Тропическая ночь содрогалась от рева винтов.

Метались ослепительные пульсирующие нити рубиновых прожекторов, кромсая темноту большими влажными ломтями. Мерцали в их холодном сиянии глянцево-черные, скользкие стволы перистых пальм, согнутых почти до песка вихрем, бушевавшим вокруг десятка гигантских геликоптеров класса “Центавр”. Песок висел в воздухе плотной колючей взвесью, обжигая лицо, забиваясь в рот и ноздри. Дышать было почти невозможно.

— Господин Тонг сейчас прибудет! — встав на цыпочки, закричал маленький адвокат Ли в ухо Ки-Брасу. — Господин Тонг на платформе, в море, но за ним уже послали катер!

— Будем надеяться, старый хрыч знает, что делает! — прокричал в ответ Джеймс. В двух десятках метров от берега невозможно было ничего различить — только ночь и беснующиеся смоляные валы. Ки-Брас, опытный яхтсмен, не стал бы держать пари, что катер, пусть даже оснащенный инфракрасной системой наведения, сможет пробиться через полосу рифов, прикрывавших бухту со стороны океана.

— Может быть, вы предпочитаете подождать в бункере? — продолжал надрываться Ли. — Бункер еще не взорван, там есть бар, сауна, небольшой Сад с комплектом фата-морган…

“Еще не взорван”, — подумал Ки-Брас. Как мило! Продавец Дождя готовится убраться с Чжуан-до — уйти навсегда, не оставляя себе ни единого шанса на отступление, уничтожая все у себя за спиной. Опреснители демонтированы, трубопровод свернут, солнечные батареи разобраны и погружены на “Эхина мару” — бывший авианосец, переоборудованный в крупнейший в истории водовоз. “Центавры” ждут команды, чтобы вывезти с острова установку холодной плазмы — сердце гидропе-рерабатывающего комплекса стоимостью в полтора миллиарда золотых долларов. За всем этим хорошо организованным отступлением угадывалась паника — ледяная паника китайского торговца, сохраняющего невозмутимое выражение лица даже в эпицентре землетрясения. Что-то сильно испугало Тонга, в очередной раз подумал Ки-Брас, настолько сильно, что он готов без боя уйти с завоеванных таким трудом и такой кровью позиций.

— К черту бункер! — рявкнул он, наклонившись к маленькому Ли — казалось, адвоката вот-вот унесет ветром. — Будем ждать здесь.

Ему было любопытно. В мелькании световых пятен, суете и беготне рабочих на берегу, странных воющих звуках, издаваемых джунглями, скрывался ответ — и скрывался настолько хорошо, что он его не видел. Ки-Брас прикинул, во сколько Продавцу Дождя обошлась эта эвакуация — он, правда, не знал пункта назначения, но если бы Тонг собирался перенести свои опреснители даже на ближайшее побережье, такой переезд встал бы ему в полмиллиарда. Итак, пятьсот миллионов на перенос, двести-триста на демонтаж и сборку плюс амортизация и неизбежные аварии при транспортировке… Миллиард золотых долларов. Даже для тугой мошны Тонга это, пожалуй, многовато.

Но муравьиная возня на острове убеждала в серьезности намерений Продавца Дождя. А буква “Z” на мяче для гольфа наводила на крайне неприятные мысли о том, что лежало в основе наблюдаемой Джеймсом паники. К тому же старая лиса Тонг не сообщил своему эмиссару Ли о том, что посылает Ки-Брасу мяч, поэтому маленький адвокат не мог ни подтвердить, ни опровергнуть опасения Джеймса. Ждать в такой ситуации значительно хуже, чем догонять, но другого выхода Джеймсу не оставили. Продавец Дождя отправился на плавучую платформу инспектировать процесс демонтажа, и хотя Ки-Брас допускал, что такая поездка действительно была необходима, его не оставляло чувство, что Тонг специально испытывает его терпение. Изысканное китайское издевательство. Ну что ж, подумал Джеймс, я человек терпеливый, к тому же у меня хорошая память. Как-нибудь, высокочтимый господин Тонг, вам тоже придется пройти такое испытание. А может быть, и другое — фантазии у меня хватит. Мысль об ожидающих вас сюрпризах придает мне силы, мой друг. И еще я искренне надеюсь, что вы не потонете.

Тонг не потонул. В завывание геликоптеров ввинтился тонкий неприятный звук, шедший со стороны моря, — словно великан дул в донельзя расстроенный гобой. В лучах прожекторов блеснули черные лоснящиеся бока катера на воздушной подушке, летевшего на предельной высоте над бушующими волнами лагуны. Когда его чернильная тень пересекла кромку белых бурунов, воздушные струи взбили песок пляжа сотнями маленьких торнадо. Рубиновые лучи скрестились на песчаном облаке, скрывавшем катер, и когда звук оборвался, а песок начал медленно оседать, в их свете стало видно, что из небольшого люка в круглом борту катера вылезает, отпихиваясь попутно от кого-то скрытого переборкой, невысокий толстенький человечек.

Это и был Тонг Хао Лян — водяной король Юго-Восточной Азии, глава мощной триады с очень нехорошей репутацией, официально носившей название “Братство Зеленого Дракона”, а по-простому называвшейся “Мальчики Тонга”, полукитаец, полукореец, выпускник Лондонской школы экономики, убийца, на личном счету которого было как минимум двенадцать трупов. Продавец Дождя.

Тонг соскочил с последней ступеньки, упал на песок, подпрыгнул, как резиновый мячик, и, смешно переставляя коротенькие кривые ножки, потрусил по направлению к бункеру. За ним из брюха катера, словно тараканы из Ноева ковчега, посыпались затянутые в скользкие черные гидрокостюмы телохранители. Все они, кроме одного — видимо, старшего группы, — были в отвратительных тигровых масках, вживленных в кожу. Ки-Брасу случалось видеть таких уродов — в Азии звериной транспластикой никого не удивишь. Встречались и женщины-кошки, и мужчины-слоны, щеголявшие уныло обвисшими хоботами. Впрочем, отряд двуногих тигров Тонга производил несравненно более сильное впечатление.

Слепящий луч упал на Джеймса и больше уже не отпускал. Чувствуя у себя между лопаток рубиновую точку лазерного прицела, Ки-Брас энергичной походкой подошел к черным костюмам и помахал рукой Тонгу.

— Привет, дружище! — напрягая связки, закричал он. — Ты, кажется, немного занят сегодня?

Тонг расплылся в улыбке — классической широкой улыбке китайского торговца. Его узенькие глазки были почти не видны под набрякшими темными веками. Он протянул руки навстречу Джеймсу.

— Здравствуй, Джимми, старая перечница! — воскликнул он с тем неподражаемым акцентом лондонского кокни, который даже Джеймсу, выросшему вдалеке от метрополии, казался непостижимым диалектом избранных. — Все-таки выбрался, не пожалел времени! Молодец, Джимми-бой, уверяю тебя, внакладе ты не останешься.

Они обнялись, старательно скрывая свое отвращение. Продавец Дождя был вовсе не таким мягким, каким казался с виду: под тонкой шелковой тканью переливалась упругая ртуть. И им владел страх — Ки-Брас понял это, похлопав Тонга по спине. Когда-то один из учителей Джеймса, врач-индус, заставлял его распознавать эмоции по пульсу на руке, по рукопожатию, по неконтролируемому напряжению мышц. Полезная наука: сейчас плечевые и спинные мышцы Тонга стали невольными предателями, выдавшими тайный страх своего хозяина. Сам Джеймс старался излучать спокойную доброжелательность — на тот случай, если его визави тоже знаком с языком тела.

— Пойдем в бункер, Джимми, — сказал Тонг, отстраняясь. — Я проголодался, мотаясь по этому острову. Подумай, Джимми, какая несправедливость — это мой остров, до последнего ка-'мушка, и нигде, да, нигде не нашлось даже горсточки риса для несчастного, продрогшего, умирающего от голода старого торговца!

— Пойдем, Тонг, надеюсь, что в твоем бункере найдется горсточка риса и для меня, жалкого, презираемого всеми белого демона.

Продавец Дождя весело расхохотался. Иногда он испытывал Джеймса, начиная разговаривать с ним в манере какого-нибудь персонажа старинного китайского романа, и очень радовался, когда Ки-Брас узнавал произведение и отвечал ему в том же стиле.

Горсточка риса в бункере нашлась. Еще там нашлась свинина в кисло-сладком соусе, утка по-пекински, разнообразные салаты и корейский суп-кук. Все это было сервировано на антикварного вида круглом столе с инкрустированной перламутром мандалой посередине. Прямо в центре мандалы горделиво возвышался хрустальный сосуд с чистейшей водой. Литра два, прикинул Джеймс, стоит больше, чем бутылочка тридцатилетнего шампанского “Дон Периньон”. Зато никаких сомнений в качестве — Бриллиантовая Марка, высшая степень безопасности. Даже в Лондоне позволяешь себе такую роскошь пару раз в год — в “Хэрродс” Бриллиантовая Марка продается в шестиугольных коробках, выложенных изнутри черным бархатом, а специальная подсветка заставляет воду блестеть поистине алмазным вы-сверком. Продавец Дождя, судя по всему, хлещет драгоценную жидкость каждый день, не считая глотки, — впрочем, странно ожидать другого от человека, контролирующего добрую половину опреснителей региона.

— Садитесь, господа, — Тонг указал Джеймсу и Ли на расшитые золотом подушки, — прошу простить за скудное утощение, бедному Тонгу просто нечего предложить вам сегодня. А вы, — махнул он рукой тигровым маскам, — оставьте нас и никого сюда не допускайте.

Старший охраны, высокий скандинав с собранными на затылке в пучок волосами, недовольно покосился на Ки-Браса, но спорить не стал. Мягко щелкнула белая овальная дверь, свет в комнате стал приглушенным, из забранных серебряными решетками отверстий в полу заструился аромат благовоний. Джеймс, поколебавшись секунду, сел так, что дверь оказалась у него по правую руку. Тонг уселся напротив, доктор Амадеус Ли выбрал позицию лицом к двери.

— Не стесняйтесь, господа. Не желаете ли воды?

Не дожидаясь очевидного ответа, Тонг лично наполнил бокалы Джеймса и Ли. Такая любезность, несомненно, свидетельствовавшая о важности предстоящего разговора, лишний раз убедила Ки-Браса в том, что новости, которые он услышит, относятся к разряду очень неприятных.

