Глава 19. Осада — 2

Когда канонада стихла, и сумрак начал окутывать землю, на берег Амура потянулись первые ополченцы, которые приступили к рытью окопов. Подошла пара офицеров из линейного батальона, и начала руководить этим процессом. Я же, оставив за старшего Журбу, сходил на позицию артиллеристов, где рассказал её командиру о возможности корректировки огня с наблюдательного поста в соборе с помощью телефона. Вместе выбрали позиции для всех орудий бригады, так как была слабая надежда, что войска вернутся в город. Если же нет, то завтра нашим пушкам отвечать нечем, потому что снарядов не осталось, и придётся встречать возможный китайский десант только ружейным огнём.

В этот момент меня нашёл посыльный от полицмейстера с просьбой срочно прибыть к нему.

— Что случилось, Леонид Феофилактович, — на правах старого знакомого обратился я по имени и отчеству к надворному советнику, зайдя к нему в кабинет.

— Да вот вспомнил, Тимофей Васильевич, что вы китайский язык и их письменность знаете. Не посмотрите, что на этих листовках написано.

Я взял первый листок в руки, быстро пробежал глазами, потом взял второй. Прочитав, тяжело опустился на стул.

— Что там, Тимофей Васильевич?!

— В листовках призывают всех китайцев, находящихся на русском берегу, оказать помощь при захвате города ихэтуанями и китайскими регулярными войсками.

— Ишь, чего захотели «ваньки узкоглазые», — полицмейстер побагровел. — Город они захватят. Да кто им даст это сделать?! А когда будут выступать, ничего не пишут?

— Пишут, Леонид Феофилактович, пишут. И если я не ошибаюсь в китайском лунном календаре, то в ночь с третьего на четвертое июля.

Полицмейстер ещё больше покраснел.

— Господи, что же делать-то?! У меня людей раз-два и обчелся, — растерянно произнёс он.

— Привлекайте ополченцев, переселенцев из лагеря. Китайцев из чайнатауна надо собрать где-то в одном месте и под охраной. Не хотелось бы, чтобы они ударили нам в спину. С маньчжурского клина, как мне сказали, почти все семейные уже перебрались в Китай. Основная масса «ванек»-работников ушла на прииски, так что китайцев в округе должно быть не особо много.

— От трёх до пяти тысяч, если собрать и всех работников, торговцев в самом Благовещенске. А с китайскими купцами что делать?

— Леонид Феофилактович, даже не знаю, что и посоветовать по этой проблеме. Как я слышал в Тяньцзине, императрица ЦиСи объявила войну всем европейским государствам, входящих в коалицию, но ни адмирал Алексеев, ни генерал-губернатор Гродеков о войне с империей Цин не говорили, — я задумчиво потеребил темляк на шашке. — Я считаю, что с учетом обстрела Благовещенска китайскими войсками, мы имеем полное право всех китайцев взять под стражу, а на их имущество наложить арест. Но Вы, более сведущи в российском и международном праве, поэтому решать Вам.

— Господи, за что же наказание-то такое! Что же Его превосходительство генерал Грибский не оставил ясных указаний! — несколько по-бабьи запричитал Батаревич.

И знаете, я его теперь понимал. В своё время возмущался тем, как высокое командование в том мире боялось принимать решения, и чаще предпочитало бездействовать, мечтая, что проблема сама рассосётся, или найдётся кто-то свыше, взявший на себя ответственность. Но вот сейчас, я имел всю возможность взять ситуацию в свои руки, но не знал что делать.

Пока добирался до полицейского управления, узнал, что большинство жителей из Благовещенска ушли, и расположились цыганским табором в двух-трех верстах от города в перелесках вдоль Зеи и дороги в деревню Астрахановку. Китайцы из своего квартала почти все разбежались. Ополчения, как такового нет. Войск, практически, нет! Снаряды к имеющимся двум пушкам закончились. Впереди ночь и возможный ночной китайский десант. Гл1ава города болеет, военный губернатор уехал на первый пост перед Айгунем. Из высшего руководства в городе остались полицмейстер, военный комендант и я, исполняющий обязанности пограничного комиссара. А надо оборонять прибрежную полосу минимум в десять вёрст, что-то решать с «пятой колонной» в три-пять тысяч человек. Поневоле помечтаешь о «волшебнике в голубом вертолёте», который вместо эскимо предоставил бы бесплатно хотя бы пару линейных батальонов, а лучше стрелковую бригаду, да с пяток артиллерийских батарей.

