Глава 13. Адмирал Сеймур

Через час после встречи солдат двух полков Квантунской дивизии освобождение европейских концессий было закончено. Осада с них была снята. Ближайшие позиции боксеров и китайских войск были расположены в двух-трёх верстах от сетльментов.

Сетльменты — это земельные участки, уступленные китайским правительством иностранцам для их поселений. В Тяньцзине они расположены на берегу Пэйхо. К предместьям китайского города непосредственно примыкает французская концессия. Ниже по течению следуют: английская и германская, прерываемая китайским участком.

Учитывая небольшие размеры концессий, основные силы отряда Стесселя и присоединившегося к нему отряд Анисимова расположились вне концессий за городским валом на ровном и сухом берегу реки. Место было выбрано также с учетом того, чтобы до него не доставал огонь китайских батарей, но от пуль, летящих из предместий Тяньцзина и соседних деревень, где засели китайцы, уберечься было трудно.

Весь оставшийся световой день был посвящён обустройству и укреплению лагеря, оказанию помощи раненым, похоронам убитых. Всего сводный отряд генерала Стесселя при прорыве к Тяньцзиню потерял более двухсот человек ранеными и убитыми.

Ближе к вечеру к лагерю подошёл состав с пустыми вагонами, но двумя платформами сзади и спереди эшелона, на которых разместились стрелки роты капитана Гембицкого, оставленного вместе со всем своим отрядом охранять станцию Цзюньлянчэн. Через пару минут на горизонте появился ещё один состав.

Инициатором прорыва до города эшелонов стал неугомонный капитан Санников. Оставленный из-за ранений на станции, он смог убедить Гембицкого о необходимости проверки возможности добраться до столицы Чжилийской провинции по железной дороге. Всего с двумя взводами, отремонтировав в нескольких местах железнодорожное полотно и сняв еще три фугасных закладки, Николай Сергеевич пригнал два эшелона к концессиям. И теперь появилась возможность эвакуировать гражданское население, раненых из обстреливаемых концессий в Тонгку и Таку, а также быстро перебросить оттуда подкрепления.

Когда я смотрел на серого от усталости и потери крови Санникова, докладывающего Стесселю о результатах своей безумной миссии, то подумал, что вот так должен выглядеть настоящий герой. Не с шашкой на лихом коне впереди войска, а незаметный такой офицер, который, не обращая внимания на пули противника, ранения, ожидая ежесекундного взрыва разминируемого фугаса, просто выполняет свою работу, а потом рискует сделать то, на что не пошло высшее командование с куда более значительными военными силами. Это я по поводу того, что капитан пригнал два эшелона, имея под рукой меньше сотни бойцов.

Утром эти два эшелона вместе с ранеными и гражданскими ушли в Тонгку, а после обеда вернулись назад, привезя личный состав Десятого Восточно-Сибирского стрелкового полка, Третью батарею артиллерийского дивизиона и роты Вэйхайвэйского, Гонконгского английских десантных полков и Валлийских стрелков. Таким образом, к трем часам пополудни одиннадцатого июня в лагере собралось пять тысяч триста человек пехоты, из них больше половины русских стрелков, полторы сотни казаков верхнеуденцев, десять полевых четырёхфунтовых орудий и двадцать меньшего калибра. Кроме моих десяти пулемётов Мадсена, ещё четыре Максима у капитана Муравского. Также двенадцатого числа ожидалась переброска ещё трех с половиной тысяч солдат и матросов из Тонгка. Пришло время принимать решение, что же делать дальше, так как обстрел лагеря боксерами и китайскими солдатами из пригорода и деревень продолжался. И хотя это можно было назвать беспокоящим огнём, к потерям пусть и незначительным он приводил.