— Я полагаю, Джимми-бой не обидится, если недостойный торговец позволит себе нарушить традицию и не станет расспрашивать своего горячо любимого друга о его здоровье, здоровье его уважаемых родственников и его высокочтимой королевы? Одним словом, обойдемся без формальностей, тем более что я ощущаю острую нехватку времени.

— Дружище, — сказал Джеймс, — у меня тоже довольно плотный график. Как, по-твоему, сколько времени уйдет на то, чтобы ввести меня в курс дела?

Тонг довольно захохотал, и Ки-Брас понял, что допустил какую-то ошибку — возможно, не следовало давать собеседнику понять, что он готов поторопиться. Черт бы побрал все эти китайские церемонии, подумал Джеймс, сам профессор Донелли не понял бы, в какой момент с тобой говорят серьезно, а в какой начинают издеваться.

— Ты и так в курсе, Джимми-бой, с того момента, когда увидел мой мячик. У этой истории три части — вводная, которую тебе расскажет Ли, страшная, которую расскажу я, и последняя, о которой я ничего не знаю, потому что ее предстоит рассказать тебе. Чтобы тебе все было понятно, вспомни гексаграмму “ГЭ”.

— Речь трижды коснется смены — и лишь тогда к ней будет доверие, — процитировал Джеймс, у которого гексаграмма “ГЭ” с сегодняшнего утра вызывала недобрые чувства. — Принято с одним условием: прежде чем начинать что-либо рассказывать, объясни мне, как ты трактуешь понятие “смена”.

— Мой друг, — сказал Тонг торжественно, — белые варвары бывают исключительно глупы. И Цзин — таинственная книга, полная скрытого смысла, но не надо искать загадки там, где их нет. Понятие “смена” в данном случае трактуется только как “смена”. Смена, тождественная глобальной перемене, если мне будет позволено так выразиться. Поворотный момент истории. Изменение вектора развития. Ну как, мой друг, появляются ли у тебя какие-нибудь подозрения?

— Тридцать первое октября, — задумчиво проговорил Джеймс, — не так ли ?

— Удивительная прозорливость, проницательный Джимми-бой. Большой Хэллоуин. Теперь, когда твое любопытство отчасти удовлетворено, позволишь ли ты начать рассказ нашему уважаемому другу, образованнейшему доктору Ли ?

Джеймс кивнул и положил себе на тарелку аппетитный кусочек утки. Маленький доктор Ли важно откашлялся и начал.

— Как я уже имел честь объяснить господину Паркеру, — он продолжал называть Джеймса так, как тот впервые представился ему на крыше “Хилтона” в Сеуле, — поступить иначе означало бы потерять лицо и обвинить Ки-Браса во лжи, — я один из совладельцев юридической фирмы “Ли, Ли и Гершензон”, обслуживающей интересы господина Тонга и его партнеров по бизнесу. Бизнес некоторых партнеров господина Тонга не связан с водой, — Ли аккуратно пощелкал наманикюренным ногтем по хрустальной грани бокала, — хотя вода и является непременным условием его технологии. Я говорю об определенных областях сельского хозяйства..

— Например, в Таиланде? — спросил Джеймс равнодушно.

— В том числе и в Таиланде. — Ли позволил себе слабый намек на улыбку. — Я рад, что господин Паркер понимает меня с полуслова.

Еще бы мне тебя не понять, подумал Ки-Брас. Несмотря на бурные события последних пятнадцати лет, “золотой треугольник” по-прежнему оставался ядовитым источником героина и других производных опия, расползавшихся отсюда по всему миру. Решительные операции Службы генетического контроля значительно сократили численность населения в этих местах: сотни тысяч кхмеров, мяо и горных тайцев были погружены на транспортные суда и вывезены в зону строительства Стены, где для каждого находилась работа. Но полностью прочесать джунгли оказалось невозможно, и по прошествии нескольких месяцев из горных укрытий, из подземных нор и бог знает еще каких тайников выползли уцелевшие. Как муравьи, пережившие пожар муравейника, принимаются вновь выполнять свои функции, ни на шаг не отступая от заложенной природой программы, обитатели “золотого треугольника” восстановили выжженные плантации и засеяли их семенами мака. Затем появились люди из триад. Необъяснимым образом триады пережили глобальные чистки сороковых годов почти без потерь, сохранив свое былое влияние в тех сферах, где они всегда играли ключевую роль, и упрочив ее в новых для себя областях бизнеса, таких, как торговля водой. Охраняемые мрачными низкорослыми автоматчиками караваны вновь потянулись по горным тропам, и смертоносный механизм “золотого треугольника” заработал в прежнем ритме. На склонах гор в специальных углублениях скапливалась дождевая вода, и, хотя пить ее было нельзя, для полива ее употребляли. Затем, несколько лет назад, выяснилось, что маки, взращенные на такой воде, мутируют и теряют ряд свойств, необходимых для приготовления качественного опия. Стоимость тайского героина на мировых наркобиржах резко упала, и тогда триады установили в горах несколько модулей гидроочистки. По-видимому, именно это и имел в виду Ли, говоря о партнерских отношениях Тонга с людьми, занимающимися “сельским хозяйством”.

— Итак, — продолжал между тем доктор Амадеус Ли, — будем исходить из того, что некоторые наши клиенты заинтересованы в развитии бизнеса, не пользующегося благорасположением международной юстиции. В этой непростой ситуации им приходится идти на всякие ухищрения, которые, несомненно, известны вам, господин Паркер.

— Ну разумеется, — сказал Джеймс. — Все же я попросил бы вас, дружище, высказываться как можно менее обтекаемо и без обиняков. Мы тут не в адвокатской конторе, а у меня нет в кармане ордера на допрос. Говорите прямо — речь идет о производстве, транспортировке и сбыте наркотиков.

Тонг снова захихикал. По подбородку у него стекала коричневая струйка соевого соуса.

— Как угодно. — Выражение лица маленького доктора Ли не изменилось. — Для моего рассказа важна та стадия производственного процесса, которую вы назвали “транспортировкой”.

— Ну-ка, ну-ка. — Ки-Брас поощрительно поднял брови. — Как же теперь перевозят героин ?

— Господин Паркер, речь идет об очень крупном бизнесе. Наш сегодняшний разговор вообще стал возможен лишь потому, что мой уважаемый партнер, господин Тонг, дал вам наилучшие рекомендации и уверил меня, что вы, вне всякого сомнения, человек слова. Однако, в полной мере осознавая ту ответственность, которая лежит на мне как на представителе серьезных деловых кругов, я вынужден просить вас оказать мне честь поклясться клятвой Зеленого Дракона в присутствии господина Тонга. Вы должны дать клятву, что никогда и ни при каких обстоятельствах не используете информацию, полученную от меня и от господина Тонга в этой комнате, для того, чтобы помешать нашему бизнесу. Информация, которой мы собираемся поделиться с вами, имеет огромную ценность как для вас, так и для всей вашей цивилизации. Но мы поделимся ею только при том условии, что вы никогда не станете препятствовать нам в осуществлении наших целей — ни делом, ни словом.

— Старина, — сказал Ки-Брас, — да вы меня сейчас до смерти перепугаете.

Ему действительно было не по себе. Он, разумеется, ожидал, что в обмен на информацию Продавец Дождя захочет получить нечто достаточно ценное, но то, что дело дошло до клятвы Зеленого Дракона, придавало всей истории весьма зловещий оттенок. Сама по себе клятва была внутренним ритуалом триады и как таковая давалась только членами клана. Потребовать от постороннего человека поклясться Зеленым Драконом означало принять его в клан — такое было исключительной прерогативой главы триады и происходило в редчайших случаях.

— Джимми-бой, — сказал Тонг, дожевывая кусочек утки, — что-то подсказывает мне, что ты согласишься

— Боюсь, мое начальство в Лондоне будет не в восторге, если такая дорогостоящая командировка сорвется только из-за того, что я испугаюсь дурацкой средневековой церемонии. Валяйте, ребята, я готов.

Продавец Дождя засунул руку под стол и вытащил небольшое бронзовое блюдо с изображением дракона. Бронза потемнела от времени, и дракон действительно выглядел вполне зеленым.

— Положи сюда руку, — скомандовал Тонг.

Секунду поколебавшись, Ки-Брас прикоснулся ладонью к холодной бронзе. Тонг извлек откуда-то курительные палочки, вложил их ему между пальцев и приказал:

— Сожми.

Чиркнула спичка. Синеватые струйки дыма поползли над блюдом, и Джеймсу показалось, что дракон ожил и задвигался под его рукой.

— Повторяй за мной: Зеленый Дракон, я, стоя в кругу посвященных в твои тайны, клянусь тенью облака и могилами предков своих, что никогда и ни при каких условиях не использую полученные здесь знания против тех, кто мне их доверил. Если я отрекусь от данной тебе клятвы, я стану могильным прахом.

Если я причиню зло тем, кто посвятил меня в твои тайны, я исчезну, как исчезает тень облака в солнечный день. Если я позволю другим причинить зло моим братьям в Обществе Зеленого Дракона, я умру. И будет это так.

Ки-Брас увидел блеск стали, но заставил себя удержать руку на блюде Трехгранный нож с длинным узким лезвием пронзил его ладонь и с глухим стуком вошел в металл.

Больно не было. Лезвие ощущалось как нечто инородное, но почти не мешало — Джеймс мог бы при желании даже подвигать курительными палочками. Из-под пригвожденной к бронзе ладони вытекла одинокая рубиновая капля и замерла, поблескивая, точно между изогнутыми клыками дракона.

