Глава 1. Политинформация
Я стоял перед трапом, ожидая Морозова. «Парадная форма офицера Генерального штаба явно не для этого климата. Жарковато, быстрее бы в какую-нибудь тень нырнуть. А ведь только тридцатое мая. Что же будет дальше», — лениво текли мысли в моей голове.
— Тимофей Васильевич, извините, несколько задержался. Собирал вещи, — услышал я за спиной голос Виталия Викентьевича и развернулся к нему.
Надо было видеть лицо Морозова. Всё время, как капитан стал пассажиром парохода в Шанхае, он видел меня только в лёгком белом кителе, который я специально захватил в дорогу, предполагая жару в пути. Наград я на нём не носил, поэтому при нашем знакомстве, Морозов, который был старше меня лет на шесть, и четыре года назад закончил Николаевскую академию, по своей воле взял надо мною шефство, знакомя со спецификой службы на Квантуне и на Дальнем Востоке. С учётом его любви к разговору, о себе я Морозову практически ничего за полтора суток не успел рассказать.
— Да… Это… Как же… У нас же войны-то давно не было… Тимофей Васильевич, а где вы «клюкву» и Георгия заслужили? — промямлил капитан, удивлённо разведя руками. На его мундире не было ни одной награды.
— Виталий Викентьевич, Вы обещали меня познакомить с хорошим местом отдыха. Вот там за столом, который не качается, я вам всё и расскажу. Не здесь же разговаривать.
— А я думал, что взял над молодым выпускником альма-матер шефство и учу его жизни, — удручённо произнёс Генерального штаба капитан. — Однако, Вы хитрец, Тимофей Васильевич, за полтора суток, что мы знакомы, я о вас ничего не узнал. Зато о себе рассказал всё, начиная с рождения.
— Виталий Викентьевич, дорогой, ведите меня скорее куда-нибудь в тень. А то я сейчас, как снегурочка растаю. Это вы уже акклиматизировались здесь, а я ещё два месяца назад был в заснеженном Петербурге. Признаюсь, наши мундиры для такой жары не подходят.
— Ну что Вы, Тимофей Васильевич, какая же это жара. Сейчас прохлада. Но лучше действительно быстрее добраться до места, где мы сможем отдохнуть. В море я себя не очень комфортно чувствую. Наверное, поэтому у меня появляется излишняя болтливость. Приношу извинения, если надоел вам своими разговорами, — произнёс Морозов, когда мы спускались с ним по трапу на пристань, где наблюдалось несколько джинрикш.
Европейцы сокращенно называют джинрикшей, перевозящих людей в колясках, рикшами. Японцы первые завели у себя этот простой и самый дешевый промысел человеческого извоза и дали ему название. Я столкнулся с таким способом передвижения во Владивостоке, когда сопровождал Николая в путешествии к его невесте. Но прокатиться на такой коляске, тогда не пришлось. Да и цесаревич не стремился. Видимо, ему запомнилась поездка в Японии, когда чуть головы не лишился.
«Сегодня впервые придётся прокатиться на человеке», — подумал я, устремляясь за Морозовым, который уже садился в одну из колясок, показав мне рукой на другую.
Место отдыха, куда нас по указанию капитана подвезли джинрикши, находился в грязном переулке, в самом начале китайского квартала. Двухэтажный дом в китайском стиле: внизу бакалейная и виноторговля, наверху, по словам Морозова, ресторан со смешанной европейско-китайской кухней.
Мы поднялись наверх и заняли отдельный кабинет. По стенам висели картины, рисованные по стеклу и изображавшие не только идиллические домики с прекрасными китаянками, но и военные крейсера Поднебесной, под которыми лиловая вода клубилась барашками. Комнату украшали полинявшие зеркала и искусственные цветы, яркие и пестрые.
— Для той разрухи, которая всё ещё царит в Порт-Артуре, очень неплохое местечко, Тимофей Васильевич. И кормят здесь хорошо. Местную воду не пейте, — неожиданно резко произнёс Виталий Викентьевич, увидев, как я потянулся к графину с какой-то жидкостью, стоявшему на столе.
Увидев моё недоумение, пояснил.