Около шестнадцати часов в штабную палатку привели задержанного китайца-христианина, утверждавшего, что у него очень важное послание к самому большому военному начальнику. Послание действительно оказалось очень важным — это было письмо от адмирала Сеймура, который оказался «заперт» китайскими войсками в арсенале Сику, который находился с запада от Тяньцзиня в трёх верстах от его предместий, то есть нас разделяло меньше десяти вёрст. Такая вот гримаса необъявленной войны при отсутствии связи.

Анатолий Михайлович, собрав командиров всех союзных подразделений, довёл до них сведения из письма Сеймура и быстро сформировал сводный спасательный отряд под общим командованием подполковника Ширинского. Михаил Иванович был командиром первого батальона Двенадцатого полка, но так как Анисимов был назначен командиром сводного отряда союзников, то ему пришлось временно исполнять дела командира полка.

Выручать первый международный десант на Пекин должны были: сводный батальон русских стрелков из Девятого и Двенадцатого Восточно-Сибирских стрелковых полков в восемьсот бойцов и больше тысячи иностранных воинов, восемьсот из которых составляли англичане. Всё-таки своего адмирала выручать шли. Для огневой поддержки им были выделены все четыре пулемёта Максима и четыре расчета с мадсенами. Командовал этой сводной группой капитан Муравский. Мне участвовать в этом походе генерал Стессель категорически запретил, несмотря на несколько просьб.

Отряд выступил ночью. Его проводником стал китаец, доставивший письмо адмирала. Не известно по какой причине, но ни боксеры, ни войска генерала Не ЧиШена не ввязались в бой и допустили беспрепятственное прохождение десанта до арсенала. В лучах восходящего солнца отряд Ширинского достиг арсенала и вошёл в его ворота под бурные и радостные крики: «Ура!».

Целый день до вечера двенадцатого числа из арсенала перевозили раненых на другой берег Пэйхо, так по левому берегу было проще и безопаснее добраться до лагеря союзников под Тяньцзинем. В это же время в арсенале уничтожали всё, что не смогли с собой взять: орудия, ружья, огнестрельные и другие запасы. Выход отряда в обратный путь ознаменовался гигантским пожаром на месте арсенала Сику.

Вернулись спасательный отряд и экспедиция Сеймура после полуночи. Не считая небольших стычек с какими-то отчаявшимися восставшими, противодействия китайских войск возвращению также не было. В свете костров союзники выстроились перед лагерем и криками «ура» приветствовали вернувшихся. Правда, они смолкли, когда потянулись носилки с ранеными. Я насчитал двести тридцать восемь носилок.

Утром, точнее около семи часов в штабную палатку вошёл вице-адмирал Эдвард Хобард Сеймур, заставив всех находящихся внутри вытянуться в струнку. Несмотря на свои шестьдесят лет внук и племянник английских адмиралов выглядел бодрым, подтянутым, будто бы и не было за плечами восемнадцати дней труднейшего военного похода, бессонной ночи, что вызывало, даже с учетом моего негативного отношения к англам, чувство уважения к этому человеку.

Первичные сведения об адмирале я узнал сегодня рано утром, посетив походный лазарет, в котором разместили и двадцать семь раненых русских моряков: двадцать три матроса и четыре офицера. В экспедиции Сеймура участвовало более трехсот представителей с судов «Наварин», «Адмирал Корнилов», «Петропавловск», «Дмитрий Донской» и «Россия». Из офицеров при отряде адмирала были лейтенант Заботкин, мичмана Зельгейм, Кехли, Кнорринг, Пелль и доктор Островский. Командиром русской части экспедиции был назначен старший офицер крейсера «Россия» капитан второго ранга Чагин.

Целыми назад вернулись Чагин, Кнорринг и доктор Островский. Кехли получил тяжелую рану в голову, Зельгейм в обе ноги, Заботкин в левую ногу, а Пелль в правую руку. У всех, кроме мичмана Кехли, раны неопасные. У Николая Платоновича пулею был пробит в двух местах череп и поврежден правый глаз. По словам офицеров, Кехли, обвязанный, измученный, покрытый слоем пыли, провёл в носилках без сознания несколько суток, бредил, и другие офицеры каждый день ждали его кончины. Однако мичман как-то дотянул, и доктор Куковеров, прибывший с отрядом Стесселя, про которого друзья говорили, что хотя он «мал ростом, но велик способностями» и называли «нашим маленьким Пироговым», в полевых условиях умудрился сделать раненому две трепанации черепа, вскрыл нарыв мозговых оболочек и удалил разрушенный глаз*.

