Авантюра
В четверг мы с Гарри встретились за ужином в «Стейк-хаусе Майка и Тони» на углу Пятой авеню и Кэрролл-стрит. Двумя месяцами ранее в этом самом ресторанчике он неожиданно разоткровенничался с Томом. Надо полагать, здесь он чувствовал себя комфортно. В первом зале этого заведения, отданном под бар, собиралась местная публика, которая постоянно заказывала выпивку и вовсю дымила, посматривая на большой монитор, где шли исключительно спортивные передачи. Но стоило миновать двойные застекленные двери, и вы оказывались в совершенно иной атмосфере. Маленький зальчик с коврами на полу, стеллажом книг у одной стены и черно-белыми фотографиями на другой, уютные столики. Одним словом, тишина и уют, и даже когда звучала музыка, прекрасная акустика позволяла вести разговор, не повышая голоса. Видимо, для Гарри это место было чем-то вроде исповедальни. Сначала в роли духовника выступил Том, и вот теперь я.
По разумению Гарри, моя осведомленность ограничивалась общими фактами его биографии: уроженец Буффало, бывший муж Бет и отец Флоры, отсидел в тюрьме. Он не знал, что Том посвятил меня в разные детали, а я не собирался раскрываться. Вот почему я тупо слушал знакомую историю про впаривание поддельного Алека Смита и про то, как разошлись его с Гордоном Драйером пути-дорожки. Зачем он мне все это рассказывал, я, честно говоря, не мог понять. Какое все это имело отношение к его предполагаемой сделке? В конце концов, я не выдержал и задал этот вопрос в лоб.
– Не спешите, – был мне ответ. – Скоро все поймете.
В начале нашего ужина я был не слишком словоохотлив. Недавний скандал в «Космосе» не прошел для меня бесследно, и, слушая Гарри вполуха, я думал больше о Марине и ее безмозглом муженьке и об обстоятельствах, заставивших меня купить у И.М. эту чертову цацку. Гарри же в тот вечер был в ударе, и после скотча для затравки и вина вдогонку, которое я заказал к устрицам, я постепенно вышел из ступора и сумел-таки сосредоточиться на монологе моего собеседника. Общая канва криминала с поддельными картинами в пересказе Тома и в авторском изложении совпадала, при одном забавном расхождении. Если верить Тому, перед посадкой его будущий босс плакал, раскаиваясь в содеянном и казня себя за разрушенную семью, за погубленную жизнь, за опороченное имя. В данном же случае Гарри не только не выказывал раскаяния, но скорее бахвалился тем, что на протяжении двух лет проворачивал такие дела, он вспоминал историю с подделками чуть ли не как самый удачный период своей жизни. Чем можно объяснить столь радикальную смену тональности? Тогда это был спектакль, призванный разжалобить Тома? Или сыграло свою роль драматическое появление в лавке его дочери, и поэтому именно тогда он говорил от чистого сердца? Кто знает. В каждом из нас живут разные ипостаси, и обычно переход из одной в другую совершается так легко, что мы сами этого не замечаем. Сегодня ты такой, завтра сякой, с утра угрюм и молчалив, а вечером смеешься и шутишь напропалую. Возможно, Том застал Гарри не в лучшую минуту, а сейчас, когда его дела пошли в гору, он распустил передо мной хвост.
Официант принес нам ребрышки и бутылку красного, и вот, наконец, после затянувшейся прелюдии, прозвучала главная тема. Собственно, Гарри не скрывал, что готовит меня к сюрпризу, но даже если бы он мне предложил отгадать с сотого раза, я бы ни за что не додумался до того, о чем он мне вдруг сообщил с таким невозмутимым спокойствием:
– Гордон объявился.
– Гордон, – тупо повторил я, переваривая услышанное. – Вы хотите сказать, Гордон Драйер?
– Он самый. Мой старый друг в грехах и проказах.
– Да как же он сумел вас разыскать?
– В вашем вопросе, Натан, прозвучала озабоченность. Как будто в моей жизни случилась серьезная неприятность. Это не так. Я просто счастлив.
