Кто такая «элита»?

Я буду говорить про элиты, про это понятие, как его понимали в различных культурах и что общего в понимании элиты у этих культур, что является центральным и самым важным и что делает человека принадлежащим к тем самым элитам.

Начну я с нескольких сюжетов из истории, из истории философии, из истории культуры, по ним будут понятны некоторые вещи. Вот тут у вас в зале висит цитата из Мишеля Фуко, известного французского философа, книги которого активно переводятся в России. Он жил во Франции и работал в конце 60-70-80 гг. и был очень буйным человеком, революционером, анархистом. Если где-то возникала какая-то баррикада или просто демонстрация он обязательно там присутствовал, давал какие-то интервью, махал флагом – в общем, человеком был с активной жизненной позицией. При этом он был неплохим теоретиком, который старался работать с первоисточником и кроме того читал лекции студентам. Один из курсов его лекций был посвящен греческому понятию «паресия», Фуко считал его основным из понятий государственного управления, демократии, республики, и поэтому старался специально исследовать, как греки его понимали. Он прочитал античного историка и географа Страбона, а точнее – его перечисление элементов греческой демократии, то есть, что некие права, например, права человека, свобода слова должна быть там, демократические различные институты…. И паресия перечислялась там через запятую тоже как обязательный элемент. И он решил, если это понятие входит в обязательный набор правильного идеального государственного устройства, то, что это, хотелось бы это посмотреть и узнать. На русский язык это понятие, согласно словарю греческого языка Вейсмана, самого авторитетного, переводится как правдивость, то есть правдивость, как некий элемент государственного устройства и демократии. Что это за правдивость? Надо понять, что это такое, наряду с законами, со свободой слова, со всеми такими элементами еще какая-то правдивость должна быть. Не странно ли, мы вроде бы никакую правдивость не называем, когда перечисляем элементы государства. И Фуко у Плутарха находит пример этой правдивости, случай, который произошел со всем известным философом Платоном. В Сиракузах на Сицилии был правитель Дионисий, у него был племянник Дион, который попросил молодого Платона приехать к нему в гости и заодно понаставлять Дионисия, как правителя всей Сицилии, поучить, посоветовать, как правильно управлять. На самом деле эта история мифологическая, которая дошла до Плутарха от учеников Платона. На самом деле Платон был вынужден приехать на Сицилию, потому что в Афинах приняли законы, по которым всех «полукровок» лишают гражданства и обращают в рабство, поэтому Платон оттуда сбежал на Сицилию, но ничто ему не помогло, его и там арестовали и сделали рабом и отправили обратно, на родную для него Эгину. Но, тем не менее, ученики хотели романтический смысл придать этой истории, и рассказывали ее так, как это передается у Плутарха. Дескать, действительно, племянник Дионисия привел Платона к царю, а Платон до этого имел возможность пообщаться с народом и посмотреть на все порядки. И Платон выступил, не боясь ничего, он заявил, что Дионисий неправильно управляет своей Сицилией, своими Сиракузами, что при его предшественнике все процветало, было все замечательно, а он многое делает неправильно, даже почти все – неправильно. На это Дионисий якобы обиделся и потом именно за это продал Платона в рабство. Не важно, была ли эта история на самом деле, сам миф в данном случае занимает Мишеля Фуко. Он обращает внимание, что именно это называет Плутарх паресией и именно это он называет правдивостью. Это специфическая очень речь, речь человека, который не боится верховной власти, не боится царя, который может обратить тебя в рабство, убить, сделать с тобой все, что угодно, а ты можешь ему правду-матку всегда в лицо сказать. Вот эта правда, правдивость и есть тот самый конститутивный элемент правильного государственного устройства, который обязательно всегда должен быть. Если все будут молчать, если не будет того, кто способен говорить так открыто царям все, что захочет, то и не будет правильного общественного устройства. Фуко, в данном Платоне и в данной истории, скорее, видит самого себя, как такого же человека, который точно так же дает интервью, скачет по всем баррикадам, участвует во всех революциях, больших и маленьких, во Франции, и считает, что это очень важная функция интеллигенции, именно как элиты общества, говорить царям и всем остальным эту самую правду-матку. Спроси Фуко, кто такая элита, то он бы и ответил, что элита – эта интеллигенция, которая является совестью нации и говорит всем всегда правду. Это очень бы понравилось всяческим нашим правозащитникам, которые живут на американские гранты и критикуют власть. Фуко