Молитва святому блаженному Прокопию, Устюжскому чудотворцу

О великий угодниче Божий и чудотворче, блаженный Прокопие! Тебе молимся и тебе просим: молися о нас ко Всемилостивому Богу и Спасу нашему Иисусу Христу, да пробавит милость свою к нам недостойным, и дарует нам вся, яже к животу и благочестию потребная: веры убо и любве преспеяние, благочестия умножение, мира утверждение, земли плодоносие, воздухов благорастворение и во всем благом благое поспешение. Страждущую страну Российскую от лютых безбожник и власти их Господь да свободит, и да возставит престол православных правителей; верных рабов Его, в скорби и печали день и нощь вопиющих к нему, многоболезный вопль да услышит и да изведет от погибели живот наш. Стольный град, град твой Устюг и вся грады и веси Российская, предстательством твоим соблюди невредимы от всякаго зла. Всем православным христианом, тя молитвенно призывающым, комуждо по нуждам их, потребная даруй: болящим исцеление, скорбящим утешение, бедствующим поможение, унывающим ободрение, нищим снабдение, сирым призрение, всем же нам дух покаяния и страха Божия испроси, да благочестно скончавше временное сие житие, сподобимся благую христианскую кончину получити и Царствие Небесное со избранными Божиими наследовати. Ей, праведниче Божий! Не посрами упования нашего, еже на тя смиренно возлагаем, но буди нам помощник и заступник в жизни, в смерти и по смерти нашей: да твоим предстательством спасение улучивше, купно с тобою прославим Отца и Сына и Святаго Духа, и твое крепкое заступление о нас, во веки веков. Аминь.

Блаженный Василий, Московский чудотворец

(1468 или 1469? – 1556)

На Красной площади, за деревянной Троицкой церковью, что на Рву, подальше от любопытных глаз, мужики мутузили нагого юродивого в цепях. Били без спешки, методично, однако старательно. Блаженный по земле вертелся, звякая цепями, калачиком сворачивался, прикрывая локтями ребра, защищая коленями живот, а ладонями прикрывал лицо, заросшее всклокоченной бородой. Шустро и умело уворачивался, по всему видать, не раз в подобных передрягах оказывался да научился, как калекой не остаться.

Наконец мужики умаиваться стали, даже тот, который больше других старался, махнул рукой на кряхтящего юродивого, досадуя, что не в сапогах вышел из дому, обулся в лапти и теперь ноги об цепи оббил. Один же из тех, что подключился к делу, когда уже на юродивого тумаки посыпались, полюбопытствовал, за что тому проучение досталось. Когда получил ответ, что блаженный в калашном ряду с лотка торговца Прова калачи скидывал, удовлетворенно утер пот со лба, довольный, что не понапрасну потрудился.

Мужики повытаскивали из-за кушаков шапки, со словами «Помилуй Господи» осенили себя крестным знамением, глядя на храм. Потом покрыли головы и двинулись в сторону торговых рядов. Наблюдавший за ними сквозь пальцы юродивый сел на земле и оглядел себя. Убедившись, что цел и невредим, он встал на колени, повернувшись к храму спиной, к Москва-реке лицом, и, широким движением руки крестясь, принялся бить поклоны.

– Ты что ж это вытворяешь? – вскричал один из его вразумителей, оглянувшись на юродивого. – Разве ж можно храму зад казать, крестясь на воду?

– Нет в том греха, чтоб креститься на воду, нас всех водой крестили, а вот на могилку собственную креститься не пристало? – откликнулся блаженный.

Другой мужик, поглядев на купола храмовые и снова себя крестом осеняя, возмутился:

– Могилу-то где ты увидал здеся?

– Я наперед много чего завсегда вижу, – отвечал юродивый с хихиканьем. – Тому еще не скоро время придет, что сегодня мне видимо.

– Не пойму, о чем он толкует, – сказал мужик с досадой. И поглядел на другого: – Никак обидное что? Может, еще ему наподдать?

– Будя с него, – ответил тот. – Юродивые никогда ясно не говорят. Айда к Прову, нам от него калачи за услугу причитаются.

Пров, чьи лотки с калачами блаженный Василий стал опрокидывать и, не отгони его мужики, весь товар бы его по земле разбросал, отблагодарил добровольных помощников не скупясь – щедро угостил каждого своей сдобой. Сам калашник с крепким телом Василием связываться не решился. Да и вид почти голого круглый год блаженного заставлял его робеть: волосы длиннющие свалялись в неразделимые космы, борода вся нечесаная, на руках и на ногах ногти так отрасли и скрутились, что, кажется, назад в плоть врастают – к такому даже подступиться страшно.