– После того, как вы с ним обошлись, можно было бы предположить, что он жаждет вашей крови.
– Сначала я тоже так думал, но всё это осталось в прошлом. Озлобление, горечь. Бедняга бросился мне на шею и просил прощения, можете себе представить? Он просил у меня прощения!
– При том что вы засадили его за решетку.
– Да, но не будем забывать, кто был автором всей этой интриги. Если бы не его идея, ни один из нас не угодил бы за решетку. За что он себя и винит. За эти годы он многое передумал, и знаете, к чему пришел? Не будет ему покоя до тех пор, пока я не пойму, что он давно уже не держит на меня зла. Гордон уже не ребенок. Ему сорок семь, и со времен Чикаго он сильно повзрослел.
– Сколько он отсидел?
– Три с половиной года. Потом переехал в Сан-Франциско и снова занялся живописью – увы, без особого успеха. На плаву его поддерживали частные уроки рисования и разные случайные заработки. А потом он запал на одного красавчика и перебрался сюда. Они живут вместе вот уже второй месяц.
– Красавчик, надо полагать, с деньгами.
– Деталей я не знаю, но, насколько я могу понять, на двоих ему хватает.
– Везунчик Гордон.
– Не такой уж везунчик, если вспомнить, через что он прошел. А кроме того, Гордон по-прежнему меня любит. К своему новому дружку он искренне привязан, но любит меня. А я – его.
– Не хочу совать свой нос в вашу личную жизнь, но как же Руфус?
– У нас с Руфусом отношения чисто платонические. За все эти годы мы не провели вместе ни одной ночи.
– А Гордон – это другое дело.
– Совсем другое. Он давно уже не мальчик, но все еще хорош собой и бесконечно добр ко мне. Мы видимся не часто, ведь каждое тайное свидание, сами знаете, требует особой изворотливости. И всякий раз искры летят. Я-то думал, что свое давно отгулял, жизнь пошла под горку, но Гордон меня буквально воскресил. Обнаженное тело – это единственное, Натан, ради чего стоит жить.
– Во всяком случае, одно из.
– Если вам известно кое-что получше, поделитесь.
– Я думал, сегодня мы обсуждаем бизнес.
– Ну да, и Гордон имеет к этому прямое отношение. В этом деле мы с ним завязаны.
– Как? Опять?
– Потрясающий план. Когда я начинаю о нем думать, у меня мурашки по спине бегают.
– Что-то мне подсказывает – вы затеяли очередную аферу. Скажите честно, это будет в рамках закона?
– Конечно, нет. Какое удовольствие без риска?
– Гарри, вы неисправимы. После всего, что с вами произошло, вы, кажется, должны быть тише воды ниже травы.
– Видит бог, я старался. Девять долгих лет. Но во мне сидит мелкий бес, и если время от времени не позволять ему немного пошалить, я просто подохну от скуки. Когда слоняюсь без дела и брюзжу, начинаю себя ненавидеть. Я человек деятельный, и чем опаснее моя жизнь, тем я счастливее. Кто-то играет в карты. Кто-то карабкается в горы или прыгает с парашютом. А я дурачу людей. Мне интересно, сойдет мне это с рук или не сойдет. В детстве я мечтал выпустить энциклопедию, где абсолютно вся информация была бы ложной. Фальшивые даты исторических событий, неправильные географические координаты рек, биографии выдуманных знаменитостей. Кому еще пришла бы в голову такая мысль? Ну разве только сумасшедшему. А я от души хохотал, представляя, что́ из этой затеи могло бы выйти. Когда я служил во флоте, меня чуть не отдали под трибунал – напутал с маркировкой морских карт. Но я сделал это нарочно. На меня что-то нашло, и я не удержался. Мне удалось убедить офицера, что это оплошность, но сам-то я знал правду. Такой вот я странный тип, Натан. При всем великодушии, доброте и преданности друзьям я остаюсь прирожденным шулером. Пару месяцев назад я услышал от Тома о существовании некой версии по поводу классической литературы. Так вот, не было никакой классической литературы. Эсхил, Гомер, Софокл, Платон – все это сплошной обман, изобретение хитроумных итальянцев эпохи Возрождения. Класс, да? Столпы западной цивилизации – дым, мираж! Ах, как жаль, что я не мог принять участие в этой маленькой интрижке.