Усмехнувшись про себя своим «детским» мечтаниям, вслух произнёс:

— Леонид Феофилактович, пока ещё светло, собирайте всех кого сможете, вооружайте, чем получится, хоть дрекольем. Надо организовать сбор китайцев в одно место и под охрану, ночное патрулирование города, выставить охрану перед магазинами и лабазами, чтобы не допустить погромы.

— Ох, Тимофей Васильевич, где же людей-то взять?! Как назло, я пристава третьего участка Мищенко вместе с тремя городовыми, да десятком казаков в Тамбовку отправил. Его превосходительство приказало быстро собрать ополчение из этой волости, вооружить и направить под Айгунь. У них в волостной управе на складе почти триста винтовок Крынка хранится и шестьдесят патронов к каждой.

— А сколько в Благовещенске?

— Точно и не скажу, это вам к военному коменданту. Но думаю не больше пятисот. Было больше, да при начале мобилизации уже много выдали на руки.

— Хорошо, я сейчас дойду до Георгия Михайловича, необходимо отправить всех из запасного батальона, копать окопы. Ночь будет ясной и звёздной. А потом вернусь на набережную и отправлю вам два десятка казаков, которых мне выделил полковник Орфенов.

— Тимофей Васильевич, я выделю вам коня. И сначала пришлите мне казаков.

— Хорошо.

На этом мы с полицмейстером распрощались. Получив коня, направился на набережную. Народу за моё отсутствие на ней значительно прибавилось, и все были заняты копанием окопов. Ружейная, пусть и редкая стрельба с того берега продолжалась.

Мне повезло, так как почти одновременно со мной на набережной появился комендант города, который отдавал приказы офицерам первой роты запасного батальона. Дождавшись, когда офицеры, получив распоряжения, направились к своим подразделениям, спешился и подошёл к Орфёнову.

— Господин полковник, разрешите, я двадцать казаков направлю в распоряжение полицмейстера. В городе обнаружены листовки с призывами к китайцам на нашем берегу помогать при захвате города. Надо всех китайцев собрать в одном месте и под охраной, чтобы в спину не ударили.

— Господи, еще и это! Хорошо, я направлю полицмейстеру людей из своего резерва. Хотя, его и кот наплакал. Почти всех казаков разослал в разъезды. Не дай бог, китайцы по Зее вверх поднимутся и город обойдут! Что делать-то будем?! — подполковник снял фуражку и, достав платок, вытер вспотевший лоб. — Как вы думаете, господин капитан, будет ночной десант?

— На месте китайского командования, я бы так поступил. И в лоб бы ударил, и по Зее город бы обошёл. Если у них налажена связь с китайцами на этом берегу и достигнуты какие-то договорённости, то у них уже есть приличное по количеству, пусть и не вооружённое подразделение, у нас в тылу. Хотя у нас с вооружением не лучше.

— Да, Тимофей Васильевич, не лучше, — Орфенов вновь вытер лоб. — Было бы оружие, патроны и снаряды в достаточном количестве, мы могли бы вооружить пять-шесть, а то и больше тысяч человек. Да с такими силами и Сахалянь разгромили бы. Всё же китайцы слабые в огневом бое бойцы. Столько стреляли, а убитых по докладам всего двенадцать человек и среди гражданского населения, и среди солдат. Основные потери понесла вторая рота запасного батальона. Они купаться в своем лагере в Амур полезли, а тут их шрапнелью с того берега накрыло. В итоге, шесть убитых и десяток раненых. Остальные убитые среди штатских. Представляете, на Зейской улице женщину с трехлетней дочкой одной пулей убило, а грудничок, который на руках у неё был, живой остался.

Я снял фуражку и перекрестился: «Царства им всем небесного».

Подполковник повторил мой жест.

— Тимофей Васильевич, я оставляю на вас организацию обороны берега, сам же займусь ополчением. А то получили на складах оружие и пропали. Кого найдём, буду отправлять сюда, да и с питанием надо чего-то решать.

— Слушаюсь, господин полковник.

После разговора с Орфеновым познакомился с офицерами первой роты. Вместе ещё раз прикинули, как организовать оборону с учётом имеющихся средств и сил. Уже в сумерках прошлись вдоль набережной, намечая позиции для имеющихся стрелков, казаков и ополченцев. А потом копали. Копали всем, что подвернулось под руку. Лопат было мало, поэтому копали обломками досок и даже просто руками. Страх перед ночным китайским десантом подстёгивал словно кнутом.