* Вопреки всем ожиданиям мичман Кехли в реальной истории выздоровел и через полтора месяца уже стоял на вахте на своем родном крейсере «Дмитрий Донской». Дослужился до капитана первого ранга за отличие (06.12.1916). Пропал без вести в период с 29.09 по 08.10.1917 года во время боев за Моонзундские острова.

Раненные морские офицеры и поведали мне об адмирале Сеймуре, и, к моему удивлению, негатива от них я не услышал.

— Господин генерал, — обратился Сеймур к Стесселю, находившемуся в палатке, — я прошу Вас собрать через час командиров подразделений вашего отряда. Хочу довести до всех информацию о нашей экспедиции и решить, что делать дальше в сложившейся обстановке.

— Слушаюсь, господин вице-адмирал.

— Через час я подойду, — с этими словами Сеймур развернулся и покинул палатку.

— Господа офицеры, — обратился к нам Анатолий Михайлович, — у нас есть час, чтобы подготовиться к совещанию. Приступим, господа.

Через час палатка была заполнена офицерами, для старших из которых нашлись стулья. Большинству же предстояло совещание провести на ногах, но это никого не пугало, так как услышать из первых уст об экспедиции хотелось куда больше народу, чем могла вместить палатка. Мне повезло — как адъютант Стесселя я попал в круг избранных.

По моим часам ровно через час в палатку вошёл Сеймур в сопровождении нескольких английских офицеров и, поприветствовав собравшихся, опустился на приготовленный для него стул за столом, показав рукой, чтобы остальные также заняли свои места.

— Господа офицеры, я попросил вас собраться для того, чтобы довести информацию о том, как протекала наша экспедиция, — начал адмирал, сняв с головы и положив свою треуголку на стол.

— Сейчас я могу признать, что наша экспедиция вышла на Пекин несколько поспешно. В оправдание могу сказать, что сильно надеялся на войска генерала Не Ши Чена, которые на тот момент расправлялись с восставшими вокруг Тяньцзиня, защищая и железную дорогу в столицу империи Цин. Поэтому я предполагал, что наш отряд достигнет Пекина в течение дня, исправляя небольшие повреждения полотна. Однако всё сложилось не так.

Адмирал замолчал. Его взгляд несколько расфокусировался. Видимо, Сеймур вспоминал события последних дней. Собравшись с силами, тот продолжил.

— Без особых проблем нашим эшелонам удалось дойти только до станции Лофа, где я оставил английский гарнизон из тридцати матросов. Так как станция была сожжена боксерами, те укрепили станционный сарай и сделали на нем надпись «Форт Эндимион», по имени своего корабля. Исправляя путь и, понемногу продвигаясь дальше, мы дошли до станции Ланфан. Здесь уже германские матросы поставили свой «Форт Гефион», также по имени корабля. Первого июня мы смогли продвинуться от станции Ланфан всего на три с половиной мили из-за того, что дальше железнодорожный путь был полностью уничтожен. Отсутствовали рельсы, рядом с полотном чернели остатки сожженных шпал. Вокруг толпы ихэтуаней, которые не нападали, но были готовы сделать это в любой момент. А дальше мы столкнулись с проблемой, к которой не были готовы. — Адмирал вновь замолчал, тяжело вздохнул и продолжил. — У нас было четыре состава, которые ходили по обоим направлениям и поддерживали сообщение между различными пунктами железной дороги. Это было вызвано необходимостью отражать нападения на форты и одиночные эшелоны, остающиеся для их охраны. Так на «Форт Эндимион» китайцы нападали трижды. Потом они начали разрушать железнодорожные пути между станциями. Четвертого июня со стороны Пекина первый раз показались китайские регулярные подразделения, судя знаменами и значками это был авангард китайских войск, находящихся под командованием генерала Дун Фу Сяна, славящегося своею жестокостью и ненавистью к европейцам.

