул:
– А Дмитрию Григорьевичу, наоборот, здесь очень нравилось. Он тут даже офицерские собрания устраивал, артистов из самого Минска приглашал.
– А, кстати, где сейчас генерал Павлов? – спросил комфронтом. – Дела не передал, да просто руку пожать преемнику не заявился. Если не пожелал (Марков не скрыл злой иронии) встретиться, мог хотя бы позвонить по телефону. Приличия требуют.
– Отозван в распоряжение Генштаба, вам разве не сообщили?
Генерал промолчал, ему почти всё стало понятно. По лицу собеседника прозмеилась улыбка.
На правах хозяина и чтобы смягчить ситуацию, у него ещё оставались надежды на конструктивный разговор, Сергей разлил в специально коньячные бокалы (и об этом Непомнящий позаботился, молодец) «Арарат», жестом предложил гостю брать закуски. Габрильянц движением головы спросил разрешения, взял бутылку и внимательно изучил этикетку. Затем поднял бокал, отсалютовал им и выцедил содержимое. Марков, как положено (спасибо, Ленка научила), покачал жидкость в широком, сужающемся кверху стекле, посмотрел на свет, погрел в ладонях. И только после всех ритуальных процедур пригубил.
Валерий Хачикович с ироническим прищуром наблюдал за манипуляциями комфронтом. Одновременно отрезал изрядные куски от бифштекса, окружённого свитой из ломтиков жареной картошки, и аппетитно жевал.
– Бросьте демонстрировать изящные манеры, – посоветовал он, проглотив. – Мы ведь не аристократы какие-нибудь, а командиры Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Перерождение, оно начинается с мелочей. Как у Блюхера, – и бросил испытующий взгляд на Маркова.
– С Василием Константиновичем мне встречаться не довелось. А операции его изучал. Очень одарённый в военном деле человек, – холодно проговорил генерал.
– А я его труды не изучал. Вот дело – следственное – читать довелось. Сначала проворовался в особо крупных размерах. Потом решил оторвать Дальний Восток от Советской Родины и стать там диктатором. Логика предательства, – насмешливо парировал старший майор. – А ведь земля хоть далёкая, а нашенская, Ленин сказал.
Сергей Петрович счёл за лучшее промолчать. Но слегка захмелевший особист не унимался:
– Я по своему опыту скажу: как начал человек копировать бывших – коньячок лимончиком заедать, об офицерской чести много размышлять, рубашки каждый день менять, тут нашему брату сигнал, мол, смотри в оба, процесс пошёл. Твой клиент скоро созреет. Думаю, среди ваших друзей-знакомых тоже таких немало было, а?
Марков тяжело вздохнул. Разговор по душам явно не получался. То ли Габрильянц не мог отбросить предубеждение против недавнего заключённого, которое зашоривало глаза. Или, может, дело обстояло еще хуже, и у чекиста была цель спровоцировать конфликт с новым начальником. Мало ли какие отношения связывали его с Павловым.
Тем не менее Сергей Петрович решил сделать последнюю попытку.
– Вернёмся к нашим служебным делам, Валерий Хачикович, – как мог миролюбиво, проговорил он. – Чтобы выполнить поставленную перед нами задачу – обеспечить надёжную оборону в случае нападения фашистов, следует лишить противника достоверной информации о наших приготовлениях, по возможности внедрить немцам ложные сведения. Пусть полагают, будто мы не задумываемся о возможной их агрессии. Далее, принять меры для пресечения деятельности диверсионных групп. Их забросят сюда предостаточно. Неплохо было бы, наоборот, иметь свои группы, которые станут рвать связь, минировать дороги, наносить беспокоящие удары по отдельным частям вермахта, чтобы ослабить атакующий порыв.
Особист откинулся, почти развалился на стуле и без привычной ухмылки смотрел в лицо комфронтом.
– Давай без чинов, можно?
Марков кивнул.
– Ты, возможно, неплохой мужик, Сергей Петрович. Просто оказался в ненужное время в ненужном месте. Тебе бы научиться держать нос по ветру, но гибкости в тебе, что в хрене моржовом. Потому тебя сомнут, как лист бумаги перед посещением сортира. Извини за откровенность, но мы же мужики и солдаты.
Перед глазами Маркова встало лицо Лося, искажённое гневом. Он ненавидел это словцо. Для казака мужик – лентяй и пьяница, олицетворение бессмысленного, бездельного существования.
– Я не мужик, – повторил Сергей любимую фразу друга, – я мужчина.
– Вот видишь, – снова улыбнулся Габрильянц. – Именно это я и имел в виду. Чтоб ты знал: моя «закладная записка» о твоих попытках вести антипартийную линию уже лежит на столе Лаврентия Павловича.
– А почему не у Меркулова? – без интереса спросил Сергей Петрович.
Особист покачал головой:
– Ничего ты не понимаешь, а туда же. Фигуру твоего теперешнего ранга может отдать только Сам. К нему надо иметь доступ. Так что, жди, генерал-полковник, скоро всё вернётся на свои места. Дмитрий Григорьевич сюда, – он широким жестом обвёл стены. – А ты обратно. Припухал-то в СТОНе?
Первым желанием Маркова было впечатать кулак в самодовольное лицо чекиста. Или хотя бы поставить его по стойке «смирно» и… А что «и»? Не факт, что позволят сместить старшего майора с должности или добиться его отзыва. Несмотря на широчайшие полномочия, дарованные Верховным. Но если даже, то… Взамен пришлют такого же пса, если не хуже. Сергей заставил себя улыбнуться и скрежещуще спокойным голосом произнёс:
– А ты бы сейчас заткнулся, шестёрка парашная. Думаешь, если я тебя за стол пригласил, ты уже кум королю? А вот это не видел? – Известный жест произвёл на Габрильянца некоторое впечатление. Ты сейчас встанешь и… пошёл отсюда. Завтра чтоб по уставу, за пять шагов на строевой шаг переходил и честь отдавал, как положено. И говорил, только когда разрешу. А то ведь пока я при должности, у меня власти хватит тебя из старших гэбэшных майоров в младшие армейские пристроить. И в полк, на направление не предполагаемого вами главного удара. Мои слова о задачах вашей службы предлагаю расценивать как боевой приказ. Что бывает за неисполнение, вы, надеюсь, в курсе. Завтра получите письменное распоряжение у начальника штаба. Приступить к исполнению прошу немедленно. Свободны.
Габрильянц удивлённо посмотрел на командующего фронтом, не торопясь встал, застегнул ворот, принял стойку, отдалённо похожую на предписанную уставом, выговорил положенное:
– Слушаюсь. Разрешите идти?

 

В это же время заместитель Председателя Совнаркома, всё ещё глава НКВД Лаврентий Павлович Берия ехал на приём к Генеральному секретарю ЦК ВКП (б) Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он забился в угол на заднем сиденье, надвинул на лоб мягкую шляпу и поднял шалевый воротник тонкого пальто из верблюжьей шерсти. Отгородившись таким образом от внешнего мира, Берия размышлял. Предстояло не просто добиться согласия батоно Кобы на арест очередного генерала. Сегодня ставки были куда как выше. Если удастся взять Маркова, заменить его Сталин не сможет – некем. И попытка защититься от превентивного, – Лаврентий Павлович с удовольствием повторил про себя выразительное слово – превентивного, – удара немцев провалится. Она и так почти не имеет шансов на воплощение. Во всяком случае, так уверял Павлов, а он, как ни крути, военный, почти стратег. Но про Маркова многие говорили, что он гений. Тот же Дмитрий недавно бился в истерике перед столом Берии, мол, этот сумеет превратить тщательно организованный бардак в стальной порядок и подготовит части если не для отпора, то хотя бы для того, чтобы погасить энергию первого удара, связать атакующие части вермахта позиционными боями и дать возможность обрушиться на противника всей мощи собранных на западном рубеже дивизий. Тут ещё этот странный Лихарев с его изобретениями. Танкист Павлов утверждает, что, если ручных ракетомётов будет достаточно, обычная пехота, только прошедшая обучение, может останавливать чуть ли не любые бронеколонны. И никакой Гудериан не поможет. Достать сталинского любимчика даже лучшие люди НКВД не сумели. Исчезает, словно нечистая сила, даже где живёт, не смогли выяснить. То есть адрес-то известен, но побывавшие в апартаментах спецы только растерянно разводят руками: судя по толстому слою пыли, года полтора там не ступала нога человека. А щёголь выходит из дома, где прописан, утром и возвращается вечером. Спецы уже навещали «нехорошую квартиру» и глубокой ночью. Никого, темно и пусто. Поневоле поверишь в дьявольщину. О том, чтобы нейтрализовать юнца днём, даже думать не стоило. Хозяин как-то умудряется знать едва ли не всё. И за своих – по-настоящему своих – людей рвёт на клочки любого. Лаврентий, к сожалению, по-настоящему своим стать не сумел. Пока?
В общем, разговор предстоял тяжёлый. И донесение, да что там донесение – донос начальника контрразведки фронта, как там его… да хрена ли, неважно, серьёзным компроматом не выглядел. Хоть бы этот дурак догадался написать, будто Марков ставил под сомнение военные таланты Сталина. Тогда надежда хоть какая-то была бы. А так пара машинописных листов в картонной папке повод для разговора с вождём давала, но основанием для компрометации была никудышным.
* * *
Хозяин читал творение Габрильянца долго. Он держал бумажки перед глазами, подносил их поближе и отстранял на всю длину руки, хмыкал, посасывая пустую трубку. Периодически опускал листки на стол и вперивался в наркома жёлтым тигриным глазом. Потом, будто разглядев что-то в лице Берии, снова углублялся в текст.
Наконец он швырнул рапорт на сукно столешницы и спросил:
– Чего ты хочешь, Лаврентий?
К этому руководитель НКВД был готов:
– Командующий Особым фронтом публично высказывает мнение, противоречащее линии партии. Тем более, он – вчерашний зэк. Разве можно допускать такое? – Берия построил фразу так, чтобы никак не обратиться к вождю: ни уважительно-фамильярно – батоно, ни официально – товарищ Сталин, ни по-свойски – Коба. Не дай бог не попасть в настроение. Вождь крайне редко демонстрировал свой гнев на людях. Но наедине…
– А кто определяет линию партии на сегодня? Ты? Или этот твой, – Иосиф Виссарионович брезгливо, одним пальцем поворошил листки, – Габрильянц?
– Но ведь мы дружим с Гитлером, товарищ Молотов подписал пакт. Боремся за мир…
Сталин усмехнулся в усы:
– Наивный Берия. Сюжет, достойный кисти Рафаэля. Тебя накрутил Павлов, или Марков мешает каким-то твоим планам?
Берия застыл в ужасе. К его счастью, развивать тему Коба не стал.
– Если завтра о том, что мы будем воевать с немцами, скажу я, тебе и на меня донос напишут? – Товарищ Сталин взял ручку и что-то написал в верхнем углу верхнего листа, протянул резолюцию наркому внутренних дел:
– Прочти. И руководствуйся на будущее.
Раздражённые буквы бежали наискосок, пересекая аккуратный машинописный текст: «Товарищ Марков. Объясните автору этой …, что надо заниматься делом, если он на это способен. Если нет, решите его судьбу по своему усмотрению. Вплоть до… И. Сталин».
– Бумагу оставь, – приказал Хозяин. – Я сам её перешлю командующему фронтом.

