Глава 20

Двухсотлетняя война этрусков с Римом

Был взят Рим войсками царя Порсенны или не был – это вопрос, важный для историков, но ничего не меняющий по сути. А по сути, даже если они его и взяли, то очень скоро им все равно пришлось его оставить, ведь хорошо известно, что попытка Тарквиния Гордого и его приспешников вновь воцариться в Риме закончилась безуспешно. Как утверждает историк Эллен Макнамара, «Порсенна вернулся домой, так и не возвратив Тарквиниям римский трон».

Народ Рима провозгласил героем первого консула Римской республики Брута, а само слово «царь» стало ненавистным для уха свободного римлянина, ибо с этим словом у него теперь было связано представление о неограниченном произволе и деспотизме. Был даже издан специальный закон, грозивший смертной казнью тому, кого подозревали в стремлении к царскому венцу (при условии, конечно, что подобное намерение было доказано).

К моменту изгнания из Рима Тарквиниев Этрурия находилась на вершине своего могущества, однако потеря Рима стала для этрусков очень серьезным ударом. После этого неудачи посыпались на них одна за другой. А у римлян, напротив, аппетит только начал разыгрываться, и в первую очередь угрозе подвергся крупный этрусский город Вейи, лежавший от Рима в самой непосредственной близости (всего в 18 км к северу).

Вейи стали первым городом, вступившим в бой со своим честолюбивым соседом.

ЖАН-НОЭЛЬ РОБЕР, французский историк

По мнению некоторых историков, столкновения между Римом и этрусским городом Вейи начались в 477 году до н. э. Другие в качестве даты начала войны двух великих городов называют 483 год до н. э. Третьи – 485 год до н. э. Война эта проходила в три главных этапа и закончилась в 396 году до н. э. падением этрусского города после десятилетней осады, которую воюющие стороны не упустили возможности сравнить со знаменитой осадой Трои.

В любом случае, война эта длилась очень много лет. Некоторые даже называют ее Столетней войной. По словам Тита Ливия, «римляне и Вейи продолжали воевать с таким неистовством и злобой, что побежденному нечего было рассчитывать на пощаду».

При этом к вейянам стеклись вспомогательные отряды со всей Этрурии. Происходило это, по свидетельству древнеримского историка, «не столько из расположения к вейянам, сколько в надежде, что римское государство может, наконец, распасться от внутренних раздоров». Главы всех этрусских племен кричали на шумных сходках, что мощь римлян будет вечной, если только сами они не истребят себя, ибо все даже самые великие державы смертны.

Ряд историков считает, что главный повод к этой войне заключался в претензиях могущественного древнеримского рода Фабиев.

Конфликт между Римом и Вейями начался в 485 году до н. э., когда Фабии, посчитавшие себя единственными защитниками Рима на севере, развязали против этрусского города клановую войну, длившуюся много лет.

ЖАН-РЕНЕ ЖАННО, французский историк

Более конкретно, претензии Фабиев распространялись на небольшой городок Фидены, который находился под защитой города Вейи. В Риме многие считали, что Фидены, будучи латинским поселением, должны перейти под власть города. Но дело тут было не просто в политических амбициях. Настоящая причина претензий крылась в другом: именно в Фиденах находился единственный брод, который позволял пересечь Тибр и открывал торговый путь на юг полуострова. При этом территория рода Фабиев, как назло, напрямую соседствовала с территорией Фиден.

То есть имелся личный интерес этих богатых римских аристократов, которые воспользовались своим положением во власти, чтобы придать вид государственной необходимости банальному корыстному присвоению: ведь кто-то из Фабиев постоянно занимал место консула с 485 по 479 гг. до н. э.

Вооруженные столкновения были начаты консулом Фабием Квинтом. Первая война была отмечена печальным для Рима событием: 306 человек из числа сторонников Фабиев попали в засаду возле Кремеры, небольшого притока Тибра, где они устроили укрепленное поселение, из которого постоянно беспокоили этрусков. Произошло это в 477 году до н. э. Род Фабиев был практически уничтожен (по преданию, из мужчин в живых остался только один мальчик, оставленный дома).

Со всех сторон сперва поднялся пугающий крик, затем полетели дротики; сходясь отовсюду, этруски окружали Фабиев уже плотной толпой вооруженных, и, чем сильней был напор врагов, тем меньше оставалось места для кольцевой обороны и делалось все заметней, как малочисленны Фабии и как много этрусков, теснивших их все умножающимися рядами. Тогда, перестав отбиваться по всему кругу, обратились они в одну сторону. Действуя и оружием, и собственным телом, они, построившись клином, пробивают себе дорогу. Путь их привел на высокий пологий холм. Здесь они сначала остановились; а затем, когда выгодное местоположение позволило им перевести дух и приободриться, даже отбили поднимавшихся к ним врагов. В столь удобном месте малый отряд стал было побеждать, но посланные в обход вейяне вышли на вершину холма. Превосходство опять было у врагов. Фабии были все до одного перебиты, а их укрепление взято.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

После этого армия города Вейи пришла на Яникул, один из римских холмов, и стала морить голодом жителей Рима. Перед лицом подобной катастрофы было заключено перемирие на 40 лет, и судьба союзных этрусков пока не изменилась.

Но в 438 году до н. э., после жестокого убийства в Фиденах римских послов, война возобновилась с новой силой. Претензии Рима на городок, стоящий на берегу Тибра, остались неизменными: присутствие вейян на «римском» берегу Тибра представляло собой неприемлемую угрозу, с которой нужно было как можно скорее покончить.

Некоторые авторы оправдывают жестокий поступок царя города Вейи Ларса Толумния тем, что, дескать, какое-то его восклицание при удачном броске во время игры в кости показалось его людям приказанием совершить убийство и послужило причиной смерти римских послов. Однако в это верится с трудом, слишком уж надуманно выглядит здесь желание выдать преступление за недоразумение. Более правдоподобна версия Тита Ливия, который утверждает, что Ларс Толумний «хотел связать фиденский народ сознанием совершенного преступления, не оставляющего никакой надежды на милосердие римлян».

Теперь, когда война была неизбежна, в ней на стороне этрусков выступили фалиски, населявшие местность, расположенную в окрестностях горы Соракт на юго-востоке Этрурии.

Фалиски (Falisci) – это древний италийский народ, живший на севере Лация. Говорили фалиски на языке, близком к латыни, однако по культуре они были близки к этрускам. Центром фалисков был город Фалерии.

При этом фалиски, не испытывавшие большой радости от воинской службы вдали от дома и вполне уверенные в себе, требовали немедленного сражения; вейяне и фиденяне, напротив, больше надежд возлагали на затягивание войны. Ларс Толумний, хоть ему и были больше по душе доводы своих, опасался, как бы фалискам не надоел грозивший затянуться поход, и объявил, что намерен дать сражение.

Войска трех союзных народов были расставлены так, что правое крыло занимали вейяне, левое – фалиски, а середину – фиденяне. Римские легионы ударили по этрускам, и нигде последние не смогли сдержать натиск римлян. Упорное сопротивление оказывала только конница. Это сам царь Ларс Толумний, появляясь то тут, то там перед римлянами, своим героизмом воодушевлял воинов и оттягивал положительный для противника исход боя.

На его беду среди римских всадников оказался некий Авл Корнелий Косс, сочетавший личную отвагу со знатностью своего рода. Увидев, что под натиском Толумния римская конница начала отступать, он пришпорил своего коня, бросился на царя вейян и сшиб его копьем на землю. Затем ударом щита он опрокинул приподнявшегося было царя на спину и, ударив копьем еще несколько раз, пригвоздил его к земле. После этого он снял с бездыханного тела доспехи и с радостным криком посадил на копье отрубленную голову предводителя этрусков, навеяв на тех парализующий ужас. Так была рассеяна этрусская конница и окончательно решен исход сражения.

После этого поражения трепет объял всю Этрурию, причем не только вейян, устрашенных угрозой разорения. Однако, когда последние разослали послов к остальным этрусским городам, добиваясь созыва совета всей Этрурии, им было отказано в помощи и предложено «своими силами продолжать войну, начатую по их собственному усмотрению, и не искать себе товарищей по несчастью среди тех, с кем они отказались разделить мирные чаяния».

На море положение складывалось не менее серьезное. Этрурия попыталась завладеть Кумами, этой греческой колонией на берегу моря. Этрусский флот подошел к городу и осадил его, но на этот раз этрускам пришлось воевать без поддержки карфагенян. Кумы же, напротив, получили подкрепление от Сиракуз, другой греческой колонии, находившейся на Сицилии.

Впрочем, некоторые исследователи полагают, что карфагеняне пытались помочь этрускам, когда в борьбу последних с Кумами вмешались Сиракузы. Древнегреческий автор Пиндар действительно говорит о финикийцах и тирренах, как о принадлежавших к одному лагерю, но это еще не позволяет утверждать, что корабли карфагенян сражались при Кумах. Кроме того, карфагенское вмешательство в италийские дела маловероятно еще и потому, что усилия Карфагена в этот период были направлены на создание обширных владений в Африке.