Адмирал замолчал и сделал глоток воды из стакана, стоящего перед ним на столе.

— Прекрасная вода, господа. Если бы вы знали, чем нам приходилось утолять жажду и питаться. Сперва ели консервы и пили кипяченую воду. Потом стали пить сырую воду, какую только могли найти, и есть кур и свиней, которых подбирали в покинутых или оказывающих сопротивление окрестных деревнях. Очень скоро стали недоедать и голодать, мучась от зноя, пыли и ветра. Особенно тяжело пришлось во время отступления. Да, господа, мы вынуждены были отступить. Кроме войск Дун Фу Сяна и восставших, против нас выступила ещё и регулярная конница генерала Ма Фу Сяна. Под постоянным огнём мы были вынуждены отойти к станции Ланфан, куда вскоре подошли оставшиеся на станции Лофа два наших эшелона. Новости были неутешительные — путь до Тяньцзиня был разрушен восставшими. Перед нами встала проблема полного окружения, поэтому я отдал приказ на прорыв назад. Оторваться от китайских войск нам удалось только в районе станции Анпинь, где пришлось бросить эшелоны и прорываться по реке Пэйхо, используя захваченные баржи, куда погрузили раненых и часть войск. Большая часть подразделений отряда следовала по берегам реки, отражая постоянные нападения противника, а также беря каждую деревню с боем, выгоняя китайцев и захватывая брошенное продовольствие: рис и скот.

Сеймур вновь сделал паузу, сделав глоток воды. В палатке повисла мёртвая тишина, слышно было лишь жужжание мух и москитов.

— Прекрасная вода, господа, — между тем продолжил адмирал. — Река Пэйхо, несмотря на свое славное историческое прошлое и древнее происхождение, наполнена не водою, а всем, чем ее одаряетт Пекин и все попутные города и села. Пять дней жаркого ада без нормальной воды и питания. Мы съели всех наших лошадей и мулов, чуть ли не сырыми. Я удивлён, что в отряде не вспыхнула эпидемия дизентерии или чего-то похуже.

Среди офицеров, собравшихся в палатке, пронёсся легкий ропот. Эпидемии в войсках в войнах были бичом во все времена. Три четверти потерь приходилось именно на болезни.

— Десятого июня наш отряд, — не обратив внимания, на возникший гул, продолжил Сеймур, — подошел настолько близко к Тяньцзиню, что попал под выстрелы китайских фортов. Дальше по реке идти было нельзя, поэтому баржи были брошены, а раненые взяты на носилки. Мы двинулись дальше под прикрытием ближайших рощ и холмов, но пушки из Северного арсенала Сику открыли по нам сильный огонь. Положение было критическим, и нам ничего не оставалось делать, как взять штурмом эту крепость.

Гул в палатке усилился. Многие офицеры знали, что представлял собой Северный арсенал Сику с его крепкими и высокими стенами, плюс артиллерия.

— Как выяснилось позже от пленных, нам сильно повезло. Основная часть гарнизона под командованием Чао Ян Хо, охранявшего арсенал, по приказу генерала Не Ши Чена вышла из крепости, чтобы перехватить наш отряд под Бейцаном. Одиннадцатого они вернулись обратно и попытались отбить свои позиции, но были отброшены с большими потерями. А дальше, господа, пришла ваша помощь из Тяньцзиня, и только поэтому я нахожусь сейчас здесь и могу рассказать о том, что случилось с нашей экспедицией.