— В Порт-Артуре вода опреснённая. А станция, где её перерабатывают довольно старая. От этой воды идут постоянные заболевания. Пейте только вина и воду, которую привозят в бутылках из Японии. А ещё лучше виски с содой. Английские офицеры научили в Шанхае. У них богатый опыт борьбы с дизентерией и другими болезнями этим продуктом, — после этих слов, Морозов подозвал боя, как здесь на английский манер называли официантов, и на корявом китайском попросил его принести виски и нормальной воды.
— Тимофей Васильевич, Вы даже не представляете, англичане чуть ли не спортом объявили неимоверное уничтожение виски, которую пьют с какой-нибудь содовой, преимущественно японской водой: Tansan, Hirano, Apollinaris или Aquarius. Нет часа дня или ночи, когда благородный джентльмен не потребовал бы «whisky and soda». По их мнению, виски-сода облегчает и освежает тело, изнемогающее от тропической жары, и спасает от болезней. Если вы сделаете визит вашим знакомым англичанам или американцам, вас, прежде всего, не спросят о погоде, а предложат вам: «Не хотите ли сода-виски?».
В этот момент бой принёс на подносе широкие бокалы, графины с водой и виски, поставил всё на стол и удалился. Я с удивлением смотрел на эти действия.
— Не удивляйтесь, Тимофей Васильевич, здесь принято, что виски с содой наливает каждый себе сам. Нам уже готовую воду принесли, а некоторые требуют, чтобы соду, лимон, мяту и воду приносили отдельно. Вкусы у всех разные, — пока Морозов произносил этот монолог, он успел смешать в бокале порцию для себя. — Давайте, я и вам смешаю в той пропорции, которая мне нравится?
Дождавшись утвердительного кивка головой, смешал содовую и виски в моём бокале.
— Как говорят китайцы: цин, цин, — произнёс капитан и сделал небольшой глоток из бокала.
— Цин! Цин! — я повторил его действия, глотнув виски-соды.
«Да уж, гадость ещё та. Со льдом может быть и лучше пошла бы. А так разбавленный минералкой самогон», — подумал я, с трудом удержавшись от гримасы отвращения на лице.
— Не понравилось, Тимофей Васильевич? — с усмешкой спросил меня Морозов. — Ничего, со временем привыкнете.
— Признаюсь, откровенная гадость, — ответил я и поставил бокал на стол. — Я не большой любитель спиртного. Пью редко, но это что-то с чем-то.
— Если не хотите болеть, будете принимать, как лекарство. Хотя о чём я. Вы же во Владивосток проследуете. Так что, Вам наши проблемы со здоровьем будут не актуальными.
— Если к этому напитку относиться, как к лекарству, то, наверное, можно привыкнуть. По доброй воле я такого пить бы не стал.
— Тимофей Васильевич, а Вы не будете против, если я к нам на обед позову своего друга подполковника Рашевского. Мы с Сергеем Александровичем оканчивали Николаевское инженерное училище, только в разные годы. И он тоже выпускник Академии. Здесь служит при полевом штабе адмирала Алексеева в инженерном управлении. У них сейчас обед до пятнадцати ноль-ноль. А в этом ресторане, представляете, есть телефон. Я отлучусь сделать звонок. Если Сергей Александрович свободен, то минут через двадцать присоединится к нам, заодно и обед закажу.
— Конечно, не против, Виталий Викентьевич. А по поводу обеда целиком полагаюсь на вас. Я всеядный, так что съем любое блюдо. Тем более качки здесь не наблюдается.
Морозов выйдя из кабинета направился куда-то вглубь ресторана, а я подозвал официанта и заказал бутылку нормальной воды. Пить хотелось всё сильнее, а виски-сода освежающего воздействия, о котором рассказывал Морозов, почему-то не произвело.
Когда мой гид вернулся к столу, я уже наслаждался прохладой минеральной воды, которую принёс бой.
— Смотрю виски с содой Вам не понравилось, Тимофей Васильевич, — произнёс Морозов, сев за стол и сделав очередной глоток из своего бокала. — Пока готовится стол, расскажите о себе. Я просто изнемогаю от любопытства, как вам удалось получить столько наград?