Морское сражение между этрусским флотом и флотом сиракузского тирана Гиерона Старшего имело место в 474 году до н. э. Этруски потерпели в нем сокрушительное поражение.

После победы Гиерон разместил гарнизон на острове Искья, а чуть позднее сиракузцы стали совершать рейды на Эльбу и этрусские поселения на Корсике.

Это был весьма чувствительный удар, который подорвал репутацию Этрурии, как первостепенной морской державы. По сути, после этого этруски утратили былое господство на Тирренском море. Некоторые считают, что именно после этого начался общий упадок Этрурии.

Хотя термин «упадок» и применяется для обозначения процесса, который означал для этрусков потерю их морского могущества после поражения при Кумах (474 год до н. э.), он может показаться несоответствующим по отношению к эволюции некоторых городов внутренней части Этрурии. Прекрасная Этрурия V века до н. э. была еще далека от того, чтобы быть подавленной во всех областях.

ЖАН-НОЭЛЬ РОБЕР, французский историк

Тем не менее на этом военные неудачи «прекрасной Этрурии» не закончились.

В 426 году до н. э. Фидены все же были разрушены римскими войсками. Последствия этого для города Вейи оказались непоправимыми: он не имел теперь непосредственной связи с морем. Более того, над городом Вейи, находившимся всего в 8 км от Фиден, нависла смертельная угроза. А еще через три года самниты (древнеиталийские горные племена) спустились на равнину и захватили этрусский город Вольтурнум, назвав его Капуей. Поначалу они приняли город и окрестности в совладение от изнуренных войною этрусков, но потом как-то в праздник новоявленные поселенцы напали ночью на старых жителей, которых сморило сном после пиршеств, и перебили их.

Это было фатальное событие для всей Этрурии.

* * *

В 405 году до н. э. закончилось очередное перемирие между Вейями и Римом, и полюбившие вкус побед римляне очень активно возобновили военные действия.

Подойдя к этому мощному этрусскому городу, они начали возводить двойные укрепления: одни на случай вылазок горожан были обращены против города, а другие – к Этрурии, если оттуда вдруг подойдет подкрепление.

По мнению Тита Ливия, «римские полководцы возлагали надежды скорее на осаду, нежели на приступ». Поэтому началось строительство зимнего лагеря, «что было в новинку римскому воину; предстояло продолжать войну, стоя на зимних квартирах».

В Риме это решение вызвало недовольство. Еще бы! Это же угроза народной свободе! Молодежь, оторванная от общественных дел, уже ни зимой, ни в другое время года не может возвращаться, чтобы навестить дом и родных… Да и зачем все это? Ведь римские солдаты вынуждены терпеть куда более тяжкие муки и лишения, чем осажденные: ведь те будут проводить зиму под крышей и за стенами родного города, а римляне, засыпанные снегом, должны будут в это время трудиться на строительстве осадных сооружений и спать в жалких палатках…

Заявления полководцев, не пожелавших до завершения дела отводить войска от осажденного города, тонули в криках «радетелей за народные интересы». И вот уже все вокруг позабыли о том, что солдатам за выполнение их воинского долга платили деньги, что теперь государство стало для них источником дохода, и теперь у них нет оснований требовать для себя отлучек домой.

Но все же точка зрения военных победила. Решающим доводом стало то, что Вейи много раз возобновляли войну, не соблюдали мирных договоров, разоряли римские поля и хотели восстановить против Рима всю Этрурию. Разве против такого врага можно воевать вяло и с перерывами? И кто может быть уверен в том, что если сейчас отвести войска, то этруски вновь не примутся за свое?

А как обстоит дело с непосредственными интересами самих воинов – тех самых, о которых теперь стали вдруг заботиться добрые народные трибуны?.. Воины протянули на огромное расстояние ров и вал, причем и то и другое потребовало многих сил; построили крепости <…> возвели укрепления <…> А что сказать об осадных башнях, навесах, «черепахах» и других приспособлениях для взятия городов? Теперь, когда уже затрачено столько труда и строительство сооружений наконец завершено, – что же, бросить все это, чтобы летом в поте лица все начать сначала? Строить все заново на пустом месте? Насколько же потребуется меньше усилий, чтобы охранять уже сделанное.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Пока же шли эти споры, жители Вей внезапно открыли ворота города и предприняли вылазку с факелами и спалили почти все плоды длительных трудов осаждавших. От огня погибли также и многие римские солдаты, тщетно пытавшиеся исправить дело. Когда эта весть достигла Рима, всех охватило возмущение. В осадную армию начали записываться добровольцы, которые стали требовать, чтобы их повели под Вейи. Все кричали, что не вернутся оттуда до того, как вражеский город будет взят.

А под Вейями в это время война разгорелась еще сильнее из-за внезапного появления капенцев и фалисков, древнеиталийских народов, живших в Нижней Этрурии. Как писал Тит Ливий, «две эти этрусские общины, будучи расположены по соседству, считали, что после разгрома Вей настанет их очередь». Их войска внезапно явились к Вейям и напали на римский лагерь с той стороны, где командовал Марк Сергий. Римляне от этого «пришли в неописуемый ужас, думая, будто целая Этрурия пробудилась, снялась с мест и всей громадой обрушилась на них». Так же решили и запертые в своем городе вейяне, и это подтолкнуло их к еще более активным действиям.

Римский лагерь подвергся нападению с обеих сторон, воины метались, перенося боевые знамена то туда, то сюда, и в результате не удалось ни вейян удержать в их стенах, ни свои собственные отстоять от врага, наседавшего извне. Оставалось лишь надеяться, что подоспеет помощь из главного лагеря, и тогда одни легионы смогли бы противостоять капенцам и фалискам, а другие вылазке горожан.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Однако главным лагерем римлян командовал Вергиний, ненавидевший Сергия и сам ненавистный ему. Зная, что почти все бастионы пали, укрепления взяты и враг наступает с обеих сторон, он привел своих воинов в боевую готовность, но продолжал держать их в лагере. В результате, упрямство одного не уступало заносчивости другого. Марк Сергий предпочел потерпеть поражение от врага, чем победить вместе с соотечественником, лишь бы не показалось, что он одалживается у недруга. Воины несли потери в окружении, пока наконец не покинули укрепления. Немногие устремились в главный лагерь, а большинство, в том числе и сам Сергий, – в Рим. Поскольку там он переложил всю вину на Вергиния, решено было вызвать того из лагеря, возложив в его отсутствие командование на легатов, то есть на специальных уполномоченных, назначенных Сенатом. Затем дело слушалось в Сенате, где два полководца наперебой обвиняли друг друга. Среди сенаторов лишь немногие защищали интересы государства, большинство стояло за одного или за другого из противников в зависимости от личной привязанности или признательности.

Пока шли все эти нелепые разбирательства, ни о каком взятии этрусского города не могло быть и речи. Более того, римлянам так и не удалось полностью окружить Вейи, а значит, его защитники могли спокойно получать припасы и подкрепления.

* * *

Пока суть да дело, осада города Вейи длилась уже десятый год. Мощной осадной техники у римлян тогда еще не было, поэтому осада могла длиться сколько угодно долго. Но тут свою роль сыграла решительность и находчивость римского полководца Марка Фурия Камилла, объявленного диктатором и прозванного римлянами «вторым основателем Рима».

Тит Ливий указывает, что Камиллу судьбой было предназначено разрушить Вейи. Став диктатором, он назначил начальником конницы Публия Корнелия Сципиона. С изменениями в руководстве все внезапно переменилось: у людей появились новые надежды, к ним вернулось мужество. Прежде всего, Камилл по законам военного времени казнил всех, кто в свое время в панике бежал от Вей. Затем диктатор сам отправился к Вейям для укрепления воинского духа армии. Вернувшись в Рим, он набрал новое войско, причем никто не уклонялся от призыва, а когда диктатор с войском выступил из города, его провожали даже не с упованием на успех, а с полной уверенностью в победе.

Покончив с обетами и молитвами, Камилл вторгся в землю фалисков и в большом сражении разбил и их самих, и подоспевших им на подмогу граждан Капены. Затем он обратился к осаде Вей и, видя, что приступ был бы чрезвычайно труден, стал вести подкоп, так как местность вокруг города позволяла рыть подземные ходы и быстро проникать на такую глубину, где можно было производить работы незаметно для противника.

ПЛУТАРХ, древнегреческий философ

Между городской стеной и валом нередко вспыхивали случайные стычки с неприятелем – Камилл запретил их, распорядившись, чтобы никто не вступал в бой самовольно. Практически все солдаты были брошены на земляные работы. Чтобы и работа не прерывалась, и люди не изнемогали от длительного пребывания под землей, он разбил землекопов на шесть команд. Работа велась круглосуточно, в шесть смен, днем и ночью, и все закончилось очень быстро.

Внешне же все выглядело так, что римляне боятся защитников Вей, и те принялись насмехаться над римлянами. Они кричали со стен, что римляне трусят и поэтому предпочитают сидеть в своем лагере. Осада уже стала настолько привычным для осажденных делом, что они, вероятно, даже удивились бы, если бы как-нибудь с утра не увидели под стенами римского лагеря. Но по-прежнему ничего не происходило. А посему бдительность охраны упала, ночью обе стороны спокойно спали. Но это только так казалось вейянам. Сильный римский отряд, посланный Камиллом по подземной галерее в спящий город, уже неслышно открывал ворота, и внутрь города уже готовы были ворваться римские солдаты.