Продавец Дождя быстро наклонился и жадно слизнул кровь с блюда. В глазах у него блеснули странные огоньки — Ки-Брасу на секунду показалось, что зрачки у китайца вытянулись и стали вертикальными, как у кошки. Он тихо зашипел:

— Повторяй быстро и четко, пока горят благовония…

Прикрыв веки ровно настолько, чтобы продолжать видеть все, что творится вокруг и при этом не дать собеседникам заглянуть себе в глаза, Джеймс принялся повторять слова клятвы. Где-то в глубине души он испытывал облегчение — теперь он знал, что будет ценой информации, которую собирался сообщить ему Тонг. Это вам не акции “APW” — в конце концов, их можно было просто купить, хотя, конечно, Тонг сэкономил на сделке полмиллиарда. То, что Продавец Дождя получал сейчас, стоило неизмеримо больше — потому что сотрудника Агентства купить нельзя. Каждому офицеру с первого дня его работы известно, что одним из важнейших принципов Агентства был, есть и будет принцип абсолютной открытости. Так называемые проверки лояльности обязательны для всех, начиная от уборщика и заканчивая директором. Рано или поздно мнемохирурги доберутся до скрытого стремления пойти на сделку с врагом и доложат об этом в Службу внутреннего контроля. У локализованного предателя есть три выхода: в том случае, если он еще не успел осуществить свое подсознательное желание, его просто выгоняют из Агентства, стирая из памяти информацию, имеющую гриф “секретно”. Довольно часто после такой операции бывшие офицеры заканчивают свои дни в психиатрических лечебницах Второй выход немногим лучше: руководство может прийти к выводу о необходимости дальнейшего использования предателя в игре с врагом. В этом случае предателя могут подвергнуть психокоррекции, в просторечии зомбированию, либо вести втемную. Подобным образом был использован Салих Омар, который успел сдать всю ближневосточную сеть “Аль-Китаба”, прежде чем террористы подбросили его изуродованную голову к дверям офиса Агентства в Дамаске. Третий выход—самый простой и самый жестокий — заключается в том, что предателю вшивают в плечо номерной знак, грузят в транспортный корабль и отправляют строить Стену. Именно в силу высокой вероятности третьего варианта сотрудники Агентства не продаются.

Продавец Дождя исхитрился обойти казавшийся непреодолимым барьер. Он не без основания предполагал, что Джеймс прилетел в Сеул, готовый к большому торгу. Разумеется, он не мог знать наверняка, на какие уступки готовы пойти его контрагенты, но в расчете подобных факторов и состоит искусство китайского торговца. В какой-то момент Тонг решил, что у Джеймса в кармане карт-бланш, — и не ошибся.

Заставив Ки-Браса принести клятву Зеленого Дракона, Тонг не покупал одного из высших офицеров Агентства — он покупал безопасность для себя и своей организации. Вступив в триаду, Джеймс получал доступ к невероятно ценной для Агентства информации, но не мог воспользоваться ею во вред Тонгу и его людям. Наоборот, он должен был всячески препятствовать любым действиям со стороны своих коллег, направленных против Общества Зеленого Дракона. При этом предателем Джеймс не становился — ясно было, что он немедленно доложит о клятве по прибытии в Лондон, да и вообще, делает ли человека предателем данное им слово? Слово ведь не чек на астрономическую сумму, не белоснежная яхта под парусами, не кристалл с копиями сверхсекретных документов. И тем не менее Ки-Брас понимал, что Тонг достиг своей цели.

Он вырос в Азии и хорошо знал, что многое из того, что в цивилизованном мире считается суевериями и предрассудками, работает ничуть не менее эффективно, чем закон всемирного тяготения или невидимая рука рынка. Благовония, явно имевшие наркотическую составляющую, да и этот дурацкий ритуал с протыканием ладони должны были закрепить в его подсознании какую-то наведенную программу — скорее всего, матрицу самоликвидации. Известные штучки — Ки-Брас и сам проделывал такое пять или шесть раз с излишне строптивыми клиентами. Помнится, бармен в Нью-Джерси долго не мог прийти в себя от шока, увидев, как один из его клиентов — Билли “Седой” О'Грейди, католический священник в соборе Ванкувера, связник ИРА — с умиротворенным выражением на лице поедает толстостенный стакан из-под виски. А всего-то и нужно было: установить в ризнице собора импульсный передатчик, провести несколько сеансов не слышимой обычным ухом ультразвуковой подстройки, а потом вызвать О'Грейди в Нью-Джерси и объяснить, почему Господь-Католический-Бог не хочет, чтобы его недостойный служитель продолжал влачить свое жалкое существование на земле. Разумеется, священника пришлось вначале аккуратно ввести в трансовое состояние, тут нужен соответствующий тон и тембр голоса, но важен итог: Ки-Брас допил виски и ушел, а Седой продолжал задумчиво сидеть над бокалом, пока, разбуженный прикосновением барменского пальца к сенсору музыкального центра, не запел свою великую песню “Love me tender” вечно молодой Элвис. Подстройка осуществлялась именно под нее, но бармен-то этого не знал, вот и смотрел, не веря своим глазам, как импозантный священник решительно подносит пустой бокал ко рту и начинает добросовестно пережевывать тяжелыми ирландскими челюстями стекло, с видимым удовольствием глотая здоровенные куски. Неудивительно, если у триад предусмотрены более изящные способы избавляться от опасных союзников.

И все же Ки-Брас не испытывал страха. Его ощущения были сродни азарту игрока, который рискует всем, что у него есть, но может выиграть гораздо больше. Потому что если информация Тонга действительно касалась угрозы объекту “Толлан”, чрезмерной цены за нее не существовало.

— А теперь открой глаза и посмотри, — велел Продавец Дождя.

Ки-Брас заставил себя поднять веки — транс оказался настолько силен, что он и не заметил, когда они сами собой опустились. Рука, пригвожденная к бронзовому блюду трехгранным ножом, покрылась страшными язвами, из которых сочился беловатый гной. Кожа полопалась, словно от сильного жара, и в трещинах между пальцами, там, где в начале церемонии были зажаты курительные палочки, копошились маленькие толстые черви.

— Вот что станет с предателем, нарушившим клятву Зеленого Дракона, — сказал Тонг сурово. — То, что произойдет с тобой, если ты обманешь меня — Отца Зеленого Дома, поручившегося за тебя перед Драконом. Смотри и запоминай.

— Я вижу, — с усилием произнес Джеймс. То, что творилось с его рукой, безусловно, было иллюзией, но иллюзией, наведенной столь мастерски, что он чувствовал даже щекотку от копошащихся между пальцами червяков. Во что бы то ни стало сохранять лицо, думал он, изо всех сил заставляя себя не паниковать. — Надеюсь, Тонг, ты и твой Зеленый Дракон вернете мне мою руку, когда все это закончится, — она мне еще понадобится.

Продавец Дождя закричал тонким заячьим голосом и резко выдернул нож из ладони Ки-Браса. Что-то ярко вспыхнуло, и в тот же момент ладонь приобрела свой прежний облик — от всех ужасов осталась только аккуратная треугольная рана посередине. Крови на блюде не было — очевидно, Тонг всю ее слизал.

— Что ж, Джимми-бой, — сказал он как ни в чем не бывало. — Теперь ты один из нас. Понимая, насколько ты занят и какими важными делами занимаешься, мы не будем тебе часто докучать, — а возможно, не побеспокоим вообще никогда. Но если вдруг ты понадобишься Зеленому Дракону — а сейчас только он один знает, случится это или нет, — к тебе придет человек и покажет тебе такую же штуку, которая висит у тебя на шее. И ты выполнишь то, о чем он тебя попросит. Понимаешь, Джим? Не имеешь права не выполнить.

Ки-Брас поддел большим пальцем правой руки то, что действительно висело у него на шее, — он мог поклясться, что до начала церемонии там не было ничего, — и обнаружил нефритовый амулет с изображением свернувшегося двойной спиралью дракона. “Когда же они на меня его нацепили? —подумал он. — Неужели транс был настолько глубок, что я не почувствовал прикосновения? Вот ведь дьявол, еще минуту назад я побился бы об заклад, что отслеживал весь ход ритуала…”

— О'кей, — сказал он. — Если ко мне придет парень с такой зверюшкой, я угощу его чаем и кексами. Теперь, я надеюсь, все формальности соблюдены?

Ли, бесстрастно наблюдавший за ходом церемонии, вытащил из кармана крохотный белый тюбик и, подавшись вперед, протянул его Ки-Брасу.

— Антисептический гель, — объяснил он. — Через пару часов рана затянется.

— Спасибо, дружок. — Джеймс взял тюбик и выдавил прозрачную струйку прямо в рану. Словно сосульку воткнул — так стало холодно. По краям раны гель зашипели запузырился, стягивая кожу миллионами невидимых крючков. Такие тюбики входили в снаряжение десантников, Джеймсу не раз приходилось иметь с ними дело, и он знал, что теперь о ране можно забыть — к утру на ладони даже шрама не останется.

— Рад услужить, — вежливо отозвался Амадеус Ли. — Будет ли мне позволено продолжить рассказ на тему, интересующую нашего нового брата?

Ага, подумал Ки-Брас, ты, стало быть, тоже из мальчиков Тонга, маленькая обезьянка. Впрочем, при клятве Зеленого Дракона никто иной присутствовать не имел права.

Тонг кивнул, накладывая себе на тарелку огромную порцию сычуаньского салата — Джеймсу показалось, что после ритуала у него разыгрался нешуточный аппетит. Ли отпил еще немного воды из бокала, аккуратно вытер усы и приступил к рассказу:

— Транспортировка товара из горных районов треугольника стала весьма хлопотным и опасным делом со времен первых генетических чисток и создания зон безопасности вокруг объекта “Толлан”. Ни для кого не секрет, что эти зоны перекрыли старые тропы, по которым товар проникал в Центральную Азию и дальше на запад. В создавшихся условиях наши компаньоны были вынуждены искать новые пути, в том числе… э-э… нетрадиционные. Некоторое время назад они заключили договор с представителем одной весьма уважаемой корпорации о поставке товара под маркировкой другого груза, правда, тоже достаточно специфического…

— Вот что… — перебил его Джеймс. — Мы же тут теперь все вроде как братья, так? Давай-ка, братец, обойдемся без этих красивых вывертов. По-английски ты говоришь хорошо, это я уже понял, но сейчас мне нужно побольше конкретики. Что за корпорация и что за маркировка?

— Японская компания. Генетический материал.

— Славно. Я знаю с десяток японских корпораций, занимающихся биоинженерией. Покаты не назовешь имена, разговор беспредметен.

— Джимми, — перебил Тонг, — имена будут названы. В свое время. Позволь доктору рассказать тебе всю историю, а детали мы сможем уточнить позже. Ты поймешь, почему, я обещаю.

Ки-Брас кивнул. Конечно, некрасиво подставлять партнеров по бизнесу, тем более что речь идет не о разведении декоративных мышей. Возможно, кодекс триад запрещает сдавать своих компаньонов в открытую. Ладно, пусть будет просто японская компания.