Адмирал встал из-за стола, надел треуголку и, застыв, произнёс:

— Господа генералы и офицеры, наша экспедиция, продлившаяся восемнадцать дней, показала, что впредь нам придётся вести борьбу не с мятежниками, а с правительственными войсками империи Цин. Они, конечно, не могут быть сравнимы по духу и дисциплине с союзными войсками, но остаются серьезной силой, которая может запереть нас в Тяньцзине и не допустить к Пекину. Нам предстоит уже не усмирение восставших, а война с регулярными обученными нами же китайскими подразделениями, которые не уступят нам по качеству вооружения и богатству огнестрельных припасов. Но этот поход также показал, что при взаимном доверии и взаимной поддержке союзные войска из восьми наций могут прекрасно выполнить общее дело. Обо всех подразделениях, которые участвовали в экспедиции, мною будут направления сообщения союзному командованию с просьбой о награждении отличившихся. Надеюсь, моя королева также оценит по достоинству вклад в наше дело многих офицеров-союзников, — адмирал сделал многозначительную паузу и продолжил. — В заключение позвольте мне, как командиру выразить глубокое чувство признательности вашему отряду за неоценимые услуги, оказанные нашей соединенной экспедиции, пусть она была незначительна и непродолжительна.

Закончив говорить, адмирал отдал честь всем присутствующим. Офицеры, сидевшие на стульях, вскочили и вместе с остальными вытянулись по стойке «смирно».

Адмирал Сеймур, опустив руку от треуголки, продолжил:

— Господа прошу в палатке остаться штабу генерала Стесселя. Остальные свободны. Ещё раз благодарю всех.

Покинув совещание одним из первых, я нашёл тенёк под натянутым пологом, где штабные офицеры принимали пищу. Присев за стол, я приготовился ждать его окончания. Офицеры продолжали выходить из палатки, направляясь по своим делам. Ко мне подтянулся Генерального штаба штабс-капитан Ярон Владимир Иванович, с которым мы в прошлом году вместе окончили академию. Отношение у нас были типа: «Ни привет, ни пока — ни здрасьте, ни до свидания». Он из потомственных дворян и военных, закончил Третий московский кадетский корпус, потом учился в Третьем военном Александровском училище, шефом которого является сам император, выпустился в элитный Четвертый гренадерский Несвижский генерал-фельдмаршала князя Барклай-де-Толли полк, затем учеба в Николаевской академии, где мы и познакомились. Я младше его на год, окончивший какое-то «вшивое» юнкерское училище в Сибири, и в звании обогнал, и иконостас из орденов имею на загляденье. В общем, друзьями и даже приятелями мы не были. Я думал, что он в свой полк вернулся для выслуги ценза, а он как-то оказался приписанным к Приамурскому военному округу и попал в штаб генерала Стесселя. А тут опять я. И опять отличившийся в штурме фортов Таку и захвате китайского офицера. Ха-ха-ха, три раза.

— Как Вам, Тимофей Васильевич, информация от адмирала?

— Признаться, все новости о походе я узнал еще рано утром, навестив в походном лазарете наших раненых моряков и офицеров. Досталось ребятам сильно, но Сеймура они хвалили.

— Вы знаете, какие общие потери в экспедиции?

— Сведения ещё уточняются. Предварительно, общие потери отряда вице-адмирала Сеймура составили: два офицера и пятьдесят четыре нижних чина убитыми, ранеными двадцать четыре офицера и двести двадцать восемь нижних чинов. Из наших моряков убиты десять матросов, ранены двадцать два матроса и четыре офицера. Наибольшие потери понесли англичане — двадцать семь убитых и девяносто семь раненых, и немцы двенадцать убитых и шестьдесят два раненых.

— И как вам это стало известно? — Ярон как-то недовольно или скептически поджал губы.

— Владимир Иванович, надо больше общаться с народом. Поговорил с ранеными офицерами и нижними чинами. И не только с русскими. Англичан, японцев и немцев не забыл. Пара пачек папиросок, каждая из которых даёт благодарного рассказчика. Там информации зернышко упало, здесь. Потом надо её только свести в целое.