Где-то в третьем часу после полуночи в город вернулись немногочисленные войска благовещенского гарнизона и сам генерал-губернатор Грибский, который тут же, надо отдать ему должное, собрал совещание.

— Господа, почти все войска с первого поста вернулись в город. Напротив Айгуня остались только рота стрелков под командованием полковника Гинейко, два орудия и сотня казаков. Надеюсь, для усиления к ним скоро подойдут ополченцы из Тамбовки. Леонид Феофилактович, Вы выполнили моё поручение? — обратился Грибский к полицмейстеру.

— Да, Ваше превосходительство. Собрано четыреста ополченцев, рано утром они выдвинутся к пикету.

— Как они вооружены?

— Чем смогли — вооружили. Все винтовки с патронами, что хранились на складе волости, выданы.

— А как обстоят дела по обороне города? — военный губернатор повернулся в сторону Орфенова.

— Ваше превосходительство, делаем всё, что можем. Даже сейчас ночью на берегу продолжается рытье окопов на всех шести участках. Дозоры расставлены через каждые три версты. Сигнальные костры подготовлены. Из складов города выдано пятьсот винтовок Крынка с шестьюдесятью патронами на каждую. Всего в ополчение на девять часов вечера вчерашнего дня было записано восемьсот тридцать шесть добровольцев. В лагере переселенцев сформирован свой отряд ополчения, но они в основном поступили в распоряжение Леонида Феофилактовича.

— Чем это вызвано? — Грибский перевёл взгляд на полицмейстера.

— В городе найдены листовки с призывами к китаезам на нашем берегу, чтобы они оказали помощь при захвате города в ночь с третьего на четвёртое июля. Мною было принято решение собрать всех китайцев одном месте и под охраной. Уже проведены обыски их квартала, всех задержанных, около трехсот человек, отвели на лесопильную мастерскую купца Мордина. Там высокий забор и есть место для размещения большого количества узкоглазых. Для охраны достаточно десятка казаков, и место это вдали от города. Сейчас ищут остальных китайцев, покинувших квартал с началом обстрела. Все магазины, склады в городе взяты под охрану из ополченцев, чтобы не допустить грабежей и погромов.

— Это хорошо. Какая-то линия обороны намечена, что сделано?

Орфенов посмотрел на меня.

— Ваше превосходительство, — обратился я к Грибскому, вставая и доставая из своей сумки топографическую карту окрестностей Благовещенска, с нанесёнными на ней знаками оборонительных сооружений, огневых позиций, секторов обстрела и прочего. — Намеченная линия обороны строилась из расчета имевшихся в городе военных сил, включая ополчение.

С этими словами, дождавшись разрешающего кивка генерала, разложил карту на столе и начал объяснять, что уже успели сделать, и что было намечено сделать до утра и в течение сегодняшнего дня. Совещание затянулось ещё где-то на час, карту пришлось отдать в штаб при губернаторе. Командир Второй батареи Восточно-Сибирской артиллерийской бригады, вернувшийся в город, с восторгом принял идею о наблюдательном пункте на соборе и возможности корректировки огня батареи по телефону. Мне же было поручено оказывать помощь военному коменданту. Закончилось всё словами губернатора, объяснившего, почему в городе почти не осталось войск. Как рассказал Грибский, по планам генерал-губернатора Гродекова, к этому времени в город должны были прийти забайкальцы, но Шилка обмелела, и войска в основном застряли в Сретенске. Авангард смог дойти только до Шилкинского завода. Время подхода забайкальцев от десяти до пятнадцати дней, может чуть больше. Грибский о сложившей обстановке в городе уже по телеграфу доложил генерал-губернатору, и надеется, что часть войск, отправленных из Благовещенска в Хабаровск возвратят назад. Нам же остается держаться с теми силами, которые есть.

Вернулся с совещания на позиции, где расположились мои казаки, когда уже начало светать. Севастьяныч подготовил в одном из окопов, какое-то подобие лежака, укрытого чистой дерюгой. Завалился на эту постель и заснул, пока голова еще не коснулась вещмешка моего денщика, который он положил мне вместо подушки.

Разбудил меня запах жареного мяса. Вчера вечером поесть не удалось. Когда поздним вечером казаки организовали себе ужин, меня вызвали к Орфенову, потом пришлось идти к военному губернатору, а дальше просто отрубился. Достал часы.