– И что же? Опять поддельные картины?
– Поддельная рукопись. Я теперь занимаюсь книжным бизнесом, забыли?
– Идея, конечно, исходит от Гордона.
– Ну да. Он очень умен и прекрасно знает мои слабости.
– А вы хорошо подумали, прежде чем рассказать мне об этом? Откуда вы знаете, что мне можно доверять?
– Вы человек порядочный и благоразумный.
– С чего вы взяли?
– Вы приходитесь Тому дядей, а он человек порядочный и благоразумный.
– Тогда почему не рассказать ему?
– Том – невинная душа и от бизнеса далек. А вы, Натан, человек бывалый и, уверен, можете дать мне дельный совет.
– Мой вам совет – отказаться от этой затеи.
– Слишком далеко зашло. Не могу, да и не хочу.
– Ну что ж, когда хорошо тряханет, вспомните, что я вас предупреждал.
– «Алая буква». Знакомое название?
– Эту книгу я прочел в одиннадцатом классе. Учительницу английского звали мисс О’Флаэрти.
– Школьная программа. Американская классика. Один из самых знаменитых романов.
– Я так понимаю, вы с Гордоном собираетесь подделать рукопись «Алой буквы»? Но ведь, наверно, есть готорновский оригинал?
– В этом вся прелесть. Рукопись пропала. Сохранился титульный лист – в хранилище «Моргановской библиотеки». Где сам текст, никто не знает. Одни считают, что он погиб в огне: то ли от рук автора, то ли при пожаре. Другие говорят, что наборщики просто-напросто выбросили рукопись в мусорный контейнер или, еще вариант, использовали страницы для раскуривания трубок. Эта версия мне особенно нравится. Всякая шушера обратила «Алую букву» в дым. Как бы там ни было, нет никакой уверенности, что текст бесследно исчез. Он мог, скажем так, на время уйти из поля зрения. Предположим, Джеймс Т. Филд, издатель Готорна, сунул ее в коробку с другими бумагами, а коробку запихнули на чердак. Через годы она переходит, вместе с домом, к его наследнику, или дом оказывается в руках нового владельца. Следите за моей мыслью? Тут достаточно разных темных обстоятельств, позволяющих подготовить почву для чудесного открытия. Несколько лет назад подобная история произошла с письмами и рукописями Мелвилла в каком-то доме на севере штата Нью-Йорк. Если это случилось с Мелвиллом, то почему бы не случиться с Готорном?
– И кто же подделает рукопись? Надеюсь, не Гордон? Насколько я понимаю в арифметике, это не по его специальности.
– Нет. Гордон только обнаружит оригинал, главную же работу проделает человек по имени Ян Метрополис. Гордон узнал про него в тюрьме. В этих делах он настоящий гений. Чей почерк он только не подделывал – Линкольна, По, Вашингтона Ирвинга, Генри Джеймса, Гертруды Стайн и бог знает кого еще – и за все эти годы ни разу не попался. За ним ничего не числится, он вне подозрений. Человек-невидимка. Работа эта трудная и кропотливая. Для начала надо найти «правильную» бумагу, середины девятнадцатого века, которая выдержит все проверки, от рентгена до ультрафиолета. Затем надо тщательно исследовать сохранившиеся рукописи Готорна, чтобы научиться безошибочно воспроизводить его почерк, который, кстати сказать, довольно неряшливый, а то и просто неразборчивый. Но овладение техникой письма как таковой – лишь малая часть задачи. Это не тот случай, когда можно положить перед собой печатное издание «Алой буквы» и просто переписать роман от руки. Необходимо знание маленьких причуд автора: его типичные огрехи, возможно, необычные переносы, орфографические ошибки в определенных словах. Например, вместо «ceiling» он писал «cieling», вместо «steadfast» – «stedfast», а вместо «subtle» – «subtile» . Все его «oh» наборщики меняли на «o». И так далее и тому подобное. Все это требует серьезной подготовки и кропотливого труда. Но, друг мой, оно того стоит. Полная рукопись романа уйдет, по приблизительным подсчетам, за три-четыре миллиона долларов. Гордон предлагает мне за посредничество двадцать пять процентов, то есть речь идет о миллионе. Нехило, да?