 

– Шлемофон наденьте, тщгенерал, – выпалил штурман 43-й истребительной авиадивизии майор Румянцев. Был он небольшого росточка, кругленький, затянутый в новенькую кожанку, скрипящую при каждом движении, как новое седло. Над румяным курносым лицом вился светлый чуб.
Марков принял из протянутой руки чёрную ушанку, повертел и неловко напялил на голову.
– Позвольте, тщгенерал, – майор привстал на мыски и аккуратно поправил головной убор. – Если что, сюда будете говорить, а в наушники услышите, что я скажу. Или с земли что сообщать будут.
– Вас как по имени-отчеству? – спросил комфронтом.
– Игорь Иванович, – расплылся в улыбке штурман. Похоже было, что естественное состояние его физиономии – ухмылка. Такой вот весёлый человек.
– Давайте условимся, Игорь Иванович, вы меня называете Сергей Петрович. Никаких званий и должностей. Тем более, по условиям полёта это не положено.
– Так точно, тщ… Сергей Петрович, – выпалил Румянцев и снова разулыбался.
– Вы сами поведёте машину? – поинтересовался генерал. – Вы же вроде штурман, а не пилот.
– Да чего тут вести, тем более пилотировать. Это ж «У-2», воздушный велосипед. Располагайтесь, тщ… фу, чёрт, Сергей Петрович. Поедемте.
«У-2» нёсся на высоте метров сто пятьдесят почти над самой границей. Слева хорошо просматривалось небольшое прирубежное село на немецкой стороне.
– Обратите внимание, тщгенерал, – прокричал в шлемофон Румянцев. – Деревня пустая – ни скотины не видно, ни жителей. Выселили их, чтобы разместить войска.
Словно нарочно, чтобы подтвердить слова майора, из крайней хаты вывалил во двор солдат, повернул голову на звук мотора, рассмотрел самолёт, помахал рукой, а потом сделал недвусмысленный жест: поднял руки, словно прицелился из невидимого ружья и спустил курок.
– Вот паскуда, – воскликнул Игорь Иванович. Марков только пожал плечами.

 

Чтобы составить представление о реальном положении дел в войсках, Марков решил облететь части 3-й армии, сконцентрированные на северном фасе Белостокского выступа. После многочасового вглядывания в карту генералу «балкон», на котором концентрировались подчинённые ему войска, вдруг представился куском булки, в который с севера и с юга, как клыки широко распахнутой пасти, готовы были вгрызться немцы. Верхней челюстью служил Сувалковский плацдарм, а нижняя впивалась в район Бреста. Не нужно быть гением, чтобы понять, что противник «захлопнет рот и откусит» лакомый кусочек вместе со всей его начинкой из сотен тысяч военнослужащих, самолётов, танков, артиллерийских орудий, складов боеприпасов и ГСМ, полевых кухонь и прочего армейского хозяйственного скарба.
Задача Маркова сводилась к тому, чтобы подставить в район «укуса» твёрдые «косточки», способные поломать зубы «гурману». Или придумать, как вообще не позволить сомкнуть прожорливое едало.
Принять на себя удар немцев, если (когда) те начнут атаку, и исполнить функцию той самой «косточки» обязана была 56-я дивизия Третьей армии. Сергей Петрович решил лично проинспектировать её.
То, что он увидел с высоты птичьего полёта, ввергло в бешенство. Оборона, растянутая «в нитку», чтобы хоть как-то обозначить присутствие подразделений на пятидесятикилометровом фронте зоны ответственности дивизии. Прорвать её можно силами обычного батальона.
– Игорь Иванович, рулите в расположение штаба, – крикнул Марков в шлемофон.
Аэродромом служило ровное поле, уже подсушенное первым теплом. «У-2» приземлился с лёгким толчком.
– И правда, велосипед, – подумал Сергей.
К самолёту уже бежали несколько вооружённых винтовками бойцов и кто-то в командирской фуражке. Как только машина остановилась, рядовые взяли её на прицел. Едва комфронтом спрыгнул на землю, к нему вразвалочку подошёл конопатый человечек с тремя прямоугольниками в гэбэшных петлицах и сипло спросил:
– Кто такие? Документы.
Сергей Петрович достал из нагрудного кармана гимнастёрки удостоверение и протянул контрразведчику. Тот взял и, не раскрыв, опустил в карман галифе.
– Следуйте за мной.
Усилием воли Марков сдержал гнев, решив подождать развития событий. Что-то тут было совсем непонятное, особенно в свете разговора с Габрильянцем.
Пилота и генерала привели в одноэтажное строение, одиноко стоявшее на краю пустыря. Начальник Особого отдела отпер своим ключом дверь кабинета, вошёл первым, уселся за рассохшийся канцелярский стол и спросил:
– Зачем пожаловали, господа хорошие?
Четверо конвоиров застыли у входа.
– Потрудитесь ознакомиться с моим удостоверением, – сдержанно произнёс Марков.
Чекист не спеша нашарил в кармане картонку, раскрыл, прочитал.
– Откуда мне должно быть известно, что это – не фальшивка?
– Если вы не знаете, какие средства защиты используются при изготовлении удостоверений личности военнослужащих, вы не соответствуете своей должности, – холодно произнёс комфронтом. – Сомневаетесь, свяжитесь с Габрильянцем. Только сделайте это быстро. Я не могу терять времени на бессмысленные препирательства.
Особист вышел. Спустя несколько минут вернулся совсем в другом настрое. Кое-как вытянулся, став на вершок выше, откозырял:
– Прошу извинить, товарищ командующий фронтом. Бдительность, сами понимаете. По личному приказу товарища Габрильянца. Тем более, вы нас не предупредили о своём прибытии в расположение дивизии.
Марков забрал своё удостоверение.
– Я не обязан согласовывать свои решения и поступки даже с вашей службой. А сейчас я хочу увидеть командира дивизии.
– А какие у вас с ним дела? – заинтересовался чекист.
– Не ваше дело. Вызовите его и начштаба немедленно. Аллюр три креста!
– Дело в том, товарищ генерал-полковник, что комдив вчера арестован. Оказался паникёром и трусом. Говорил, что, если немцы ударят, мы не выстоим и часа.
– Как арестован? По чьему приказу? Почему я не знаю? – Марков вскочил, уже по-настоящему взбешённый. Казалось, секунда, и он просто пришибёт хилого капитана.
– По распоряжению начальника управления… Вместе с ним до выяснения задержаны начальник штаба, комиссар и заместители… Мне приказано исполнять обязанности до особого распоряжения…
– Какие обязанности? – остолбенел Марков.
– Командира дивизии… – чувствуя, что говорит явное «не то», промямлил капитан.
Внезапно Марков расхохотался, как ни неуместно это сейчас выглядело.
– Ты? Комдива? Мать твою, габрильянцевскую и всего НКВД до шестнадцатого колена…
Резко замолчал.
– Приказ! – и протянул руку.
– Ка-акой приказ?
– Об аресте, о назначении, о чём угодно… Ну!
– Нету. Всё устно, по телефону…
– Ах ты мудак недоделанный.
Марков повернулся к караульным, так и стоявшим у двери и с интересом наблюдавшим за невиданной, явно доставлявшей им удовольствие сценой.
– Арестовать. Двадцать суток на дивизионной гауптвахте, – и тут же на листке из блокнота написал «Записку об арестовании». – Если в ваших делах не будет усмотрено признаков иного преступления, пойдёте в строевую часть. По усмотрению комдива. Да, а где он сам?
– На гауптвахте, – проблеял чекист.
– Придёте – немедленно освободить, и – на его место. Увести…

 

Дождавшись помятого и явно деморализованного комдива с его подчинёнными, Марков первым делом учинил ему грандиозный разнос и заявил, что ему на … не нужны командиры, которых любой сморчок может ловить сачком и складывать в сумку, и что вопрос о соответствии всех присутствующих занимаемой должности он решит в ближайшее время.
– На вас тоже власти хватит, товарищ полковой комиссар, – успокоил он комиссара, – посланец партии, так вас и растак в три перевёрта. Полковой баней вам командовать, а не дивизию на бой вдохновлять…
После чего перешёл к собственно служебным вопросам.
* * *
Генерал развернулся и вышел, знаком позвав за собой Румянцева. Всю дорогу до «У-2» он матерился, употребляя такие обороты, что Игорь Иванович не выдержал:
– Разрешите обратиться, тщгенерал. Когда вернёмся, вы мне продиктуете? Уж очень выразительно получается, прямо сказки Пушкина. И боевой дух поднимает.
Сергей с облегчением расхохотался.
– Продиктую, Игорь Иванович, пользуйтесь на благо общего дела.