«Мда, поспал три часа, но чувствую себя более-менее нормально», — подумал я, поднимаясь с лежака и оглядываясь вокруг. Вдоль берега интенсивно шли земляные работы. Гражданские платья землекопов щедро разбавили белые рубахи стрелков.

— Ваше высокоблагородие, я тут ведро с водой принёс для умывания, и казаки с вами курятинкой жареной поделились, — будто из воздуха возник рядом с окопом Хохлов.

— Спасибо, Михаил Севастьяныч, что бы без тебя делал. Как дела обстоят? — снимая мундир, нательную рубаху и выпрыгнув из окопа, спросил денщика.

Отойдя в небольшой овражек рядом с окопом, наклонился, подставив шею и плечи под воду. Холодная, колодезная, она мигом выбила из меня остаток сна. Прополоскал рот и сделал пару глотков, аж зубы заломило. Потом обтёрся полотенцем.

Всё это время Севастьяныч докладывал новости. Организацию устройства оборонительных сооружений взяли на себя офицеры из штаба военного губернатора. С противоположного берега пока не стреляли, даже из винтовок. Большинство жителей Благовещенска ночевали за городом. С утра пришло много ополченцев и стрелков. Китайцев на нашем берегу вылавливают и отводят на лесопилку, держа под охраной. Несколько магазинов и складов китайцев ночью разгромили. Со складов «Чурина и Ко», «Кунста и Альберса» бесплатно выдают продукты на нужды обороны. И прочие мелочи.

Позавтракал жареной на костре куриной грудкой и хлебом. Казаки есть казаки, безхозных кур по городу бегало много. Запив всё это водой, почувствовал, что готов «к труду и обороне». Это чувство привело меня к резиденции военного губернатора.

Это чувство привело меня к резиденции военного губернатора, где увидел интересную картину. Три якута с винтовками стояли перед крыльцом. Самый старший из них невозмутимо попыхивал трубкой, глотая дым, а самый молодой о чём-то жарко спорил на неизвестном мне языке с казаком, охранявшего вход.

— Что за шум, а драки нет?! — шутя, спросил я, подойдя почти вплотную.

— Да вот, Ваше высокоблагородие, якуты эти трое в ополчение вступить хотят. Говорят, что очень меткие стрелки. Хотят маньчжур убивать. Какие-то у этого семейства старые обиды на них, — вытянувшись во фрунт, доложил казак из Нерчинского полка.

— И в чём проблема?! Дело-то хорошее. Нам меткие стрелки нужны. Сейчас через часик китайцы закончат с завтраком и начнут огонь, возможно и из пушек.

— Да они по-русски не бельмеса не понимают. И ещё хотят лично к Его превосходительству на приём попасть, чтобы какую-то проблему решить, но мне не говорят.

— А ты откуда, братец, так хорошо якутский знаешь?

— Да у нас в Забайкалье их много проживает. Торговать с ними как-то надо было, вот и научился.

Через пень-колоду с помощью переводчика удалось добиться от якутов, отца и двух сыновей, что они хотели получить от губернатора патроны для охоты на маньчжур и награду за каждую голову убитого, как за десять шкурок белки. Для прикола поторговался, сошлись на цене, как за четыре шкурки. Я чуть не расхохотался.

«Охотники за скальпами, мать их! — сдерживая смех, подумал я, а потом прикинул. — А почему бы и нет?! Снайпер-якут, два наблюдателя из ополченцев или солдат для подтверждения поражения цели, а стоимость четырех шкурок белки хорошей выделки, всего десять копеек. Для сравнения патрон для винтовки Кранка стоит три копейки, для мосинки — пять копеек. Сколько вчера сожгли этих патронов впустую, и не сосчитаешь. А тут сто подтверждённых убитых — всего десять рублей. А до траншей на том берегу от наших позиций метров шестьсот-восемьсот будет. Да ещё сложный выстрел над водой. Я бы без оптики не взялся стрелять. Видимо, действительно, хорошие охотники. Всё! Заключаю соглашение. Если Грибский не захочет платить из казны, заплачу из своих средств. Такая реклама и пиар снайперской стрельбы мне необходима. Пробить идею, хотя бы по два снайпера с винтовками с оптикой на батальон не удается, хоть ты тресни. Только и слышишь: „лишние траты“, „меткий стрелок и без оптики может стрелять“. И такое прочее».