— Мне будет позволено продолжить? — осведомился Ама-деус Ли. — У этой корпорации есть один крупный заказчик — доктор Идзуми Танака, эксперт Службы генетического контроля. На протяжении многих лет корпорация поставляла ему генетический материал в лабораторию близ Осаки. Но вот уже два года доктор Танака работает на проект “Толлан”. В зоне Ближнего периметра.

— И эта компания поставляет ему заказы туда? — спросил Ки-Брас.

— Совершенно верно, — подтвердил Ли. — Уважаемая компания, уважаемый доктор Танака… Кстати говоря, код допуска доктора Танака — ноль-один-ноль.

Танака, Танака! Джеймс, разумеется, слышал это имя — не мог не слышать. Секунду… Сколько же информации мертвым грузом лежит в мозгу… Танака, Идзуми, родился в две тысячи одиннадцатом, закончил Токийский университет, затем три года докторантуры в Бостоне, работал в горячих биологических точках в Руанде, Венесуэле, потом в Иране… С сорок второго года — консультант Службы генетического контроля, впоследствии эксперт. В сорок девятом выдвигался на Нобелевскую премию… не получил, в массмедиа был какой-то скандал по этому поводу… Ах да, господа академики посчитали, что безнравственно давать нобелевку представителю столь людоедской организации, как СГК. Интересно, помнят ли господа академики, на чем сделал себе капитал сам Нобель — неужели на маргарине? Ладно, не отвлекаться… С пятидесятого года — личный консультант директора Службы Сола Лейбовица… Неудивительно, что код допуска ноль-один-ноль выше только у самого директора… Никаких проверок со стороны Агентства, юридический иммунитет, подотчетность только службе внутреннего контроля СГК… Что еще? Не женат, гетеросексуал, предпочитает высоких блондинок нордического типа… например, шведок. Вот она, недополученная нобелевка… комплексы, господа, комплексы… Владеет пятью языками, в том числе китайским и русским… Забавно… С ранней юности занимается карате-до, черный пояс четвертый дан школы киокушинкай… Специализация: редкие и реликтовые гены, вызывающие сильные вариации фенотипа… Так, ну и чем нам вся эта информация может быть полезна?

— Кое-кто из наших партнеров посчитал, что доставка генетического материала для доктора Танака — идеальное прикрытие для транспортировки… другого товара. Груз, получаемый по допуску ноль-один-ноль, не досматривается иначе как по распоряжению директора. Лабораториям доктора Танака требуется много генетического материала, очень много… К тому же зона Ближнего периметра представляет собой весьма выгодный рынок сбыта. Конечно, европейская и американская зоны более привлекательны, ведь люди там много богаче, но риск выше прямо пропорционально. Если же принять во внимание очевидное отсутствие конкуренции в зоне Ближнего периметра, то возможность продажи низкосортного товара по цене товара экстракласса делает этот рынок чрезвычайно привлекательным. Одним словом, доктору Танака было сделано предложение.

— От которого он не смог отказаться?

— В Японии был создан некий благотворительный фонд, регулярно перечисляющий на счета лаборатории доктора Танаки. весьма внушительные суммы. Таким образом, доктор Танака ни в чем не может быть уличен — кроме того, что объем генетического материала, получаемого его лабораторией, всегда оказывается несколько меньше заказываемого. — Ли замолчал и налил себе стакан воды. Огромная капля, похожая на бриллиант, скользнула по хрустальной грани бокала и шлепнулась в недоеденную доктором утку. — Все это оставалось бы личным делом уважаемого господина Танаки и наших партнеров, если бы не одно обстоятельство. Две недели назад к представителю корпорации в Таиланде пришел некий человек…

— Momma по-прежнему sunt odiosa1 (Имена… ненавистны? (лшп.)? — усмехнулся Джеймс. — Вы мне определенно нравитесь, дружище.

— Главу регионального офиса компании звали Ганс Брук-хаймер, — невозмутимо отозвался Ли. — Имени человека, посетившего его, мы достоверно не знаем. Он предложил Брукхай-меру выкупить у него одиннадцать контейнеров с товаром — прямо в Таиланде, не сходя с места, по цене, на десять процентов превышающей розничную цену на товар в зоне Ближнего периметра. Десять процентов Брукхаймер получал наличными, что называется, “вчерную”. Взамен он получил от своего загадочного посетителя одиннадцать запломбированных контейнеров, которые должен был отправить господину Танаке под маркировкой все той же японской компании. Собственно говоря, Брукхаймер выполнил это условие. Его хозяева в Токио до сих пор ничего об этом не знают, а если когда-нибудь узнают, то уж точно не от него. Три дня назад герр Брукхаймер умер. Несчастный случай. Его увлечением был дайвинг, а у восточного побережья Таиланда встречается редкий, но смертельно ядовитый моллюск.

— Он успел исповедаться?

— Герр Брукхаймер был синтоистом. Однако нам — и вам, господин Паркер, — чрезвычайно повезло. Бизнес наших партнеров в Таиланде давно интересовал нас, мы приглядывались к нему, собирали информацию… Когда мы поняли, что герр Брукхаймер ведет двойную игру, мы посчитали возможным задать ему несколько вопросов. К его чести, он не стал запираться. Именно поэтому я имею возможность рассказывать вам сейчас эту историю, господин Паркер. Итак, одиннадцать контейнеров с товаром были подменены на одиннадцать других контейнеров, внешне совершенно идентичных. Что было внутри? Этого и сам герр Брукхаймер не знал. Человек, вступивший с ним в переговоры, недвусмысленно дал понять, что излишняя любознательность очень опечалит его. Кого представлял визитер? Некую индонезийскую карго-компанию с довольно темной репутацией. Как выглядел? Никаких особых примет, вообще ничего интересного, кроме того, что он, безусловно, не был индонезийцем. Но и сам Брукхаймер служил в японской корпорации, будучи чистокровным немцем. Примечательно, пожалуй, только одно: наши люди довольно тщательно отслеживали все перемещения и встречи герра Брукхаймера, но такого визитера ни разу не срисовали. На наш взгляд, это свидетельствует о высокой профессиональной подготовке гостя, потому что прежде чем ускользнуть от наблюдения, ему требовалось убедиться в его наличии. А это, скажу, не хвастаясь, не удалось сегодня в Сеуле даже вам, господин Паркер.

— Полагаете, это работало Подполье? — спросил Ки-Брас, проигнорировав шпильку.

— Возможно, — кивнул адвокат. — Но доказательств у нас нет Собственно говоря, на этом моя история почти закончена. Контейнеры, вероятно, были доставлены по назначению — у нас нет источников информации в лабораториях доктора Танаки. И мы, безусловно, не стали бы тревожить вас из-за столь туманных подозрений по поводу не слишком значительных событий…

— Если бы не?.. — Джеймс по-прежнему глядел маленькому адвокату в глаза, но на этот раз ответил Тонг:

— Если бы не приближающийся Большой Хэллоуин. До праздника остаются считаные деньки, и тут кто-то — раз! — отправляет имениннику по почте хлопушку. Вам! Шум, смех, всем весело! Это во-первых.

Ки-Брас хмыкнул. Одиннадцать бомб могут оставить от проекта “Толлан” одни воспоминания. Но неужели Танака вообще не смотрит, что ему присылают?

— Во-вторых, это была только первая история. Вспомни гексаграмму, речь должна трижды коснуться смены — лишь тогда к ней будет доверие. Еще утки? Салат? Приготовься, Джимми, теперь моя очередь рассказывать.

Основа основ техники выживания — умение вовремя заткнуть рот личности, воспитанной веками цивилизации и технического прогресса. Точнее, той ее части, которая привыкла питаться исключительно обработанными продуктами, спать непременно на кровати, передвигаться при помощи колесных повозок разной степени сложности. Которая, невероятно облегчив себе жизнь изобретением миллионов хитроумных орудий, приборов и технологий, попала в абсолютную зависимость от плодов собственной изобретательности. К счастью, человек обычно не исчерпывается этой своей ипостасью

Тысячелетия цивилизованной жизни не успели изменить глубинную память homo sapiens, имеющего за плечами миллионы лет, прожитых в совершенно иных условиях. Собственно, этого миллионолетнего опыта более чем достаточно, чтобы превратить любого из современных людей в чемпиона по технике выживания. Другое дело, что грамотно воспользоваться накопленным предками багажом дано не каждому. Заглянуть в себя, увидеть спящего в глубинах подсознания дикого зверя, спокойно и твердо поставить этого зверя на службу сохраняющему власть разуму — вот путь, по которому должен пройти тот, кто стремится выжить в любой ситуации и любой ценой.

Влад Басманов прошел этот путь до самого конца.

Вся сложность заключалась в том, что ему предстояло не просто выжить, но и выполнить задание. Первое не имело смысла без второго Сама по себе жизнь Влада Басманова стоила не слишком дорого

С этим наверняка не согласился бы Джеймс Ки-Брас. Но для него поимка Басманова означала лишь исполнение неких, пусть весьма важных, но целиком относящихся к прошлому обязательств. Да, тогда в Каракасе Подполье переиграло Агентство, и, наверное, в то время это расценивалось как победа Но ведь это уже история, как и охота за Маркусом Ливни, как и уничтожение Куала-Лумпура.. Отдельные тактические удачи, которые тем не менее не смогли предотвратить глобального стратегического поражения.

Потому что Стена в конечном счете все равно оказалась построена. Потому что даже гибель Хьюстонского Пророка в пылающем аду Куала-Лумпура не остановила тьму, наползающую на мир. Потому что Подполье, не в пример хрестоматийному голландскому мальчику, не смогло закрыть собой плотину, за которой бушевало штормовое море

В этой системе координат жизнь самого удачливого террориста Подполья и жизнь любого только что завербованного мальчишки стоили одинаково. Прошлые заслуги были не в счет — речь шла о завоевании будущего

Ночью шестнадцатого октября Влад Басманов вновь убедился в том, что выжить он, скорее всего, сможет, а вот выполнить задание — вряд ли.