Да только не рады оказались мужики дармовым калачам Прововым и спустя три дня заявились к нему в ряды торговые да накинулись со словами бранными. Радуясь щедрому угощению, они понаедались от пуза, а под вечер каждого скрутило, да так, что они потом три дня то и дело до ветру бегали, едва успевали портки стягивать.

Струхнувший Пров признался, что калачи испек из негодной, с плохой примесью муки, пожалел выбрасывать. Мужикам после трехдневного прослабления не до кулачной расправы было, по пятаку получивши в утешение от торговца, они направились в медовый ряд. Когда увидели по пути юродивого с цепями на голом теле, то, обступив его, принялись они извиняться, мол, знать не знали, что он негодный товар с лотков скидывал. Копеечку каждый пожелал ему подать, но Василий отказался, сказал со смехом, по бедрам ничем не прикрытым себя хлопая, что некуда ему подаяние прятать за неимением карманов. «Хлебца лучше купите, – добавил напоследок, – братьев своих покормлю».

Целый каравай мужики ему купили, да юродивый ломоть небольшой отломил и вернул им хлеб. И к храму направился. Мужикам любопытно стало, какие такие братья могут быть у нагого юродивого, и следом за ним двинулись. А Василий перед храмом уселся, принялся крошить ломоть и крошки птичкам разбрасывать.

Мужикам захотелось расспросить юродивого, какого он рода, откуда в Москву пришел, но тот снова темно заговорил, не понять вовсе, о чем речь ведет. Они обратились к нищим перед храмом, но и те мало что прояснили: кто он и откуда, одному Богу известно, а здесь, на Красной площади, сколько себя помнят нагой сидел, почитай, всегда.

Но они ошибались, Василий, прозванный Блаженный, не всегда сидел нагой посреди Москвы.

Будущий блаженный, Василий появился на свет в декабре 1468 года (по другим источникам – в 1469 г.), в семье крестьян, или «простых людей», согласно летописи XVII века, в селе под названием Елохово, тогда подмосковном. Ныне это район станции метро «Бауманская», и там находится Богоявленский кафедральный собор. В XV же столетии это была окраина Москвы, а сама она, точно к мамке, жалась к стенам Кремля из камня. Что и говорить, то были крутые времена: и татары набеги устраивали, и русские князья раз за разом что-то между собой делили, и лиходеи всякие по дорогам окрестным промышляли.

Предание гласит, что Василий родился на паперти церковной, у храма Владимирской иконы Богородицы. Родители – кроме того, что звали их Иаков и Анна, житие ничего не сообщает – отдали отрока учиться сапожному делу. Юный подмастерье старательно осваивал ремесло, но при этом постоянно размышлял про что-то свое и часто молился.

Однажды к сапожнику пришел богатый купец, мужчина крупного сложения, как бочка круглый, с лоснящимся лицом и румянцем во все щеки. Радуясь себе самому, поведал купец сапожнику, что его привело в мастерскую: ему захотелось иметь сделанные так крепко сапоги, чтоб они целый год не износились.

– Через три дня сапоги тебе без надобности будут, – заметил подмастерье неожиданно.

Цыкнув на ученика, мастер заверил купца: стачает он ему сапоги такие, что сносу им не будет. Сговорились о цене, и купец, сказав, что через три дня он придет за сапогами, удалился с довольным видом. Радуясь хорошему заказу, сапожник удовлетворенно потер руки, а Василий между тем никак слезы унять не мог.

– Чего плачешь? – спросил его мастер.

– Жалко купца, – отвечал Василий. – Сапоги хочет такие, чтоб без сносу были, а сам вскоре износится, даже примерить обновку не успеет.

Не уразумев темных слов ученика, сапожник в сердцах сплюнул, ругнул Василия и взялся заказ выполнять.

А спустя два дня мастер узнал, что заказчик его преставился. Вот что, оказывается, подразумевал подмастерье, когда странные слова свои говорил: Василий провидел судьбу купеческую, смерть его предсказывал. Вскоре оставил ученик сапожника и колодку, и дратву и, в чем быв, порог дома переступил и пошел, куда направит дорога.

И так угодно было Господу, что из села Елохово вышел сапожников ученик Василий, а в Москву юродивый пришел, Василий Блаженный. По пути растерял он одежку свою, в город вошел как есть нагой, будто народился на свет только что. Да по сути так и было оно. И новая жизнь началась у Василия: принял на себя он юродства подвиг, который потяжелее вериг будет, много тяжелее.