 

После посещения 27-й дивизии Марков уже не смеялся. Те же пятьдесят километров по фронту, стрелковые ячейки, обозначающие линию обороны, и командир, который не то валял дурака и ёрничал, не то действительно был идиотом. Здоровенный белобрысый полковник, похожий не то на прибалта, не то на немца, таращил глаза, вытягивался перед высоким начальством в струнку и повторял, что готов выполнить любой приказ – хоть остановить агрессора, хоть немедленно перейти в наступление и громить врага малой кровью на чужой территории.
Сергей Петрович приказал из Августува лететь «домой», в Белосток. Настроение было препаскуднейшим. Задача, поставленная товарищем Сталиным, представилась невыполнимой. Части, составлявшие первый эшелон, были в «разобранном» состоянии. Выполнить свою задачу: сбить темп, в идеале – связать наступающего противника позиционными боями – они были не в состоянии.
Войска второго эшелона в большинстве только разворачивались с марша. Добавить к этой неразберихе ужасающее положение с авиацией – большинство аэродромов базирования находились в пределах досягаемости дальнобойной артиллерии. Ещё добавить почти полное отсутствие связи – раций было достаточно, но пользоваться ими не умели даже командиры, потому управление шло по старинному принципу: «Делай, как я». Это грозило полной потерей управления даже дивизиями и корпусами, не говоря уже о батальонах и ротах. Наконец, самым страшным оказалось то, что командный состав, нацеленный на реализацию сценария фильма «Если завтра война» (Марков после беседы с Вождём выбрал время и посмотрел этот «шедевр»), словно оглох и ослеп. Все были убеждены, что немцы воевать не будут. А те, кто пытался приоткрыть глаза, тут же попадали под меч военных чекистов.
Минут через сорок пять полёта комфронтом приказал себе отбросить мрачные размышления и оглядел окрестности.
– Ясенувка-Попелювка, – прокричал Румянцев, указывая вниз.
Сергей Петрович опустил взгляд.
– Игорь Иванович, попробуйте сесть где-то рядом.
Командующего фронтом встретили, как положено. Без потери бдительности: документы тщательно проверили. Но и винтовки с примкнутыми штыками в нос не совали и «в съезжую» не тащили. После подтверждения личности и полномочий свалившегося с неба начальства доложили, что 201-я Сибирская дивизия несёт службу согласно Уставу и текущим распоряжениям. На вопрос генерала о комдиве сообщили, что товарищ полковник у артиллеристов – там идёт обучение новобранцев, быстро нашли транспорт, и Марков в сопровождении немолодого усталого полковника – начальника штаба запылил по просёлочной дороге по направлению к ещё голой, безлистой роще.
Сергей Петрович попросил, чтобы охранение о его приезде командиру пока не докладывало и ходу занятий не мешало. Хотелось посмотреть на будничную рутину.
Совсем юный старлей в лихо сдвинутой набекрень фуражке объяснял сидящим на скатках бойцам, явно из пополнения последних недель, очередные премудрости пушечного дела:
– Привести снаряды в боевую готовность на нашем языке звучит как «привести в окснар», то есть привести выстрелы в окончательное снаряжение. Снаряды и гильзы (выстрелы) для артиллерии большого калибра хранятся в ящике-укупорке, обычно два снаряда, плюс две гильзы с пороховым зарядом – п. з. – «Лектор» продемонстрировал наглядное пособие – вскрыл укупорку с выкрашенными в цвет хаки выстрелами. – В снарядах взрыватели при хранении не вкручиваются, их держат в отдельных ящиках, запаянных в металлические коробки, – цинки, и ввинчиваются в снаряд только перед стрельбой. Во время войны и боевых действий взрыватели вкручиваются в снаряды непосредственно на базах и арсеналах, приводятся в окончательное снаряжение в специально оборудованных помещениях, цехах. Укладываются в ящики и отправляются в части. Командир из части получает «выстрелы» на окружном складе и привозит их на позиции. Расчёту орудия остаётся достать снаряд и гильзу с п. з. из ящика, протереть от смазки и выстрелить по врагу.
При нахождении в лагерях оборудуются ПОСы – пункты окончательного снаряжения боеприпасов. Ставится палатка или навес, сооружается что-то вроде поточной линии для приведения снарядов в окончательное снаряжение. Но в боевых условиях окснаривание может производиться прямо у орудий. Для этого спецножом, что хранится в этом же ящике, смотрите внимательно, вскрывается цинк со взрывателями. Их очищают от артиллерийской смазки ветошью. Из гнезда под взрыватель у снаряда выкручивают холостую пробку и специальным ключом вкручивают в гнездо взрыватель. Делается это прямо на земле, с «колена». В ящике снаряд ставится на торец, в него вкручивается взрыватель, и снаряд снова укладывается в ящик, если огонь пока не ведётся по врагу. При этом «окснаренный» снаряд может храниться в ящике-укупорке достаточно долго. – Старлей обвёл взглядом лица слушателей. Они смотрели на упакованную смерть в руках мальчишки-командира, и их лица были серьёзными и напряжёнными. – Не бойтесь, – усмехнулся инструктор, – снаряд, даже если вы его уроните взрывателем об землю, не бабахнет. Только во время выстрела от мощных перегрузок в канале ствола взрыватель взводится, и при ударе о цель снаряд взорвётся. Уже на позиции, перед выстрелом, на взрывателе специальным ключом делается установка либо на осколочное действие, либо на фугасное. При осколочном снаряд взорвётся при касании земли, а при фугасном успеет зарыться в землю и «вскроет» те же ДОТы, оставив глубокие воронки.
Артиллерист ещё раз обвёл взглядом слушателей, поднял глаза и заметил начштаба и Маркова.
– Встать, смирно, – испуганно заорал он, сбившись от неожиданности на фальцет.
– Отставить, – приказал комфронтом. – Продолжайте занятия.
Но откуда-то сбоку уже подбегал небольшого роста полковник-комдив в полевой форме х/б б/у третьего срока носки и в сапогах со сбитыми каблуками.
– Товарищ генерал-полковник, – начал он, щёгольски бросил ладонь под козырёк.
– Ямщиков, – не веря глазам, спросил Сергей, – Александр Иванович?
– Так точно, – подтвердил комдив, не убирая руки от головного убора, – я.
Марков шагнул вперёд и обхватил плечи полковника.
– Мы ещё в Гражданскую вместе воевали, – объяснил он поверх головы старого товарища. – Батальонами командовали.
Ямщиков осторожно высвободился из объятий старшего командира. Он был смущён таким проявлением чувств командующего фронтом.
– А я ведь к тебе случайно попал, – заговорил Марков. – Возвращался после облёта частей, смотрю сверху – идеально обустроенное расположение. Решил посмотреть, кто же так грамотно хозяйствует. Оказалось, ты. Ну, веди к себе, рассказывай, как жил. Как угораздило попасть в Сибирь?
Начштаба тактично отстал, потому Александр Иванович негромко сказал:
– В Сибирь по нашей жизни попасть – дело нехитрое. Я, когда читал приказ, подумал, Марков Сергей Петрович, неужто бывший сослуживец? Высоко взлетел. А болтали разное. Ну и решил: вдруг однофамилец. Всякое бывает.
От внимания генерала не ускользнуло, что Ямщиков ухитряется не обращаться к нему ни «на вы», ни «на ты». И крохотная пауза перед словами об однофамильце. Сергей понял, чего не произнёс вслух однополчанин: «Не был уверен, что ты захочешь меня вспомнить». А ведь именно Александр Иванович тактично, почти незаметно, вбивал в голову молодого комбата хитрую науку командования: важнее всего снабжение, думай прежде о кухне. Оружием, боеприпасами обеспечь. И бой продумывай так, чтобы людей сберечь. Ты им, во-первых, отец родной, а уж во-вторых, – воинский начальник.
– Старый ты чёрт, – Марков снова сгрёб плечи Ямщикова. – Значит, боялся, что не захочу тебя знать, такая я теперь шишка на ровном месте? Чтоб ты знал, месяц назад я был рядовым зэком в СТОНе. Слыхал про такого зверя?
– Доводилось, – кивнул комдив.
– Потом меня вызвали к Сталину. Дальше сам не всё понимаю. Но вот я здесь.
В животе вдруг забурчало.
– У начальства тоже кишка кишке кукиш кажет? – засмеялся Ямщиков. – Поехали, Серёжа, я тебя хоть накормлю.

 

В здании на восточной окраине Ясенувки-Попелювки, где располагался штаб 201-й Сибирской, Марков отправился помыть руки. Когда он добрался, наконец, до кабинета комдива, увидел неприятную сцену: Ямщиков, смертельно бледный, стоял у стены. В его сейфе рылся точно такой же особист, с каким часа четыре назад генерал общался в 56-й, только моложе, совсем зелёный, лет двадцати трёх от силы, с двумя шпалами. За какие заслуги или по чьей протекции такой мог получить такое высокое звание, оставалось только гадать. Ещё двое стояли по бокам у Александра Ивановича с расстёгнутыми кобурами.
– Что здесь происходит? – рявкнул с порога комфронтом. – Старший, ко мне.
Старший лейтенант явно растерялся, увидеть такое высокое начальство он никак не ожидал. Вытянувшись и отчеканив положенные шаги, особист доложил:
– Товарищ генерал-полковник, докладывает старший лейтенант госбезопасности Иванов, начальник Особого отдела 201-й Сибирской дивизии. Производим арест паникёра, который сеял панические разговоры и распространял трусливые настроения.
– Значит, ты, Александр Иванович, трус и паникёр? – хищно оскалившись, спросил Марков Ямщикова. Тот чуть заметно развёл руками. – Когда мы через Сиваш под артиллерийским огнём шли, был героем, – продолжил Сергей, – в Калмыцких степях подыхали от голода и холода, панические разговоры не сеял. А в мирное время, командуя дивизией…
Марков резко повернулся к оперативнику, резко бросил:
– Габрильянц?
– Так точно, товарищ генерал-полковник. Приказ получен два часа назад…
– Нет, какая сука! – бросил в пространство Марков. – Сдать оружие…
Видя, что чекист колеблется, Марков внезапным движением толкнул его в грудь и выдернул из кобуры «ТТ». Следующим пинком отправил в объятия Ямщикова.
– Арестовать с приставлением часового. Остальных сотрудников тоже обезоружить. Тут, я смотрю, нешуточные дела пошли…
Чекист побледнел:
– Товарищ командующий фронтом, – взмолился он, – это приказ начальника контрразведки фронта. Я не мог его не выполнить.
– Не мог, значит, не мог.
Повернулся к Ямщикову:
– Чтоб завтра этого придурка к восьми ноль-ноль доставили в мой кабинет. Выполняйте.