Он продвигался в темноте, ориентируясь с уверенностью крупного хищника, охотящегося по ночам. В Центре он несколько недель изучал описания тех мест, по которым ему предстояло пройти, и теперь мог, не задумываясь, назвать координаты почти любой приметной детали рельефа на всем трехсоткилометровом пути от северных склонов Алайского хребта, где заканчивались старые туннели, до границ Ближнего периметра. Отставание от графика составляло двое суток, но это в конце концов было не смертельно. От зоны Ближнего периметра до базы “Асгард” оставалось сто двадцать километров, и преодолеть их за сорок восемь часов способен был боец и похуже Басманова. Но границы зоны оказались закрыты.

Басманову приходилось слышать старое, восходящее еще ко временам империи выражение: “граница на замке”. Теперь он увидел, как это выглядит в действительности.

В шести километрах к северу, на пологих склонах невысоких сопок перемигивались в ночи тысячи тревожных красных огней. Бесконечные цепочки, тянувшиеся из непроглядной тьмы на востоке в непроглядную тьму на западе. Система.

Месяц назад, когда он начинал свой рейд, этот район охраняли только редкие патрули. Старая трасса Ош—Хорог считалась непроходимой после ташаузской катастрофы, а уровень радиации в долинах все еще превышал порог допустимой безопасности. Южный сектор Дальнего периметра представлял собой безлюдную, зараженную, мертвую пустыню. Разумеется, он тоже находился под постоянным наблюдением. Но даже таежные просторы северного сектора охранялись бдительнее.

Пока он пробирался по караванным тропам Пакистана и старым талибским туннелям, отношение к южному сектору изменилось.

Басманов потратил почти час, изучая расположение ближайших к нему огней. Он лежал, укрывшись за крупными валунами, слившись с холодной, промерзшей на глубину ладони землей. Сейчас он чувствовал себя змеей.

Как и у змеи, у него было инфракрасное зрение. Никаких приборов ночного видения — грузовой рюкзак-контейнер не безразмерен. Крошечные, похожие на прозрачные лепестки нежного цветка контактные линзы превращали Басманова в видящего в темноте эльфа. Конечно, настоящий ноктоскоп — это еще и бинокль. Хирурги Центра легко могли бы подкорректировать зрительные нервы Влада, дать ему остроту взгляда орла, с которой не сравнилась бы и самая лучшая оптика… Вот только орлы дальнозорки, а такой вариант Басманова никак не устраивал. Поэтому пришлось обойтись фармакологией.

Достаточно прижать крошечную капсулу к бьющейся на шее артерии, почувствовать мгновенный теплый толчок (как если бы выплеснулся на ладонь тугой фонтанчик крови) — и через минуту твои зрительные центры становятся послушны и управляемы, как корректируемые цейссовские стекла. Гарантированный срок действия препарата — полчаса, потом процедуру можно повторить, только головная боль на следующий день будет совсем уже невыносимой…

Вышки стояли на километровом расстоянии друг от друга. Пять малых вышек, одна большая. Пять блокпостов с недремлющей, одинаково зоркой и днем, и ночью автоматикой, и один — с десятью хорошо обученными солдатами. Затем снова пять автоматизированных вышек. И так далее По всему, надо полагать, Ближнему периметру.

Солдатики оказались не просто погранцы, то есть border guards — зеленая с синим униформа, “М-16” на вооружении, подготовка в Форт-Брагге или Барскдейле. Во всяком случае, тот, кто вышел на край вышки отлить с десятиметровой высоты и долго торчал в прекрасно простреливаемой позиции, наслаждаясь ночным безмолвием Айгульской котловины, принадлежал к Истребительным отрядам. Черный берет, дорогущая камуфлированная форма “хамелеон-эксклюзив”, меняющая цвет в зависимости от преобладающей гаммы окружающего рельефа, за спиной — навороченная винтовка “тандерболт”, у которой мозгов побольше, чем у иных головастиков-аналитиков Центра. А еще высокие сапоги из мягчайшей (и не режущейся никакими ножами) модифицированной кожи — хоть по адским сковородам в таких расхаживай, хоть по Бродвею — разницы никакой. За каждым сапогом — по “летучей бритве”, уши срезать… И, конечно, полный комплект всяких взрывающихся штучек за поясом — ослепляющего, шокового, паралитического, осколочного воздействия. Хорошая экипировка, профессиональная. “Сначала стреляй, потом спрашивай!” — девиз Истребительных отрядов. Что характерно, девиз они свой блюдут свято — еще ни разу не доводилось слышать, чтобы истребители кого-то сначала спросили, а потом уже ликвидировали. Они же не разведка и даже не контрразведка, чтобы задавать вопросы. Они — смерть. А смерть на разговоры не разменивается.

Десять лет назад первые Истребительные отряды появились в зоне Ближнего периметра как ответ на попытки Подполья уничтожить уже готовые участки Стены. Им понадобилось всего полтора года, чтобы террористы отказались от доктрины “зам-ков-на-песке”, которая в молодые годы Басманова казалась такой многообещающей и перспективной. Они строят, говорили тогдашние стратегические светила в Центре, а мы будем разрушать, не давая им приступить к следующему этапу работ. Такой объем строительства не позволит обеспечивать должный уровень безопасности на всем протяжении Стены. Вспомните детей, играющих на берегу моря, — одни строят замки из песка, другие тут же их разрушают…

Так оно и было, пока не появились Истребительные отряды

В отличие от других элитарных родов войск, в истребители набирали всякий сброд — разумеется, по понятиям Прекрасного Нового Мира. С точки зрения самих истребителей, к ним попадали лучшие из лучших — оказавшиеся за пределами квоты. Что же поделаешь, если Белое Возрождение не нуждается в таком количестве сирийцев, тайцев или тамилов… Квота в десять процентов стала в последние годы довольно распространенным явлением, неудивительно, что в оставшиеся девяносто попадало значительное число просто толковых и очень толковых солдат. Пройдя сложную систему тестов и выжив в длинной череде жестоких испытаний (по слухам, здесь отсеивались девять из десяти желающих — тоже своего рода квота), бывший изгой мог претендовать на место в Истребительных отрядах. Для многих профессиональных военных, обреченных на отправку за Стену, Истребительные отряды служили единственным пропуском в Прекрасный Новый Мир.

И уж, конечно, они старались этот пропуск отработать.

Мне не пройти, подумал Басманов. Он без труда подавил вспыхнувшее было желание снять выставившегося, как на витрине, чернокожего истребителя снайперским выстрелом в голову. Пять километров — слишком далеко. Это во-первых. Во-вторых, он прошел старыми туннелями вовсе не для того, чтобы отстреливать вышедших отлить карателей, какими бы привлекательными мишенями они ни казались. В-третьих, даже полное уничтожение отряда, засевшего на большой вышке, не помогло бы ему проникнуть за Ближний периметр. Не нужно быть головастиком, чтобы понять: противник почуял опасность с юга

Пораскинем мозгами. Самый неприятный вариант — утечка информации. Тогда его ждут… ну, может, не его конкретно, а неких абстрактных террористов. При этом не имеет значения, поймают его (их) или просто отпугнут — через три дня дело в любом случае будет сделано. Возможно? Вполне. Информация имеет неприятное свойство просачиваться. Басманов, правда, предполагал, что Центр позаботился и об операциях прикрытия, но деза могла оказаться несъедобной. Прецеденты случались.

В конце концов противник не идиот — хавать что попало. Итак, вариант паршивый и довольно правдоподобный.

Однако второй вариант еще правдоподобнее — правда, непонятно, стоит ли по этому поводу радоваться Может быть, мы имеем дело с плановым усилением режима охраны границ в связи с предстоящими событиями. Конечно, такое усиление, да еще проводящееся по всему периметру, стоит денег, и немалых. Но и смысл в нем тоже есть — если уж удваивать бдительность, то именно сейчас, в последние дни перед Большим Хэллоуином. Через неделю охранять здесь, скорее всего, станет нечего.

Есть в запасе третий вариант? Есть, пожалуй. Головастики в Центре в свое время рассматривали возможность прорыва периметра изнутри — силами трэш-контингента. Решили, правда, что такое случится не раньше, чем рак на горе свистнет, — Стена сделана не из бамбука, да и защитные кольца вокруг нее будь здоров… Ну а вдруг? Тогда все эти вышки торчат здесь для наблюдения не за южным сектором, а наоборот — за полосой, протянувшейся между сопками и внешними кольцами Стены. Сто двадцать километров удивительно хренового рельефа… Которые в любом случае предстоит как-то преодолеть. Хороший вариант? За-ме-ча-тель-ный!!!

Когда действие капсулы стало ослабевать и четкие контуры решетчатых башен словно растворились в наплывающем откуда-то из-под век белесом тумане, Басманов перевернулся на спину и некоторое время неподвижно лежал, всматриваясь в высокое черно-фиолетовое небо. Оттуда, разумеется, тоже ничего хорошего ожидать не приходилось. Усиленный режим охраны — это барражирующие на малых высотах вертолеты, это снующие над зоной Ближнего периметра беспилотные летательные аппараты, умеющие убивать не хуже парней из Истребительных отрядов. В конце концов, это птицы.

Птиц следовало опасаться не меньше, чем космических мониторов. Минотавр почему-то обращал на них особое внимание, а Басманов привык доверять Минотавру. Хотя — что значит “доверять” ? Квазиразумная машинка, симбиоз квантового компьютера и центнера желатина, самообучающаяся и самосовершенствующаяся система. Просто Минотавр работал на подпольщиков уже двадцать пять лет и за это время ни разу их не подвел. Ошибался — сколько угодно, но кто сказал, что машина не может ошибаться? А мозги у него были — супер. Разум — острый, как бритва, и нестандартный, как архитектура Гауди. Кроме всего прочего, он никогда ничего не забывал. Так что, если Минотавр говорил — птицы опасны, значит, на них как минимум следовало обратить внимание…

За те двадцать пять лет, что Минотавр работал на Подполье, а в степях и горах Центральной Евразии воздвигались титанические конструкции Стены, с этой крупнейшей в истории стройплощадки бежали несколько тысяч человек. Процесс таких масштабов невозможно проконтролировать полностью, как справедливо указывали сторонники доктрины “замки-на-песке”. Скорее всего, побеги не стали для руководителей проекта досадной неожиданностью — Басманов готов был побиться об заклад, что в их планах в разделе “естественная убыль” предусматривалась и статья “самовольно покинувшие объект лица”. В конце концов, речь шла об изоляции двух миллиардов человек — на фоне таких цифр несколько тысяч беглецов погоды не делали. Большая часть беглецов погибла — местность к югу и северу от Стены для жизни не годилась, а на западе стояли отборные части вооруженных сил Совета Наций, так что оставался лишь хорошо охраняемый восток. И все же некоторым — честно говоря, единицам — удалось выжить и вернуться в мир, который однажды отказался от них.