Опытные воины с оружием в руках вышли из подземного хода и оказались в храме Юноны, прямо посреди вейской крепости. Тут одни с тыла напали на врагов, стоявших по стенам, другие сбили засовы с ворот, третьи запалили крыши домов, поскольку женщины и рабы швыряли оттуда камни и черепицу. Повсюду поднялся вопль, в котором разноголосье ужаса и угроз смешалось с плачем женщин и детей. В мгновение ока со всех стен были сброшены вооруженные защитники, а ворота отворены, и в то время, как одни римляне толпой стали прорываться в город, другие начали карабкаться по оставленным горожанами стенам. Город наполнился римлянами, бой шел повсюду. После ужасающей резни битва начала ослабевать. Тогда диктатор приказал глашатаям объявить, чтобы не трогали безоружных, что и положило конец кровопролитию. Горожане стали складывать оружие и сдаваться, а воины с разрешения диктатора бросились грабить. Говорят, что, когда Камилл своими глазами увидел, насколько эта громадная добыча превосходит ценностью все упования, он воздел руки к небу и молился, чтобы не слишком дорогой ценой пришлось платить за все это ему и римскому народу – ведь то невероятное счастье, которое досталось сегодня ему самому и всем римлянам, может вызвать зависть у богов и людей.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

По словам Плутарха, Камилл, глядя на картину ужасного грабежа, простер руки к богам и взмолился:

– О, Юпитер, и вы, боги, надзирающие за делами добрыми и дурными, вы сами свидетели, что не вопреки справедливости, но, вынужденные к обороне, караем мы этот город враждебных нам и беззаконных людей! Но если тем не менее и нас ждет некая расплата за нынешнюю удачу, пусть она, молю, падет, с наименьшим ущербом, на меня одного, минуя государство и войско римское!

С этими словами, он резко повернулся направо, но, совершая поворот, упал. Все окружающие были немало встревожены, однако Камилл, поднявшись, сказал, что все произошло согласно его молитве: «Величайшее счастье искупается маленькой неудачей».

Несколькими годами позже, когда Рим был взят и разграблен галлами, многие вспомнили про этот случай и сочли его дурным предзнаменованием, которое не было понято.

Так в 396 году до н. э. пал этрусский город Вейи.

Действительно, исход длительной осады решил подкоп. Опытные римские воины с оружием в руках вышли из подземного хода и оказались прямо посреди вейской крепости. Вейяне, стоявшие на стенах, получили удар в спину. Несколько домов запылало, ворота города были открыты изнутри, и основная часть римской армии ворвалась в охваченный паникой город.

Самый богатый город этрусского племени даже в собственной гибели обнаружил величие: ведь римляне осаждали его долгих десять лет и зим, в течение которых он нанес им поражений куда больше, чем от них претерпел, и даже когда в конце концов пал по воле рока, то был взят не силой, но хитростью.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

По словам Эллен Макнамара, при Вейях «победа Рима была полной и необратимой», и падение этого города стало «настоящим бедствием для этрусков, поскольку теперь их южная граница была открыта».

Оставшиеся в живых вейяне были порабощены, сам город разграблен, а его владения объявлены общественной землей (ager publicus).

Отметим, что этрусские города в то время были столь прекрасны и обустроены, что Рим по сравнению с ними имел весьма жалкий вид. Сохранилась легенда о том, что даже пострадавшие при штурме, полуразрушенные и разграбленные, Вейи так разительно отличались от того, к чему привыкли римляне, что многие легионеры заявили, что остаются здесь на жительство навсегда. Командирам стоило немалых трудов отговорить солдат от этого решения. В результате, по словам немецкого историка Теодора Моммзена, «город был разрушен, а место, на котором он стоял, было обречено на вечное запустение».

Как ни странно, и это отмечает Реймон Блок, «Этрурия с поразительным равнодушием наблюдала за страданями и падением этого важного города». Этот автор связывает подобное поведение этрусков с «отсутствием патриотизма» и со «стремительным распадом бывшей империи».

* * *

Тит Ливий объясняет это бездействие несколько иначе: «Вейяне выбрали царя. Это избрание глубоко оскорбило общины Этрурии, которым равно ненавистны были как царская власть, так и тот, кто ее получил. Этот человек уже раньше вызвал неприязнь всего народа этрусков, когда по его вине были нарушены торжественные игры, которые священный закон запрещает прерывать: высокомерно кичась своим богатством, он прямо в разгар представления отозвал актеров, большинство которых было его рабами, – и все от того, что он досадовал по поводу неудачи на выборах, где двенадцать общин проголосовали таким образом, что ему был предпочтен другой кандидат на жреческую должность. А народ этот более всех других привержен религиозным обрядам, тем паче что отличается особым умением их исполнять. И вот этруски решили не оказывать вейянам помощи до тех пор, пока они будут под властью царя. В Вейях слухи об этом решении умолкли из-за страха перед царем, который всякого разносчика сплетен считал не пустым болтуном, но зачинщиком мятежа».

Подобное объяснение Тита Ливия нуждается в комментариях. Почему это избрание царя в Вейях так оскорбило остальных этрусков? Кто такие были этрусские цари? Чем они отличались от глав городов «лукумонов»? В этой связи хотелось бы вновь вернуться к терминам, которыми у этрусков обозначались властители городов и территорий. Широко известно заимствованное из этрусского языка слово «лукумон» (lucumo). В ряде источников оно выступает в качестве имени собственного. С другой стороны, слово «лукумон» употреблялось и для обозначения высшей этрусской должности или просто правителя того или иного города.

Как видим, единообразия в применении слова «лукумон» не было, и это дает простор для различных его толкований. Одни историки полагают, что лукумоны были главами аристократических родов. Другие, в частности, Эллен Макнамара, категорически утверждают, что «царя называли лукумоном». А вот известный этрусколог Массимо Паллоттино считает, что слово «лукумон» в архаическую эпоху имело смысл «царь», но с отменой царской власти оно стало применяться для обозначения высших магистратов.

Однако отыскать слово «царь» в этрусской лексике не удалось. При этом многие историки все же называют того же Порсенну царем города Клузия (Кьюзи) и даже царем всего этрусского двенадцатиградья.

Мы точно не знаем, какое слово обозначало царя. Как и Сервий, мы долгое время полагали, что это обозначалось словом «lucumon» (lauχme, lauχume), но некоторые ученые-этрусковеды это сегодня отрицают. Они считают, что речь могла идти о римском изобретении, основываясь на том, что Тарквиний Древний, бывший первым этрусским царем Рима, у себя в стране звался Лукумоном. Более поздние надписи свидетельствуют впрочем, что это имя было антропонимом. Но делает ли этот аргумент невозможным тот факт, что слово «lauχme» обозначало царя? Мы могли бы назвать массу простолюдинов, которых при Старом Режиме во Франции звали Леруа или Ледюк… без всякой связи с их реальным положением.

ЖАН-НОЭЛЬ РОБЕР, французский историк

Чтобы мнение этого французского историка стало совсем понятным, поясним, что антропоним – это имя собственное, официально присвоенное отдельному человеку как его опознавательный знак (прозвище), а Леруа (le roi) в переводе с французского значит «король», Ледюк же (le duc) значит «герцог».

Некоторые историки утверждают, что термин «царь» у этрусков мог обозначаться словом «мекс» (meχ). Кто-то переводит это слово как «диктатор».

Массимо Паллоттино переводит этрусское «meχl» как «нация», «союз».

Кроме того, часто упоминающимся является этрусский титул «зилат» (zilaθ), который некоторые историки считают соответствующим титулу «претор» (praetor) в Риме. Слово «претор» происходит от латинского «praeitor» (идущий впереди). Так называлась государственная должность в эпоху Верховной магистратуры, еще до создания Консульства. У этрусков известен также титул «зилат мехл раснал» (zilaθ meχl rasnal), который соответствовал титулу «пертора/царя Этрурии» (praetor/rex Etruriae), избираемого на всеобщем собрании в святилище бога Вольтумны, чтобы символизировать союз двенадцати главных городов Этрурии.

Впрочем, относительно точных значений и взаимоотношений титулов «царь», «лукумон», «мекс» и «зилат» среди ученых пока нет единого мнения.

Дионисий Галикарнасский рассказывает о том, что Тарквиний Древний носил золотую корону, имел трон из слоновой кости, скипетр с орлом, пурпурную с золотом тунику и плащ, похожий на мантии лидийских и персидских царей. Корона, которую называют «этрусской», подражала венку из листьев и желудей дуба – священного дерева главного этрусского бога Тина. Изображения трона часто встречаются в рисунках на этрусских гробницах.

Великолепный экземпляр царского тропа найден, например, в гробнице Реголини-Галасси. Его ножки имеют форму звериных лап, спинка украшена изображениями львов, оленей и растений в восточном стиле.