 

– Ну что, Александр Иванович, ты меня собираешься обедом кормить? – обратился Сергей к Ямщикову, всё ещё стоящему у стены и трясущимися руками пытающегося вложить свой «ТТ» обратно в кобуру. – И, знаешь, распорядись, чтобы нашли водочки. Румянцеву мы не дадим, ему ещё нас с тобой в Белосток везти. А сами дёрнем. За встречу и за то, чтобы они сдохли.
Расторопный ординарец ловко застлал рабочий стол комдива газетами, быстро просмотрев, чтобы в них не было ни портретов вождей, ни их речей или статей. Потом разложил варёную картошку, толстые ломти сала, квашеную капусту, ядрёные луковицы в янтарной шелухе и чёрный хлеб. В центр водрузил флягу с медицинским спиртом, пару жестяных кружек и графин с водой, в которой плавали кусочки мутного льда.
После первой и второй нервы немного отпустило.
– Сволочи, – всё ещё чуть заикаясь от пережитого, выговорил Ямщиков. – Я когда только начал вести нормальную подготовку, Иванов мне передал «мнение» – будто я этим провоцирую немцев. Представляешь, дать обычный курс молодого бойца нельзя! Они хотят, чтобы мы пришли к войне совершенно раздрызганными? Самолёты с той стороны границы пушками накрыть можно, танки без горючего и боеприпасов. У артиллеристов только учебный боезапас – по 5–6 выстрелов на орудие. И бойцы ничего не умеют. И ведь ещё пару раз предупреждали, чтобы прекратил. А теперь достали, мерзавцы.
– Ничего, Александр Иванович, – произнёс Марков. В голове зашумело от скупо разбавленного спирта и с голодухи. – Меня товарищ Сталин прислал, чтобы я подготовил фронт к войне. И я подготовлю. Мы с тобой вместе подготовим. Ты лучше ответь, как ты здесь оказался?
Ямщиков рассказал, что 201-ю Сибирскую дивизию первоначально должны были включить в состав 13-й армии. Отвели место дислокации. Только успели чуть обустроиться, прошёл слух, что передадут 22-й армии. Сейчас обещают переформировать в десантный корпус, объединив с другими частями. Растащат дивизию по кускам. Ну, пока хотя бы не приказали переезжать на новое место. Не то вся боевая и политическая подготовка опять полетела бы псу под хвост.
– А у тебя всё обучение идет по полной программе? – удивился Сергей.
– А как же. Живём по уставу. Это штука мудрая, сам знаешь. Я как-то, когда нечего делать было («Угу, командиру дивизии на новом месте дислокации нечем было заняться», – усмехнулся про себя Марков), думал, думал и пришёл к выводу, что меня в бою убить трудно. Сказать почему? Я понял технологию войны и научился всё делать по букве наставления. Написано: окапываться лёжа, держа сапёрную лопатку перед собой – я так и делаю. Помнишь, мы по молодости ворчали, мол, неудобно, норовили либо на колени вскочить, либо рыть сбоку от себя. Когда инструмент передо мной, он от пули защищает. А те, кому неудобно, в братских могилах лежат. И солдат своих (он сказал не бойцов, а по-старому – солдат) учу тому же. Чтобы пацаны живыми остались.
Александр Иванович задумался, махнул рукой в мозолях и въевшейся до полной неотмываемости грязи.
– Из сражения целым выйти можно. А от этих не убережёшься…
После Марков описывал своё существование в СТОНе, события, которые последовали после освобождения, – вплоть до сегодняшних. Закончил он неожиданным предложением: «Давай твою дивизию сделаем образцовой. Я на ней других командиров учить буду, как нужно службу править. Заберу подразделение в распоряжение фронта, в свой личный резерв. Лучший полк расквартируем в Белостоке. И ты поезжай со мной. Всё равно это в пределах зоны твоей ответственности. Тебя ничего такое, особенное, здесь не держит?
– Кроме службы – ничего, – ответил Ямщиков. Кажется, предложение Сергея он понял по-своему: – Ты в большую силу вошёл. Хочешь собственную гвардию завести? Может, по нынешним временам оно и правильно. Где там твоя авиация, поехали.

 

В половине восьмого, оставив Александра Ивановича досматривать утренние сны, командующий фронтом вошёл в свой кабинет. Непомнящий оказался, вопреки фамилии, всё помнящим и весьма педантичным служакой. И сейчас он доложил самое, по его разумению, главное: с нарочным получен пакет на имя Маркова из канцелярии Генерального секретаря ЦК ВКП (б).
Сергей Петрович вскрыл плотную обёртку. Прежде чем прочитать машинописный текст, впился взглядом в пересекающую его наискосок резолюцию: «Товарищ Марков. Объясните начальнику контрразведки, что надо заниматься делом, если он на это способен. Если нет, решите его судьбу по своему усмотрению. И. Сталин». Потом пробежал глазами сам донос, вызвал офицера для поручений и «по совместительству» помощника и попросил немедленно разбудить отдыхающего в Доме садовника комдива 201-й и пригласить его к комфронтом.
Ямщиков явился без семи минут восемь. Генерал подал ему бумагу:
– Прочитай.
Полковник внимательно изучил оба листка. Резолюцию, похоже, проштудировал раза четыре.
– Никогда не видел написанного им собственноручно, – признался командир, возвращая докладную Габрильянца.
В этот миг Непомнящий доложил, что вызванные командующим командиры ждут в приёмной.
– Пригласите Валерия Хачиковича. Остальные пусть посидят в приёмной.
Старший майор в кабинет буквально влетел. Но вытянулся по стойке «смирно», доложил о прибытии – не забыл марковской угрозы. После этого бросился в атаку:
– Товарищ генерал-полковник, как начальник управления фронта я должен выразить категорическое несогласие с вашими возмутительными действиями в отношении сотрудников НКГБ и задержанных по моему распоряжению паникёров и вредителей. В том числе особо опасных, как командир 201-й Сибирской дивизии. Более того, мне кажется подозрительным то, что именно вы встали на защиту явного врага. Я докладывал, что отправил свои соображения в адрес Лаврентия Павловича. На вашем месте стоило бы вести себя более осмотрительно. Я ведь предупреждал…
Сергей Петрович внимательно слушал тираду чекиста. Когда Габрильянц закончил, Марков медленно встал, подошёл к чекисту, осмотрел его сверху вниз и обратно. После чего мягким голосом спросил:
– А ты кто такой? Верховный прокурор, нарком госбезопасности, доверенное лицо товарища Сталина? Какого … ты, вошь тифозная, вообще тут отсвечиваешь? И слишком часто. В штаб Духонина захотел?
Габрильянц выпучил глаза и несколько раз сглотнул, совершенно не понимая, что происходит. Марков так же, как вчера у Иванова, выдернул из его кобуры пистолет. После чего сунул в лицо бумаги.
– Читай, мудозвон! Твой донос МНЕ возвратили. Внимательно смотри, вот сюда…
Чекист впился глазами в автограф вождя. Сказать, что он побледнел, было бы мало. Лицо стало белее мела, чёрные брови казались нарисованными сажей, как у клоуна в цирке. В течение долгой минуты Габрильянц пытался взять себя в руки, наконец спросил севшим, сиплым голосом:
– И что теперь будет?
– Для начала сними с петлиц один ромбик. Я обещал – я делаю. Если бы ты не предупредил меня, что стучать собрался, ты б рядовым в пехоту отправился прямо отсюда. Сказано же – «поступить по усмотрению». Но я ценю «откровенность», поэтому ещё послужишь. Но с этого момента и ты, и все особотделы будут заниматься только своими прямыми обязанностями. Главные направления я тебе уже излагал. Особое внимание сосредоточить на обеспечении надёжной связи, особенно в случае крупных провокаций со стороны потенциального противника или начала им военных действий. Преследования командиров частей без моего прямого распоряжения запрещаю. О всех арестах подозрительных, одетых в нашу военную форму, докладывать мне лично и незамедлительно. Там, куда такие, как ты, меня пристроили, я хорошо научился в туфте разбираться. Исходить из вводной, которую я дал на совещании: готовиться к тому, что немцы начнут войну не позже середины июня. Всё. Выполняйте.
Габрильянц с зажатыми в кулаке ромбиками строевым двинулся к двери.
– Стой! В Москву, – он кивнул на бумагу со страшной резолюцией, – я пока докладывать не буду. Правильно работать будешь – верну ромбик. Усёк?
На этот неуставной вопрос майор не ответил, только судорожно дёрнул головой.
Не успел он выйти, резко зазвонил телефон ВЧ.
– Сергей Петрович, – произнёс в Москве Поскрёбышев, – с вами будет говорить товарищ Сталин. – И через короткую паузу добавил: – Только, по возможности, покороче. Иосиф Виссарионович ещё не ложился.
И тут же раздался глуховатый голос:
– Товарищ Марков, завтра в четырнадцать часов испытания серийных образцов ракетной техники. Послезавтра в пятнадцать часов состоится совещание по новейшему вооружению и его внедрению в войска. Ваше присутствие обязательно.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
– Вы уже ознакомились с обстановкой?
– Так точно.
– Ваша оценка?
Генерал чуть не брякнул: «Ужасно», но вовремя спохватился.
– Сложно, товарищ Сталин.
Вождь кашлянул:
– Хорошо, после совещания доложите подробно.
Габрильянц наконец сообразил, что присутствует при разговоре, не предназначенном для его ушей. Он на цыпочках вышел из кабинета, попытавшись бесшумно прикрыть дверь, и, конечно же, она хлопнула.
– В кабинете кроме вас кто-то есть? – догадался Хозяин.
– Так точно.
– Чужой?
– Старый сослуживец, всё ещё полковник.
– Полагаете, достоин большего?
– Убеждён, товарищ Сталин.
– Хорошо. Представление привезите с собой, рассмотрим. До свидания.