Некоторым уцелевшим повезло — Подполье нашло их раньше ищеек Агентства. Эти счастливцы попадали на базы и в исследовательские центры Подполья и там с ними работали — долго, кропотливо, по нескольку раз проверяя, аккуратно отсеивая те крохи информации, которые могли иметь практическое значение. Начинали, разумеется, мнемохирурги. Затем, если подтверждалось, что беглец не шпион и не зомби, с ним некоторое время возились психологи. Потом — дознаватели из спецслужб (Подполье было насквозь пронизано десятками разных спецслужб. Это создавало огромную неразбериху, но вроде бы позволяло более эффективно следить за чистотой рядов).

Так вот, предупреждая об опасности нтиц, Минотавр основывался на результатах допросов бывших строителей Стены. Тех, кто побывал за всеми защитными кольцами и поясами объекта “Толлан” и своими глазами видел, как воздвигается в центре древнего материка новая Вавилонская башня. Многие упоминали о птицах. Птицы, судя по всему, использовались для наблюдения за местностью, хотя каким образом это делалось, никто точно не знал. Минотавр предполагал, что в некоторых достаточно крупных пернатых могли вживляться миниатюрные телекамеры и передатчики.

Ночью большинство птиц спит. И все же Басманов смотрел в чернильное небо с неутихающим беспокойством. Что-то происходило вокруг, что-то, ощущаемое пока что легчайшим покалыванием в кончиках пальцев при приближении невидимой шаровой молнии. Бесконечная тишина, затопившая Айгульскую котловину, сгущалась, делаясь угрожающе отчетливой. Казалось, стоит потревожить камушек на склоне — и тишина рассыплется мелкими звенящими осколками, мгновенно выдав тайну его убежища…

Ладно, отбросим эмоции. Впереди, там, где, согласно разработанному Минотавром плану, пролегает широкий торный путь прямо к сердцу зоны Ближнего периметра, протянута Система. Можно ли ее преодолеть? Можно. Только для успешной инфильтрации потребуется как минимум ночь на наблюдение, день на рекогносцировку и отработку запасных маршрутов. Итого — сутки. В лучшем случае восемнадцатого к утру он окажется в зоне Ближнего периметра. Не забудем — сто двадцать километров до базы “Асгард”. А ведь задание заключается не в том, чтобы добежать с флажком в руке и зафиксировать рекорд, а в том, чтобы стереть “Асгард” с лица земли и покончить с проектом “Толлан”..

Варианты? Ну какие в таком положении варианты. Представим карту — к западу река Халк с одноименной гидроэлектростанцией. В одном из ранних сценариев операции, кстати, планировалось уничтожить именно станцию — вместо “Асгарда”. Тридцать процентов энергии, поступающей на силовые цепи Стены. Потом от этого варианта отказались. ГЭС на реке Халк в случае аварийного отключения дублировалась двумя станциями на северных реках, а если бы и с ними что-то случилось, то дающая такие же тридцать процентов атомная электростанция в Джезказгане могла ввести в действие резервный реактор и на протяжении недели снабжать электричеством весь объект “Толлан”. Так или иначе, и река, и станция охранялись особенно тщательно. Логично предположить, что если даже здесь, в забытой богом и людьми Айгульской котловине поставили Систему, то ГЭС и вовсе охраняет батальон спецназа. Итак, запад отпадает.

Восток… В трех километрах к северо-северо-востоку котловина заканчивается, зажатая между двумя не слишком высокими, очень древними горными хребтами. Там до ташаузской катастрофы располагался ландшафтный заповедник, приспособленный местной элитой под охотничьи угодья — Урочище Каменных Слез. Место красивое, но совершенно неподходящее для инфильтрации — с севера урочище заперто отвесными известняковыми скалами высотой до восьмисот метров. И уж если вышки торчат через каждый километр тут, в предгорьях, то хорошо просматриваемую с воздуха кромку скал только ленивый не уснастит одной-двумя точками наблюдения.

Выбор небогатый.

Басманов дышал ровно и медленно, пытаясь почувствовать ритмы и запахи ночи. Цивилизованный человек оказался не в состоянии решить простую задачу: куда идти дальше. Он не мог выбрать правильный путь, обладая всей полнотой информации о тех местах, где сейчас находился. Логическое мышление, высокомерное дитя тысячелетней культуры, запуталось в вариантах решения и расписалось в собственном бессилии. Пришла пора разбудить свою вторую ипостась.

Слава богу, в человеке осталось достаточно много от зверя.

Он лежал, повторяя про себя длинные ритмизированные строки, и нюхал воздух. До поры он не шевелился — нужды нет делать лишние движения, когда ритмы Восьми триграмм оживают внутри каждой твоей мышцы, когда потоки ци омывают все твои внутренности, превращая человеческое тело в гибкое, поджарое, стремительное орудие охоты и убийства. Постепенно он почувствовал, как благоухает холодный воздух, как сухо и пыльно пахнут старые растрескавшиеся камни, как пронзительно тянет металлом и бензином со склонов далеких сопок. Он услышал растворившиеся в темноте миллионы шорохов и шепотов ночи, он уловил вибрацию, идущую от монотонно пережевывающей тонны воды гидроэлектростанции на реке Халк. И еще он услышал неожиданно резкий, тревожный и в то же время манящий запах/цвет/голос, долетавший откуда-то с востока. Из Урочища Каменных Слез, подсказал забившийся куда-то в отдаленный угол Человек Цивилизованный. Басманов проигнорировал его замечание.

Он поднялся на ноги — поднялся во весь рост. Теперь наблюдатель на вышке — к примеру, тот самый черный ухарь из истребителей, вышедший отлить, — мог бы различить в нокто-скоп большую сутулую фигуру, до крайности напоминавшую медведя, пробирающегося по противоположному склону котловины. Медведи иногда еще встречались в этих краях.

Странное и жуткое существо представлял сейчас собой Басманов. В урочище могли оказаться патрули — мера почти бессмысленная, но на фоне общего усиления режима отнюдь не невероятная. Солдаты, которым выпадет незавидная судьба столкнуться нос к носу с Басмановым, увидят нечто не вполне поддающееся описанию — не человека, не зверя. Разумеется, владеющий искусством вызывать своего звериного двойника вовсе не оборотень, так что о полном сходстве речь не идет. Но процессы, перестраивающие человека изнутри, не могут не сказываться на внешнем облике. Из-за тонкой маски человеческого лица нет-нет да и проглянет страшный медвежий оскал. Меняются фигура, походка, рост, ширина плеч. Вполне достаточно, чтобы тупые космические сторожа приняли Басманова за крупное дикое животное, а солдаты патруля на мгновение застыли в нерешительности — мгновение, которое сыграет решающую роль в их возможном поединке. Потому что никакому медведю не натворить столько бед, сколько способен устроить некстати попавшемуся на его пути патрулю полковник Басманов.

К счастью для пограничников Периметра, приказ командующего вооруженными силами зоны объекта “Толлан” бригадного генерала Ховарда, полученный всеми заставами еще 20 октября (Басманов как раз пробирался заброшенной трассой Ош—Хорог, отбиваясь от выживших после ташаузской катастрофы), отменял режим патрулирования за пределами охраняемой зоны. Сейчас, в последние дни перед Большим Хэллоуином, основным источником беспокойства стал сам объект “Толлан”, откуда, согласно аналитическим запискам штабных головастиков, ожидались массовые побеги. С этим, кстати, было связано и появление на погранзаставах Истребительных отрядов: трэш-контингенту объявили, что время гуманного обращения с беглецами безвозвратно прошло — до великого события остается всего ничего, никому не хочется возиться с выяснением, из какого именно лагеря тот или иной беглец и куда его отправлять. Пристрелят на месте, и все. Погранцы к таким зверствам не приспособлены, во всяком случае, приканчивать безоружных пленных — не совсем их дело. Так что на каждую заставу отрядили по двенадцать истребителей — в усиление. Акция носила скорее психологический характер, потому что на качество охраны Периметра такое усиление повлияло плохо. Пограничники, выходцы из элитных военных школ Америки и Европы, считали истребителей палачами, недалеко ушедшими от трэш-контингента. Истребители, помимо естественной ненависти-зависти черной кости к кости белой, питали к погранцам нескрываемое презрение. Основания для презрения были веские: стремление пограничников делать грязную работу чужими руками и превосходство в тактико-технических характеристиках. Впрочем, задача, поставленная генералом Ховардом, не включала в себя таких вводных, как налаживание взаимопонимания между различными родами войск. Все формулировалось значительно короче и понятнее: любыми средствами предотвратить пересечение Ближнего периметра лицами, самовольно покинувшими объект “Толлан”. Поэтому собственно патрулирование с 20 октября осуществлялось только во внутренней зоне; предполагалось, правда, что прорвавшихся за Ближний периметр нарушителей должны преследовать и уничтожать Истребительные отряды, но за время действия приказа прорваться не удалось еще никому.

Басманов, впрочем, ничего этого не знал. Диверсант, выполняющий свою миссию в автономном режиме и лишенный связи с внешним миром, вообще напоминает того японского самурая, который на протяжении тридцати с лишним лет вел свою личную войну на крохотном островке в Тихом океане, не ведая ни о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, ни о капитуляции Кван-тунской армии, ни о высадившихся на Окинаве оккупационных американских войсках. Вряд ли, конечно, за месяц ситуация вокруг объекта “Толлан” могла измениться столь коренным образом, но действовать наугад в любом случае недостойно профессионала. А с сегодняшней ночи у Басманова появилось неприятное ощущение, будто он вынужден идти к цели вслепую…

…По дну узкого ущелья вдоль мелкой говорливой речушки вилась тропа. Похоже, звериная — в Айгульской котловине живность, судя по всему, водилась. Несколько раз на топких местах, там, где тропа близко подбиралась к прибрежным камушкам, Басманов своим ночным зрением различал в размокшем грунте характерные раздвоенные следы кабарги. Стены ущелья по обе стороны от речушки были изрезаны неширокими террасами, и по этим террасам взбирались к безлунному небу тысячи странной формы валунов, похожих на сточенные временем гигантские зубы окаменевшего чудовища. Во всяком случае, на зубы эти камни явно походили больше, чем на слезы.