При этом многие историки сходятся во мнении, что цари у этрусков были носителями в основном только религиозной власти. Могли они обладать и высшей судебной властью.

Итак цари и лукумоны у этрусков были представителями принципиально разных форм управления городами. Исходя из этого, автор «Истории Рима» Теодор Моммзен объясняет нежелание других этрусских городов помогать Вейям следующим образом:

«Что северные общины не приняли участия в борьбе, уже достаточно объясняется необходимостью обороняться от кельтов; но, кроме того, рассказывают – и нет никакого основания не верить этим рассказам, – что главной причиной такого бездействия со стороны остальных этрусков были внутренние раздоры в среде этрусского союза городов, а именно то, что города с аристократической формой правления были в оппозиции с вейянам, сохранившими у себя или восстановившими царское управление».

По всей видимости, трактовать это объяснение немецкого историка можно так: тираническое правление этрусских царей означало подавление высшей аристократии, то есть лукумонов, поэтому те и терпеть не могли царей и все с ними связанное. При этом все этрусские республики в то время были олигархическими, то есть, по сути, имело место ревностное соперничество монархов и знати за власть. И в этом соперничестве верх одерживала знать, а монархи-тираны (сильная рука) появлялись лишь во время тяжелых кризисов. Именно такая ситуация и имела место в Вейях: там была восстановлена монархическая форма правления, что привело к возмущению других этрусских городов-государств.

Если бы вся этрусская нация могла или хотела принять участие в борьбе, то при крайне низком тогда уровне осадного искусства римская община едва ли была бы в состоянии довести до конца такое гигантское предприятие, как взятие большого и укрепленного города; но так как этот город был одинок и всеми покинут, то, несмотря на мужественное сопротивление, он не устоял против стойкого геройства Марка Фурия Камилла, впервые открывшего своему народу блестящее и опасное поприще внешних завоеваний.

ТЕОДОР МОММЗЕН, немецкий историк

Кстати сказать, Марку Фурию Камиллу в Риме был устроена грандиозная триумфальная встреча, однако в скором времени его обвинили в несправедливом разделе добычи, и он был вынужден покинуть Рим.

Триумф Марка Фурия Камилла. Фреска XVI века. Палаццо Веккио, Флоренция (Италия)

* * *

В том же 396 году до н. э. Этрурия потеряла еще один свой город. Это был Мельпум (нынешний Милан), который был взят племенами, пришедшими из-за Альп.

Получается, что угрозы этрускам со стороны Рима (то есть с юга) и с севера начались примерно в одно и то же время. Более того, примерно в это же время имели место и акты агрессии со стороны Дионисия Сиракузского (старая вражда между этрусками и Сиракузами возобновилась после того, как этруски отправили несколько своих кораблей на помощь афинянам, осадившим Сиракузы во время Пелопонесской войны).

Как бы то ни было, угроза с севера была очень серьезной. Реймон Блок называет захватчиков «кельтскими ордами», Жан-Рене Жанно – кельтами. Тит Ливий считает, что это были галлы. Жан-Ноэль Робер называет племена, просочились на равнины реки По, то галлами, то кельтами, то сенонами.

Чтобы объяснить причину подобных разночтений, следует понять, что кельты, строго говоря, – это очень древнее и очень распространенное племя, главным местопребыванием которого была Галлия и Британские острова. В частности, из Галлии кельты распространились по Испании, по Северной Италии и Южной Германии, по Иллирии и Сербии, откуда они, разоряя все по пути, устремились в Грецию и Малую Азию. При этом германцы и славяне теснили их с севера и востока.

Кельты, или галлы, принадлежали к индоевропейскому племени, они отличались блестящей храбростью, выдающимися умственными дарованиями, но не обладали задатками, необходимыми для великой исторической роли: они любили войну, охотно покидали одни места, чтобы пуститься в поиски новых, труд над пашней считали унизительным для свободного человека. Земли они, можно сказать, не ценили и, потрясши много государств, сами не образовали могущественного и прочного государственного тела. В незапамятные еще времена они заняли пространство теперешней Франции, отсюда проникли в Испанию, в Ирландию, за Альпы, за Дунай, даже за Босфор и наводили ужас на всех соседей.

ТЕОДОР МОММЗЕН, немецкий историк

По сути, в конце 90-х годов IV века до н. э. одно из галльских племен численностью в несколько десятков тысяч человек под предводительством Бренна появилось в центральной Этрурии и осадило город Клузий – один из двенадцати городов Этрурии, бывшую столицу царя Порсенны.

Что это были за галлы (или кельты), какое именно племя? Установить это невозможно, так как источники на этот счет существенно расходятся.

В любом случае, жители Клузия обратились за помощью к Риму.

О том, что произошло дальше, очень подробно рассказывает немецкий историк Теодор Моммзен:

«Тогда Бренн, то есть предводитель галлов, снял осаду Клузия, и все военные силы кельтов, состоявшие, как утверждают, из семидесяти тысяч человек, двинулись на Рим. Такие походы в неведомые и далекие страны были обыкновенным делом для галлов, которые шли вперед, как вооруженные толпы переселенцев, не заботясь ни о прикрытии, ни об отступлении, а в Риме, очевидно, не сознавали, какою опасностью грозило такое стремительное и внезапное нашествие. Только тогда, когда галлы были недалеко от Рима, римская армия перешла через Тибр и загородила им дорогу.

Бренн (Brennus) – имя этого человека, известное по римским источникам, может представлять собой не имя собственное, а титул. Например, в одном из источников сказано так: «бренн (так назывался у галлов предводитель) …»

Две армии сошлись менее чем в трех немецких милях от городских ворот, там, где ручей Аллия впадает в Тибр, и дело дошло 18 июля 390 года до н. э. до битвы. Даже в эту минуту римляне шли на бой самоуверенно и безумно дерзко, как будто имели дело не с неприятельской армией, а с шайкой разбойников, и вождями у них были люди неопытные, так как сословные распри заставили Камилла удалиться от дела. Все воображали, что имеют дело с дикарями, а в таком случае – какая надобность становиться лагерем и заботиться об отступлении?

Но эти дикари были так мужественны, что не боялись смерти, а их боевые приемы оказались столь же новыми для италиков, сколько и пагубными: с обнаженными мечами в руках кельты бешено бросились на римскую фалангу и с первого натиска опрокинули ее. Поражение было полное, римляне сражались спиной к реке, и те из них, которые пытались обратно перейти через нее, большею частью находили в ней свою гибель; те, которым удалось спастись, бросились в сторону, в близлежащие Вейи. Победоносные кельты стояли между остатками разбитой армии и столицей.

Таким образом, для Рима не было спасения; немногочисленного войска, которое в нем оставалось или укрылось от неприятеля, было недостаточно для защиты городских стен, и через три дня после битвы победители вошли в отворенные ворота Рима. Если бы они сделали это так скоро, как могли, то вместе с городом погибло бы и государство; но короткий промежуток времени между их победой и вступлением в Рим дал возможность увезти или зарыть в землю государственную святыню и, что еще важнее, занять крепость и на скорую руку снабдить ее съестными припасами. Тех, кто не был в состоянии носить оружие, не пускали в крепость, так как на всех недостало бы хлеба.

Множество безоружных людей разбежалось по соседним городам, но многие – и в особенности некоторые из именитых старцев – не хотели пережить гибель города и ожидали в своих домах смерти от меча варваров. Эти варвары пришли, стали всех убивать и все грабить, а в заключение зажгли город со всех концов на глазах у стоявшего в Капитолии гарнизона. Но осадное искусство им не было знакомо, а блокада крутой крепостной стены потребовала бы и много времени, и много труда, так как съестные припасы для громадной армии можно было добывать только рассылкой вооруженных отрядов, на которые нередко с мужеством и с успехом нападали граждане соседних латинских городов, в особенности ардеаты.

Однако кельты с беспримерной в их положении энергией простояли под скалою крепости семь месяцев; в одну темную ночь гарнизон был обязан своим спасением от неожиданного нападения гоготанию священных гусей в Капитолийском храме и случайному пробуждению храброго Марка Манлия; но съестные припасы в крепости уже были на исходе, когда кельты получили известие о вторжении венетов в недавно завоеванную ими Сенонскую область на берегах По и потому согласились принять предложенный им выкуп.

Настоящее положение дел было очень верно обрисовано тем, что брошенный с презрительной насмешкой на весы галльский меч определил количество золота, которое должны были уплатить римляне. Железо варваров победило, но они продали свою победу и этим путем сами от нее отказались. Все подробности этого необычайного события – страшная катастрофа поражения и пожара, день 18 июля и ручей Аллия, место, где была зарыта в землю городская святыня, и то место, где было отражено неожиданное нападение на крепость, – перешли из воспоминаний современников в фантазию потомства, и даже теперь верится с трудом, что действительно протекли две тысячи лет, с тех пор как приобретшие всемирно-историческую известность гуси оказались более бдительными, чем римские сторожевые посты».