Пришлось кратко поведать о своих приключениях в этом мире. Когда закончил рассказ, Виталий Викентьевич произнёс:
— Удивительная история. Представляете, Тимофей Васильевич, но она частично мне известна. Вы очень популярны на Дальнем Востоке, да и здесь о вас многие знают. Правда, рассказывают, в основном казаки, о новом Ермаке. А Вы, действительно, свой род от покорителя Сибири ведёте?
— Виталий Викентьевич, я не знаю. Но в станице Черняева, откуда я родом, многие так считают. Особенно старейшины. А правда или нет?! Бог его знает.
— А вот и Сергей Александрович, — произнёс Морозов, глядя в открытый проём-дверь кабинета.
Я, чуть развернувшись на стуле, проследил за взглядом капитана и увидел, как в нашу сторону идёт решительным шагом офицер старше тридцати лет, из-за бородки и очков, очень похожий на Чехова. На его груди был красно-золотой орден Станислава третьей степени.
Поднявшись из-за стола следом за Морозовым, дождался, когда подполковник подойдёт к нашему столу.
— Сергей Александрович, очень рад Вас видеть. Позвольте представить вам Генерального штаба капитана Аленина-Зейского, он следует в распоряжение генерал-губернатора Приамурья Гродекова, — произнёс капитан Морозов. — Тимофей Васильевич, а это мой очень хороший товарищ и друг подполковник Рашевский. Лучший специалист Квантуна по фортификации.
Мы с Рашевским одновременно склонили головы, при этом я заметил уважительный взгляд, который бросил подполковник на мои награды.
После представления, мы все сели за стол, уже заставленный официантами разнообразными блюдами и спиртными напитками.
Отдав должное прекрасному обеду, в основном из европейских блюд и французскому шампанскому шанхайского происхождения, Рашевский и Морозов закурили, а я, помаленьку пригубливая, расправлялся с вишнёвым ликёром, который нашёлся в ресторане.
— Как обед, Тимофей Васильевич? — выпуская кольцо табачного дыма, поинтересовался Морозов.
— Прекрасный! Я не чревоугодник, но иногда хочется поесть чего-то вкусного, — ответил я.
— Полностью с Вами согласен, — вклинился в разговор Рашевский. — Маленькие радости позволяют более позитивно смотреть на окружающий мир.
— И как здесь с маленькими радостями? Ихэтуани не мешают? — поинтересовался я.
— Ну что вы, Тимофей Васильевич, в Китае подобные беспорядки происходят каждый год в какой-нибудь из провинций. Не стоит им придавать значение, — выпуская папиросного дым, произнёс Морозов. — Наш дипломатический корпус в Пекине никогда не обращает никакого внимания на все эти возмущения. Эти беспорядки в порядке вещей.
— Ну, а если события усложнятся? — полюбопытствовал я.
— Насколько мне стало известно уже здесь, адмирал Сеймур сейчас с интернациональным десантом совершает веселую военную прогулку в Пекин. Возможно, уже в этот момент им устраивают торжественную встречу с музыкой и шампанским. Осенью десант вернется на суда, и инцидент окончится так же, как он оканчивался раньше.
— Я бы не был таким оптимистом. От адмирала Сеймура вот уже сутки, как нет никаких известий. Сегодняшнее восстание ихэтуаней или боксеров представляет явление гораздо более серьезное, чем о нем думают. Я внимательно наблюдаю за ним с декабря прошлого года, когда в Шаньдуне жертвой их фанатизма стал английский миссионер Брукс, неожиданно убитый боксерами во время его поездки по деревням.
Подполковник затушил в пепельнице папироску и сделал из бокала глоток виски с содовой.
— На знамёнах боксёров в этот раз написан девиз: «Охрана династии и уничтожение иностранцев». Это льстит китайскому правительству и отвечает вкусам народных масс, которые стали видеть в ихэтуанях давно ожидаемых избавителей от незваного заморского ига. Юй Сянь, генерал-губернатор Шаньдуна, известный ненавистник европейцев, открыто поддерживал восстание. На его место был назначен в декабре прошлого года генерал Юань Ши Кай, бывший китайский посланник в Корее. Хорошо понимая, какою опасностью грозит это возмущение против иноземцев, и, желая умыть руки, то строгостью, то ловкостью направил все движение боксеров в соседнюю Чжилийскую провинцию и воспретил боксерам пребывание в Шаньдуне.