 

На аэродроме Маркова встретил полковник Иванов. Широко улыбаясь, он распахнул дверцу «Эмки», усадил гостя и устроился на первом сиденье сам.
– Сначала домой, товарищ генерал? Умыться с дороги, побриться, вещи оставить. Пара часов у вас ещё есть.
Сергей не сразу сообразил, что квартира на Якиманке осталась за ним. Чтобы, приезжая в Москву, командир не мыкался по гостиницам. И очень обрадовался. Сразу пришла мысль о Ленке. В Белостоке о ней и вспомнить было некогда, а тут сразу понял, как соскучился по оторве и её замечательной, потрясающей улыбке. И стыд ожил и вцепился в мозг и в душу когтями из-за нелепой и ненужной ночи с Люсечкой. Сергей аж замычал вслух.
– Что, зубы? – забеспокоился порученец. – Может, отвезти вас в поликлинику штаба округа? Дантисты там вполне…
– Не надо, поехали домой, – махнул рукой Марков. Желание увидеть Ленку становилось нестерпимым. Ничего ему от девчонки не нужно, просто сидеть и смотреть на неё. И всё.
Квартира показалась какой-то пустой и мёртвой, что ли. Ещё не прошло и двух недель, как он отсюда выехал. Сергей провёл пальцем по подоконнику. Так и есть, пыль не успела скопиться. А ощущение такое, словно входишь в комнату, хозяина которой похоронили года два назад.
Он вспомнил учёного, соседа по нарам. Тот рассказывал про второе начало термодинамики. Про такую науку раньше слышать не довелось, да и не очень интересно было после дня лесоповала забивать себе голову. Но запомнилась фраза: «Любая домохозяйка знает: чтобы в доме был порядок, надо убирать, приложить силы. А чтобы всё заросло пылью, достаточно ничего не делать. Это и есть проявление второго закона – установление и поддержание порядка требует затрат энергии, а хаос, как наиболее вероятное состояние, возникает сам по себе».
Иванов пообещал заехать через час пятьдесят минут и отвезти товарища генерал-полковника сразу на полигон. Как только он вышел, Сергей бросил взгляд на телефон. Снять эбонитовую «гантелю», набрать шесть цифр, если повезёт, услышать Ленкино «Аллё». Она так произносила это бессмысленное словцо, что сразу становилось понятно всё: в каком девушка настроении, хулиганистом или, как сама однажды выразилась, «томна», озабочена или… Самое главное, скучает ли, обрадуется ли неожиданному звонку? Если её нет дома, хотя бы узнать у матери, где сейчас чадо. «Отставить, боец, – скомандовал сам себе Марков, – сначала дело». Он быстро принял душ, тщательно побрился. До возвращения порученца остался один час десять минут. «Ладно, звони», – великодушно разрешил сам себе командир.
Он долго слушал длинные противные гудки. Трубку так никто и не снял. Скорее всего, мать на работе, сестра и сама Ленка на занятиях. Все при деле. Только он на целый час выпал из жизни…

 

Посмотреть возможности серийных образцов новых вооружений приехали нарком обороны Тимошенко, начальник Генерального штаба Жуков, «первый красный офицер» Клим Ворошилов, командующий Западным фронтом Марков. Возглавлял комиссию заместитель Председателя Совнаркома товарищ Лаврентий Павлович Берия. Его сопровождал недавно назначенный начальником личной охраны Рафаэль Семёнович Саркисов, восточный человек импозантной внешности: седеющие виски, усы «мухой», какие носили Котовский, Чарли Чаплин, Адольф Гитлер. За спиной Саркисова шептали, будто он не только хранит тело шефа, но и ублажает его. Ещё передавали из уст в уста, что Микоян называет Рафаэля Семёновича азербайджанцем. Учитывая дружбу народов СССР, это ровным счётом ничего не значит. Просто для точности. Зато Азиз Мамед Керим оглы Алиев, буквально несколько дней назад возглавивший Верховный Совет Азербайджанской ССР, тоже исключительно из соображений достоверности, с пеной у рта доказывал, будто Саркисов – чистокровный армянин. Тот факт, что родился тёзка гениального художника в городе Кировабаде, помочь в «споре городов за право называться родиной Гомера» не мог.
Лаврентий Павлович был одет в любимое пальто из верблюжьей шерсти и выделялся, потому что все остальные сияли парадными шинелями. Саркисов держался на полшага позади шефа и сверлил присутствующих подозрительным взглядом, словно ожидая покушения и готовясь закрыть начальника собственным телом.
Результаты испытаний впечатлили всех. Уродливые трубы, больше похожие на принадлежность самовара, чем на оружие, с сотни метров пробивали даже в лобовой броне среднего танка дыру и взрывались внутри. Со стороны казалось, будто стальную черепаху начинает раздувать, пока она не лопается, отшвыривая башню или просто сбивая её набекрень. Здесь проявилась хитрость демонстраторов. Для особой наглядности в корпуса танков загружали боезапас, заливали горючее и даже добавляли несколько толовых шашек. Показуха так показуха.
Конструкторы предложили членам комиссии попробовать, насколько прост в обращении РРС, т. е. ручной реактивный снаряд. Согласились трое: Ворошилов, Жуков и Марков. Климентий Ефремович заторопился, дёрнул за спусковую скобу что было силы. В результате выстрел ушёл далеко в сторону от цели и взрыл верхушку земляного вала, окружавшего стрельбище. Начальник Генштаба внимательно осмотрел конструкцию, взвесил на руках. Приладился к прицельной планке. Несколько раз принимал правильную стойку для пуска, упираясь в землю крепкими, чуть кривоватыми ногами в лаковых сапогах. В результате снаряд с ужасающей точностью ударил в основание башни, и огненный цветок, мгновенно выросший из корпуса, поднял тяжеленный стальной цилиндр и отбросил его метров на тридцать. Жуков слегка погладил бок «самоварной трубы» и протянул инженеру из команды Лангемака, представлявшей разработку: «Хорошая штука».
Марков тоже долго осматривал РРС, измерял его тяжесть. По сравнению с ПТР легче. А эффективность выше. Целиться тоже было удобно. Плохо, что нельзя стрелять из положения «лёжа» – выхлопная струя опалит ноги, а то и спину. После нажатия на спуск дымная стрела протянулась к очередной цели и уничтожила её.
Перед тем как показать следующую новинку, членов комиссии пригласили осмотреть позиции «противника» – обустроенные по всем законам фортификации окопы и блиндажи, готовые к наступлению танковые сосредоточения – сюда свезли десятка три подготовленных к переплавке устаревших «черепах».
Ворошилов, Тимошенко, Жуков, Марков оценили, что огонь будет вестись не по декорациям, слепленным кое-как, а по настоящим боевым порядкам. Вернувшись на пункт наблюдения, дали команду и стали смотреть, как выезжают три «ЗиСа» с непонятными надстройками во весь корпус, закрытыми брезентом. Бойцы сноровисто стащили чехлы. Конструктор с мятым, серым от усталости лицом, представленный как Владимир Андреевич Артемьев, сказал:
– Это – установка БМ 13–16.
Увидев не то рельсы, не то металлические лестницы, покрывавшие в несколько этажей грузовики, Жуков воскликнул:
– Это же ракеты. На Халхин-Голе примерно такие били с самолётов.
Расчёты этих странных для Маркова орудий укрепляли на направляющих огромные цилиндры. Артемьев смотрел на Берию, ожидая команды. Нарком достал из кармана батистовый платочек и картинно взмахнул им.
– Пуск, – крикнул конструктор. Раздирающий уши вой, волна огня, которая вырвалась из задних торцов снарядов. Огненные стрелы унеслись вдаль, к расположенным в восьми километрах «позициям условного врага».
Через полчаса, осматривая перекопанные мощными взрывами блиндажи и окопы, тлеющие обломки бронетехники, Марков пытался представить, что будет, если такой удар обрушится на танковую колонну на марше. Картина получалась убедительная. А если учесть ещё и мобильность этих установок…
– Сколько таких уже выпущено и сколько единиц изготавливается в месяц? – спросил он Артемьева.
– Готовы двенадцать изделий, – ответил Владимир Андреевич. – Запущены серии на трёх заводах. По мере отработки технологии темпы выпуска будут возрастать. Через месяц доведём до сотни.
– А скорость?
– До восьмидесяти километров по шоссе. От сорока до шестидесяти по бездорожью. – Конструктор вздохнул: – Если бы мы не потеряли столько времени…
Сергея Петровича осенило:
– СТОН?
Изобретатель косо глянул на генерала, но кивнул.
– Могли и встретиться, – объяснил комфронтом.
* * *
– У вас на сегодня всё, – сказал Поскрёбышев, – отдыхайте. Если нет других планов, вот два билета во МХАТ, там сегодня дают «Дни Турбиных». Товарищ Сталин собирается пересмотреть спектакль. Он любит эту постановку. Заодно вы могли бы поговорить, так сказать, в неофициальной обстановке.
Просьба Вождя, как было сказано выше, более обязательна для исполнения, чем прямой приказ. «Ладно, в конце концов, свожу девочку в театр, – подумал Сергей. – МХАТ, вроде, из приличных. В плохой Иосиф Виссарионович не пошел бы. Тем более, на одну и ту же пьесу много раз».
Но надеждам не суждено было сбыться. Телефон исходил противными длинными гудками. А когда трубку наконец сняли, Зинаида Петровна сообщила, что Ленка прямо из института отправилась куда-то с соучениками, когда вернётся, не сказала. Тут же «будущая тёща» принялась выспрашивать, почему давно не появляется «Серёжа», как обстоят его дела, словом, она была настроена на долгую беседу. Пришлось сослаться на важные государственные заботы и аккуратно свернуть разговор. Разглашать информацию о новом назначении Марков не имел права. Даже легкомысленная Радость вняла предупреждению, что это лучше сохранить в секрете ото всех: «Болтун – находка для шпиона».
Завтра, скорее всего, сразу после совещания придётся улететь в Белосток. Надежда увидеть, просто увидеть хулиганку таяла, как последние жалкие сугробы в конце апреля.

 