Римская армия была побеждена у небольшой речки Аллии, и галлы спустились до самого Рима, который они взяли без сопротивления, несмотря на имеющуюся легенду о гусях, якобы спасших римскую честь. Взятие Рима, официально датированное 390 годом до н. э., имело место, скорее всего, в 386 году до н. э.

ЖАН-НОЭЛЬ РОБЕР, французский историк

Понятно, что история с гусями – это историческая байка. На самом деле, сторожевая собака способна в безветренную погоду обнаружить человека на расстоянии примерно в 80 шагов. О собачьем слухе пишут разное, но разброс идет где-то от 24 до 250 м. Дикие гуси на открытом месте редко подпустят охотника с ружьем и на 150 шагов. У них хорошее зрение. Они видят охотника, а не слышат его. А вот домашние гуси редко будут беспокоиться (гоготать) дальше 5 м от человека.

Как бы то ни было, враги захватили и сожгли Рим. А потом они вдруг удалились, унося свое золото. Удалились так же неожиданно, как и появились.

* * *

При этом ряд южных городов этрусков постарался воспользоваться временным ослаблением Рима. И, прежде всего, восстали Фидены, город, расположенный на левом берегу Тибра в 9 км к северу от Рима. Но это движение было быстро подавлено: римляне взяли и разграбили город.

В 389 году до н. э. сильное этрусское войско осадило «латинскую колонию» Сутрий (Sutrium), располагавшуюся к северу от города Вейи и находившуюся под римским влиянием еще с конца 90-х годов.

Проще говоря, Сутрий обратился за помощью к Риму, но помощь эта опоздала, и Сутрий был вынужден капитулировать без боя.

Этрурия, вооружившись едва ли не вся, осаждала Сутрий, город союзников римского народа. Когда их послы явились в Сенат с просьбой помочь в беде, то добились сенатского наказа диктатору в скорейшее время идти на помощь сутрийцам. Однако отсрочка уповательной подмоги оказалась непосильна осажденным в их злосчастии, и вот из-за малочисленности граждан, изможденных трудом, бдением, ранами, вновь и вновь поражавшими одних и тех же, они сговорились с врагом о сдаче и без оружия, кто в чем был, скорбною гурьбою оставляли свои пенаты.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

И вот тут-то как раз и появилось римское войско. Как утверждает Плутарх, сутрийцы, сдавшие свой город этрускам и лишившиеся всего своего оружия и имущества, встретили римлян на дороге и «со слезами сетовали на свою судьбу». Римляне были тронуты их жалким видом и решили «не откладывать возмездия, но идти на Сутрий в тот же день, рассчитывая, что люди, только что овладевшие богатым, обильным всеми благами городом, не оставившие в нем ни одного врага и не ожидающие врага извне, обнаружат полнейшую распущенность и забудут об осторожности. Расчет оказался верен: римлян никто не заметил и не задержал, не только по пути через землю сутрийцев, но и тогда, когда они уже подошли к воротам и заняли стены. Нигде не было ни одного караульного: все пьянствовали и пировали, рассеявшись по домам».

Тит Ливий также подтверждает, что подошло римское войско «в самую удачную пору: все в беспорядке, у стен никакой стражи, ворота настежь и разбредшиеся по городу победители тащат добычу из чужих домов».

Когда этруски, наконец, поняли, что римляне уже в городе, многие из них, по словам Плутарха, «даже не пытались бежать, но либо погибали самой позорной смертью, не выходя из домов, либо сдавались врагу». Но римляне не знали пощады, и недавние победители повсюду гибли от нового врага, не имея времени собраться, сомкнуть ряды и взяться за оружие. Таким образом Сутрию выпало на долю в один день быть взятым дважды: новые владельцы его потеряли, а старые приобрели вновь.

По сути, Сутрий был возвращен его жителям целым и невредимым, без малейшего военного ущерба.

* * *

А в 388 году до н. э. Рим сам перешел в наступление против своего главного врага – города Тарквинии. Уже в следующем году Южная Этрурия частично была присоединена к римской территории, но это вызвало ответные боевые действия против Рима городов Средней Этрурии во главе с Тарквиниями.

В 386 году до н. э. этрусские отряды вновь напали на Сутрий, а также на еще одну «латинскую колонию» Непете. Благодаря измене настроенных против Рима жителей, этрускам удалось захватить Непете. Сутрий также находился под угрозой падения: часть города была уже взята. Но римляне вновь отбили Сутрий и возвратили его своим союзникам. Далее их войско двинулось к Непете, который этруски заняли на условиях полной сдачи и уже вполне им завладели.

Разгром этрусских отрядов и освобождение «латинских колоний» в Сутрия и Непете еще более укрепило положение Рима в Южной Этрурии. После этого тарквинийцы на некоторое время успокоились, но 25 лет спустя, примерно в 358 году до н. э., они снова напали на римскую территорию и принялись опустошать ее. Соседние этрусские города Церы и Фалерий выступили в качестве союзников Тарквиний.

Казалось, что взятие этого города потребует большего труда не только потому, что он весь находился в руках врагов, но и потому, что сдан был предателями из самих горожан. Тем не менее было решено отправить посольство к старейшинам Непета, чтобы те отложились от этрусков и предпочли соблюсти договор на верность римскому народу, о котором сами просили. Когда оттуда пришел ответ, что жители ни в чем не властны, что этруски держат стены и охраняют ворота, то сперва горожанам пригрозили разорением полей. Затем, коль скоро клятва при сдаче города оказалась для непетян сильнее союзной клятвы, войско, собрав в окрестностях хворост, двинулось к укреплениям; заполнив вязанками ров, воины приставили к стенам лестницы и с первым же кличем натиском взяли город. Тут же его жителям было приказано, чтобы сложили оружие, а воинам ведено было безоружных щадить; этрусков же перебили и вооруженных и безоружных. Потом зачинщиков сдачи города обезглавили; невиновному большинству все возвратили; в городе оставили охрану.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Другие этрусские города (Вульчи, Вольсинии и Клузий) отказались принимать в этом участие.

После тщетных требований возмещения урона новоизбранные римские консулы Гай Фабий и Гай Плавтий по велению народа объявили нападавшим войну, и вести ее досталось Фабию.

Принесение в жертву людей теням героев было принято у всех народов во времена классической древности. У греков времен Гомера, у этрусков и римлян это жертвоприношение часто происходило в форме массового убийства пленных <…> Можно вспомнить, что в 405 году до н. э., после братоубийственной Пелопоннесской войны, спартанцы, победившие афинский флот, убили четыре тысячи пленных афинян. Значит, в этом смысле этруски были не хуже и не лучше других.

ЗАКАРИ МАЙЯНИ, французский этрусколог

По словам Тита Ливия, Фабий «воевал с тарквинийцами неосторожно и необдуманно». В результате, 307 пленных римских воинов были принесены тарквинийцами в жертву богам (их убили на главной торговой площади в Тарквиниях), и «эта чудовищная казнь еще заметней сделала позор и унижение римского народа».

Отметим, что цифра 307 была выбрана тарквинийцами не случайно. Это ровно на одного человека больше, чем 306 пленных, которые были убиты 477 году до н. э. во время войны между этрусским городом Вейи и Римом.

В следующем году Тарквинии продолжили борьбу с Римом.

Выйдя из города, диктатор на обоих берегах Тибра, перебрасывая на плотах войска туда, где слышно было о неприятеле, перебил многих грабителей, рыскавших там и сям по округе, и неожиданным ударом завладел лагерем: восемь тысяч врагов было взято в плен, а остальные или перебиты, или изгнаны с римских земель.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Чтобы противостоять этой угрозе, был назначен первый диктатор из народа, Гай Марций Рутул, а начальником конницы он избрал Гая Плавтия, тоже плебея. Сенаторов, конечно, возмутило, что уже и диктатура стала общедоступной, и они изо всех сил старались помешать постановлениям и приготовлениям диктатора для этой войны, но народ тем охотнее утверждал все, что предлагал диктатор.

В 355 году до н. э. римляне перешли в наступление и опустошили территорию Тарквиний. Война велась со страшным ожесточением с обеих сторон. Римляне, в ответ на убийство своих 307 пленных, перебили множество этрусков.

С тарквинийцами расправились люто: перебив в бою множество народа, из огромного числа пленных отобрали для отправки в Рим триста пятьдесят восемь самых знатных, а прочий народ перерезали. Но и с теми, что были отправлены в Рим, граждане обошлись не лучше: посреди Форума все они были биты розгами, а затем обезглавлены топором. Такой казнью воздали врагам за римлян, которых заклали на тарквинийском Форуме.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Но борьба между этрусками и Римом на этом не закончилась.

Дело в том, что этрусский город Церы, союзник Рима с 386 года до н. э., давший убежище римскому населению во время нападения галлов, изменил ему и вступил в союз с Тарквиниями. Сделали церийцы это, по словам Тита Ливия, «из сочувствия к своим соплеменникам».

Когда Тарквинии были жестоко наказаны, церийцев охватил настоящий ужас.