— Сергей Александрович, восстание в одной провинции вряд ли помешает пребыванию европейской цивилизации в Китае. Если что, мы их сомнём в кратчайшие сроки, — произнёс капитан Морозов, который также затушил папироску и глотнул из стакана виски.
«Ещё один яркий западник, — подумал я. — Для него все азиаты на одно лицо, и их роль — это рабы цивилизованных джентльменов».
— Боюсь, что в этот раз события пойдут другим путём, — между тем продолжил подполковник Рашевский. — В среде китайского правительства некоторые министры и князья приняли боксеров под свое покровительство и поддерживают их деньгами и оружием. Китайская императрица издает двусмысленные приказы, в которых повелевает военным начальникам прекращать беспорядки и строго наказывать виновных, но в этих же приказах она дала мятежникам очень милое название «неосторожных храбрецов», что, конечно, еще более разжигает мятежную толпу, прекрасно понимающую маневры китайского правительства.
— Сергей Александрович, мне кажется, что вы несколько утрируете двойные стандарты китайского правительства, — произнёс Морозов.
— Не скажите. Генерал Не Ши Чэн, начальник кавалерии в Чжили, весьма сочувствующий русским и имеющий при себе военным советником Лейб-Гвардии Гусарского полка полковника Воронова, решил не допустить приближения боксеров к Тяньцзину и сжег несколько китайских деревень между этим городом и Пекином, за то, что их население присоединилось к мятежникам. И что мы имеем? — подполковник сделал паузу и продолжил. — Императрица Цин выразила ему свое крайнее неудовольствие за слишком суровые и строгие меры в отношении «увлекающихся патриотов», что не помешало правительству уволить генерала Чэнь Хун Бао, командующего военными силами в Баодинфу, за то, что он допустил возмущение в своем округе. Это разве не говорит о том, что китайское правительство явно играет двойную игру.
— Это разовый случай, и по нему не надо делать поспешные выводы. Не так ли Тимофей Васильевич? — обратился ко мне капитан.
— Не могу сказать, что-то определённое, так как не владею информацией по этому вопросу, — ответил я Морозову.
— Извините, господа, но в последнее время императрица Цин наказывает, как тех, кто поддерживает боксеров открыто, так и тех, кто их преследует слишком энергично, как генерал Не. Между тем китайское правительство не принимает решительно никаких мер к ограждению иностранцев и препятствует им взять это дело в свои руки. Английский консул в Тяньцзине настойчиво требовал у правления Императорской Китайской железной дороги дать поезда для интернационального десанта, но пекинское правительство отказало в этом на том основании, что несколько станций сожжено, и поезда не смогут дойти до Пекина. Разве это не двойная игра, господа? — Рашевский, закончив говорить, резким движением опрокинул остатки виски с содовой в рот.
— Я думаю, что адмирал Сеймур наведёт порядок. Сил у него достаточно, — произнёс капитан Морозов.
— А я так не думаю, дорогой Виталий Викентьевич. Полковник Вогаку восемнадцатого мая сумел провести по железной дороге в Пекин международный десант из русских, французов, англичан, американцев и итальянцев и возвратился в Тяньцзин. Но это был последний поезд. Железнодорожный путь испорчен боксерами, дорога не восстановлена. Экспедиция адмирала Сеймура двадцать восьмого мая на трех поездах вышла в сторону Пекина. Вчера к ним вышел еще один поезд. И всё! Никаких сведений от них больше нет, — подполковник раздражённо прикурил папироску и продолжил. — Телеграфное сообщение с Пекином уничтожено боксерами. Телеграммы передаются кружным путем, причем китайские телеграфисты не принимают шифрованных депеш. Какая ситуация в Пекине в данную минуту невозможно сказать, но можно предположить, так как число боксеров растет гигантскими темпами, и восстание охватило всю Чжилийскую провинцию. Мятежники угрожают уже Пекину и Тяньцзину. Их количество уже превышает десятки тысяч. И что будет, если они в порыве ярости и фанатизма ворвутся в наши концессии?