Для культурного мероприятия Марков решил одеться в штатское, в костюм и пальто, которые выбирала Ленка. И потому, что парадный мундир привлекал бы лишнее внимание, и вообще. По телефону он вызвал такси.
– Сейчас свободны только «ЗиС-101», – предупредила барышня.
– А какая разница? – удивился Сергей Петрович.
– Как же, на «Форде» или «Эмке» за километр рубль, а на «ЗиСе» рубль сорок, – вроде бы даже обиделась диспетчер. – Вас не предупреди, скандалить будете, что слишком дорого.
– Не стану я скандалить, – миролюбиво заверил генерал. – Только чтобы ждать не долго, ладно?
Огромный синий автомобиль прибыл через десять минут. Усаживаясь, Марков подумал: «За то, чтобы прокатиться на машине, на каких ездят члены правительства, рубль сорок за километр вполне приемлемая цена».
Перед входом в театр толпились люди. Несколько раз донеслось: «У вас не будет лишнего билетика?» «Сейчас выберу какую-либо студенточку и проведу», – решил было командир. Но одиноких девушек не наблюдалось, а разбивать пары он не хотел – свинство это. Сергей закурил, продолжая вглядываться в прибывавший народ, досмолил папиросу до самого мундштука, но так и не обнаружил претендентку на свободное место. До начала оставалось пятнадцать минут. Марков опустил окурок в урну и двинулся к дверям.
Представление Сергею не понравилось. То есть артисты играли совсем не плохо, а Лариосик вообще рассмешил и растрогал. Но хитросплетения семейных отношений недавних смертельных врагов – белогвардейцев – сочувствия не вызывали. Подумаешь, муж сбежал. А как орали бабы, чьих кормильцев вешал в Крыму Слащев, автор слышал? И рассуждения об офицерской чести сильно раздражали. Видел Марков эту самую честь и на Дону, и в том же Крыму.
В антракте генерал ждал, что к нему кто-либо, может, тот же Поскрёбышев, подойдёт и проводит в затенённую ложу, к Хозяину. Однако никто его не окликал. Сергей Петрович даже посидел несколько минут на месте, чтобы не пропустить посланца. Потом встал и отправился в буфет. Стоя в очереди, размышлял не о возвышенном и вечном, а о приземлённом и сиюминутном. Хотелось взять граммов двести коньячка, чтобы пригасить тоску, которая почему-то ныла в груди, слева, где сердце. Неужели это из-за девки-хулиганки с изумительной улыбкой? Вот же прижала его Радость. Но появиться перед главой партии и правительства, дыша перегаром, невозможно. А пятьдесят граммов брать бессмысленно: запах тот же, а толку ноль.
Марков вышел в фойе, бесцельно потоптался у стены и решил отправиться к своему ряду. У двери в зал спиной к нему стояла девчонка в таком же сером облегающем платье, какое было на Ленке в тот вечер, когда Сергей повёл её на Ближнюю дачу. Генерал сделал три шага. Это точно была оторва, шпана его ненаглядная. Она разговаривала с кем-то, скрытым за портьерой, и никого вокруг не замечала. Мужчина осторожно коснулся плеча. Девушка обернулась и вскрикнула от неожиданности.
– Не надо пугаться, я не более опасен, чем ваш собеседник, – счастливо улыбаясь, произнёс генерал. Ленка повисла у него на шее. Завзятые театралы с интересом наблюдали за мизансценой.
– Откуда вы взялись? – прошептала Радость в ухо, щекоча тёплым дыханием.
– Случайность. Я весь день тебя вызванивал. Мама сказала, не знает, когда ты придёшь. И вот…
Ленка опомнилась:
– Давайте я вас познакомлю. Это – Николай, мой сокурсник.
Марков вспомнил беднягу, которого девчонка отправила в нокдаун в день их первой встречи. Парень тоже узнал командира. Улыбка сползла с лица, он стал похож на ребёнка, у которого отняли игрушку.
– А это… – хулиганка запнулась, – это Сергей Петрович.
Юноша вежливо кивнул, опустил голову и сказал:
– Вы будете досматривать спектакль вместе? Я тогда пойду.
Сергей кивнул. Хорошо всё-таки, что он никому не отдал второй билет, и место рядом свободно.
– Пойдём?
Девушка казалась чуть смущённой:
– Неловко вышло. Колька так старался, доставал билеты на этот спектакль. Чуть ли не ночевал в очереди.
– Зато он может видеть тебя каждый день, а я соскучился.
Они уже подходили к своему ряду, когда Маркова легко тронули за рукав:
– Вас ожидают, даме придётся один акт посмотреть в одиночестве, – проговорил человек в чёрном, хорошо отглаженном костюме.
Сергей посмотрел Ленке в глаза:
– Извини, это очень важно. Ты только никуда не уходи, – и протянул билеты, чтобы она знала, куда сесть. Девушка закусила губу и кивнула.

 

Всё было обставлено почти так, как комфронтом себе и представлял. У входа в ложу на банкетках сидели четверо в хорошо отглаженных костюмах. Портьеры из золотистой парчи полузадёрнуты, а товарищ Сталин устроился в кресле в глубине, так что увидеть его ни с какой точки невозможно. К внешнему борту придвинут невысокий столик, уставленный блюдами с фруктами, бутылками вина и коньяка, розетками с красной и чёрной икрой. Вождь сделал приглашающий жест.
– На случай, если вы не успели пообедать, я попросил приготовить какую-нибудь закуску. Пожалуйста, товарищ Марков, угощайтесь. Наливайте коньяк сами – я не хочу, чтобы были свидетели нашей беседы.
Услышав слова Хозяина, четвёрка на цыпочках выскользнула за дверь, так что даже портьеры не шелохнулись.
Второй акт уже начался, ложу освещали только блики прожекторов и софитов, нацеленных на сцену. Сергей Петрович протянул руку к бокалу Вождя. Иосиф Виссарионович покачал головой. Комфронтом подумал и всё же налил себе жидкости, которая в полумраке казалась тёмно-коричневой, пригубил и отставил сосуд. Сталин сидел неподвижно, ждал, пока командир будет готов к докладу. Даже в темноте генерал видел жёлтые глаза Хозяина, чувствовал его неподвижный взгляд.
Марков рассказал о безупречных документах, не соответствующих реальному расположению частей, и неразберихе, царящей в войсках, о перемешавшихся подразделениях и штабах, которые потеряли управление. Об аэродромах у самой границы. В первые минуты войны их накроет артиллерия. О танках без солярки и боезапаса, об артиллерии с пятью выстрелами на ствол. И о контрразведке, которая выбирает тех, кто пытается противостоять буйству второго закона термодинамики. Как-то само вспомнилось и легло на язык заумное словцо.
Сталин слушал молча, сидел не шевелясь, словно каменный идол. Только услышав про термодинамику, чуть усмехнулся в усы.
– Скажите, товарищ Марков, способны ли наши войска завтра ударить по немцам?
– Нет, товарищ Сталин.
– Если мы дадим вам все полномочия, сколько времени понадобится для наведения порядка? – Произнося последнее слово, Вождь сжал в кулак короткие пальцы.
Командующий фронтом не спешил с ответом, взвешивая возможности – свои и огромного и громоздкого, проржавевшего механизма управления сотнями тысяч вооружённых людей.
– Не менее полутора месяцев, – сказал он наконец.
Хозяин кивнул.
– Что скажете о новом вооружении?
– Очень эффективно.
– Если мы дадим вам столько ручных снарядов, сколько запросите и три-четыре сотни установок залпового огня, поможет это остановить наступление гитлеровцев, когда они рискнут атаковать?
– Безусловно. Но только этого будет мало.
– Что ещё?
– Необходимо скрытно перенести аэродромы, оставив существующие в качестве ложных целей. Прикрыть вероятные направления вторжения укрепрайонами.
– Поручим Карбышеву, – кивнул «идол».
– На базе 11-го мехкорпуса создать мощное мобильное соединение. Пусть оно базируется в районе Белостока. Это будет бронированный кулак, которым можно бить противника на главных направлениях его атаки.
– Направлениях? Убеждены, что немцы будут наступать не по одному направлению – на Москву?
– Скорее сходящимися клиньями с Сувалковского выступа и в районе Бреста, – механически ответил Марков, всё ещё обдумывая организацию войск на территории фронта. И только тут понял свою стратегическую ошибку. Не собирается Гейнц Гудериан «откусывать» мягкую белостокскую булочку. Прав товарищ Сталин, целью сразу будет столица. А значит…
Иосиф Виссарионович не дал времени осознать все последствия озарения. Да ладно, мысль поймана, детали доработаем потом.
– По вашему мнению, какими способами мы можем задержать развёртывание немецких соединений? – спросил глава партии и правительства.
– Развернуть диверсионную работу под видом партизанских действий польских националистов.
– Этот ваш… как его? Габрильянц, справится? Или вы решили его отстранить?
– Он получил задание. Посмотрим…
– Что ещё можно предпринять?
– Испугать Гитлера перспективой активной войны на два фронта.
– Я должен приказать Черчиллю организовать высадку куда-нибудь в Нормандию? – хмыкнул Сталин. – Боюсь, он не послушается даже меня.
– А если показать немцам возможности нашей промышленности? Продемонстрировать всё: новые танки, самолёты. Пусть прикинут, сколько можем выпускать мы и на что способны их Круппы с Хейнкелями. Пусть даже и с заводами «Шкоды».