Через десять минут, заменив казака-переводчика на посту у входа в резиденцию, компактной группой уже наблюдали за траншеями на том берегу, до которых по моим прикидкам было больше восьмисот метров. На артиллерийском ложементе для двух крупповских четырехфунтовок была видна суета, которая быстро прекратилась, а над нашими головами просвистели две гранаты, разорвавшиеся на Соборной площади.

На противоположном берегу раздались крики радости, а у нас началась большая суета. Народ, бросая инструмент, ринулся прятаться в вырытые окопы, на ходу одевая рубахи и подбирая оружие. В городе особой паники не возникло, так как большинство населения всё ещё оставалось за городом. Я перевёл бинокль на противоположный берег и увидел на позиции для пушек китайского офицера на коне. Судя по форме в высоком звании. Указал на него старшему якуту. Тот, всмотревшись через реку, кивнул головой, снял с плеча винтовку, пристроил её на бруствер и начал целится. Я навёл бинокль на китайского офицера. Когда ожидаешь выстрела, он всегда случается внезапно. Выстрел и офицер сполз с седла. Якут разразился длинной фразой с каким-то раздражением.

— Что он сказал? — спросил я казака-забайкальца, который продолжал меня сопровождать.

— Ругается, что плохо попал. Не убил, а только ранил в плечо. Винтовка старая, глаза старыми стали. Плохо видит, — ответил тот.

В полном изумлении уставился на якута. Я в четырехкратный бинокль не смог толком рассмотреть, куда он попал. Это какая же у него острота зрения? Больше четырехсот процентов? А какая же была, когда он хорошо видел? Потом перевёл взгляд на его винтовку. Кажется, Мартини-Генри, но не уверен. И как он из этого старья умудрился попасть?! В голове промелькнула интересная мысль, и я подозвал своего денщика, который, увидев меня, возвращающегося на позиции, присоединился к нашей группе. Отдал ему распоряжение на ухо, а сам стал выглядывать цель для старшего сына на артиллерийской позиции. В общем, из девяти выстрелов, которые сделали якуты, получились следующие результаты. У отца — один ранен, один убит. У старшего сына — один убитый. У младшего — один ранен. В общем, двадцать копеек семейство заработало и заставило замолчать две китайские пушки. Прислуга вся попряталась в укрытиях. Дёшево, сердито и эффективно!

В это время вернулся Хохлов и принёс кофр с мосинкой, специально изготовленной для снайперской стрельбы. С собой в командировку прихватил десять таких, но оптических прицелов, изготовленных аналогично прицела укороченного одна тысяча сорокового года из моего мира, было всего два. Объяснять, как работать с оптикой, якуту не собирался, тем более он и русского языка не знает, но дать отличную винтовку, почему бы и нет. Реклама и пиар требует жертв. В кофре также хранились средства для чистки оружия и десять снаряженных обойм со специально отобранными патронами.

Когда я открыл чехол, старший из якутов прошептал, что-то похожее на: «О, Сюгэ тойон!». В его черных глазах зажегся какой-то фанатичный огонь. Он даже не удержался и, присев на корточки, погладил приклад винтовки из ореха.

— Переведи ему, — обратился я к казаку. — Здесь пятьдесят очень хороших патронов. Я дам ещё сто таких же. Если он убьет сто маньчжур, то винтовка его.

Старший из якутов, выпрямившись, выслушал казака, улыбнулся и произнёс несколько предложений.

— Ваше высокоблагородие, он говорит, что ему надо потратить десять патронов, чтобы привыкнуть к оружию. Если винтовка так же хороша, как выглядит, то все остальные пули найдут свою цель. Он поражён вашей щедростью.

Вручив кофр якуту, оставил Хохлова и забайкальца с новорожденной группой снайперов, наказав последнему, чтобы выбивали прислугу пушек, направился, несмотря на продолжающий орудийный огонь в больницу. Пора было проведать Бутягиных и Машеньку.

Доехать до больницы не получилось. На полпути меня перехватил посыльный от полицмейстера. На крыльце полицейского управления узнал от Батаревича, что казаки и ополченцы из переселенцев нашли большой лагерь китайцев, где их было около двух тысяч человек, и сейчас гонят их на лесопилку. Полицмейстеру нужна помощь хотя бы из двух расчетов пулемётов, чтобы сдержать такую толпу.