— Сергей Александрович, неужели дела так плохи? Признаться в Шанхае всё спокойно, — Морозов с удивлением посмотрел на подполковника.
— Виталий Викентьевич, я только что узнал, что китайская императрица издала тайный указ по войскам, чтобы они никоим образом не вступали в бой с боксерами, а только осторожно заставляли их сборища расходиться. А что дальше — совместное выступление боксеров и китайских войск? Если это произойдет, то наши и другие европейские миссии в Пекине и Тяньцзине будут уничтожены. Как бы мы ни относились к боевым возможностям китайских войск и ихэтуаней, но нас слишком мало в Чжилийской провинции. В общем, сейчас может легко повториться тяньцзинская резня одна тысяча восемьсот семидесятого года.
— И что же делать? — как-то потеряно спросил Морозов.
— Позавчера адмирал Алексеев получил Высочайшее повеление о посылке в Пекин десантного отряда сухопутных войск с артиллерией. Вчера рано утром артиллерия, казаки, саперы и весь Двенадцатый Восточно-Сибирский стрелковый полк были посажены на суда: броненосцы «Наварин» и «Петропавловск», крейсер «Дмитрий Донской», канонерки «Отважный», «Гремящий», «Манджур» и «Бобр» и отправлены в Тяньцзин. Сегодня с утра они должны быть на месте.
— И каковы силы? — поинтересовался я.
— Экспедиционный отряд, под общим начальством полковника Анисимова и при офицерах Генерального штаба подполковниках Илинском и Самойлове, состоит из двенадцатого полка, четырёх орудий Второй батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, Квантунской саперной роты и шестой сотни Первого Верхнеудинского казачьего полка. В двенадцать часов все суда эскадры, принявшие экспедиционный отряд, снялись с порт-артурского рейда, и ушли в Таку. Начальником эскадры был контр-адмирал Веселаго, — ответил Рашевский.
— Слава, Богу, — размашисто перекрестился Морозов. — Надеюсь, этих сил и десанта адмирала Сеймура хватит, чтобы подавить восстание.
— Хотелось бы господа, — подполковник задумчиво уставился перед собой. — Если боксеры упустили время для нападения на Тяньцзин, когда в нем еще не было наших войск, то, как бы и мы не потеряли времени, и не дождались того дня, когда китайцы, увлеченные боксерами, провозгласят священный поход против «заморских чертей». Вот тогда европейские державы будут вынуждены начать военные действия в полную силу. К чему это приведёт — трудно представить. Господа, вы прекрасно представляете, что возмущения на религиозной и фанатической почве всегда сопровождаются крайним упорством, жестокостью и необыкновенным кровопролитием. Я не сомневаюсь в окончательной победе соединенного европейского оружия, но если придется иметь дело с сотнями тысяч фанатиков, которым нечего терять, то, как бы не пришлось заплатить за победу очень дорогой ценой. Война с ордой диких изуверов опасна, как гидра, у которой на место одной отрубленной головы сейчас же вырастают две новых.
Слушая подполковника Рашевского, я краем глаза заметил через проём входа в кабинет знакомую фигуру. Повернув голову, я убедился, что не ошибся.
— Сергей Александрович, извините, что перебиваю. Господа, прошу вашего разрешения пригласить за стол моего старого знакомого, — я показал рукой на полноватого китайца, который в этот момент в зале ресторана распекал официанта.
— Так это же господин Тифонтай, — произнёс Рашевский. — Четырнадцатого мая он был на балу у адмирала Алексеева. Говорят, что он какой-то вновь пожалованный китайский генерал.
— А я слышал, что он хозяин этого заведения и многих других в Порт-Артуре и Дальнем, — внёс свою лепту Морозов.
Я чуть не поперхнулся от этих новостей, и, еле сдерживая улыбку, произнёс.
— Мне он известен, как хабаровский купец Цзи Фэнтай, который, получив российское подданство, стал Николаем Ивановичем Тифонтаем. Признаюсь, что нас связывают кое-какие личные дела, и я от него давно не получал, сильно ожидаемые мною, известия.