развивает и противопоставляет эту паресию, правдивость другим видам речи. Есть, например, в теории языковых актов такое понятие, как перформатив и перформативная речь, это такая речь, которая сливается с делом – действием. Например, когда мы говорим слово «телефон» и есть телефон, мы все понимаем прекрасно, что телефон на деле – отдельно, а слово «телефон» – отдельно. А когда я говорю: «Дарю тебе этот телефон», то слово «дарю» и акт подарка это одно и то же, именно в момент произнесения слова «дарю» происходит и дарение, то есть слово и дело не отделены друг от друга. Так вот власть, как правило, говорит перформативами. В частности, власть может что-то учреждать: «учреждаем университет», «открываем больницу», «данное собрание или совещание считаю открытым» говорит председательствующий, в момент произнесения этих слов оно и открылось, сказал «закрыто» – в этот момент оно и закрылось. И, конечно, главная функция власти – это приказы всевозможные: власть издает указы, указы президента, распоряжения правительства, законы парламента… Именно в момент издания, подписания, голосования происходит этот перформативный акт. Присяга это тоже перформатив, а присягает армия, полиция, судьи, свидетели, президенты и власть всегда держится вокруг такого рода перформативов. И вот этим перформативам Фуко противопоставляет эту правдивость, и говорит, что это совершенно разные акты. В прерформативах не важна субъективность человека, потому что в перформативах играет роль само общественное целое. Нельзя отдавать приказы там, где их не слушают. Если есть институт армии, например, или какой-нибудь чиновничий аппарат, и ты там отдаешь приказ, то все устроено так, что этот приказ исполняется, и тогда он не бессмысленный, он работает. А если ты пришел отдавать указ, как царь Ксеркс, который приказывал морю не шуметь, потом приказал высечь море за то, что оно его не послушало, то эти приказы неправильны и невозможны. Поэтому для работы перформативов необходимо сохранение определенных правил игры и человек должен играть роль именно такую, которую его обязывают играть обстоятельства. Если ты царь, то забудь про свою субъективность, ты должен, хочешь или не хочешь, открывать и участвовать в церемониях, открывать эти самые заседания, и может тебе спать хочется очень сильно, а ты должен идти и говорить: «Заседание открыто», «Повелеваю всем идти на войну» и т. д. То есть ты должен произносить массу всяких ритуальных вещей этих самых перформативных, которые требуют от тебя все эти обстоятельства, хотя сам ты субъективно, может быть, к этому ко всему не склонен. А речь «правдивая», так называемая, невозможна без того, чтобы субъект сам не был в ней убежден, и он всем своим существом в ней участвует, причем настолько, что даже рискует своей жизнью в случае чего, то есть, он говорит такие вещи, за которые его могут и в тюрьму посадить в случае чего, и казнить, и все, что угодно сделать. И вот на этом Фуко создает это противопоставление, и на этом бы хорошо ему закончить свои лекции и книгу, в которой он показал и доказал это некое понятие. Но тогда Фуко был бы нечестным ученым, человеком, который просто под свои интеллигентские революционные убеждения подверстал бы древних греков и при случае бы ссылался на них. Дескать, не я это придумал, а вот, древние еще сказали… И Фуко бы давно все забыли, как забыли тысячи бузотеров на разных баррикадах. Но Фуко действительно настоящий исследователь, а путь исследователя, исследовательское мышление таково, что заставляет все проработать, на все посмотреть, на всем имеющемся материале. Он начинает смотреть как греки в разных других ситуация понимали понятие паресия, или правдивость, как оно у них там работало, функционировало, и начинает в это закапываться, и эта его стройная, замечательная концепция начинает расползаться по швам. И давайте посмотрим, в какую сторону она начинает расползаться. В частности, он находит такую трагедию Еврипида «Ион». Написана эта трагедия была в связи с тем, что Греция в эпоху колонизации, и Афины, в частности, очень активно боролись за Ионию, за Малую Азию – это ионическое побережье, где сейчас находится Эфес, Милет, там строили греческие колонии, в них жили люди, торговля велась и так далее. Афины стремились утвердить первенство над этими греческими городами, поэтому постоянно велась борьба. В результате возникает некий социальный заказ необходимости как-то доказать, что колонии эти все происходят из Греции, из Афин, и Афины имеют над ними некое старшинство. На самом деле надо сказать, в науке доказано, что наоборот, культура вся пришла в Грецию из Малой Азии, но две с половиной тысячи лет считалось, что это Греция была высокой цивилизацией, которая учила Малую Азию. Почему грекам удалось внедрить эту иллюзию? Греки были тонкими пропагандистами, и именно «Илиада» с «Одиссеей» были написаны для того, чтобы поднять греческий дух и исказить историческую правду, то есть сказать, что именно греки выиграли войну с троянцами, хотя, на самом деле, они ее проиграли. Так и здесь Еврипид выполняет четкий социальный заказ и при этом создает прекрасную греческую трагедию под названием «Ион». Задача этой трагедии – подвести всех сидящих там зрителей к мысли, что, действительно, вся Иония, все греческие колонии происходят из Афин и, следовательно, Афинам должны подчиняться. Но к этому зрители должны прийти сами, самостоятельно, дойти своим умом, это не должно быть написано везде прямо, что «мы пришли и начнем вас строить», а в результате получения эстетического удовольствия и наслаждения от прослушивания и просмотра комедии у людей сама собой должна возникнуть такая мысль о превосходстве Афин. Искусство вообще тем лучше, чем более завуалировано оно говорит то, что хочет сказать, в отличие от пропаганды. Сюжет строится вокруг того, что жила одна греческая царевна, которая гуляла по Акрополю, и явился ей Аполлон, она ему очень понравилась, он ее соблазнил, она забеременела, а Аполлон трусливо смотался куда-то, исчез как свойственно некоторым мужчинам, и осталась она одна. Родственники на нее ополчились, в результате чего она этого ребенка отдала в храм Аполлона же, где Дельфийский оракул знаменитый, где ребенок и воспитывался, не зная, кто его отец и кто его мать. Позже царь Афин женился на этой женщине. Живут они, а детей-то все нет, а царство надо кому-то оставлять. И вот этот царь идет к Дельфийскому оракулу и Аполлон ему является в виде пифии и говорит: «Вот нет у тебя сына, а я тебе его даю, и да будет это первый, кого ты встретишь, когда выйдешь». А сын в это время при храме подметает сад. Царь вышел и встретил этого сына и говорит: «Бог мне тебя дал, и я забираю тебя в Афины, будешь там править». На что сын отвечает: «А как я буду править? Кем я вообще там буду? У меня не будет паресии, свободы высказывания и управления собраниями. Я – «никто и из ничьих», откуда-то пришедший, все понимают, что я не твой сын. Мне нужен хотя бы родственник, подтверждающий знатное происхождение, что я имею род». Дальше трагедия развивается. Опускаю детали, там участвуют всякие кормилицы, которые в этом были замешаны и он, и жена. В итоге – все разрешается благополучно. Царь и все остальные узнают, что Ион – сын этой знатной жены и, следовательно, имеет право и высказываться и как все полноправные граждане Афин сидеть в собрании и говорить, ничего не боясь, то есть, иметь паресию! Стоп! С этого места подробнее. Если паресия, это просто правдивость, то какая вообще у Иона была проблема? Что он не мог говорить правдиво, не имея благородных предков? Кто ему мешал? Если паресия, как раньше определил Фуко, это субъективная речь, которая противостоит перформативам, то что мешает Иону заседать в собраниях. Ведь собрания это как раз перформативы, а Иону надо было, как сыну царя и будущему царю их открывать и закрывать, выполнять ритуальные перформативные функции. Но Ион жалуется отцу, что он может это делать, потому что у него нет паресии! Очевидно, что тут что-то не вяжется и концепция Фуко рушится. Фуко пытается выйти из положения, пытаясь увидеть в понятии паресии еще и родовые реликты, оставшиеся из рабовладельческого строя. Фуко ни разу не переводит слово паресия как-то иначе, везде говорит про нее, как про правдивую речь, тогда как на русский перевод наиболее адекватный вот в этой ситуации был бы: «честность». Не правдивая речь, а именно честность, с той контаминацией, которая есть у всех нас, и которую мы знаем, и которая связана со словом «честь». Честь рода, честь семьи, женская честь, рабочая честь, офицерская честь, честь сообщества, к которому ты принадлежишь, именно такое понимание у греков и возникает. То есть – я могу быть элитой общества, я могу быть в этом собрании, иметь настоящий голос, если я что-то из себя представляю, если есть что-то, что может поручиться за мои слова. То есть слово само за себя не ручается, то есть можно что угодно сказать кому угодно, то есть не бывает никакой «правдивой речи» самой по себе. Когда жулик говорит вам «правильные» слова, они ничем не отличаются от слов не-жулика. По словам, вы ничего не поймете, поэтому рушится прежняя концепция Фуко, которая противопоставляет перформативам некую неперформативную речь, которая обладает внутри себя некой правдивостью. Эта речь тоже не сама по себе правдива, а только потому, что имеет залог в виде собственных убеждений и готовности за них пожертвовать собой. Это не мало, но традиционные перформативы считают это самым малым и недостаточным минимумом, потому что за перформативные высказывания жертвуют не всего лишь одного себя, а целое государство, например, встает, как один по приказу.