Под непрекращающимся артиллерийским огнём вернулся на позиции на берегу и, взяв на всякий случай четыре расчета, вернулся к полицейскому управлению, где нас должен был дожидаться посыльный. Тот оказался на месте, и мы потрусили неспешной рысью навстречу большому конвою из китайцев.

Увиденная картина добавила адреналин в кровь. От деревни Астрахановки по дороге вдоль реки Зее по два-три человека в ряд передвигалась колонна китайцев, растянувшаяся почти на две версты. По бокам её сопровождали два десятка верховых, уставших и злых, как черти, казаков, то и дело пускавших в ход нагайки. Ещё в охране было три десятка переселенцев, вооруженных американскими топорами на длинных ручках. Такой топор входил в инвентарь, выдаваемый переселенцам. У некоторых из них за поясом я также увидел револьверы.

Подъехал к группе верховых, сопровождавших полицмейстера, вокруг которой уже собиралась большая толпа жителей Благовещенска, пережидающих в этом месте уже вторые сутки артиллерийский обстрел. Видя, что Батаревич занят активной беседой с горожанами, направился с казаками к колонне.

— Скажи-ка, братец, где вы их столько нашли? — поинтересовался я у казака Амурского полка с лычками старшего урядника.

— В трёх верстах за Астраханкой, Ваше высокобродь, вытирая рукавом пот со лба, ответил казак. — У них там целый полевой бивак был оборудован.

— Как же вы их стронули-то с места? Их же чуть ли не в сто раз больше было?

— Немного повоевать пришлось. Уходя у них и оружие кое-какое нашлось. Из огнестрельного в основном револьверы. Но хлипкие душой они. Как пару десятков узкоглазых, что оружием грозить, да стрелять начали, в землю вбили, так остальные, как шёлковые стали, — урядник устало, но победно улыбнулся. — В конце конвоя две подводы с отобранным оружием едут. По дороге ещё много подобрали. Идут и сбрасывают под ноги. Тьфу, слабаки, — казак, чуть свесившись с седла, сплюнул на землю.

— А по дороге бежать не пытались? — поинтересовался я.

— Было несколько человек. Да от пули не убежишь. Если бы все врассыпную кинулись или напали, тогда бы вырвались. А так!… Аники-воины, нет в них стержня нашего казачьего.

«Нда, никакого тебе либерализма и толерантности, — усмехнулся я про себя. — Обнажил оружие — умри. Интересно, сколько казачки народу положили, и что им за это будет?!»

За разговор с урядником и своими мыслями не заметил, как доехали до места, где остановился полицмейстер. Батаревич, закончив что-то говорить жителям, присоединился к нашей группе.

— Что будем делать, Тимофей Васильевич? Я же не предполагал, что мы их почти всех соберём. Почитай, три тысячи народу набирается. Куда их девать?

— Отправить на ту сторону. И отправить немедленно. Если сегодня ночью будет штурм города, то никакие стены не удержат три тысячи потенциальных противников.

— Господи! Как их переправлять-то? — покачиваясь в седле, полицмейстер достал платок и, сняв фуражку, вытер струйки пота, катящиеся по вискам.

— На лесопилке полно бревен и досок, на самой реке, рядом с ней много сплавленного леса. Пусть китайцы делают плоты. Сплавим их в Амур по Зее. Там как раз течение к китайскому берегу направлено. Доберутся. Кто плавать не умеет на плоту, кто умеет, то держась за канаты, которые можно пустить по бортам плотов. Я тут прикинул, плот из пятнадцати бревен диаметром в фут и длинной в четыре сажени сможет нести пятьдесят человек.

— И стоить будет семь-восемь рублей. А таких надо шестьдесят, — грустно сказал полицмейстер и вновь стёр пот с висков. — Не думаю, что Павел Васильевич согласится потерять пятьсот рублей. Лесопилку-то он, как гласный городской Думы предоставил для моих нужд, когда я объяснил ему проблему. Но потерять почти тысячу стволов леса. Даже и не знаю, Тимофей Васильевич, как обратиться к нему с такой просьбой.

— Леонид Феофилактович, думаю, что директор-распорядитель Амурского золотопромышленного общества найдёт в себе силы пожертвовать на оборону города пятьсот рублей, — я потеребил темляк шашки. — Представьте, какие потери будут, если город захватят китайцы, которым на помощь смогут прийти вот эти вот три тысячи, можно сказать, пленников. От них надо срочно избавляться. Не расстреливать же их безоружных?!