Хозяин тяжело задумался.
– Ракеты мы от них спрячем. «МиГи» тоже. Должны же быть какие-то сюрпризы для дорогих друзей. А в остальном… Мы подумаем о возможности прикрыть восстановление порядка в нашем борделе дипломатическими фиговыми листочками. Посоветуемся по этому вопросу с товарищами. Хорошо, товарищ Марков. Завтра мы поговорим ещё об одном виде вооружения. Нам интересно ваше мнение, будьте на совещании обязательно. Необходимые полномочия и всяческую поддержку вы получите. Остальное решим в рабочем порядке. Представление на сослуживца привезли? Я предполагаю, вы строите по его поводу некоторые планы?
Сталин никогда ничего не забывал.
– А сейчас допейте коньяк, он того стоит, и идите. Девушка, поди, уже заждалась.
Марков не знал, чему дивиться больше, осведомлённости вождя или просторечному русскому «поди», которое так легко вплелось в речь пожилого грузина. Поднимая бокал, Сергей не удержался и совсем по-мальчишески спросил:
– Товарищ Сталин, а откуда вы знаете? Ну, что Ленка здесь.
Хозяин усмехнулся совсем по-человечески, даже с лукавинкой:
– У вождя есть свои преимущества. Ему докладывают всё, что его интересует. Правда, я эти преимущества отдал бы за молодость. Идите, товарищ Марков, и помните, что лучше быть молодым щенком, чем пожилым львом.
В фойе Сергей вышел почти счастливым. Второй акт ещё шёл, и Марков решил не мешать «художественной цельности впечатления» других зрителей, а пересидеть до конца в буфете, взять ещё граммов сто пятьдесят коньячка, ни о чём не думая, потягивать его сквозь зубы – они, кстати, давно уже не ныли и даже шататься почти перестали. Порадовать чем-нибудь Ленку. При мысли о ней лицо Маркова расплылось в довольной улыбке. За стойкой царила толстая дама в строгом костюме, на котором диковато смотрелся кокетливый кружевной фартучек. Генерал купил у неё коробку шоколадных конфет, заказал кофе себе и девчонке, спросив, сколько времени осталось до конца действия. За дарованную четверть часа можно было, не торопясь, справиться с порцией напитка. Естественно, маслянистая жидкость была похуже, чем у Вождя, но вполне терпимой. Ровно через двенадцать минут он подошёл к выходу из зала – ловить Радость. Потом, когда выдастся свободный миг, он будет перебирать воспоминания об этом вечере, каждый свой шаг и каждый жест Ленки. Он знал об этом заранее и собирал, впитывал впечатления.
Вот повалили из двери зрители, комкая в ладонях программки и платочки, теребя веера и бинокли. Вот появилась тоненькая фигурка в сером платьице. Увидев Маркова, Радость сделала обиженную гримаску, но тут же улыбнулась так, как умела только она. Мужчина обнял девушку за плечи, шепнул в волну чёрных волос:
– Прости, девочка, вызывал Сталин.
– Он здесь? – недоверчиво переспросила Ленка. – В театре?
Сергей кивнул и увлёк студентку к забронированному столику. Глядя, как она жуёт конфету за конфетой, отхлебывая ароматный, уже не слишком горячий кофе, генерал вдруг сообразил, что его дама должна быть голодной, как стая волков весной.
– Ты что-нибудь сегодня ела?
– Угу, в полвосьмого утра, перед лекциями.
– Вот я балбес, надо было хоть бутербродов набрать. – Марков посмотрел на очередь, уходящую куда-то в дали фойе.
– Ничего, – улыбнулась Ленка, – после спектакля вы меня чем-нибудь покормите.
– Заедем в «Арагви»?
– Ни в коем случае. Вот бы в «Артистическое», тут напротив.
– Ну и пойдём.
– Там бывают мхатовцы, так что всех не пускают.
Сергей Петрович на миг задумался. Если удастся найти того в отглаженном костюме, который провожал к Хозяину…
Он появился тут же, словно Вождь был наделён даром читать мысли Маркова. Генерал извинился перед Радостью и подошёл. Выслушав просьбу, человек покивал, подумал и сказал:
– Сделаем. К концу спектакля к вам подойдут.
Действительно, уже у самого гардероба, когда Сергей получил пальто – своё и Ленки, чёрный костюм подвёл импозантного мужчину в форме, сияющей, как адмиральская парадная: китель с золотыми вензелями и галунами и брюки с широкими, золотыми же лампасами.
– Вот, устройте, пожалуйста, товарищей.
«Адмирал» сверху вниз окинул пару взором, оценивая наряды, чуть заметно поморщился, но скомандовал:
– Прошу следовать за мной, – и двинулся сквозь толпу, что твой ледокол по бушующему морю.
Кафе и на самом деле было напротив театра, через узенький переулок. Перед входом топтались человек тридцать оптимистов, надеющихся попасть в землю обетованную, где вкушают нектар и манну небесную небожители – мастера искусства. «Адмирал» проложил между ними дорожку, и, Марков впереди, Радость за ним, продвинулись к самой двери, которая тут же распахнулась и впустила генерала с дамой и перестроившегося в кильватер золотогалунного, который на самом деле оказался швейцаром.
Хвалёное кафе, где «бывают актёры-мхатовцы», Сергея разочаровало. Небольшой зал, расположенный в полуподвале, с отделанными деревянными панелями стенами, был переполнен и душен. Селянка оказалась чересчур жирной, в ней плавали куски варёного сала, его командир не любил с восемнадцатого года. В шашлыке на рёбрах рёбра присутствовали, а мясо найти, как выяснилось, затруднительно.
– Первый раз вижу пункт общественного питания, где угощают исключительно духовной пищей, – проворчал генерал, гоняя вилкой по тарелке почти голую кость.
Девушка заказала салат, какую-то замысловатую котлету. Но поглощала яства она равнодушно, не отводя глаз от столика напротив. Там о чём-то балагурил с приятелями уже порядком набравшийся человек. Он показался знакомым, хотя Сергей Петрович мог бы поклясться, что никогда раньше его не встречал. Из-за шума в зале разобрать, о чём же он вещает, было трудно. И вдруг прозвучала какая-то особенная интонация, и Марков понял: это артист, который играл Лариосика. На сцене он казался значительно более молодым. Сергей стал вглядываться в полупьяного актёра. На вид вполне заурядный гражданин, встретишь на улице, не обернёшься. Что в нём такого, что притягивает внимание огромного зала, даёт власть смешить и вызывать волну сочувствия? Что такое талант и куда он прячется, «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»? Пушкина командир знал с детства, с огромного тома, вместившего чуть ли не полное собрание сочинений, который он перечитал с десяток раз. Несмотря на нищее существование, читать своего отпрыска родители научили в четыре года. А книг в доме, опять же вследствие бедности, было мало. Вот и запали на всю жизнь непонятые строки.
Марков никогда не думал о себе как о человеке, наделённом даром, только не таким, как у размахивающего руками лицедея. Хоть доводилось слышать, как кто-то называл Сергея Петровича гением стратегии, но всегда это вызывало чуть смущённое и насмешливое отторжение. Разве это талант – видеть на карте, как расположит войска противник, куда расставить свои силы, чтобы нанести поражение врагу с наименьшими потерями? Этому учат в военных институтах. Потому к чужим талантам он всегда относился с уважением и тщательно скрываемой растерянностью перед непонятным.
Компания мхатовцев и их приятелей собралась и уехала, судя по всему, продолжить в более приватной обстановке. Ленка тут же потеряла интерес к «Артистическому», в два укуса расправилась с блюдами и спросила:
– Поедем?
Марков даже слегка растерялся:
– Куда?
– Я думала, к вам, – обиделась девчонка.
«Спасибо товарищу Сталину, что сохранил за мной жильё», – с иронией подумал Сергей.
Когда вошли в квартиру – странно, теперь она показалась вполне обжитой и даже уютной, – Ленка сбросила пальто и направилась в ванную.
– Радость, маме позвони, – попросил Марков. – Она с ума сойдёт от беспокойства.
Девчонка дёрнула плечиком:
– Подумает, что я ночую у отца. Или у стариков.
– Набери маму, – мягко повторил Сергей.
Хулиганка показала ему язык, но подошла к аппарату:
– Ма, привет, это я. Нет, уже не приду. Завтра после института. Да, мы тут с ребятами. Угу. – Пару минут она слушала. – Да, мама, ты говорила. Да, знаю. Да. Да. Согласна. Да знаю я, мама. Всё, договорим дома, – и брякнула трубкой по рычагам. В ответ на вопросительный взгляд командира ещё раз дёрнула плечиком и отправилась принимать душ.
Потом Марков гладил обнажённые плечи девушки, целовал губы и глаза. Незнакомая до сих пор нежность, почему-то горьковатая и солоноватая, как морская вода, плескалась внутри. Его ласки были совершенно невинными, восхищение на какое-то время перебороло желание.
Ленка каким-то чудом поняла настроение мужчины. Она лежала на спине и тихо улыбалась – Маркову или собственным потаённым мыслям, она и сама не сумела бы определить.
Они долго не засыпали, лежали обнявшись, слушая дыхание друг друга. В те минуты Сергей понял, ощутил, что жить без Радости он, может, и сумеет, но это будет существование калеки.