Недавно в дороге я читал манифест очередной партии, в России их сейчас 70 штук, и лидер очередной партии говорит что-то о том, как мы должны жить, как нужно бороться с бюрократией, какие земельные кодексы принимать и так далее. Но я читаю, и он вроде бы говорит какие-то правильные слова, но почему-то я ему не верю. Потому что не понятно, кто это говорит? Это говорит человек, который создал какое-то дело, который доказал всем, что он не пустое место, организовал бизнес, организацию, общественное движение, вокруг себя собрал каких-то людей и они что-то сделали?.. Или, может быть, за него ручаются его предки, может он вышел из какой-то семьи, пусть, например, его отец был известным художником, допустим его дед – герой Советского Союза, а прадед служил царю и получил какой-нибудь орден или Георгиевский крест и так далее. Это некий человек, за которым ничего не стоит, который говорит правильные слова, которые неизвестно чем закончатся, может быть его изберем президентом, а он будет воровать, продавать или еще что-то делать. Вот именно это имеют в виду греки, когда говорят, что слово само за себя не ручается, должно быть что-то, что ручается за человека. Грубо говоря, честным не может быть тот, кто – никто. Бомж не может быть честным! Мы привыкли воспринимать честность как субъективное согласие с собой, а в этом греческом понимании паресии честность есть нечто объективное. То есть объективно гарантированное всеми обстоятельствами всей системы, в которую включен данный индивид, и за него говорят и его дела, и его род, и его предки, и вся совокупность каких-то отношений, в которые он включен. Потому что субъективность – вещь очень зыбкая, она может ничего не стоить. Например, шизофреник может видеть и общаться с несуществующим инопланетянином и будет абсолютно уверен, что этот инопланетянин с ним рядом сидит, ну кажется ему, у него галлюцинации, и в этом смысле он честный, потому что честно говорит, что его видит. Или когда пьяным кажется, что море по колено, а наутро просыпаемся и сожалеем – кажется, что соображал, но столько дел наделал, и «сломал деревцо – стыдно людям смотреть в лицо». И здесь та же ситуация: сознание – такая штука, которая ставит штамп достоверности на всех наших восприятиях и на фальшивых и не на фальшивых. Сознание субъекта себя очень любит, попустительствует себе. Это как добрый сторож в колхозном саду, который пускает всех подряд и всем дает мандат на сбор яблок. Человек в чем только не может быть убежден, и божиться может всеми богами, и даже жизнь может отдать за какую-нибудь свою иллюзию. Греки этого не хотят допустить. Они говорят, что честно не может говорить человек, который «никто и из ничьих», как говорит Ион в этой трагедии. Он просто не может быть честным. Нам это непривычно слышать, ведь мы считаем, что каждый человек может быть честным, какая разница бомж он, генерал, аристократ какой-нибудь, к тому же честность мы привыкли воспринимать как качество речи, а для них это совокупность объективных человеческих отношений. Честным может быть только тот, у кого есть честь. Он имеет честь принадлежать к роду, он имеет честь принадлежать к какой-то группе, к какому-то отношению, к какому-то делу, которое за него говорит. И эта принадлежность на него накладывает огромную ответственность. Он не может обесчестить своих предков или сослуживцев и т. д. поэтому «кодексы чести» предписывают, как ему быть, чтобы действовать по определенной методе, в любой ситуации и на все случаи жизни, а не стать случайно рабом, страсти, ошибки, случайного субъективного заблуждения. Вообще, чем меньше в тебе субъективности, и чем больше ты своим поведением воплощаешь образцового представителя данной корпорации, к которой ты имеешь честь принадлежать, тем лучше. Я часто общался с руководителями высокого уровня, про некоторых из них у меня сложилось впечатление, что они в постели с женой разговаривают о бюджете, интересах региона и проч. И это не лицемерие, это искоренение в себе всего личного и слияние со своей политической миссией. Элита – это не свободные радикалы и субъекты, элита это корпорация с ее правилами, написанными потом, кровью, слезами предков, тех, чей опыт в этих правилах отражен. Это первый сюжет. Сюжет из далекой-далекой Древней Греции.

Теперь приведем поближе к современности некие сюжеты, некие размышления, которые есть у другого философа во многом противоположного, воюющего, в том числе с Грецией, с Платоном – это Фридрих Ницше. Он тоже очень много размышлял об аристократии, господах, рабах. Его бабушка в молодости блистала при дворе немецкого князька, а потом вынуждена была всю жизнь жить в деревне, и все время бредила балами, красавицами, лакеями, юнкерами, вальсами Шуберта и хрустом французской булки… Этот старческий маразм маленький Ницше воспринимал за чистую монету и решил, что он потомок знатного аристократического рода из польских шляхтичей Ницких. При вступлении в кадетскую школу для мальчиков с военным воспитанием, он всем стремился демонстрировать различные подвиги, как аристократ со всеми разговаривал, высоко подняв голову, истязал себя различными физическими упражнениями, было много смешных случаев, когда он падал с лошади и все такое. Всю жизнь он старался пронести себя, как такого родовитого аристократического человека, и главной чертой сущего или сущностью всего сущего его философии была так называемая воля-к-власти. Он говорил, что все пронизано волей-к-власти: и камень, и животное, и растение, и тем более человек. Это сущность всего сущего, что только есть. При этом эту волю-к-власти нельзя