Денно и нощно молился Василий, на паперти ночи проводил под открытым небом: ни дождь ему был нипочем, ни жара со зноем, ни стужа. Разве что зимой, в особенно лютые морозы, у кого-нибудь в сенях переночевывал.

Поначалу затерялся было Василий среди многого числа московских блаженных и нищих. Странные поступки только отличали его от остального люда убогого вида, да народ на Москве привычен был ко всякому, удивить его было трудно: мало ли кто и как чудачит, каждый ум теряет по-своему.

Но однажды в 1521 году событие произошло такое, после которого привлек к себе внимание народа московского Блаженный Василий, люди даже намеренно стали на Красную площадь заходить, чтобы его увидать. Как-то ночью молился Василий в Кремле возле Успенского собора, перед северными его воротами. Вдруг шум ужасный поднялся в храме, пламя заполыхало в окнах. Следом Владимирская икона Богородицы с места сдвинулась, и донесся с небес сильный голос женский, упрекавший народ московский в неправедности жизни, в воровстве, в винопитии безмерном и другого вида грехах. Заступница Москвы изрекла, что оставляет город, что нет ей места в греховном пристанище.

Пал ниц Блаженный Василий, со всей истовостью, обливаясь слезами, принялся молить Богородицу не лишать покровительства Москву, не покидать город. Завидев в храмовых окнах огонь, множество сбежавшегося народу стало вместе с юродивым молиться. И вот шум в храме стих, погас в окнах огонь. Богородица смилостивилась. Москвичи же накрепко запомнили, кто стал первым молить остаться Божью Матерь. И они его слушать стали старательно, внимательно присматриваться к поступкам юродивого.

Блаженный Василий не одни только калачи Прова разбрасывал в ряду калашном. У других торговцев он квас кислый из кувшинов на землю выливал, у третьих крупу сорную рассыпал. Для него тайным не было ничего, в мешки да в бочки заглядывать ему надобности не было – и без того юродивый обо всех всё ведал, видел всё. Он провидел сердца и мысли людские.

Замечено было за ним, что Василий со слезами целовал стены тех домов, где предавались пьянству, или горланили бесстыдные песни, или другое что святости противное вытворяли. И в то же время бросал камни в углы домов, где жили благочестивые, верующие всей душой люди.

– Что ж ты, юродивый, делаешь? – пытали его. – Не попутал ли чего?

– Это бес вас всех попутал да лишил зрения, – отвечал Василий вздыхая. – Не видимо вам, что в домах, где пьянствуют, бранятся да хулят Бога, нет места светлым ангелам, бесы живут в таких домах, потому ангелы рядом стоят, жмутся к стенам, скорбя с унынием. А в те дома, где живут люди благочестивые, бесам не попасть, вот и воют от злобы на улице, что не могут внутрь войти, под крышей по углам сидят.

Было раз, возле ворот Покровских нищий уселся, милостыню принялся просить. Долго-долго смотрел на него Блаженный Василий, а потом стал кидать в него камнями, гнать прочь. Видевший это народ взялся нищего защищать, укорять Василия, почто, мол, тот обижает убогого.

Не тратя слов на ответ, Василий схватил с земли палку и кинулся на нищего. Тот испуганный вид принял и… исчез, точно провалился сквозь землю, на том же месте, где он сидел, осталась кучка монет. И в самом деле он провалился, сам нечистый в образе сирого подаяния просил, на дело доброе прохожий люд прельщал, а тому, кто милостыню подавал, посылал блага всякие, вводил в соблазн. Одному Василию удалось лукавого в нищенском образе разглядеть.

Как-то пожаловали на Москву заморские купцы, по городу взялись разгуливать да красотам местным дивиться. На площадь Красную зашли, Кремлем стали восхищаться. А потом увидели торговцы приезжие Блаженного Василия и, удивляя весь православный люд, в ноги юродивому, до самой земли принялись кланяться да благодарить с жаром за что-то, богатые подарки пытаться дарить.

Оказалось, вот в чем дело было. Когда купцы по морю плыли, неистовая буря разыгралась, ударившей в борт волной смыло лоцмана, и как отчаянно ни старался рулевой налегать на штурвал, все одно прямиком на камни правил. Вдруг увидел он на палубе рядом с собой человека странного вида, и тот стал указывать рулевому, в какую сторону следует корабль вести. Миновали камни купцы, а когда беда позади осталась, хотели было они спасителю благодарность отдать, да тот скрылся уже, как и появился – по воде ушел, словно посуху. Придя на Красную площадь, узнали торговцы в юродивом московском спасителя своего, указывали на него со словами: «Мы этого человека своими глазами видели по морю ходящим!..»