— Бог с вами, Тимофей Васильевич! Какие расстрелы, — Батаревич судорожно перекрестился и продолжил. — Хорошо. Если возможно, проконтролируйте размещение китайцев на территории лесопилки, а я поеду к Мордину.

На лесопилку Батаревич приехал, когда за забор загоняли последних задержанных китайцев.

— Тимофей Васильевич, всё отлично! — полицмейстер просто лучился довольствием. — Павел Васильевич разрешил для переправы использовать любой материал, что есть на лесопилке. Даже обещал прислать свой буксир, чтобы ускорить сплав плотов по Зее.

Оставив полицмейстера организовывать массовый сплав китайцев на плотах, направился в город. Надо было где-то перекусить, увидеться с Бутягиными и Беневской, узнать, почему молчит наша артиллерия, договориться с Орфеновым, что бы на время заплыва «пятой колонны», перебросить для подстраховки в устье Зеи оставшиеся расчёты пулемётов, ну и уточнить счёт у снайперской команды. Такие вот первоочередные задачи и порядок их решения. Как говорится, «война войной, а обед по расписанию».

С учётом этого, заехал к Тарала и, как оказалось, угадал. Попал на обед прислуги. Арсения дома не было. Быстро умылся, побрился, переоделся в казачью форму, перецепил награды и ещё быстрее пообедал наваристыми щами с требухой из большого чугунка и свежеиспеченным хлебом.

«Вкуснота, да ещё горяченькое, — наслаждался я, отправляя в рот ложку за ложкой вкусного супа и откусывая ещё теплого хлеба. — Теперь готов трудиться день и ночь. Но поужинать также не помешало бы, определиться бы где».

Быстро договорился с кухаркой, чтобы она организовала судки с остатками щей, и ещё какой-нибудь снедью, да побольше всего. А её мужу сказал, чтобы тот закладывал тарантас Таралы, чтобы всё это отвезти в больницу общины сестёр милосердия. Почему-то была у меня уверенность, что с едой для персонала и больных там сейчас не очень хорошо. Всё это простимулировал финансово, вручив кухонной хозяйке трехрублевую банкноту.

С обстановкой в больнице я угадал. Как, оказалось, питался персонал и больные пищей, которую готовили в ближайшем трактире. Только вот тот вторые сутки не работал. Поэтому, то, что я привёз, пошло на ура. Горячее пошло на питание раненым, которых в больнице было пять человек, включая подполковника Кольшмидта. Персонал перекусил всухомятку, наделав бутерброды с ветчиной и колбасой, которых я привез достаточно. Чтобы поднять настроение медицинскому персоналу, научил медсестёр, есть «правильные», по мнению кота Матроскина, бутерброды. Как благодарность, увидел на их измученных работой, тревогой и бессонницей лицах улыбки. Немного пообщался с Виктором Бруновичем, который чувствовал себя для своей раны очень хорошо. Пересказал ему новости обороны города.

Потом пришла пора прощаться с милыми для меня людьми. Как-то так получилось, но за эти дни Бутягин, можно сказать, стал администратором-хозяйственником этой больницы, его супруга врачом по всем болезням, а шесть медсестёр, включая Машеньку, основным медперсоналом по уходу за ранеными. Пообещав Бутягину решить вопрос по питанию, поцеловал чуть дольше, чем остальным ручку Беневской, что заставило ту мило покраснеть, отправился к военному коменданту.

У Орфенова пробыл не долго. Георгий Михайлович выделил из своей казны деньги на питание для больницы по нормам для больных и персонала. Для Бутягиных и Беневской по офицерским нормам. А я пообещал ему, что договорюсь с кухаркой купца Таралы о готовке пищи, а с её мужем о доставке еды в больницу. Наша артиллерия не стреляла, как объяснил комендант, потому что готовили укрепленные позиции для орудий, устраивали наблюдательные пункты на соборе и пожарной каланче, тянули телефонную линию, составляли карту огня, намечали реперные точки. Ближе к вечеру проведут пристрелку. Резерв с пулемётными расчетами в устье Зеи подполковник разрешил забрать и был очень рад новости о сплаве китайцев на их берег.

Только прибыл на позиции казаков, тут же нарисовался Хохлов.

— Ваше высокоблагородие, я там вам пообедать припас, — произнёс денщик, показывая в сторону оврага, где казаки организовали что-то вроде кухни и столовой.