Признаюсь, что давно жду от него известий об одном важном для меня деле.
— Я думаю, не будет ничего зазорного, если господин Тифонтай посетит наш стол, — произнёс Рашевский, а Морозов согласно кивнул головой.
После этого я покинул стол и вышел в зал ресторана.
— Николай Иванович, очень рад вас видеть, — громко произнёс я в спину купца.
Услышав мой голос, Тифонтай замер, потом медленно повернулся. На его лице выражения менялись каждую секунду. Удивление, неверие, досада, что-то ещё. Вот только радости я не увидел.
— Тимофей Васильевич?! — купец сделал паузу. — Извините, если обратился непозволительно.
— Ну что вы, Николай Иванович, какие могут быть условности между старыми знакомыми. Прошу Вас к нашему столу, — я сделал приглашающий жест в сторону кабинета.
— Весьма благодарен, Тимофей Васильевич. Кстати, Вы получали моё последнее письмо по Гирину? Я его направил чуть больше двух месяцев назад.
— Вернее всего, мы с ним разминулись. Но зачем письмо, если есть человек, написавший его. Чуть позже расскажете, Николай Иванович.
— Хорошо, Тимофей Васильевич, — с этими словами Тифонтай проследовал мимо меня, направляясь в кабинет.
Степенно поздоровавшись и познакомившись с господами офицерами, купец по приглашению Рашевского, как старшего по званию, опустился на указанный стул за столом. Не успел я занять своё место, как в кабинет буквально влетел официант-бой, которому Тифонтай отдал распоряжение принести лучшего шампанского.
— Господа, я, надеюсь, вы не будете против продегустировать отличное французское шампанское? Это будет не шанхайский разлив, — с улыбкой произнёс купец.
Дождавшись одобрительных ответов от подполковника и капитана, Тифонтай обратился ко мне.
— Как вижу, Тимофей Васильевич, Вы не изменяете своим вкусам. Всё тот же вишнёвый ликёр.
— Да, Николай Иванович. Вы же знаете, крепкие напитки не люблю, а вот ликёром иногда можно побаловаться.
— Распоряжусь, чтобы вам доставили с дюжину бутылок. Куда прикажите? — спросил купец.
— Экий вы хитрец, Николай Иванович. Я следую на пароходе «Херсон» во Владивосток. По расписанию пробудем в Порт-Артуре трое суток.
— Я всё понял, Тимофей Васильевич.
— Господа, а не расскажите, где вы познакомились, — с явным любопытством, подогретым спиртным, произнёс капитан Морозов.
Я не успел ответить, как Тифонтай произнёс:
— Шесть лет назад, благодаря тому, что Тимофей Васильевич, замолвил за меня слово перед Государем Наследником, когда тот был наместником Дальнего Востока, я смог получить российское подданство.
— Разве это так сложно? — удивлённо спросил Рашевский.
— Нет, — ответил китаец. — Но мне пришлось бы лишиться вот этой красоты. А благодаря, господину капитану она и моя вера осталась при мне.
Произнося эти слова, Тифонтай перекинул из-за спины свою косу и сделал такое уморительное лицо, что все, включая меня, рассмеялись.
— За это, Вам теперь поить Тимофея Васильевича, всю оставшуюся жизнь, — давясь от смеха и подхрюкивая, произнёс Морозов.
— А я согласен. Если бы не Тимофей Васильевич моя коммерция с Китаем рухнула бы.
Пока мы веселились, пара официантов навела порядок на столе, убрав использованную посуду, следующие принесли шампанское, новые фужеры и китайские сладости. Всё это расставили на столе, после чего один из официантов ловко открыл бутылку и разлил «Вдову Клико». Повинуясь взгляду Тифонтая, местные «boys» испарились из кабинета.
— Господа, прошу прощения, — купец, взяв фужер, поднялся за столом. — У меня есть тост. За силу русского оружия!
Такой тост было грех не поддержать. Господа офицера и я встали, дружно выпили, после чего грянули троекратное «ура».
После того, как сели обратно за стол, капитан Морозов, которого несколько стало развозить, спросил купца:
— Господин Тифонтай, а как Вы относитесь к ихэтуаням?