Шли в другой раз по Красной площади девицы озорные, увидали блаженного Василия да смеяться стали его наготе, и только разумная одна среди них упрекнула за то подружек. Пальцем погрозив девицам, юродивый сказал: «Не все замечать надобно, что видимо глазам. Бегите прочь отсюдова, не то темнота вас настигнет. Мне Бог заступник, Он вам бесстыжие глаза затмит».

В ответ на слова такие девицы глупые лишь посмеялись. И в тот же миг словно ночь темна их окутала: только что день яснее ясного был, а вот им и зги божьей не видать уже, топчутся на месте, спотыкаются, друг дружку толкают. Не дошло сразу до неразумных, что они зрения лишились. Когда же уразумели, то ударились тут же в плач горький. Разумница помянутая, упрекавшая подруг, чтобы над юродивым не смеялись, зрячей осталась, она сообразила немедленно: это Господь Бог наказал товарок ее за насмехательство глупое над блаженным благочестивым.

Понятливая девушка подхватила под руки ослепших девиц, потянув их за собой, опустилась перед Василием в пыль, принялась просить его простить ее несмышленых подружек. И те вторили ей, плача горько, Богом клялись, что не было зла в их насмехательстве, по собственной глупости языкам волю дали, из-за неразумности своей. Юродивый сжалился над ними и, моля Господа прощение даровать девицам несмышленым, в глаза им дыхнул, и те сразу прозрели.

Однажды компания молодых купцов под хмелем остановила блаженного, стала потешаться над ним, приставать. Тот, что был задиристее остальных, куражился:

– Что бы нам, Вася, не подружиться, станешь будущее мне предсказывать, поведаешь, какие назавтра дела меня ожидают…

– Никак нельзя мне дружбу с тобой заводить, – головой качая, отвечал юродивый, – черт чернее ночи сидит в тебе, он-то и друг тебе. А про завтрашний день попусту хлопочешь, не бывать для тебя завтрему, на встречу к чертяке твоему черному скачут верхом другие черти черные.

Посмеялись словам Василия Блаженного купцы молодые и дальше двинулись, песни пьяные затягивая.

В переулок узкий свернули, а им навстречу опричные люди в рясах черных на конях вороных едут. Компания купцов-молодчиков в сторону отходить, пропускать верховых не пожелала, вспыхнула перебранка, и скорые на расправу опричники выхватили сабли из ножен да порубили весельчаков хмельных. Так и не настал завтрашний день для загулявшего купца молодого.

Стояли морозы лютейшие в Москве, а Блаженный Василий только жалким рубищем прикрывал свое тело, не защищая ничем его от холода. Один боярин весьма набожный и сердобольный, со слезами прося, в знак любви его уговорил юродивого принять шубу из лисьего меха. Стал Василий поверх лохмотьев своих и цепей шубу носить, укрываться покровом меховым от морозов. Углядев на нем обнову богатую, взялись одни лихие люди придумывать, как бы лишить его шубы. Силой отнять не выйдет – крепок телом Василий, да и народ за юродивого как есть заступится. Самый хитрый из воров тогда и сказал:

– Пущай Васька шубу сам отдаст.

– Вот еще! – пожали плечами его подельники. – Никто одежу такую сам не отдаст!

– Блаженный – он же дурак, разумения не имеющий, враз его вместе обманем, – возразил жулик-хитрован.

Улегся он на мерзлую землю на дорогу, а дружки принялись бегать вкруг него, ахать-охать стали, хватать за рукава лисьей шубы Василия, тащить его к якобы бездыханному подельнику.

– Гляди, юродивый, – восклицали хором, – человека мороз заморозил! Укрыть его надобно, дай свою шубу!

Едва поглядел он на лежачего, Василию обман сразу раскрылся, но он про то умолчал, сбросил со вздохом скорбным шубу с плеч и покрыл ею человека на земле, притворившегося мертвым. А потом такие слова сказал:

– Лисья шуба, хитрая, скрой лисье дело, хитрое. Будь же ты отныне мертв по-настоящему, ибо, Бога и Его суда Страшного не убоявшись, обманом захотел милостыню принять.