понимать ошибочно. Что есть какая-то власть, например, в Кремле или в каком-то другом месте, к которой мы стремимся. Так понимать нельзя, потому что тогда сущностью всего сущего такая воля не будет. Если власть как цель где-то там наверху, и, если мы к ней стремимся, то тогда она, власть, и есть сущность, она нами управляет, она определяет наше поведение, как нечто внешнее, эта самая где-то там находящаяся власть. А если мы говорим, что воля-к-власти это сущность всего сущего, что она является началом и концом всего самого, то воля-к-власти, она даже через тире у Ницше пишется, как единый феномен, и она находится в нас самих, и нет никакой внешней власти, то воля-к-власти может означать только направленность на себя же саму, означает командование, приказ. Если в мире нет ничего кроме воли, то воля может приказывать только самой себе, то есть воляк-власти означает приказ самой себе: «больше воли!», то есть, воля приказывает воле, чтобы она возрастала. Воля-к-власти означает такой саморост «Выше, дальше, сильнее!». Будь на миллиметр выше, чем ты был вчера, на сантиметр, чем ты был позавчера и т. д. То есть, ты все время должен расти, расти, расти, расти, расти. Это и есть сущность всего сущего – оно всегда растет, оно всегда должно меняться в сторону возрастания. При этом воля не может остановиться на месте и не расти, если она остановилась, значит, она падает, она может только падать или расти. Это как велосипед, или едешь, или упал. И вот, когда Ницше разделяет людей на различные группы, он говорит, что у одних воля больше, у других меньше. Например, при столкновении двух воль одни становятся рабами, другие становятся господами, те, которые готовы пожертвовать жизнью, которые не боятся, не трусят, вот они становятся господами. И, размышляя над эволюцией воли, над тем в каких пределах она, в принципе, может расти, он задается вопросом: «А что, собственно, может помешать воле расти?». Если другая воля мешает, то она поглощается, включается внутрь себя в процессе борьбы и завоевания, но если все завоевано, допустим уже, и уже ничего другого нет, кроме самой же воли, получается, что помешать ее росту, само-росту, может сама же воля, то есть некие противоречия внутри нее самой. Размышляя, он говорит, что противоречия внутри самой воли есть отношение воли к самой себе, но только к себе самой – прошлой. То есть, во время роста воля, когда была еще маленькой, что называется «не доросла», она совершала с точки зрения большой, более совершенной воли, некие ошибки, потому что она была еще маленькая, а воля при этом определяет ведь все мировоззрение. Когда мы находимся на этом месте, мы все видим с этой точки зрения, стали повыше и видим выше и дальше, стали еще выше – и видим еще дальше, следовательно, когда воля была меньше и не столь совершенна, как более высокая, она могла совершать ошибки с точки зрения большой воли. И в этом смысле прошлое может делать волю слабее. И большая воля хотела бы, чтобы это ее собственное прошлое изменилось. Таким образом, она борется с прошлым, борется сама с собой – прошлой. Но эта борьба ее ослабляет. Поэтому Ницше говорит, что величайшим достижением воли было бы избавление ее от «духа мести», потому что дух мести состоит в ненависти ко времени, к его «это было и ничего с этим не поделаешь» и «изменить это нельзя», «это факт» (факт по-латыни – «сделанное»). Воля по идее должна мочь изменить все. Поставила цель, и все в ее силах, все в ее власти, особенно совершенная воля, выросшая воля, но что она не может изменить, так это прошлое, и ничего не сделаешь со всеми ошибками. И это отношение к прошлому, которое тебе хочется изменить, терзание ошибками прошлого, это и есть, та самая месть, которая съедает волю изнутри и ослабляет ее. Поэтому Ницше говорит, что правильно было бы настоящее отношение, которое бы действительно волю сделало совершенной, это противоположное отношение, не месть, по отношению к прошлому, а благодарность, принятие прошлого и, более того, желание, чтобы оно повторилось. В советские времена были журналы «Огонек», «Крестьянка» и т. д. Тогда там не звезд печатали, а героев труда, героев войны, людей, которые совершили всякие подвиги, прожили замечательную жизнь. Журналисты всегда им задавали вопрос: «Вот Вы, Иван Иванович, со всеми орденами, прошли войну, у вас три ранения, вы подняли такой-то колхоз, стали героем социалистического труда, вы еще другой колхоз подняли или возглавили что-то, вы голодали, замерзали, у вас такая трудная была жизнь, одни сплошные потери, родственников потеряли, сыновей потеряли, а если бы у вас была еще одна жизнь, вы бы как ее прожили?». Как правило, Иван Иванович отвечал: «Если бы у меня была еще одна жизнь, я б ее прожил точно так же, я счастлив, я доволен, я полностью горжусь своей жизнью». Именно этот момент Ницше захватывает: совершенная воля должна быть такой, которая стремится к повторению, к тому, чтоб каждое мгновение жизни было таким, будто даже повторяясь, бесконечное количество раз в вечности, чтобы оно было достойно этого повторения. Это очень тяжелая мысль и очень тяжелая этика. Представьте себе, что вы оцениваете свои поступки и свою жизнь по такому критерию – достойно ли это мгновение, чтобы бесконечное количество раз повторяться в вечности. Потому что Ницше говорит, поскольку все есть воля, то нет никаких целей, ценностей, к которым она стремится, следовательно, вечность – это некое такое повторение бессмысленное, бесцельное этой воли, которая крутится, вращается, и поэтому все будет бесконечное количество раз повторяться. Так вот, достойно ли