— Как-то это жандармскими штучками попахивает, Тимофей Васильевич! — штабс-капитан раздраженно чиркнул спичкой по коробку и прикурил папироску.

— Владимир Иванович, Вы же прослушали в академии спецкурс по разведке. Методика и приемы получения информации мирным путём одинакова, что для противника, что для своих. И я не вижу ничего плохого в использовании методов, позволяющих расположить к себе собеседника.

— Извините, но Вам трудно понять всё неприятие потомственным офицерством всех этих шпионских, жандармских штучек. Офицер — это, прежде всего, офицер. Вот третьего дня, когда я Вас увидел на перроне. Как Вы могли быть без орденов Святого Георгия и Владимира? Вы же нарушили их статут?

«И он не в образе, хотя вроде и не дурак, — думал я, глядя на штабс-капитана, прикидывая, что ответить. — Нарушение статута орденов было очевидным. От Анатолия Михайловича хороший втык за это уже получил. Но идти в разведку, звеня орденами — это уже для меня моветон».

— Владимир Иванович, если бы видели в каком виде я уходил в разведку, то были бы удивлены больше, чем отсутствием орденов. Я ценю свои награды. Это всего лишь недорогие копии, приобретённые в магазине «Эдуард», — я провел рукой по орденам. — Но отправляясь в ночной поиск, я снял их, чтобы они не выдали меня звуком и блеском в свете луны. Жизнь она дороже статута. Современная война сильно отличается от войн того времени, когда были введены эти ордена.

— Я этого никогда не пойму и не приму! — возмущенно произнёс Ярон.

— Возможно, Владимир Иванович, а может и поймёте, когда оботрётесь в боевых действиях. Сходите в разведку. По-пластунски поползаете. Мне, как потомственному казаку проще. Истари в набеги и в разведку мы ходили, не задумываясь о статуте наград, хотя их всегда любили. Главное выжить и эффективно выполнить поставленную задачу.

— И это правильно, господин Генерального штаба капитан. Хотя по мне есаул звучит лучше. Будем знакомиться, а то мне Тонких все уши про Ермака прожужжал, а встретиться, пока не получилось. Позвольте представиться — есаул Ловцов Михаил Васильевич командир шестой сотни верхнеудинцев!

С этими словами невысокий, коренастый офицер лет тридцати пяти, с Анной и Станиславом третьих степеней с мечами на груди, длинными усами и бородкой, с ярко выраженными азиатскими чертами лица, протянул мне руку, которую я, встав из-за стола, с удовольствием пожал.

— Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич, также известный под прозвищем Ермак, — в ответ представился я.

— Мы знакомы с есаулом, — пробурчал Ярон, также поднимаясь на ноги.

— Знакомы штабс-капитан, знакомы, — улыбнулся Ловцов, но глаза его зло блеснули.

«Ого, как есаул выделил приставку штабс, — подумал я. — Видимо, Владимир Иванович и здесь своим потомственным офицерским гонором отметился».

— С вашего разрешения, я вас покину, — штабс-капитан кивнул головой и ушёл к штабной палатке.

— Опыта нет, гонора много. Паркетный шаркун, двумя словами, — тихо произнёс есаул, провожая взглядом Ярона.

— Потомственный дворянин и офицер. Чего Вы хотели, Михаил Васильевич? Мне и ещё двум офицерам из «простых» тяжело было общаться с такими вот «потомственными» в Николаевской академии, — тихо проговорил я.

— Это всё понятно. Я тоже из простых. Отец казак, мать бурятка. Всё своим горбом. Путь в Иркутское юнкерское училище можно сказать прогрыз. И сотник Семёнов Дмитрий Фролович у меня такой же судьбы. Он на два года раньше тебя закончил училище, а я на семь. А всего у нас в полку шестеро из Иркутских юнкеров. Ничего, что на ты перешёл?