И пошел своей дорогой. А обманщики кинулись к дружку своему хитрому, принялись нахваливать его за придуманный обман, шубу подняли да и застыли столбами: мертвый их подельник оказался.

Взяла печаль большая великого князя московского Василия: наследников нет как нет, престол княжеский передать некому. Порешил он развестись с Соломонией Сабуровой, с которой два десятка лет в супружестве законном прожил. Задумано – сделано: князь благоверную свою против воли ее в монастырь отправил, а сам сочетался браком с молодой красавицей, княжной Еленой Глинской.

Вслед за этим блаженный Василий стал, ходя по городу, со слезами причитать: «При жене здравствующей другую в жены взять – грех немалый, грядет, грядет беда великая».

Время шло, однако и новая, молодых лет жена не родила дитя великому князю. Как-то раз Елена Глинская остановила возле Кремля возок свой, в окошко выглянув, подозвала Блаженного Василия и, монетку ему подав, осведомилась:

– В народе говорят, все ты, юродивый, знаешь наперед, скажи мне, рожу я князю Василию наследника?

Посмотрел он ей в глаза:

– У тебя вскорости сын родится.

Княгиня воскликнула:

– Это радость большая!.. Что же тебя печалит? – полюбопытствовала она.

– Крепок умом твой сын будет, да нрава крутого, – отвечал юродивый со вздохом. И добавил, перекрестив возок: – Как природа проявит себя при рождении его, так он и царствовать будет.

Спустя год, 25 августа 1530 года, молодая княгиня разрешилась от бремени. Сына великого князя московского Василия нарекли Иоанном. Гром оглушающий и молнии ослепляющие сопровождали его появление на свет, в тот день над Москвой разразилась невиданная дотоле гроза. Так пришел на Русь Иоанн Васильевич, будущий царь, которого прозовут Грозным.

В пору отрочества царя Иоанна и гибельных боярских смут жизнь блаженного Василия служила явственным укором для развратного люда и утешала тех, кто страдал без вины от своеволия необузданных страстей. Тяжко было праведнику наблюдать людские грехи. Он плакал за людей, потому что любил их, и слезы его вели многих его современников к покаянию.

К тому времени, как возмужал Иван Васильевич и взошел на царский трон, относится и признание святости Василия Блаженного, который подвигами великими и пламенной молитвой очистил свою душу и тем удостоился дара предвидеть будущее. Митрополит Макарий, святитель Московский, самолично рассказал самодержцу про святого человека, и оба они с радостью прославили Бога за то, что Он во время жизни их воздвиг такого подвижника.

«Степенная книга» рассказывает, что летом 1547 года Василий Блаженный молился на Остроге в Вознесенском монастыре, перед срубленной из дерева церковью Воздвижения. Молясь же, рыдал он, лия слезы горькие. Проходящий мимо люд посмеивался: мол, причины нет никакой, а глупый плачет. Юродивый же с печалью великой говорил: «Смеётесь напрасно, сегодня глупый за весь город плачет, завтра весь город рыдать будет».

На следующий день, 23 июня, Воздвиженская церковь загорелась, «буря велика» усиливала огонь, и он стал стремительно распространяться по Москве. Город превратился в пылающий костер, над которым клубились тучи густого дыма. Деревянные постройки исчезали, каменные здания разрушались, железо становилось рдяным, а медь текла, как в горниле.

Молодой самодержец Иван Васильевич, пять месяцев всего как сидевший на престоле, в ужасной спешке оставил охваченный огнем город и укрылся в селе Воробьево. Оттуда, с гор Воробьевых, он и наблюдал, как Москва выгорает: огонь уничтожил треть всех построек города, что до погибших, Карамзин говорит, что было найдено 1 700 обгорелых тел.

Спустя три дня, 26 июня, лишившийся в одночасье и имущества, и крова московский люд, который подбивали бояре, ворвался в Кремль и стал требовать выдачи литовской родни царя, «литвинов» Глинских. По Москве стали распространяться слухи, что город спален был посредством колдовства, и молва обвинила в том «волхвования» бабки Ивана IV, княгини Анны. Она будто бы разрывала могилы и вырезала у покойников сердца, потом сушила их и, истолчив в порошок, добавляла в воду. Этой огненной, колдовской водой она, превратившись в сороку, окропляла дома и улицы города, летая над Москвой. Еще говорили среди народа, что Василий Блаженный, который предсказал страшное бедствие, якобы тоже летал над Москвой, гнал прочь сороку, защищая тем самым город.