Шум реки скрадывал потаенные звуки ночного ущелья. Басманова это устраивало — нет нужды замедлять темп, изображая подбирающегося к врагу индейца. Ходить бесшумно умеет любой подготовленный боец, а вот бесшумно бегать не умеет, наверное, никто. Но бормотание потока глушило шаги, и Басманов, равномерно и негромко дыша, бежал вперед, туда, где на фоне чернильного неба высились словно вырезанные из черного картона конусы запиравшей урочище горной цепи. Где-то там находился источник странного сладковатого запаха, достигшего его ноздрей и разбудившего забытые безымянные инстинкты.

Ущелье оказалось длиннее, чем он предполагал. Густо-фиолетовая краска над восточными склонами стала расплываться длинными темными полосами, подсвеченными по краям слабым розовым сиянием, а Басманов все еще продолжал свой бег. Он уже уверился в том, что ущелье безлюдно — за все время ему не встретилось ни одного отпечатка ботинка или сапога, только следы звериных лап, — и передвигался свободнее. Однако наступающее утро резко снижало шансы. Хотя бы потому, что просыпались птицы…

Он преодолел очередной крутой подъем — тропа резко заворачивала за белую, источенную у основания водой скалу — и вдруг остановился. Басманов не сбился с шага, дыхание его оставалось все таким же ритмичным и неглубоким. Он остановился так, словно весь его предыдущий кросс был лишь подготовкой к этому изящному, полному внутренней грации финальному движению. В следующее мгновение он отступил с тропы и вжался в камень, почти сразу же слившись с ним в одно целое.

Что-то изменилось. Он чувствовал это — и не мог понять, что именно. Источник запаха находился совсем близко, знакомый и в то же время загадочный аромат кружил голову, заставляя идти дальше. Но инстинкт, тот самый, что вел его сюда, в Урочище Каменных Слез, предупреждал об опасности. Близкой опасности.

Басманов опустился на корточки и, двигаясь медленно и плавно, словно текущее через край кадушки тесто, распластался на острых холодных камнях, стараясь держаться в тени раскидистого карагача. Рюкзак-контейнер, топорщившийся на спине уродливым мясистым горбом, осторожно передвинул влево, под защиту большого валуна, стараясь бесшумно выползти из лямок.

Запах, отчетливый и, пожалуй, довольно резкий, сочился из расщелины, расположенной на одной из террас северного склона, густо поросшей низкорослым колючим кустарником. Если бы не протянувшийся в воздухе невидимый след, Басманову вряд ли удалось бы заметить расщелину. Но теперь он ее видел и не собирался двигаться дальше, не определив, почему чутье вело его именно сюда.

Узкий лаз обрамляли два массивных клинообразных валуна. Что-то настораживало Басманова в этих камнях, и чем больше он смотрел на них, тем сильнее становилась его уверенность в том, что, несмотря на кажущееся сходство с другими валунами ущелья, глыбы, прикрывающие расщелину от посторонних глаз, обработаны руками человека. Слишком симметричные, слишком похожие на две створки грубых каменных ворот, ведущих куда-то в недра горы. Вполне возможно, что и клиновидные выступы по торцу вырублены специально, чтобы плотно смыкаться, немного заходя один на другой, когда камни-створки поворачиваются на своих осях… Если, конечно, они действительно поворачиваются. Расстояние между ними не превышало сорока сантиметров — достаточно, чтобы протиснуться, но слишком узко для полноценного входа. Удобно, чтобы выстрелить из укрытия, но совершенно не годится для того, чтобы внезапно выскочить из засады, свалившись на голову тому, кто идет по дну ущелья. Никаких следов тропинки, ведущей от террасы с клинообразными валунами вниз, к реке. Может, и не дверь это вовсе, мало ли в природе встречается удивительных камней… Загадочное место.

Басманов полежал еще немного, выжидая, не появится ли кто из расщелины. Небо на востоке предательски светлело. Когда острый гребень горы, поднимающийся над дальним краем ущелья, заблестел в рассветных лучах приглушенными туманом ледяными искрами, Влад решился. Забраться на террасу оказалось несложно — упавший на бок валун сыграл роль ступеньки, а намертво вцепившийся в каменистый грунт карагач выдержал повисшую на нем стодесятикилограммовую тушу. Наверху сразу же стало ясно, что к расщелине все-таки ведет тропинка, узкая и совершенно незаметная со дна ущелья. Она змейкой вилась по террасе и исчезала где-то за поворотом. За несколько шагов до каменных клиньев тропинка обрывалась, уткнувшись в продолговатый, явно обработанный камень, похожий на маленький саркофаг. Если валуны-клинья действительно поворачивались на своей оси, то камень мог служить порогом — во всяком случае, упираться они должны были именно в него. Присмотревшись, Басманов убедился, что догадка его верна — чахлая травка, торчавшая из песка по обе стороны от “саркофага”, на пятачке между камнем и расщелиной не росла вовсе. Других следов, оставленных тяжелыми каменюками на грунте террасы, он не заметил, но это ничего не значило — просто тот, кто открывал и закрывал двери в недра горы, заботился о том, чтобы не оставлять улик. Борозды в земле не так уж сложно засыпать песком и камешками, правда, для этого нужно находиться снаружи, из расщелины так не получится, разве что дотянуться длинным гибким прутом. Он приблизился к одному из валунов, стараясь держаться ближе к скале, не попадаясь на глаза тому, кто, возможно, затаился в расщелине. Надавил на валун плечом.

Да, это, несомненно, была хорошо замаскированная дверь. Валун поддался неожиданно легко, громко заскрипев по отсыревшему за ночь песку. Влад тут же остановился, чутко прислушиваясь — не вспугнул ли кого. Тишина, монотонное бормотание речушки внизу — и никаких звуков из недр горы. Возможно, там действительно пусто. Но откуда же тогда этот странный запах?

Расщелину теперь почти не было видно, а о том, чтобы протиснуться туда, мог мечтать разве что ребенок. Конечно, следовало бросить в проем дымовую шашку, подстраховаться на случай, если с потолка за шиворот начнут сыпаться разнообразные змеи и тарантулы… Но все то же звериное чутье говорило Басманову, что это лишнее. Он попробовал отодвинуть валун обратно, и вот тут его ожидал сюрприз. Глыба, чуть ли не на подшипниках скользившая к горе, откатываться упорно не желала, словно натыкаясь на какой-то запирающий механизм. Влад подергал вторую створку удивительных ворот — с тем же результатом. Пробовать, закрывается ли второй валун, он не стал—щель в результате его первого эксперимента и так уже сузилась сантиметров до двадцати.

Дверь, которую легко закрыть и, по-видимому, очень сложно открыть снаружи. Дверь, которую кто-то, то ли специально, то ли по недосмотру, почему-то оставил полуоткрытой. Только вот куда и откуда шел этот неведомый кто-то? Ваши версии, полковник Басманов…

Когда в голове Басманова всплыло слово “версии”, он понял, что зверь, который вывел его в это странное место, вновь спрятался в глубинных слоях сознания, уступив место наследнику сложной технологической цивилизации. И то верно — много ли толку от зверя там, где надо разбираться в хитростях древних механизмов. На то, что механизмы древние, вроде бы указывала грубая обработка дверей-валунов, но кажущийся примитивизм вполне мог обернуться очередной маскировкой. Влад присел на корточки и тщательно осмотрел основание глыбы. Ничего похожего на шарниры или полозья — если валун двигался по каким-то направляющим, то они были надежно укрыты от посторонних глаз. Басманов вытащил нож и осторожно пошарил лезвием за клинообразным выступом. Убедившись, что никакие сюрпризы его там не ждут, просунул в узкую щель левую руку. Похлопал ладонью там, где могли находиться гипотетические направляющие. Ничего, кроме наклонно уходящей куда-то в чрево горы скальной поверхности, сверху слегка присыпанной сыроватым песком. Басманов убрал руку, отряхнул с ладони налипшие песчинки, удовлетворенно хмыкнул. А ларчик просто открывался, как говаривал блаженной памяти отец Александр…

Механизм оказался еще примитивнее, чем он предполагал. Тяжелые каменные створки скользили вниз по наклонной плоскости, повинуясь малейшему усилию, тогда как наверх их вытягивать было несравнимо тяжелее — помимо огромного веса, приходилось преодолевать сопротивление песка, мгновенно заполонявшего собой пространство между валуном и камнем-саркофагом. Загадочным оставался способ, которым ворота открывались изнутри — песок запирал створки не хуже засова, — но Басманов предпочитал решать проблемы не скопом, а постепенно. Он тщательно выгреб песок, натекший под оба валуна, аккуратно разровнял его по террасе и слегка причесал веткой — так, чтобы его землеройная деятельность не слишком бросалась в глаза. Потом присел перед валуном в позицию, напоминающую стойку борца сумо, ухватился руками за клиновидный выступ и что есть силы потянул на себя. С противным хрустом камень сдвинулся сантиметров на пять, и тут же откуда-то со склона прямо под широкое основание потекла струйка песка. Влад горстями разбросал его по близлежащим кустам, сделал несколько дыхательных упражнений и снова взялся за створку. На этот раз он уже представлял себе, какое усилие необходимо приложить, чтобы сдвинуть камень с места, и добился лучшего результата — щель расширилась настолько, что в нее мог пролезть даже человек с комплекцией Басманова. Песок продолжал сыпаться откуда-то сверху, заполняя пространство между каменным порогом и полуоткрытыми створками с такой скоростью и в таком количестве, что становилось ясно: убрать его, не оставляя вокруг следов, практически невозможно.

Вокруг заметно светлело, и это раздражало Басманова. Обычно последний час темноты он тратил на оборудование укрытия, где и отсыпался весь световой день. Расщелина на первый взгляд идеально подходила на роль убежища, но только на первый взгляд. Кто знает, что таится там, в тени каменных врат… и даже если там ничего нет (хотя чутье Влада говорило ему обратное), то сами легко закрывающиеся створки могут превратиться в ловушку. Никогда не входи в комнату, если не знаешь, как из нее выйти, — это правило Басманов знал с детства. Прежде чем1 соваться в расщелину, он собирался надежно закрепить камни-створки, чтобы они не смогли захлопнуться, отрезав ему путь к отступлению.