это мгновение, которое ты живешь, этого вечного повторения? Если не достойно, значит живи по-другому, если достойно, чтоб его в вечность впечатать – замечательно, впечатывай и живи таким образом. Ни в коем случае не относись к прошлому так, что ты хочешь в нем что-то изменить, поменять, или тем более тратить свою жизнь на попытки изменить это прошлое каким-то образом. Сверхчеловек по Ницше это тот, кто понял сущность человека, как волю-к-власти, то есть у обычных людей тоже воля-к-власти их сущность, а сверхчеловек не просто этой сущностью обладает, он знает о ней, а раз знает – он ее сознательно должен волить. Сверхчеловек имеет такое определение у Ницше: «Цезарь с душою Христа». С одной стороны – Цезарь – это воля, которая ставит цели, достигает, побеждает, ставит новые цели, достигает и так далее. С другой стороны – с душою Христа – то есть прощение и благодарность и к себе, и к другим, и к прошлому, это некое благородство по отношению к ошибкам, к врагам. Если ты победил кого-то и ты благороден, то не надо его дальше добивать, ты должен постоянно смотреть вперед, ставить новые цели, и пусть мертвецы хоронят своих мертвых. Это качества сверхчеловека, господина, того самого господина, которым он мнил себя, и которого считал принадлежностью к правящим элитам, в отличии от подлого сословия, рабов и так далее, которые постоянно занимаются местью, которые постоянно что-то переделывают, которые все время недовольны своим прошлым, да и настоящим тоже, то тут бы они лучше сделали, то там по-другому, они все время пилят сук на котором сидят, то есть пилят свое прошлое, рабов, которые мстят своим врагам и тем самым от них зависят, которые не желают, чтобы прошлое повторилось, не ценят свое прошлое. Пожалуй, вот это такое сущностное отличие в философии Ницше, отличие элиты, господ от рабов. Кстати, он очень пессимистично смотрит на развитие современного общества. Он считает, что общество все больше утрачивает господский дух, который был у греков древних, в средневековье была аристократия, и современным обществом, которое называет обществом идеальных рабов, которые живут в рамках норм, ничем не рискуют, не ставят себе никаких великих целей. Есть и последний человек у Ницше. У него не страсти, а страстишки, не грехи, а грешки, и выше всего он почитает здоровье, говорит, что познал счастье – это последний человек, который не может ничего родить, никаких новых целей и ценностей, не создаст никогда ничего великого. Это маленький человек и род его подобен каким-то муравьям и крысам, которых очень много, который занимает маленькую свою нишу, не знает ни своего прошлого, не гордится им, не чувствует себя принадлежащим к истории, не взращивает господский дух. «Прежде весь мир был безумным, – говорит последний человек, – то есть все до меня были дураками, а мы живем правильно, мы познали счастье, а до этого были и кровь какая-то в истории, убийства и войны какие-то и нищета и голод, и что вообще там люди делали, это же безобразие в таком мире жить. А мы создали наконец-то свой уютный мир, свое уютное счастье, в котором ничего уже не случается, никаких эксцессов». Это то самое общество рабов, к которому идет современный мир. Ницше говорил о том, что мир кончится, или если сказать словами Элиота – «Вот как кончится мир: не взрыв, но всхлип», не потому что кто-то атомную бомбу взорвет или будет какая-то война, для войны нужны страсти, нужен великий замах, великие цели, а мир кончится тем, что не найдется никого, кто способен не то чтобы кнопку нажать, а вообще, кто понимает, что эта кнопка означает, что ее построили какие-то другие люди. Даже сейчас в мире есть проблема, когда те космические корабли, которые строились у нас или у США, не хватает инженеров, которые смогли бы их просто отремонтировать, потому что не стало тех, кто их когда-то создавал – примерно об этом Ницше и говорит. Это опять-таки отношение к прошлому. Вы поняли, о чем я? Элита, аристократия – это особое отношение к прошлому, благодарное, познающее, гордящееся и себя элита видит в связи с этим прошлым, как его продолжение.

Ну и наконец, третий сюжет, который хотелось бы обозначить, он уже из другой культуры, намеренно мной взят – это библейский сюжет, короткий, все его слышали, уж точно слышали слово «Хам». Оно у нас тоже воспринимается, как некий грубый человек, который себя грубо повел, который матерится, или говорит грубые слова. На самом деле это самое «хамство» и понятие «хам» имеет очень четкую локализацию. В Ветхом Завете был патриарх Ной, который спас всю живность и всех нас, все человечество от Великого Потопа. Он первый догадался, что будет этот потоп, стал строить ковчег, хотя над ним все смеялись, собрал туда каждой паре по паре. Был потоп, все выжили и потом от Ноя все остальные люди и произошли. У него были три сына Сим, Иафет и Хам. Ной однажды напился, что бывает со всеми, и в голом, обнаженном виде пьяный, как свинья, валялся. Увидел это Хам, и стало ему жутко весело, стал смеяться над отцом, позвал еще своих братьев посмотреть. А братья подошли и прикрыли отца одеждой, и внушение брату сделали, что нехорошо над отцом смеяться. А когда отец проснулся и обо всей этой истории узнал, он сказал, что твои потомки Хам, будут рабами у детей Иафета и Сима, поскольку и все люди от них произошли, то и у всех остальных твои потомки будут рабами. Поскольку предполагается, что от Хама произошли именно чернокожие люди, ссылаясь на эту легенду, американские и английские работорговцы объясняли, почему они негров обращают в рабство – сами виноваты. Но оставим это на их совести….