– И что вы должны сделать за миллион баксов?
– Продать рукопись. Я поставляю на рынок редкие книги, автографы и всякие литературные курьезы и, пусть я не главный игрок на этом поле, в своих кругах я пользуюсь уважением. Проект обретает легитимный статус.
– Вы уже нашли покупателя?
– Тут возникают сомнения. Я предложил продать рукопись одной из нью-йоркских библиотек – Берг, Морган, Колумбийский университет – или выставить на аукцион Сотбис, но Гордон предпочитает частного коллекционера. Ему хотелось бы избежать огласки, и в каком-то смысле я могу его понять. А с другой стороны, может, он не до конца уверен, что работа будет сделана на все сто.
– А что говорит по данному поводу этот ваш Метрополис?
– Понятия не имею. Я с ним не знаком.
– Вы затеяли махинацию на четыре миллиона долларов вместе с человеком, которого вы никогда не видели?
– Он не желает светиться. Его никто не видел, даже Гордон. Все их контакты – только по телефону.
– Гарри, мне все это не нравится.
– Я понимаю. Атмосфера «плаща и шпаги». А тем не менее дело движется. Мы нашли покупателя, и две недели назад он получил от нас пробную страницу. Можете мне не верить, но он показал ее разным экспертам, и все подтвердили ее подлинность. Недавно я получил от него чек на десять тысяч. Это аванс, чтобы мы не предложили рукопись другому покупателю. В следующую пятницу он возвращается из Европы, и мы совершаем сделку.
– Кто он?
– Майрон Трамбелл, владелец акций и ценных бумаг. Я про него все узнал. Аристократические корни, живет на Парк-авеню, денег куры не клюют.
– Где его Гордон нашел?
– Он друг его дружка. Ну, того, с которым он сейчас живет.
– И которого вы тоже не видели.
– А зачем мне его видеть? Он, как-никак, мой соперник, а мы с Гордоном встречаемся тайно.
– Все это похоже на ловушку. Сдается мне, дружище, что вас подставляют.
– Подставляют? Вы о чем?
– Сколько страниц рукописи вы видели своими глазами?
– Одну. Ту, которую я две недели назад передал Трамбеллу.
– А если других не существует? Если нет никакого Яна Метрополиса? Если дружок Гордона и Майрон Трамбелл – это одно лицо?
– Эк загнули. Зачем городить огород?
– Месть. Вы ему подлянку – он вам. Зуб за зуб. А то мы не знаем, на что способен человек, этот венец творения. Боюсь, ваш Гордон – не тот, за кого вы его держите.
– Слишком много черной краски. Не верю.
– Вы уже оприходовали чек в банке?
– Три дня назад. Между нами, половину этих денег я уже потратил на тряпки.
– Верните ему деньги.
– Вот еще!
– Если на вашем счете не хватает, я готов вам одолжить.
– Спасибо, Натан, но я как-нибудь обойдусь без пожертвований.
– Они держат вас за яйца, только вы этого еще не понимаете.
– Думайте, что хотите, но заднего хода не будет. Я пойду до конца, пусть гром гремит и земля трясется. Если насчет Гордона вы правы, мне так и так хана, рыпайся не рыпайся. А если вы ошибаетесь, в чем лично я не сомневаюсь, то скоро у меня появится повод пригласить вас на ужин, чтобы вы могли поднять бокал за мой успех.