— Спасибо, Севастьяныч, я у Таралы пообедал. Так что съешь обед вместо меня или кому предложи, если сам сыт. И вот ещё, — я открыл офицерскую сумку и достал из неё завернутый в чистую холстину небольшой свёрток. — Держи, я тут для тебя несколько бутербродов с ветчиной сделал. До вечера на такой жаре закиснут. Так что надо немедленно их съесть.

Хохлов взял свёрток в руки, а в его глазах блеснули слёзы.

— Благодарствую, Ваше высокоблагородие.

— Давай быстрее обедай. Я тут сейчас инструктаж проведу с расчетами. И нам надо будет выдвигаться к устью Зеи. И, кстати, где якуты, и какой у них счёт?

— Ушли обедать. У отца уже почти два десятка. Все наглухо. Старший сын пятерых подстрелил, троих точно насмерть. Младший только двоих. Отец ему запретил больше стрелять. Патронов много тратит впустую. Да и китайцы перестали по берегу свободно разгуливать. В траншеях прячутся, — отрапортовал Севастьяныч и направился обедать, а я проводить инструктаж.

Когда солнце начало клонится к закату, наш небольшой отряд с шестью пулемётами расположился в устье Зеи на полуострове, который в моём мире образует затон имени Ленина, на том месте, где стоят очистные сооружения. Быстро оборудовали позиции для стрельбы лежа и стали ждать.

Вскоре сверху Зеи показался буксир «Бурлак», тянувший за собой длинную вереницу плотов, которые были куда шире, чем предложил я, и вмещали больше ста человек. Течение Зеи и Амура позволяло пройти по фарватеру таким большим сооружениям. Видимо, опытные плотогоны предложили такую конструкцию.

Буксир прошёл мимо нас и вошел в течение Амура. Плоты потянулись за ним, а на полуострове появились казаки и вооруженные ополченцы, сопровождавшие по берегу этот караван. По зазейскому берегу также шли казаки и ополченцы. Когда три четверти плотов были уже в Амуре, со стороны Сахаляня китайцы открыли ружейную стрельбу, а потом загрохотали орудия. Рядом с буксиром встало несколько водяных столбов.

В бинокль я увидел, как один из матросов буксира отрубил на корме пару канатов, прикреплённых к первому плоту. После этого буксир начал разворот, чтобы уйти назад в Зею. Между тем снаряды начали рваться рядом с плотами, на которых началась паника. Люди начали падать в воду. Стрельба с китайского берега нарастала.

— Ваше высокоблагородие, они, что своих расстреливают? — повернув в мою сторону голову, спросил, лежащий за пулемётом Журба.

— Я вижу то же самое, что и вы все. Да, расстреливают!

Казаки на позициях загомонили, поминая по матери узкоглазых и их происхождение от различных животных.

С последних плотов, находящихся ещё в Зее, китайцы, умеющие плавать, начали прыгать в воду и плыть на наш полуостров и зазейский берег.

— Что с ними делать будем, Ваше высокоблагородие?! — указывая на пловцов, вновь спросил меня Журба.

Я смотрел на китайцев, пытающихся вплавь добраться до полуострова, и не мог отдать приказ на открытие огня по ним. Афганистан и Чечня многое во мне изменили, так же, как и та боль, которую причинили мне хунхузы в этом мире. Но отдать приказ на расстрел беспомощных людей, я не смог. При этом понимал, что среди них могут быть сочувствующие ихэтуаням, и они способны ударить в спину в самый неподходящий для нас момент. Прикинув, что к нам на полуостров плывет не больше сотни китайцев, отдал приказ не стрелять.

«Если что, этих привлечем к копанию окопов. Сто-двести „ходя“ — это не три тысячи», — подумал я, отдавая распоряжение.

Между тем, избиение каравана плотов с китайцами самими же китайцами продолжалось. Один из снарядов попал в плот, и тот раскололся, в результате чего все находящиеся на нём полетели в воду. Буксир «Бурлак» получил снаряд в левую скулу и начал быстро тонуть, с него в воду посыпались матросы и поплыли на наш берег.

Передние плоты течением Амура начало прибивать к китайскому берегу и обстановка стала ещё ужаснее. Выскочившие на берег то ли ихэтуани, то ли регуляры, начали безжалостно рубить, пытавшихся выбраться на берег безоружных сограждан.

«Что же, „благовещенская утопия“ состоялась. Пускай не так, как в моём мире, но состоялась», — подумал я, опуская бинокль на грудь.