Смотрите, какое наказание странное, в связи с тем, что говорилось о Ницше и коррелирует очень, заметьте. Не выдал патриарх своему сыну 10 плетей, не поставил его в угол, не приказал ему работать долго, не покарал его другими казнями, а речь идет именно о рабстве, то есть твои дети будут рабами. За что? За то, что ты смеялся над отцом, за то, что ты неуважительно относился к своим корням, к своему прошлому, нарушил заповедь о почтении родителей – именно это карается рабством. И это сущностная связь: именно такого наказания требует такое преступление. Непочтение к родителю говорит о том, что ты раб. Такое впечатление, что те, кто писал Ветхий Завет читали Ницше. Или он его читал… Конечно, читал, но он был атеист, а вот, смотрите, сохраняет всю этику. Именно тот, кто не ценит свои корни, кто подрубает свои корни, кто одержим грехом непочтения к прошлому, грехом профанации священного, тот имеет плохую рабскую психологию, тот не может принадлежать к аристократам, то есть к тем, которые гордятся родом, если Грецию вспоминать, которыми культивируется род. Слово «элита» взято из агрономии, когда мы говорим об элитных семенах, специально выращенных, когда мы берем лучшие семена с урожая, плохие отбрасываем, лучшие опять сажаем, плохие опять отбрасываем и так много раз и, таким образом, выращиваем элитную пшеницу, которая будет самой колосистой, самой тяжелой, зерно которой будет самым вкусным, морозоустойчивым, паразитоустойчивым и т. д. Вот это взращивание все больше и больше, культивирование, которое предполагается в роду, когда с каждым разом становится все лучше и лучше, и в нем культивирование это продолжается, и если культивирования нету, этого благородства, этой линии, каждый раз вперемешку и непонятно откуда ты взялся, непонятно какое потомство дашь, и получаешься ты «никто и из ничьих». Это то, что понимала прежняя родовая аристократия, то, что она старалась передавать по наследству своим детям, что она им внушала, говорила о родовой чести, которую ты не можешь ни в коем случае посрамить, лучшие навыки передавала, так называемые кодексы чести и микропрактики. Ты должен гордиться своими предками и сделать так, чтобы предки тобой гордились. Это то, что у нас в последние столетия было отменено в связи с торжеством другой идеологии, которая возникла в эпоху Просвещения, в эпоху иного времени, когда Декарт сказал: «Я во всем могу заблуждаться, во всем могу сомневаться кроме одного, в себе я заблуждаться не могу, поэтому то, что я есть – это абсолютная истина, все остальное – неабсолютная». Поэтому субъективность моя – это самое главное и то, на чем все стоит. Отсюда пошло очень много важных вещей: революция в политике, все люди субъекты, истина внутри меня самого, почему какой-то король нами правит, какие-то графья, князья и вообще, непонятно кто. Мы все имеем право участвовать, следовательно, голосования, демократия и так далее и не важно, граф он, из родовитого племени или еще откуда-то – он такой же, как все остальные. Экономика: почему есть какие-то цеха, монополии, какие-то мастера, подмастерья и прочее – каждый человек свободен, каждый может продавать свою силу как угодно, как у него получится – так и будет, будет хорошо работать – богатым станет, будет плохо работать – бедным. То же самое в культуре: как кто видит мир, тот так и делает – не нужно подражать великим образцам, можно кубиками рисовать или еще чем-то, не красками, а кровью, например, фекалиями – так они видят мир. Так я вижу мир – это мое субъективное выражение. То же самое в религии: я могу сам выбирать себе богов свою веру, какую захочу, такую и буду выбирать. Умереть я сам решаю когда – эвтаназия, пожалуйста. Пол могу сменить – чего это мне природа какая-то пол дала, я сам могу пол менять на такой, какой мне нравится, какой я захочу. И спать я тоже буду с кем захочу, пожалуйста. Аборты: я решаю, кто будет жить, кто нет, это мое тело, мое право, а не мифическим богом данная жизнь. Везде и все центрируется на субъекте: я могу делать с собой все, что угодно, это вообще неотъемлемое право, татуировками могу себя всего изрисовать, органы свои продать или завещать, или чипов каких-то в себя навставлять и стать киборгом, то есть это вообще мне никто не может запретить. Соответственно, раз все центрируется на этой самой субъективности, то рушатся те прежние структуры, того прежнего общества, которое названо теперь «традиционным обществом», вместе с его традициями. Каждый субъект мнит себя, считает себя своего рода богом, если от него все происходит и к нему все возвращается, то над ним ничто не может довлеть. А раз он все создает, и все создается из него, то свою субъективность он может доказать только креативностью, неким творчеством, ведь отличительная особенность бога – творить мир. Творчество здесь это нечто небывалое, даже такие простые вещи, как никто раньше в храме не танцевал, а мы пошли и станцевали – это же небывалое? Небывалое. А значит, – это тоже творчество. СМИ нацелены на новости, то есть когда показывается, что делается что-то, чего раньше не было, например, самолет упал – раньше не падал, теперь упал; война началась – раньше не было, сегодня началась; кто-то еще сделал такое, чего раньше не было – они показывают. Следовательно, показывают