Купец, что-то тихо пробормотал себе под нос на китайском, из чего я разобрал только, что оказаться им там, откуда они родились, после чего произнёс:
— Господа, если я попаду к ним в руки, мне останется только молить о быстрой смерти. Боксеры, как вы их называете, существуют в Китае около ста лет, образуя разные тайные и явные общества, под разными названиями. Самым древним было общество «Бай ляньцзяо» или «Белого лотоса». Оно произвело возмущение против правительства при императоре Цзя-Цин, грабило и разоряло Южный Китай. Император послал свои войска и рассеял это общество, но его члены разбежались по всему Китаю. Стали повсюду проповедовать свое тайное учение против воцарившейся новой Манчжурской династии Цинов, для восстановления бывшей Китайской династии Минов. Поэтому их девизом было: «Восстановить Минов, ниспровергнуть Цинов». Кроме политики, они стали заниматься еще мистикой, чудесами и гаданиями, в которые очень верит простой глупый китайский народ.
Тифонтай повернулся к официанту, который застыл в зале ресторана, недалеко от входа в наш кабинет. Когда официант разлил шампанское и удалился, купец продолжил.
— Это были трудные времена. Мне больно об этом говорить, но заодно с боксерами стали действовать буддийские и даоские монахи, которые объявили эти тайные общества под охраною Будды. Монахи стали набирать мальчиков и девочек, которых обучали своим тайнам и готовили из них воинов в совершенстве владеющих холодным оружием и кулачным боем. Когда пришли иностранцы, тогда тайные общества направили свою деятельность не против манчжурского правительства, а против всех иностранцев, и вместо прежнего девиза «Восстановить Минов и ниспровергнуть Цинов», провозгласили другой: «Охранять Цинов и уничтожать заморских». Боксерам еще более стали помогать буддийские жрецы, так как распространение христианства в Китае стало угрожать их вере и им самим. Появилось множество обществ: «Красного фонаря», «Большого ножа», «Глиняного горшка», «Охраны государства», «Уничтожения дьяволов». Наконец появилось самое могущественное общество «Большого кулака», которое потом стало называться «Кулаком правды и согласия» или «И хэцюань».
Я и офицеры зачаровано слушали рассказ Тифантая.
— В нынешнем году оно получило название «И хэтуань», что переводится как «Дружина правды и согласия». Главная дружина ихэтуаней находилась в Шаньдуне и называлась «Шаньдунцзунтуань». У нас еще раньше бывали в деревнях добровольные дружины поселян «Туаньлянь», которые занимались военными упражнениями, охраняли свои дома от разбойников. А если было нужно, то поступали в войска и шли на войну, — купец тяжко вздохнул. — Теперь все эти подготовленные воины вступают в ряды «Ихэтуань» и объявляют поход против всех иностранцев и их прислужников.
— Вот об этом я и говорил. Если китайские войска объединятся с боксерами, нам придётся тяжко, — перебил китайца Рашевский.
— Сергей Александрович, наш народ не образован и его легко обмануть. Монахи, которым он верит, говорят, что иностранца надо убивать. «Мей ян», то есть «Гибель заморским»! От этого ужасного клича гибнут не только иностранцы, но и китайские купцы, чиновники, все, кто только торговал или имел какие-нибудь дела с иностранцами. — Тифонтай обвел взглядом сидящих за столом офицеров, и в глазах его стояли слёзы. — Об этом пока мало говорят, но гибнут тысячи китайцев-христиан, в том числе старики, женщины и дети. Ужасные времена. Все дела, ремесла и торговля в Чжили и других провинциях, где есть боксеры, прекратились. Мы, те кто выбрал прогресс, сами не знаем, что нам делать, как спасаться от этих бедствий и чем все это кончится. Хотя боксеры и называют себя «Дружиной правды и согласия», но это совершенная ложь. Они совершают страшные несправедливости, убивая всех и каждого без разбора, кто хоть как-то связан с иностранцами. Это вносит ещё больший раздор и смуты в мой народ.
Купец взял наполненный шампанским фужер, встал и продолжил:
— Я пью за то, чтобы Россия помогла Китаю в дни его народных несчастий. Цин! Цин!