— А чего бы нам казакам наедине политесы разводить?!

— Вот это по-нашему. Я из-за чего подошёл-то ещё, кроме как познакомиться. У меня казаки с утреца немного подуванили сегодня в разъездах. Вечером ждёт хороший ужин. Приглашаю к нам в гости часикам к восьми вечера. Где наш бивак знаешь?

— Язык до Киева доведёт. Если генерал не даст какого-нибудь поручения, то приду обязательно.

— Тогда не прощаюсь. До вечера, — есаул, козырнув, развернулся кругом и, придерживая шашку, двинулся к казачьей стоянке.

Я же опустился за стол, раздумывая, о чём адмирал может говорить с генералом Стесселем и офицерами его штаба. Чтобы атаковать и очистить Тяньцзинь от китайских войск и боксёров сил у нас, даже учитывая спасенный десант Сеймура, явно недостаточно. По сведениям, полученным от китайцев-христиан, приходивших в международный лагерь, к войскам генерала Не присоединилось шесть тысяч бойцов под началом генерала Ма, также проявившего себя в японо-китайской войне храбрым и умелым военачальником. И эти войска в своей основе размещались в Восточном арсенале и фортах Тяньцзяня. Эти форты-импани были вооружены орудиями последних типов, скорострельными, с унитарными патронами. По словам миссионеров и знатоков Тяньцзиня, самым опасным фортом был тот, который стоял у выхода канала из реки Пэйхо и с двух сторон омывался водою. Возле него был расположен ямынь вице-короля Чжилийской провинции. Этот форт звали Чёрным.

Кроме войск Не и Ма, ежедневно к Тяньцзиню подходили войска вице-королей Юй Лу, Ли, Хана и Дун Фу Сяна. По моим прикидкам, общая численность китайских регулярных войск приближалась к двадцати тысячам. Ихэтуаней, которых было примерно столько же, можно было особо в расчет не брать.

«Тяжеловато будет здесь ребятам, — думал я, прикидывая варианты развития боевых действий при таком соотношении сил. — И хотелось бы повоевать, но мне как бы и честь пора знать. Надо к месту назначения отправляться. Да и при штабе торчать ни смысла, ни желания нет. В основном штаб-офицеры смотрят на меня также, как и в академии — с неприятием и завистью».

Мои размышления были прерваны выходом из палатки вице-адмирала Сеймура. Распрощавшись с генералом Стесселем и офицерами, которые вышли его провожать, Сеймур в сопровождении английских офицеров ушёл. Анатолий Михайлович и остальные офицеры вновь вошли в палатку, а подполковник Илинский, временно исполнявшего дела начальника штаба дивизии, взмахом руки позвал за собой меня и Ярона.

С Илинским мы познакомились шесть лет назад, когда он состоял при Приамурском военном округе в должности старшего адъютанта штаба войск Южно-Уссурийского отдела, а я со своей экспериментальной пулемётной командой на базе конвойной сотни гонял хунхузов по всему Приамурью. Кстати, свой первый орден Станислава третьей степени Сергей Петрович получил за участие в бою по отражению набега большущей банды хунхузов. Я в том бою также поучаствовал. Поэтому с начальником штаба дивизии меня связывало давнее знакомство, что опять же не прибавило любви ко мне со стороны остальных офицеров штаба.

— Господа офицеры, — начал Стессель, дождавшись, когда мы расположимся за столом. — В свете сложившейся обстановки в Пекине, о которой нам сообщил адмирал Сеймур, нам необходимо разработать план по освобождению от китайских войск города Тяньцзинь. Без его захвата, как опорного пункта, мы не сможем выйти на Пекин для освобождения наших дипломатических миссий, находящихся в осаде. Я понимаю всю трудность поставленной задачи, но надо начинать. Какие будут предложения? Начнём с младших по званию.

— Восточный арсенал, — негромко произнёс я, не дождавшись от Ярона каких-либо слов, а пауза затягивалась.