В конце концов ему это удалось, хотя времени оставалось в обрез. В зарослях, расположенных ниже по течению речушки, проснулись и защебетали звонкими голосами ранние птицы. От горловины ущелья наползал полупрозрачный утренний туман, сверху расцвеченный золотом. Еще несколько минут — и тяжелое азиатское солнце, перевалив через острую кромку восточных гор, зальет Урочище Каменных Слез своим холодным осенним светом.

Басманов забросил за плечи рюкзак-контейнер, напоследок внимательно осмотрел ущелье — нет ли какого движения, — перекрестился и полез в расщелину.

Запах, к которому он слегка привык, пока возился с камнями у входа, накатывал из глубины пещеры пряной, щекочущей ноздри волной. Владу показалось, что он различает солоноватый оттенок недавно пролитой крови, но его явственно перекрывали другие, сильные и незнакомые ароматы. Басманов помедлил минуту, принюхиваясь и настраивая свое ночное зрение на почти абсолютный мрак, царивший за каменными вратами. Сделал осторожный шаг вниз по наклонной скале, пригибаясь, чтобы не задеть головой низко нависший каменный свод

Как обычно, передвигаясь почти ощупью в незнакомом месте, он старался держать центр тяжести смещенным чуть-чуть назад, а ногу ставить вначале на носок, аккуратно, словно журавль на болоте. Такой способ ходьбы позволяет вовремя отдернуть ногу, если наступишь не туда, куда надо, например, на хрустящую ветку или вообще в пустоту. Вот и сейчас, медленно вынеся вперед правую ногу — почти невесомую, поскольку работали в основном мышцы бедра, — Влад начал опускать ее туда, где по его прикидкам находилась все та же наклонно уходящая вниз скальная площадка. И замер.

Носок его сапога наткнулся на что-то мягкое, похожее на змею. Мягкое и неподвижное. Мертвая змея? Басманов медленно отвел ногу назад и поставил в ту же позицию, с которой начинал делать шаг. Осторожно присел, чтобы лучше разглядеть непонятный предмет. Здесь, на границе рассеянного утреннего света, проникавшего в расщелину из ущелья, и непроглядной пещерной темноты, ночное зрение слегка расплывалось. Влад поморгал, напрягая и расслабляя мышцы глаз, пока однотонная чернота вокруг не начала распадаться на оттенки от антрацитового до светло-серого. Присмотрелся повнимательнее.

Рука. Тонкая, туго обтянутая кожей костлявая кисть с какими-то темными пятнами на кончиках пальцев. Словно вместо ногтей у хозяина этой руки были уродливые бесформенные наросты.

Басманов поднялся и все-таки сделал шаг вперед, держась почти вплотную к скальной стене, так, что страшноватая рука осталась справа от него. Теперь он уже различал контуры лежащего ничком на каменном полу человека — одна рука его была вытянута вперед и словно царапала скалу, другая, неловко подвернутая, прижатая к боку, производила впечатление сломанной. Влад наклонился над лежащим, перевернул неожиданно легкую голову.

Изможденное лицо с глубоко запавшими щеками. Широкие скулы, азиатские раскосые глаза. Короткие жесткие черные волосы. Рот, приоткрывшийся от прикосновения Басманова, — половина зубов отсутствует, скорее всего, выбита, поскольку некоторые оставшиеся сколоты. Лет сорок-пятьдесят — у азиатов сложно определить точный возраст. Руки — левая действительно сломана, к тому же варварски расплющена, словно паровым молотом, лучевая кость. А то, что показалось поначалу темными наростами на пальцах правой, — просто запекшаяся кровь. Бедолага, видно, пытался одной рукой открыть двери, ведущие из пещеры в ущелье, царапал камень так, что содрал себе все ногти… И ведь почти добился своего, во всяком случае, исхудав до такой степени, он вполне мог протиснуться в расщелину. Но, наверное, было уже слишком поздно. Грустная судьба — умереть от истощения, нечеловеческим усилием пробившись наконец к выходу из каменной ловушки…

Басманов не стал его трогать. Ему было жаль этого безымянного азиата, погибшего на расстоянии двух шагов от выхода из расщелины, но он не собирался задерживаться здесь для того, чтобы похоронить тело или хотя бы прочитать над ним молитву. Нехорошо и не по-христиански, но времени оставалось совсем мало.

Тем более что через несколько шагов стало ясно — одной могилой и одной молитвой здесь дело не кончится.

Метрах в двадцати от входа пещера расширялась, образуя широкий и круглый зал. Похоже, когда-то здесь жили люди — вдоль стен стояли низкие каменные лавки, в центре зала темнела дыра колодца, окруженного большими треугольными осколками кремня. Вполне типичное пещерное жилище, Басманову приходилось встречать такие, в том числе и во время недавнего перехода через Гиндукуш. Странным казалось, пожалуй, только отсутствие окон или хотя бы световых колодцев — обычно в подобных жилищах они наличествуют. Это была единственная странность круглого зала, не считая, разумеется, доброго десятка трупов, аккуратно уложенных на лавки у стен.

Влад обошел пещеру по кругу и внимательно осмотрел трупы. Все азиаты, возраст от пятнадцати до шестидесяти, четыре женщины и шестеро мужчин. Один погиб от огнестрельного ранения — стреляли из какой-то крупнокалиберной пушки вроде “питона”, пуля вырвала шмат мяса из правого плеча, заодно раздробив ключицу. Кровотечение, сепсис — даже ночным зрением Басманов видел, как почернело лицо несчастного. Остальные, по-видимому, умерли так же, как и человек у дверей, — от истощения. Во всяком случае, никаких видимых повреждений на их телах Влад не обнаружил. При этом все десять лежали на лавках в одинаковых позах, со скрещенными на груди руками. У каждого на сложенных лодочкой ладонях покоился глубокий глиняный черепок с горсткой черного пахучего праха — пеплом сожженных трав. Басманов снова понюхал воздух. Оттенки запаха, до сих пор плывущего из погребальных черепков, были ему знакомы. Индийская конопля, в огромных количествах произраставшая на заброшенных ныне плантациях Чуйской долины. Но в воздушном следе, который привел его сюда, доминировал совсем иной аромат. И источник этого запаха тоже таился тут, в пещере, — Басманов чувствовал, как его сладкие волны поднимаются из колодца. От этого запаха спазмами перехватывало горло… Он помотал головой. Вентиляция в пещере оставляла желать лучшего, а долго находиться в замкнутом пространстве, где сожгли, похоже, не один килограмм высококачественной анаши, не слишком полезно для сохранения ясности ума. Основной вопрос: кто эти люди и как они сюда попали? Отставить. Основной вопрос формулируется так: кто положил этих людей на каменные скамейки, сунул им в руки дурацкие черепки и сжег партию прекрасного чуйского каннабиса стоимостью в несколько тысяч евро за упокой их заблудших душ? И где он сейчас, этот таинственный кто-то?

Тела уже остыли, хотя не успели окоченеть. Пепел в черепках тоже был холодным, но запах ощущался вполне явственно. Похоже, обряд состоялся накануне вечером — незадолго до того, как Басманов, перевоплотившись в зверя, учуял далекий запах крови, смешанной с горящей коноплей и еще чем-то, названия чему он пока не знал.

Мог ли этот неизвестный совершить свой странный обряд над десятью погибшими здесь, в круглом зале, и оставить без внимания одиннадцатого, пытавшегося отворить дверь? Могли он пройти мимо бедняги, царапавшего скалу единственной здоровой рукой, и, протиснувшись между валунами-клиньями, уйти куда-то в верховья ущелья? Сочетается ли это с образом человека, который незадолго до этого проводил в последний путь тех, кто покоится сейчас на каменных лавках вокруг зловещего кремниевого колодца? Нет, пожалуй, не сочетается. Что из этого следует, полковник Басманов? Два варианта: либо тот, кто это сделал, поднялся из колодца и по завершении обряда спустился обратно, просто не заметив мертвеца, лежащего у входа в пещеру, либо, что по многим причинам более вероятно, это и был тот самый мертвец. Номер одиннадцатый, переживший всех своих спутников, похоронил их так, как велел ему обычай его народа, а после попытался выбраться из пещеры. Что ж, тогда он герой, хотя и неразумный — силы, потраченные им на перетаскивание десятерых покойников, очень пригодились бы в борьбе с каменной дверью. Впрочем, возможно, он руководствовался иной системой приоритетов..

Тяжелый запах, повисший в пещере и совершенно не собиравшийся выветриваться, несмотря на тянувший из расщелины сквознячок, кружил голову и мешал сосредоточиться. Что же это за люди? Внезапно Басманова словно током ударило — он схватил ближайшего мертвеца и рывком перевернул на живот.

Рванул ветхую ткань халата, скрывавшего иссохшее, худое тело с выпирающими ключицами.

Под правой лопаткой тянулись ряды маленьких, очень четких, слегка фосфоресцирующих в темноте цифр. Порядковый номер, пожизненно присваиваемый ограниченной в правах личности.

Влад перевернул еще одно тело. Такой же номер, отличающийся только последней цифрой.

Все мертвецы принадлежали к трэш-контингенту. Все они были узниками самого большого в мире концентрационного лагеря.

То есть уже не были. Каким-то непонятным образом им удалось выбраться из-за Стены. А это означало, что путь, ведущий из Урочища Каменных Слез в зону Ближнего периметра, существует. Чутье зверя не обмануло Басманова.

Он разжал пальцы, и худое, почти невесомое тело с глухим стуком упало на каменную скамью. Глиняный осколок выскользнул из мертвых рук, ударился об пол и разлетелся вдребезги. Облачко черного праха закружилось у ног Басманова.

Тогда он вернулся к выходу из пещеры, поднял на руки того, кто все еще пытался сбитыми в кровь пальцами дотянуться до падающей из расщелины узкой полоски света, и отнес в круглый зал. Лавок оказалось всего десять, и Басманову пришлось подвинуть на ложе самую тоненькую из женщин — ему пришло в голову, что погибший не имел бы ничего против такого соседства. Он положил искалеченную руку мертвеца ей на грудь и соединил их ладони так, что плошка с пеплом сгоревших трав лежала сверху.

Больше он ничего не мог для них сделать.