С тех пор еще большего уважения сподобился блаженный. Тем не менее однажды он еще раз был крепко бит. Не могли удержаться ужаснувшиеся и возмущенные паломники, когда возле ворот Варварских, у церкви тамошней Василий расколотил камнем писанный на доске и считавшийся в народе чудотворным образ Богородицы. После того, как они поколотили юродивого, богомольцы осколки образа собрали и в храм понесли: даже разбитая икона не должна на земле валяться, грязью под ногами скверниться. Попытавшись сложить и очистить образ, священники обомлели: под красочным слоем с ликом Божьей Матери, так, что его было невозможно заметить, скрывалась изображение черта, так называемая «дьявольская харя». Только покровительство святое позволяло Василию, юродивому «Христа ради», распознать дьявола там, где никому тот был не виден, и предотвращать страшные кощунства.

После происшествия этого ни один человек больше руки не поднимал на Василия, несмотря на то, что блаженный продолжал совершать странные поступки. А мальчишек, которые камешки ему в спину бросали, он будто и не замечал вовсе: что, мол, взять, с детворы несмышленой. За подаяния же благодарил всегда, будь то горбушка черствая или пряник сдобный. Что из платья приносили ему, то он другим сирым отдавал. Грош поданный – тоже, а то и богатому вручал, со словами: «Возьми, везучий, денежку. Для тебя, многим владеющего, и копейка прибыль. А я ничего не имею, меня грош один богаче не сделает».

Иван Грозный как-то позвал блаженного Василия к себе в палаты царские, приласкал, разговоры с ним водил. А когда пришло время прощаться, то попросил он божьего человека поведать, когда смерть его, царя, придет.

Юродивый лоб нахмурил, задумался, но ответил без утайки:

– Знамение тебе о том будет. Над Ивана Великого колокольней огнем крест в небе загорится. Увидишь такое, так и знай: час твой смертный пришел.

– Что мне смерть принесет? – осведомился самодержец. – Каленая стрела, булатный меч или человеково злодейство?

– Смертельный яд в кубке поднесет тебе слуга твой из самых приближенных. Однако имя его, государь, открыть тебе не могу, не гневайся.

Грозный, чей вид один заставлял трепетать и страх ужасный испытывать многих людей, юродивому московскому спускал все дерзости его, все слова непочтительные: склонный к мистицизму русский монарх считал, что Василий Блаженный провидит сердца и мысли людские. Однажды ему самомолично довелось в этом убедиться.

В тот раз во время богослужения в храме царь, вместо того, чтобы слушать молитву и самому молиться, мыслями пребывал на Воробьевых горах, где строился его новый дворец. Иоанн Грозный размышлял про обустройство и украшение дворцовых палат.

Когда служба завершилась, и царь через ворота покинул храм, к нему подошел Василий Блаженный.

– Василий, ты где был? – спросил Грозный. – В храме я тебя не видел.

– А я тебя видел, государь, – отвечал юродивый, – да только ты не в храме был, а на горах Воробьевых!

Справедливый упрек заставил устыдиться царя, и, который раз удивленный прозорливостью блаженного, он дал ему обещание впредь во время службы вовсе не помышлять про мирское и суетное.

Иван IV не только милостиво привечал юродивого, он даже на пиры свои его приглашал. Как-то во время одного из празднеств, в честь именин Грозного, блаженному Василию поднесли заздравную чашу, но тот, осенив себя крестным знамением, выплеснул вино за окно. Увидев это, царь помрачнел лицом, еще одну чашу велел поднести гостю юродивому. Василий сделал с вином то же самое. А потом и третий раз вылил вино из чаши за окошко.

– Никак ты, юродивый, пренебрегаешь угощением царским?! – взорвался Грозный и посохом ударил в пол.

– Не гневись, государь, – отвечал с поклоном Василий Блаженный. – Я вином твоим пожар в Новгороде заливал.

Не веря на слово юродивому, царь отправил в Новгород гонцов. Вернувшись, нарочные подтвердили: в день именин Иоанна, в тот час, когда восседал он за пиршественным столом, в Новгороде начался пожар страшный, полгорода огонь охватил. Из-за нехватки воды для тушения шло к тому, что весь Новгород сгорит дотла, но внезапно появился неизвестно откуда мужик нагой, вылил воды три ведра в огонь, и пожар быстро прекратился, утих, словно и не вспыхивал. А мужик как сквозь землю провалился.