Они начали понимать, сколь непосильно для них подобное противоборство, и принялись казнить себя за тот грабеж и проклинать тарквинийцев, склонивших их к измене. Никто не делал никаких приготовлений к войне, напротив, всяк твердил, что надо отправить посольство просить о прощении их отступничества. Явившись в Сенат, послы воззвали к богам, чьи святыни они приняли и чтили по чину во время галльской войны, чтобы римляне были так же милосердны к ним, церитам, в своем благоденствии, как сами они были некогда милосердны к римлянам в тяжкую для тех пору.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Представители города Церы говорили, что они сами недоумевают, как после всего этого два города вдруг ни с того ни с сего сделались врагами? Всю вину за произошедшее они валили на тарквинийцев, которые якобы попросили только дать им дорогу, а потом увлекли за собою сельских жителей, пообещав им возможность поучаствовать в грабежах, а теперь эти грабежи вменяются в вину церийцам. Послы сказали, что готовы выдать изменников, а если нужно их казнить, то Церы сами их и казнят.

По словам Тита Ливия, «римский народ, тронутый скорее былыми заслугами, нежели нынешними оправданиями, предпочел забыть об их злодеяниях, а не о благодеяниях, так что было решено даровать мир народу церитов и занести в постановление Сената перемирие на сто лет».

При этом, согласно договору 351 года до н. э., город Церы должен был уступить Риму половину своей территории, а с оставшейся у него урезанной территорией он должен был перейти из этрусского союза в зависимое от Рима положение.

В том же 351 году до н. э. римляне перешли в решительное наступление. Одно консульское войско вторглось на территорию Тарквинии, другое опустошило область Фалерий. Сломленные этруски обратились к римскому Сенату с просьбой о мире, и им было даровано перемирие на сорок лет.

Фактически, это перемирие для тех же Фалерий означало выход из этрусского союза и вступление в вечный союз с Римом. Относительно Тарквинии можно сказать, что город надолго связали кабальным мирным договором. Таким образом, в результате почти сорокалетних войн Рим к середине IV века до н. э. не только восстановил свое прежнее положение в Южной Этрурии, но и значительно расширил там свои владения и высоко поднял свой авторитет.

* * *

Многие авторы отмечают отвагу этрусских воинов, и поэтому совершенно ошибочно представлять этрусков некими изнеженными людьми, проводившими все свое время в пирах и весельях. Невозможно, в частности, согласиться с мнением немецкого историка Теодора Моммзена, который утверждал, что «этруски были и менее способны, и менее склонны к военному делу, чем римляне».

Напротив, этруски, если надо, умели проявлять удивительную энергию. Они сумели создать настоящую сухопутную армию и флот, и их победы на суше и на море, а также страх, который они долгое время внушали тем же грекам, лишь подтверждают их высокие боевые качества.

Совсем в древние времена война имела в большей степени «частный» характер, поскольку речь шла, главным образом, о ссорах между соседями-сеньорами. В военных действиях преобладали индивидуальные поединки или же бои «стенка на стенку» без каких-либо особых боевых построений.

Назначение армии у этрусков изменилось в течение VII века до н. э., и связано это было с образованием городов. Потом сила этрусков состояла в том, что они заимствовали у греков вооружение гоплитов (то есть тяжеловооруженных пехотинцев, воевавших в сомкнутом строю) и боевое построение в фалангу, то есть построение в плотно сжатый строй. Воины строились в линию, защищенные щитами, и это уже требовало от них не индивидуального героизма, а строгой дисциплины и духа солидарности.

В это время снаряжение этрусского солдата стало состоять из шлема, щита, металлического панциря и поножей для защиты ног, не прикрытых щитом.

На территории Этрурии встречались четыре типа шлемов.

В Виллановский период широкое распространение получили бронзовые шлемы с высоко поднятым гребнем, украшенные геометрическим орнаментом.

В начале VII века до н. э. появились бронзовые шлемы в виде шляпы конусовидной формы с широкими полями. Практически одновременно с этим в Этрурии появились и так называемые закрытые коринфские шлемы. Их ранний архаический тип имел лишь прорез для глаз. Со временем шлемы приобрели новую, более удобную форму: появился разрез для рта, задняя часть стала длинней и надежно прикрыла шею, верхняя часть получила очертания слабо выраженного конуса.

Однако классической формой этрусского бронзового шлема все же следует признать шлем типа остроконечной каски с широкими двусторонними клапанами, прикрывавшими щеки.

Защищал себя этрусский солдат при помощи почти круглого щита (диаметром примерно в один метр), который в Риме назывался «клипеус». Его деревянная основа была покрыта тонкой листовой бронзой с богатыми украшениями, отличительными знаками или апотропаическими эмблемами (от греч. apotropaios – отвращающий несчастье). На внутренней стороне он имел в центре ручку, как и другие щиты; но нововведение состояло в том, что эта ручка использовалась только для того, чтобы просунуть туда предплечье, а в это время сама рука держалась за другую ручку (или кожаный ремень), зафиксированную на внешней окружности. Таким образом, щит было удобно держать, и он обеспечивал отличную защиту как самого солдата, так и его соседа, располагавшегося слева.

К защитным доспехам этрусского солдата кроме щита и шлема относились поножи и панцирь. Поножи, как правило, изготовлялись из бронзы. Конструкция панциря была очень сложная и во многом напоминала броню ахейцев времен Троянской войны. Нагрудная часть панциря делалась из кожи, а позднее – из бронзы. Под панцирь надевался широкий металлический пояс, служивший дополнительной защитой живота, а также защитный передник из кожи или войлока, прикрывавший тело до колен. Нагрудный панцирь сверху прикрывался коваными (круглыми или четырехугольными) пластинками. Для защиты от рубящего удара меча на каждое плечо воина накладывалась пластина шириной 10–15 см.

Оружие этрусков было весьма разнообразно по видам, в соответствии с различными тактическими и стратегическими приемами ведения ближнего и дальнего боя. Главное место среди наступательного оружия занимало копье. Данные археологов свидетельствуют о различных типах копий, бывших на вооружении в этрусской армии. Подразделения тяжеловооруженных воинов сражались с длинными копьями, легковооруженные – поражали врага дротиками, короткими копьями и пиками.

Отряды солдат, вооруженных копьями, очевидно, составляли ядро и основную ударную силу этрусского войска. Копья имели деревянные древки около двух метров длины. Их железные или бронзовые наконечники имели различную форму. Нижний конец древка обычно оканчивался железным или бронзовым острием.

Согласно Дионисию Галикарнасскому, длинные копья этрусков были сходны с древнегреческими. С другой стороны, копья легковооруженных воинов, согласно Плинию Старшему, изобрели сами этруски. Им же, кстати, наряду с дротиками и короткими пиками, приписывают изобретение стрелы и пращи.

Кроме различных типов копий широкое распространение в этрусской армии получили мечи. Отдельные некрополи раннего периода (IX–VIII вв. до н. э.) содержат бронзовые мечи с длиной клинка 70–80 см. После VIII века до н. э. на территории Этрурии появились короткие мечи. Их лезвие (клинок) и гриф (рукоятка) изготовлялись из одного цельного куска железа или бронзы. Форма клинка была листообразная, гриф был утолщен в середине, а его конец сделан в виде полумесяца или сегмента. Часть плеча клинка и рукоять покрывались деревом или костью с помощью заклепок. Ножны были украшены геометрическим узором. Общая длинна такого меча составляла 40–50 см.

Что касается боевого построения этрусков, то они, как уже говорилось, использовали фалангу, позаимствованную у греков. Кстати сказать, и римляне во время правления этрусского царя Сервия Туллия, в свою очередь, переняли это построение и стали применять фалангу.

Этрусские воины из терракоты – это три статуи древних этрусков, которые были куплены Метрополитен-музеем из Нью-Йорка в период с 1915 по 1921 год. Они были созданы итальянскими фальсификаторами, братьями Пио и Альфонсо Риккарди.

Первой известной работой Риккарди была большая бронзовая колесница, которую заказал у них римский торговец произведениями искусства Доменико Фускини в 1908 году. Фускини сообщил Британскому музею, что колесница была обнаружена в старом этрусском форте неподалеку от Орвието. Британский музей купил колесницу и сообщил об этом в 1912 году.

Работы Риккарди включают в себя: статую, позже получившую название «Старый воин» (высота этой нагой ниже пояса статуи составляет 202 см), большую голову воина (эксперты решили, что голова, должно быть, была частью семиметровой статуи) и статую «Большой воин». Вместе эти три работы были впервые выставлены в 1933 году. В последующие годы различные искусствоведы высказали подозрения, что это могут быть подделки. И лишь в 1960 году химическое исследование лака на скульптурах показало присутствие марганца – ингредиента, который этруски никогда не использовали. Фальсификаторов разоблачили, и в настоящее время статуи-подделки хранятся вдали от глаз широкой публики.

Вообще можно сказать, что в VI веке до н. э., то есть во время правления этрусских царей, римская армия представляла собой типичную этрусскую армию. Именно поэтому, говоря об этом периоде, историки употребляют термин «этрусско-римская армия». При первом этрусском царе, Тарквинии Древнем, такая армия состояла из трех частей: этрусков, формировавших фалангу наподобие древнегреческой, римлян и латинян (последние предпочитали сражаться в свободном строю и их использовали на флангах). Затем, как утверждает Тит Ливий, Сервий Туллий провел реформу армии, разделив всех воинов на центурии нескольких разрядов (в зависимости от уровня боевого снаряжения).