 

Утром, словно соблюдая традицию, проспали. Девчонка металась между ванной и прихожей, во весь голос ругая себя дурой, засоней, распустёхой и иными выразительными словами. Марков вызвал такси, «ЗиС», они из-за дороговизны приходили быстрее, «с ветерком» домчал Ленку до ИФЛИ, девушка клюнула носом в его щёку и полетела, а Сергей смотрел ей вслед, пока хулиганка неслась ко входу, прижимая к груди какую-то папку. Удивительно, что вчера её, папки, либо не было, либо мужчина умудрился её не заметить.
На том же авто он вернулся домой и сел готовиться к совещанию. Судя по вчерашним словам товарища Сталина, на нём должно было произойти нечто экстраординарное.

 

Участниками оказались почти все те, кто вчера выезжал на полигон. Только во главе стола сидел товарищ Сталин, а по правую руку от него молодой человек, не то Лихов, не то Ляхов – в общем, что-то с лихом связанное. Марков запомнил его с прошлого заседания по вооружению. Запомнил из-за нелепого костюма, из-за шокирующе свободного обращения к людям, значительно отличающимся по возрасту и положению. Он даже к Иосифу Виссарионовичу обращался тогда чуть ли не как к ровне. И Хозяин, умеющий почти буквально убить взглядом, это терпел, и это ему, кажется, даже нравилось.
Но теперь он был в хорошо сидящей форме бригвоенинженера и вёл себя сообразно этому.
«Командиров производства» пока решили не приглашать. Прежде нужно было понять, какие потребуются мощности для ускоренного создания нового оружия, а потом уж разбрасывать задания существующим наркоматам. Если окажется, что дело того стоит, определиться, где и как строить центр по разработке и сборке Изделия. Курчатов сидел рядом с Лиховым-Ляховым и периодически принимался с ним о чём-то перешёптываться, ожесточённо приглаживая густой чуб. Как и в прошлый раз, с целью обеспечения секретности, вести любые записи было запрещено.
– Товарищ Марков, – позвал Сталин, – вы принесли представление на того полковника?
– Так точно, – комфронтом протянул вождю папку с документами Ямщикова. Тот раскрыл, мельком глянул, прочитал какой-то абзац более внимательно: «Участвовал в обороне Царицына?» На секунду Хозяин задумался.
– Нет, не встречались. Я бы запомнил.
Иосиф Виссарионович передал бумаги Тимошенко.
– Распорядитесь, чтобы приказ оформили, пока мы тут будем совещаться. Я сразу подпишу.
Нарком кивнул, взял бумаги и вышел в приёмную. Через две минуты занял своё место, кивнув Сталину:
– Выполняется.
Основным докладчиком был Берия. По знаку Хозяина он встал, одёрнул тяжёлый двубортный пиджак, сверкнул стёклышками пенсне и заговорил:
– Товарищи, прежде всего позвольте представить человека, о котором я говорил в прошлый раз. Он будет под руководством уважаемого Игоря… – зампредсовнаркома замялся.
– Васильевича, – подсказал Курчатов и облизнул пухлые губы.
– …под руководством уважаемого Игоря Васильевича, – повторил Лаврентий Павлович, – доводить проект до создания опытного образца.
Нарком сделал знак, и в кабинет вошёл щуплый человек в костюме не по росту, явно подобранном на каком-то складе. Он поздоровался со всеми, смущённо потеребил бороду, вглядываясь сквозь очки-велосипед в сияющие золотым шитьём мундиры. На Сталине взгляд задержался на мгновение дольше, чем на других.
– Знакомьтесь, – вещал между тем Берия. – Павел Александрович Флоренский. Он изобрёл очень простой, дешёвый и эффективный способ получения тяжёлой воды при помощи водорослей и представил расчёты по Изделию.
Нарком НКВД сделал эффектную паузу и продолжил:
– 26 февраля 1933 года был арестован по доносу, работал в научно-техническом отделе БАМЛАГА, 30 ноября 1937 года расстрелян.
Сталин помрачнел, остальные изумлённо переглянулись. Чтобы говорить такое в присутствии Вождя, надо или быть самоубийцей, или заранее знать, что Хозяин простит.
– В то время у меня ещё не существовало других возможностей спасти этого гениального учёного, – скромно поделился Лаврентий Павлович. – Но спрятать Павла Александровича от ежовских прихвостней тогда ещё в СТОНе моим людям (он выделил эти слова голосом) всё же удалось.
Флоренский тем временем увидел знакомое лицо, бросился к Маркову, протягивая руку:
– Здравствуйте. Я верил, что нам удастся ещё встретиться. Я ведь стольким вам обязан.
Такое вызывающее поведение смутило всех. Только Сталин слегка пожал плечами, мол, что возьмёшь с расстрелянного ещё четыре года назад. Да на лице Берии сначала появилось крайнее недоумение, а потом мрачная гримаса.
Только пожимая узкую сухую ладонь, Сергей Петрович узнал человека, которого они с Лосем спасали от бандитов Куцего. Генерал сел, перехватив угрожающий взгляд наркома внутренних дел, но так и не понял, был этот взгляд брошен на него или на Флоренского.
Лаврентий Павлович взял себя в руки и, словно ничего не произошло, продолжил:
– Предоставляю слово Павлу Александровичу.
Флоренский снова обвёл глазами слушателей.
– Мне удалось рассчитать критические массы, но здесь возможна только определённая аппроксимация, поэтому в заданных рамках точные значения придётся подбирать эмпирическим путём. Формула… – он растерянно осмотрелся, на чём можно написать.
– Дайте ему бумагу и карандаш, – приказал Сталин. Буквально из воздуха тут же материализовался Поскрёбышев (на заседании он не присутствовал), положил на стол пачку бумаги и несколько отточенных карандашей. Павел Алекандрович схватил один из них и набросал не понятные для большинства присутствующих закорючки. Курчатов и Лихов-Ляхов даже привстали, чтобы разглядеть написанное.
– Товарищ Курчатов, товарищ Лихарев (оказывается, не Лихов и не Ляхов), подойдите поближе, – добродушно позволил Сталин. Три головы склонились над листком. До участников совещания доносились только обрывки фраз, которыми обменивались учёные:
– А самопроизвольное деление? Пусковой механизм? – Курчатов отбрасывал падающие на глаза волосы и снова ерошил чуб, Лихарев выглядел озадаченным.
– Совершенно неожиданный подход, – пробормотал он.
– Если принять теорию относительности, совершенно закономерный, – возражал Флоренский.
Берия тоже подошёл поближе и с интересом заглядывал в записи. Пару раз он показывал пальцем на закорючку, и Павел Александрович, согласно кивнув, что-то зачёркивал, исправлял. Или бросал короткую фразу, и нарком внутренних дел кивал в свою очередь.
– Я ведь инженэр, – пояснил Лаврентий Павлович Сталину и снова погрузился в мир формул.
Курчатов схватил лист бумаги и карандаш и погрузился в какие-то свои расчёты, периодически ожесточённо кусая тупой конец.
– Если всё так, – наконец произнёс он, – то опытный образец можно сделать через, – он поднял глаза к потолку, что-то прикидывая, – через полгода.
– Через три месяца, товарищ Курчатов, – поправил Сталин. – Мы предоставим вам всё необходимое, но образец должен быть готов через три месяца, не позже.
Когда Флоренский стал описывать мощь бомбы, основанной на расщеплении атома, командиры заёрзали в креслах, недоверчивый гул прокатился по кабинету.
– Я сказал бы, что Павел Александрович даже несколько приуменьшает возможности этого устройства, – вмешался Игорь Васильевич. – Есть другой вопрос: не окажется ли цепная реакция неуправляемой в смысле участия в ней неурановых элементов? Эйнштейн считает, что такую возможность исключить нельзя. Во всяком случае, теоретических запретов нет.
– Не окажется, – уверенно сказал Лихарев. – В данном случае до порога ещё далеко.
Флоренский, Курчатов и Берия удивлённо уставились на юнца, а он, не смутившись, заявил:
– Я потом объясню.
Когда совещание закончилось, Павел Александрович в приёмной ещё раз подошёл к Маркову, снова благодарил, тряс его руку. Сергею показалось, что Флоренский чувствовал себя неуверенно и пытался таким образом самоутвердиться.
– Надеюсь, мы ещё встретимся, – сказал он на прощание. Генерал кивнул.

 

Вернувшись к себе, Лаврентий Павлович приказал Мамиашвили срочно вызвать Мамсурова, где бы он ни был, в Москве или в Белостоке. И пригласить на аудиенцию генерала Павлова. Третьим приглашённым стал Рафаэль Саркисов.
Из «Военного дневника» генерала Гальдера:
26 апреля 1941 года
Кинцель: Общая обстановка в России с 1.4 не изменилась. С того времени отмечено увеличение войск на западе [России] на десять дивизий. Армия мирного времени, состав которой сейчас увеличен (около 170 дивизий), может считаться армией, укомплектованной по штатам военного времени. Однако есть сомнения относительно наличия транспортных частей.
Ежедневно идут поезда с дополнительной матчастью (например, 250 эшелонов проследовали в район Вильнюса), вероятно, для доведения частей до штатов военного времени, так как пока что многие дивизии не были, например, полностью оснащены артиллерией.
Кребс докладывает, что имеется большое число соединений, в которых ещё не хватает матчасти. В отношении личного состава поступают жалобы на недостаток офицеров. Полками командуют молодые майоры, дивизиями – полковники.
Увеличение количества войск на западе России за счёт прибытия новых десяти дивизий наиболее заметно в районах Белостока и Львова. В тылу фронта, подтянувшегося к самой границе, расположены четыре танковые группы разной численности. Они находятся в Бессарабии, в районе Житомира и западнее, а также под Вильнюсом и Псковом.
Вагнер (генерал-квартирмейстер) и Финк:
а. Подготовка автотранспортных колонн для операции «Барбаросса» и их распределение. После формирования [автотранспортных] полков за счёт выделения автомашин из гражданского сектора и из национал-социалистического автомобильного корпуса потребность в автотранспортных средствах, кажется, полностью покрыта. Из старых автотранспортных полков в настоящее время два (605-й и 616-й) находятся в Вене, а один (602-й) – в Саксонии, на отдыхе и пополнении. План предусматривает выделение транспортных средств в распоряжение командования танковых групп, армий и других высоких командных инстанций.
Распределение транспортных средств:
«Барбаросса» (включая командные инстанции): группа армий «Юг» – 15 880 тонн; группа армий «Центр» – 25 020 тонн; группа армий «Север» – 12 750 тонн; резерв генерал-квартирмейстера – 13 590 тонн.
Ливия – 2190 тонн.
Юго-Восток – 480 тонн.
Запад – 2970 тонн.
Высвободить из различных мест (со строительства укреплений на Востоке, с очистки дорог от снега на Юго-Востоке) – 2040 тонн.
Итого – 74 920 тонн.
б. Положение с горючим. Заявка в ОКВ о выделении 10 тыс. куб. метров для учебных целей.
в. Недостаток запасных автомашин. В распоряжении генерал-квартирмейстера нет ничего. Всё идёт на новые формирования.
28 апреля 1941 года
Генерал Якоб:
а. Греческие укрепления. Рекогносцировка и изучение этих, а также югославских укреплений.
б. Русские мины. По имеющимся данным, у русских – мины лишь старых образцов, в деревянных ящиках. Я в это не верю. Мины в пластмассовой оболочке миноискателями не обнаруживаются.
в. Паромы типа «СС». Распределение их в настоящий момент и использование в будущем в операции «Барбаросса». Очевидно, они мало понадобятся! – Штурмовые лодки: распределение и использование их в операции «Барбаросса».
Полковник Окснер: Сообщение об учениях по применению дымовых завес (7–8.4). Успехи в противохимическом оснащении и обучении войск. Русские OB и меры защиты против них.
Генерал Фельгибель:
а. Связь между передовыми отрядами и ОКХ будет осуществляться через передовых офицеров – наблюдателей, снабжённых коротковолновыми передатчиками. Роты подслушивания и радиоперехвата.
б. Линии связи через Венгрию. Задачи в Восточном Средиземноморье. «Барбаросса».
29 апреля 1941 года
Служба связи [ОКХ] в операции «Барбаросса»: Офицеры связи (снабжены коротковолновыми передатчиками) при танковых группах. Команды связи со штабами групп армий. Использование рот подслушивания и перехвата ОКХ.
30 апреля 1941 года (среда)
15.00 – Доклад у фюрера [докладывает начальник генштаба сухопутных войск]:
1. Сроки проведения подготовки к операции «Барбаросса»: 3-й эшелон войск железнодорожное движение по графику мирного времени – 8.4–20.5.
17 дивизий и части резерва ОКХ из Германии и с Запада. 4-й (а) эшелон войск – ускоренный график железнодорожного движения – 20,5–2.6.
9 дивизий и части резерва ОКХ с Запада.
4-й (б) эшелон войск – ускоренный график железнодорожного движения – 3–23.6.
12 танковых и 12 моторизованных дивизий из Германии – с Запада на Юго-Восток.
Ускорение перебросок невозможно по техническим причинам и вследствие необходимости закончить доукомплектование. Своевременно не смогут прибыть две танковые дивизии (2-я и 5-я) и одна моторизованная дивизия (60-я).
2. Резервы ОКХ: Включая пять дивизий с Запада и одну полицейскую дивизию, резервы ОКХ составляют тридцать дивизий, одиннадцать из которых в настоящее время ещё находятся на Балканах.
3. Соотношение сил России и Германии. Анализ предстоящих пограничных сражений, в особенности в полосе группы армий «Юг». Возможность использования венгерских войск. Возможность наступления с форсированием р. Прут при наличии достаточных сил.
[Высказывания фюрера:]
а. Переговоры с Венгрией, Финляндией и Румынией: «На Западе, возможно, предстоят крупные события. Поэтому необходима защита на Востоке. Россия несколько раз недружелюбно поступала с нами, поэтому мы должны обеспечить себя от всяких неожиданностей»; ориентировочно – с 23.5.
б. Необходимость прикрытия районов Плоешти и Черна-вода.
в. Ввести в действие управление армии Шоберта за шесть недель до начала, то есть самое позднее – 15.5.
4. Доклад начальника генерального штаба сухопутных войск: Резервы ОКХ необходимо полностью использовать в операции «Барбаросса». Выделение 105-мм пушек и мортир для Ливии очень болезненно отразится на операции «Барбаросса». Пока следует отправить в Ливию лишь одну батарею 105-мм пушек; с остальными – подождать. Если Тобрук будет взят, необходимость в них отпадёт. – Батареи железнодорожных орудий временно будут переброшены с Запада на Восток (7 из 16 батарей).
[Гитлер: ] Согласен!
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5