Один из списков его жития содержит рассказ о том, как Василий Блаженный, уже после того, как отправился в мир иной, спас от разгрома Великий Новгород, к которому во главе войска опричников двигался Иван Грозный, чьим намерением было усмирить новгородцев, наказать их за свободолюбие. И непременно случилась бы беда страшная, умылся бы слезами и кровью город, да внезапно предстал перед царем, когда въехал он на мост через Волхов, уже почивший в бозе святой Блаженный Василий. Натянув поводья, царь спешился и приблизился к юродивому. Не произнеся ни единого слова, тот за руку повел Ивана Грозного под мост, в пещеру, где стал потчевать его мясом сырым, кубок с кровью свежей подавать.

Скривившись и плюясь, царь стал отмахиваться от угощения, страшнее какого не видывал в жизни, юродивый же поднял руку, на небо указывая: там сквозь черную дымную пелену видны были невинные жертвы жестокого немилосердного погрома. Испугавшись, Грозный царь велел опричному войску своему поворачивать от Новгорода, отправляться восвояси. И в то же мгновение в кубке с кровью вино оказалось, а мясо сырое превратилось в медовый арбуз.

Справедливости ради следует сказать, что аналогичный эпизод содержится в житии псковского Николы, другого блаженного, и в некоторых фантастических сказаниях про Христа ради юродивого Феодора Новгородского. Впрочем, такова природа молвы русского народа – самое лучшее и праведное связывать с деяниями его любимцев избранных.

Василий Блаженный при жизни претерпел множество невзгод и лишений, но несмотря на это дожил до глубокого старческого возраста. За два года до девяностолетия он тяжело заболел и, провидев день собственной смерти, попросил о причащении. Узнав, что Божий человек находится при смерти, Иван Грозный пожелал с ним проститься лично. Царя сопровождала супруга Анастасия с младшим сыном Федором, робкого вида, болезненным мальчиком, и старшим отроком, престолонаследником Иваном.

Отходящий юродивый якобы по очереди благословил царицу и Федора, которому сказал, что тот обретет достояние всех его прародителей, и назвал наследником. На просьбу царя благословить на будущее царство старшего его сына Василий отвечал, что тому царем не бывать и что будущее царевича обагрено кровью. Назвав слова юродивого вызванным болезнью бредом, помрачневший Иван Грозный осведомился, получит ли он сам благословение блаженного. Василий ему в этом отказал, сказав, что царю Ироду от него не будет благословения. Монарх покинул умирающего чернее тучи.

Тем не менее списки жития святого блаженного Василия говорят, что 2 августа 1556 года Иван Грозный присутствовал при его погребении вместе с митрополитом Макарием и даже, с помощью приближенных и родственников, нес на плечах гроб преставившегося юродивого до кладбища у Троицкой церкви на Рву. Впрочем, это житийное свидетельство, и ему противоречат сведения, содержащиеся в летописях, а именно то, что за месяц до 2 августа 1556 года Иван Грозный пошел походом на Казанское ханство и в этот день находился под Алатырем.

Тысячи москвичей собрались на похороны Василия Блаженного, причем каждый желал дотронуться до его гроба. Увечные и недужные, которым это удавалось, тотчас же исцелялись, что подтверждало святость почившего в Бозе юродивого. И сразу же после его смерти началось народное почитание блаженного Василия. На это обратил внимание Джайлс Флетчер, английский поэт и дипломат, который в 1591 году издал сочинение «О государстве Русском», где он, в частности, написал про умершего несколько лет тому назад «особенного блаженного» по имени Василий, «который решался упрекать покойного Царя в его жестокости и во всех угнетениях, каким он подвергал народ. Тело его перенесли недавно в великолепную церковь, близ царского дворца, в Москве, и причли его к лику Святых. Он творил здесь много чудес, за что ему делали обильные приношения не только простолюдины, но и знатное дворянство, и даже сам Царь и Царица, посещающие этот храм с большим благоговением».

Упомянутая англичанином «великолепная церковь» – это Покровский собор, построенный на месте Троицкой церкви на Рву через несколько лет после того, как Иван Грозный в октябре 1552 года взял Казань и покорил Казанское ханство, в память об этом знаменательном событии. В царствование сына Грозного Федора Иоанновича над местом погребения святого чудотворца московского был возведен придел собора Покрова Пресвятой Богородицы, и среди народа, а потом и де-факто за храмом закрепилось имя Василия Блаженного. Над могилой святого юродивого по распоряжению Федора I была установлена серебряная рака с позолотой, укрытая покровом с изображением Василия, отделанным жечугом и драгоценными камнями. Поверх убранства, отличавшегося роскошью, презираемой юродивым при жизни, лежали тронутые ржавчиной вериги, которые он носил на себе. Надгробие из серебра и богатый покров не сохранились, мощи же московского блаженного Василия сейчас находятся в земле, «под спудом».