Первый разряд, состоявший из самых обеспеченных людей, формировался из 80 центурий. Эти воины должны были иметь снаряжение гоплитов – шлем, щит, поножи, панцирь, копье и меч. Эти 80 центурий и должны были составлять фалангу. Первому разряду были также приданы две центурии оружейников и мастеров-строителей.

Второй разряд состоял из 20 центурий. Вооружались эти воины, как и в первом разряде, но не имели панциря, а защищались только поножами, шлемом и большим щитом.

Третий разряд имел такое же снаряжение, как и второй, за исключением поножей.

Четвертый разряд составляли воины так называемой легкой пехоты: 20 центурий копьеносцев и метателей дротиков и 30 центурий пращников и застрельщиков. К этому же разряду приписывали две особые центурии: горнистов и трубачей.

В VI веке до н. э. этруски искусно производили колесницы. Сомнительно, чтобы их использовали непосредственно во время сражений. Судя по изображениям, в таких колесницах цари или полководцы отправлялись в военные походы. Кроме того, колесницы служили украшением триумфальных шествий.

Этрусскую фалангу можно увидеть на рисунках, расположенных на этрусских гробницах.

В бою, особенно в продолжительной рукопашной схватке, этруски проявляли исключительные упорство и отвагу. По данным Тита Ливия, этруски пользовались метательным оружием и всегда стремились завязать рукопашный бой, что, однако, не всегда им удавалось. По данным археологов известно, что этруски еще в V веке до н. э. применяли нечто вроде метательного копья с длинным наконечником «пилума» (pilum), что совсем не вписывается в представление о классической фаланге, то есть о построении тяжеловооруженной пехоты в несколько шеренг. По всей видимости, этрусская фаланга искуссно сочеталась с действиями легкой пехоты и конницы.

Некоторые гробницы (например, гробница Воинов в Вульчи, датирующаяся концом VI века до н. э.) донесли до нас образцы экипировки и вооружения гоплитов, дающие доказательства настоящей «гоплитской революции» по сравнению с тем, что было найдено в более древних гробницах, которые свидетельствовали об эпохе, когда один знатный конный воин управлял беспорядочной толпой пеших воинов. Построения в фалангу тогда не существовало.

ЖАН-НОЭЛЬ РОБЕР, французский историк

В любом случае, этрусская армия в бою существенно отличалась от классических вариантов из «Илиады», где герои-военачальники на колесницах вели за собой нестройные массы солдат.

К сожалению (к сожалению для этрусков, конечно), в IV веке до н. э. произошли изменения в вооружении и военной организации армии этрусков, но эволюция шла чересчур медленно. По словам Жана-Ноэля Робера, «Рим, который много позаимствовал у Этрурии, восполнил отставание и обогнал своего соседа, развивая тактику манипул, которая легла в основу образования легионов. Этруски стали отставать, и именно это стало главной причиной поражений, которые они стали терпеть от Рима».

Термин «манипула» (в буквальном переводе с латинского – «горсть») обозначает тактическое подразделение римского легиона. Численность манипул не была строго фиксированной, так как при одном и том же их количестве численность легионов могла быть разной. Например, во время Латинской войны в 340 году до н. э. манипула включала 60 солдат и двух центурионов.

Тактика маневренных манипул оказалась более удобной, чем тактика неповоротливых фаланг. Они могли быстро передвигаться по пересеченной местности, могли выстраиваться в линию, в две или три линии. При столкновении с противником интервалы между манипулами позволяли более свободно пользоваться различными видами оружия (в том числе метательного), а вторая и третья линии могли применяться для обходов вражеских флангов.

Этруски отставали от римлян не только по линии политической организации, но и по линии военной тактики. Тит Ливий сообщает, что этрусские всадники были не в состоянии спешиться в случае необходимости и драться в пешем строю, как это делали римляне. Они не умели также вводить свои войска в бой постепенно, вся фаланга сражалась одновременно до полного истощения. И, наконец, этрусские мечи были менее прочны и остры, чем римские.

ЗАКАРИ МАЙЯНИ, французский этрусколог

И напрасно этруски старались прибегать к различным хитростям, чтобы компенсировать это свое отставание. Тит Ливий дает нам описание одной из таких хитростей, применявшихся тарквинийцами: те, дабы испугать римских солдат, посылали им навстречу жрецов, переодетых демонами, которые размахивали горящими факелами и змеями. Поначалу эта хитрость подействовала, и римляне в беспорядке бросились бежать к своим укреплениям. Но консулы и офицеры стали высмеивать солдат за то, что они «подобно детям испугались простых фокусников. Стыд вернул солдатам мужество, и они бросились на предметы, обратившие их в бегство. Рассеяв призраки, они обрушились на настоящего врага, взломали линию обороны, захватили огромные трофеи и вернулись победителями, высмеивая в грубых солдатских шутках и свой собственный страх, и уловку врага».

В конце IV века до н. э. этруски, в свою очередь, приняли военное построение в виде манипул, но было уже поздно. Таким образом, Этрурия дорого заплатила за свое отставание – она заплатила за это своей свободой.

Ну, и конечно же, одной из главных причин поражения этрусков в борьбе с Римом оказалось отсутствие военно-политического единства этрусских городов-государств.

Этруски были настолько искусны в военном деле и неукротимы в битвах, что позже римляне не нашли ничего лучшего, кроме как заимствовать у них организацию своих легионов и вооружение, но у них никогда не было централизованной власти. В критические моменты они, следуя кельтскому обычаю, доверяли власть императору, который командовал объединенными отрядами, обладая абсолютными, но временными полномочиями. В спокойные времена они имели конфедерацию основных городов, в орбиту которых добровольно включались малые селения. Каждый политический центр служил резиденцией нескольких крупных групп, управлявших культом, общественными делами, толковавших законы, ведавших военными делами и распоряжавшихся казной. Когда одно из семейств приобретало явное превосходство над соперниками, образовывалась система, напоминающая королевство, которая всегда несла на себе печать нестабильности… Но это не могло продолжаться бесконечно, и система рухнула от первого толчка.

ЖОЗЕФ-АРТУР ДЕ ГОБИНО, французский социолог

Эх, если бы этрусские города смогли объединиться, если бы они вели не такую эгоистическую политику, если бы они постарались создать стабильную и долговременную коалицию… Возможно, вся последующая история сложилась бы несколько иначе.

* * *

На самом же деле, некогда грозные этруски все больше и больше отставали от своих главных противников в области вооружения и боевой тактики. По мере этого отставания, они терпели все более и более чувствительные поражения и теряли свои территории. В частности, города на севере Этрурии один за другим стали попадать в руки галлов. Например, в 350 году до н. э. после упорного сопротивления капитулировала Фельсина.

Этруски оказались зажатыми в Тоскане, то есть в регионе, который служил их колыбелью, но и тут они не знали покоя. Галлы давили на них с севера, греки осмелели и принялись опустошать этрусские порты на побережье, Рим один за другим захватывал этрусские города на юге, и, как отмечает Эллен Макнамара, «римское могущество постепенно распространялось по южной Этрурии».

За потерей Паданской равнины последовала потеря Корсики и Эльбы. Но этруски не сдались.

Естественно, тосканцы пытались воспользоваться случайными благоприятными моментами и предпринимали контратаки, пытаясь ослабить сжимавшуюся вокруг них петлю.

РЕЙМОН БЛОК, французский историк

На самом деле, только союз всех этрусских сил мог изменить положение и остановить развал Этрурии. Но этого не произошло. Местечковый патриотизм различных городов доминировал над интересами нации в целом.

* * *

В течение нескольких десятилетий в Этрурии царило относительное спокойствие, если не считать нескольких локальных мятежей, о которых до нас дошло крайне мало информации.

В 312 году до н. э. было закончено строительство знаменитой Аппиевой дороги, первой римской мощеной дороги протяженностью около 350 км, шедшей от Рима до Капуи. Эта дорога была выложена из квадратных камней, и по ней свободно могли проехать, не сталкиваясь, две повозки.

Это позволило Риму наладить бесперебойное снабжение войск, действовавших против самнитов на юге Апеннинского полуострова. Однако положение римлян существенно осложнилось в 311 году до н. э., когда против них вновь выступили северные этруски.

Дело в том, что в 311 году до н. э. закончился срок 40-летнего перемирия, заключенного в 351 году до н. э., и этруски основательно подготовились к этому событию. Этрусские города объединились. Вольсинии, Кортона, Перуджа, Тарквинии и даже Фалиски собрали большую армию и попытались отобрать у римлян город Сутрий, ставший римской колонией.

Один из римских консулов того года Квинт Эмилий Барбула с армией выдвинулся на помощь осажденным.

При появлении римлян этрусские вожди стали думать: торопить им развитие боевых действий или затягивать. В конечном итоге, они предпочли спешные действия осторожным, и на другой день с восходом солнца был выставлен знак к бою, и этрусское войско вышло на битву.