Предсказания Василия Блаженного продолжали сбываться и после его кончины. 14 ноября 1581 года, потеряв от гнева рассудок во время одного из припадков, которым он был подвержен, Иван Грозный смертельно ранил своего сына, престолонаследника царевича Ивана, который спустя несколько дней скончался. Несмотря на то, что он горько сокрушался о сотворенном и даже осознавал собственные грехи, как следует из его «Послания в Кирилло-Белозерский монастырь» (1571), в котором царь называет себя окаянным, скверным, псом смердящим и говорит: «Сам повсегда в пияньстве, в блуде, в прелюбодействе, в скверне, в убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе», – несмотря на все это Грозный оставался ожесточен сердцем и продолжать творить зло до конца своего царствования, формально продлившегося 50 лет и 150 дней.

Что до кончины самого самодержца, этому, как и провидел святой юродивый, предшествовало невиданное природное явление: в январе 1584 года в московском небе, прямо над колокольней Ивана Великого, появилась огромная крестообразная комета. Больной царь долго смотрел на огненный крест, а потом, вспомнив пророческие слова блаженного Василия, покрылся бледностью, уразумев, что видит знамение своей смерти.

Что последовало далее, находим описание в «Записках о Московии» Джерома Горсея, английского дворянина и дипломата, который в 1573–1591 годах жил в России, управляя английской торговой компанией. Он сообщает, что встревоженный царь, не зная, что предпринять, в гневе приказал немедленно доставить множество чародеев и колдуний, оттуда, где их больше всего, а именно между Холмогорами и Лапландией. Шестьдесят кудесников были размещены под стражей в Москве. Каждый день их кормили, и каждый же день к ним наведывался любимец царя Богдан Бельский, единственный человек, которому Грозный доверял узнавать и передавать ему предсказания о том, что ему хотелось знать. Этот его сподвижник и любимец, «устав от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов», злился на царя, которого теперь заботили лишь обороты солнца. Чародеи и ворожеи сообщили Бельскому: «самые сильные созвездия и могущественные планеты небес» враждебны царю, и они предрекают, что он скончается 18 марта. Бельский не решился сказать все это царю, а тот, когда узнал, в ярости вскричал, что в названный день скорее все они в огне сгорят. Между тем у Ивана Грозного начали страшно распухать половые органы – как свидетельство того, что он пятьдесят лет кряду беспрерывно предавался греху; он сам похвалялся, что растлил тысячу дев и что тысячи собственных детей лишил жизни.

16 марта царю стало значительно хуже, он даже впадал в беспамятство и передвигался уже с великим трудом, так что, если ему требовалось по какой-то надобности покинуть свои палаты, скажем, показать сокровища иноземным гостям, его выносили на носилках. Однако 17 марта он почувствовал облегчение от действия теплой ванны.

За тем, что происходило с русским царем 18 марта 1854 года, снова обратимся к «Запискам» Горсея. Англичанин сообщает, что в полдень Иван Грозный пересмотрел свое завещание, хотя вовсе не мысли о смерти побудили его к этому, поскольку «его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали, однако на этот раз дьявол не помог». Царь велел главному из своих лекарей и аптекарей «приготовить все необходимое для его развлечения и ванны». Желая узнать, что сулят созвездия, он который раз послал к чародеям Богдана Бельского. Придя к ним, любимец царя сказал, что тот прикажет закопать их в землю или спалить на костре живьем за их ложные пророчества, потому что ныне, по их басням, ему должно умереть, а он чувствует себя много бодрее. Колдуны отвечали так: «Не гневайся, господин. Сам знаешь, день кончается только с заходом солнца».

Бельский спешно вернулся к больному царю, который уже готовился войти в ванну. Он пробыл в ней три часа, «развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать». Выйдя из ванны около семи часов, Грозный почувствовал себя хорошо освеженным. «Его перенесли в другую комнату, – пишет далее Джером Горсей, – посадили на постель, он позвал Родиона Биркина, дворянина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца и Бориса Федоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик. <…> Тем временем его [царя] охватил приступ удушья, и он окоченел».

Так свершилось последнее прижизненное предсказание святого блаженного Василия, Христа ради юродивого, Московского чудотворца.

Память Василия Блаженного празднуется 2 августа, в день его кончины.