В Этрурии за оружие взялись уже все племена, кроме арретинов, и осадой Сутрия, как бы ворот Этрурии, положили начало великой войне.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Римляне также подготовились к сражению. Консул Квинт Эмилий Барбула приказал вынести вперед знамена и выстроил войска неподалеку от неприятеля. Какое-то время обе стороны стояли, напряженно ожидая, чтобы противник первым издал боевой клич и начал сражение, но уже миновал полдень, а ни с одной стороны не было еще пущено ни одной стрелы. И лишь после полудня, чтобы не уйти ни с чем, этруски издали крик и под звуки труб двинулись вперед. Не заставили себя ждать и римляне.

После этого под Сутрием в тот год не произошло ничего примечательного, потому что в этрусском войске за одну битву были уничтожены все передовые части и остались только вспомогательные силы, едва способные охранять лагерь. Да и у римлян раненых было столько, что от ран уже после боя скончалось людей больше, чем пало в ходе сражения.

Яростно сшиблись бойцы: у врагов превосходство в числе, у римлян – в храбрости. Битва шла с переменным успехом, многие пали с обеих сторон, и все – самые храбрые, и тогда лишь решился исход сражения, когда измотанные передовые отряды были заменены свежими силами второго ряда римского войска. Этруски же, у которых передовые воины не были поддержаны свежими подкреплениями, все полегли перед знаменами и вокруг. Эта битва не имела бы равных по ничтожному числу бежавших и огромному числу павших, если бы ночь не укрыла этрусков, твердо решившихся биться насмерть. Так что победители опередили побежденных и положили конец сече: после захода солнца был дан знак отступить, и противники возвратились на ночь в свои лагеря.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Военные действия возобновились лишь на следующий год, когда к обеим сторонам подошли подкрепления. Из Рима подошла армия консула Квинта Фабия Руллиана, а этруски в это время уже возобновили осаду Сутрия. Численное преимущество опять было на стороне этрусков.

На раскинувшейся внизу равнине хорошо видны были несчетные вражеские рати, и тогда консул, чтобы выгодным положением возместить для своих численное превосходство противника, поднял войско немного вверх по склону – место было неровное и каменистое – и тогда уже повернул знамена против неприятеля. Этруски целиком полагались на свою многочисленность и, позабыв обо всем, так поспешно и так жадно кидаются в бой, что выпускают все свои дротики, чтоб поскорее начать рукопашную, обнажают мечи и стремглав бросаются на противника. Римляне, напротив, метали то стрелы, то камни, которыми их в изобилии снабжала сама местность. И вышло так, что удары по щитам и шлемам привели в замешательство даже тех этрусков, кто не был ранен, и подойти для ближнего боя оказалось не так просто, а для дальнего не осталось метательных орудий, и этруски остановились, открытые ударам, потому что их толком ничто не защищало, а некоторые даже начали отступать, и тогда на колеблющийся и пошатнувшийся строй, вскричав с новою силой и обнажив мечи, ринулись гастаты и принципы. Этот натиск этруски сдержать не могли и, повернув знамена, врассыпную бросились к лагерю. Но когда римская конница наискосок пересекла равнину и оказалась на пути беглецов, они отказались от лагеря и кинулись в горы. Оттуда почти безоружная толпа, изнемогая от ран, добралась до Циминийского леса, а римляне, перебив много тысяч этрусков и захватив тридцать восемь боевых знамен, завладели еще и вражеским лагерем с богатой добычею. Потом стали думать и о преследовании врага.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Итак, этрусские солдаты бежали кто к лагерю, кто в горы, кто в леса. Более надежным убежищем оказался лес, так как лагерь, расположенный на равнине, оказался захвачен римлянами. Там по приказу консула все золото и серебро принесли ему, а остальная добыча досталась воинам. По различным оценкам, в этот день было убито или взято в плен около шестидесяти тысяч этрусков.

Однако на этом военные действия не закончились, так как в Риме опасались, как бы этруски не собрались с силами вновь и не уничтожили их войско, запертое в таких страшных дебрях.

* * *

Новое сражение между непримиримыми соперниками состоялось у Вадимонского озера (ныне это озеро Бассано).

Дело в том, что консул Квинт Фабий Руллиан решился, с целью окончательно добить этрусскую армию, пойти за Циминийский лес, бывший тогда границей этрусской территории и за который ни разу еще не ступала нога римского легионера. Римский сенат не успел вовремя запретить консулу этот смелый маневр, а этруски, возмущенные подобным поступком римского полководца, стали готовиться к новому сражению.

В результате, две армии встретились у Вадимонского озера.

У Вадимонского озера этруски, набрав войско с соблюдением священного закона, согласно которому каждый избирает себе напарника, начали сражение такими полчищами и с такой вместе с тем отвагой, как никогда и нигде прежде. Бой был настолько жестоким, что никто даже не стал метать дротики: бились сразу мечами, и при таком жарком начале воины еще больше ожесточались в течение битвы, так как исход ее долго был не ясен. Словом, казалось, что бой идет не с этрусками, многократно терпевшими поражения, а с каким-то неведомым племенем. Обе стороны даже не помышляют о бегстве: падают передовые бойцы, и чтобы знамена не лишились защитников, из второго ряда образуется первый; потом вызывают воинов из самых последних резервов; наконец, положение стало настолько тяжелым и опасным, что римские всадники спешились и через горы оружия и трупов проложили себе путь к первым рядам пехотинцев. И, словно свежее войско посреди утомленных битвою, они внесли смятение в ряды этрусков. За их натиском последовали и остальные, как ни были они обескровлены, и прорвали вражеский строй. Тут только начало ослабевать упорство этрусков, и некоторые манипулы отступили, и стоило кому-то показать спину, как следом и остальные обратились в бегство. В этот день впервые сокрушилась мощь этрусков, издревле процветавших в благоденствии; в битве они потеряли лучшие силы, а лагерь в тот же день был взят приступом и разграблен.

ТИТ ЛИВИЙ, древнеримский историк

Сражение у Вадимонского озера оставило Центральную Этрурию без защиты, и после этого римляне одержали легкую победу над остатками этрусского войска возле Перуджи. Квинт Фабий Руллиан захватил бы и сам город, но навстречу ему вышли посланцы жителей, чтобы добровольно сдать город победителю.

На этом кампания закончилась, а этрусские города направили в Рим своих послов. В результате, Перуджа, Кортона и Ареццо, в ту пору едва ли не главные города Этрурии, заключили с Римом очередное перемирие на 30 лет. Остальные этрусские города также предпочли прекратить военные действия.

* * *

Конечно же, после этого гордые этруски не смирились со своей участью и стали готовиться к новой войне с Римом. Но тот был слишком силен, поэтому этрусские вожди решили, что их последний шанс заключается в союзе с галлами, которые как раз в это время вновь вторглись в пределы их территорий. По словам Тита Ливия, этруски сделали «попытку превратить галлов из врагов в союзники, чтобы, объединив военные силы, пойти войною на римлян».

Варвары не противились предложенному им союз, дело было только за ценой, которую могли бы предложить им этруски. Сами они были готовы воевать за одну-единственную плату: за часть этрусских земель, где они могли бы, наконец, навсегда поселиться.

Как утверждает Тит Ливий, «много раз сходились этрусские племена совещаться об этом, но ни на что не могли решиться, и не столько из страха потерять земли, сколько из страха перед соседством с таким диким племенем». Действительно, галлов тогда боялись все. Они шли, словно саранча, уничтожая все на своем пути, и договариваться с ними о чем-то было весьма опасно: кто мог доподлинно знать, что у них на уме, и как они поведут себя на другой день.

Однако союзный договор все же был заключен, и огромное галльское войско двинулись на Рим. По пути к нему присоединились войска самых неспокойных и недовольных политикой Рима этрусских городов.

Римская армия под командованием консула Луция Цецилия Метелла дала бой коалиции галлов и этрусков под стенами Ареццо. Храбро сражались римляне, но в этом сражении они потерпели сокрушительное поражение. Бо́льшая часть армии, включая самого Метелла, погибла, а остальные попали в плен.

Этрусский союз восстал и нанял многочисленные полчища галлов; римская армия, которую претор Луций Цецилий привел на помощь к оставшимся верными арретинцам, была уничтожена под стенами их города сенонскими наемниками этрусков, и сам военачальник был убит вместе с 13 тысячами своих солдат… Таким образом, против Рима взялась за оружие вся северная Италия, то есть этруски, умбры и галлы, и можно было бы достигнуть важных результатов, если бы южные страны воспользовались этой благоприятной минутой и если бы восстали против Рима также и те из них, которые до того времени держались в стороне.

ТЕОДОР МОММЗЕН, немецкий историк

Однако очень скоро к римлянам подошли новые подкрепления, и они жестоко отомстили за поражение. Новое сражение 283 года до н. э. вновь произошло у Вадимонского озера: римские легионы под командованием консулов Публия Корнелия Долабеллы и Гнея Домиция Кальвина Максима встретили здесь и наголову разбили этрусско-галльское войско, после чего римляне переключились на покорение италийских племен и завоевание греческих городов в Южной Италии.