только таких субъектов, которые делают то, чего раньше не было, как будто они творческие, СМИ не показывают обыденное: «новость не когда собака укусила человека, а когда человек укусил собаку». Легче всего субъективность показывать, нарушая какие-либо границы, потому что, если традиции есть некая передача чего-то, то когда ты ее прерываешь, отрицаешь, нарушаешь, тем самым ты создаешь что-то новое, нетрадиционное. Поэтому, начиная с Декарта и той самой эпохи Просвещения, которая так себя назвала, как эпоха, которая борется с прежней традиционной мифологией, начиная с разрушения основных скреп общества, начинается борьба с этим самым прошлым. Первым падает Бог. Бьют по нему как по основе мира, поскольку на Боге все основано, и целью жизни человека является спасение души человека, Бог – источник заповедей различных и так далее, собственно, если хочешь разрушить этот мир, то нужно ударить по Богу. Дальше падают наместники Бога на земле – цари всевозможные, им рубят головы вместе со всей родовой аристократией. И, наконец, последний край – мужья и отцы, поскольку традиционная семья – это тоже ячейка воплощения еще прежнего традиционного общества. Начиная с XIX века идут огромные процессы по разрушению семей, и они довольно прогрессивные: женщин заставили работать, ввели права на алименты, потом права на аборты, увеличилось количество разводов. Разрушение семьи идет различными способами, в том числе признание гомосексуальных браков и всего на свете, через ювенальную юстицию, когда дети могут судить своих родителей, то есть, вот то самое хамство. Во время разводов конфликты родителей отражаются на детях. Как правило, дети остаются с матерями. И вот представьте, жил ребенок в семье, любил маму и папу, и тут вдруг развод. И кто-то из родителей, чаще мать, говорит, что папа плохой. Или другой родитель плохой. В любом случае, когда идет такой конфликт, ребенок скатывается на ту или иную сторону. При этом у него была любовь раньше. И вот тут возникает травма: получается, что то, что человек чувствовал, что знал, что любил, это не истина, а оказывается, истину знает кто-то другой, другой родитель или дяди с тетями, короче говоря, мои чувства не истины, Истина меня самого не у меня, то есть моя любовь, мои чувства, все это может быть обманом, а на самом деле правду знает другой человек, родитель или посторонний, который мне объяснил, что я заблуждался, любя кого-то из родителей… Человек на всю жизнь теряет уверенность в себе. Он идеальный объект для манипуляции, он раб, хам, потому что кто-то другой оказывается лучше знает, чем он, а его родовое чувство ничего не значит… И вот с разрушением семьи, возникают такие люди, их становится все больше… Наступает общество, где хамство возводится в абсолют, отрицание прошлого, борьбу с прошлым, отрицание традиций, отрицание отцов, отрицание любых авторитетов, отрицание любых святынь, профанация всего, что только можно, иронизирование над всем тем, что считалось священным. Зубоскальство, комедия, цирк вот чем любит наслаждаться хам, это низкие жанры, тянущие вниз великое, истинный аристократ любит трагедию, козлиную песнь, «трагос» по-гречески «козел», козел отпущения, жертва. Аристократ всегда приносит себя в жертву. Если бы Ницше посмотрел на все это, он бы сказал: «Да, я предполагал, что человечество движется в общество рабов, к снижению всего высокого, вот оно туда и идет». Возникают поколения «Иванов, не помнящих родства». Атомарное общество. Общество начинает как бы делиться на «продольников» и «поперечников». Одни видят историю вдоль, как длинную череду поколений. Другие, по сути, не видят, истории, живут поперек истории, в не во времени, а в пространстве, отсюда такая мания возникает к завоеванию пространства, сначала земного шара, а потом космоса. Случайно ли что появилось на Западе? Не случайно. Всем известно, что католичество от православия отличается тем, что в символе веры католики добавляют всего одно слово. Сколько смеялись над этими религиозными фанатиками, которые видите ли из-за одного слова не могли договориться и церковь разделилась, и были религиозные войны и гибли люди. Речь идет о допущенном католиками прибавления в восьмом (из двенадцати) членов Символа Веры догмата об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына – т. н. филиокве (лат. Filioque, «и от Сына»). Произвольная эта прибавка возникла в VI в. на поместном соборе Испанской церкви в Толедо. Сначала папа Лев III отверг этот догмат, но затем, когда римские первосвященники стали претендовать на всю полноту власти в христианском мире, он был принят основополагающим. Одной из причин утверждения исхождения Св. Духа «и от сына» явились и политические события, а именно падение династии Меровингов и узурпация трона императоров Каролингами. Требовалось обосновать возможность прерывание традиции, то есть обосновать возможность получения власти не только «от отца». Уже в 867 г. на соборе в Константинополе, в котором участвовали и три епископа Западной церкви, константинопольский патриарх Фотий осудил притязания Римского Папы на верховную власть в церкви, а затем опубликовал свое знаменитое окружное послание, в котором указал на филиокве как недопустимое с точки зрения христианской догматики отступление в Западной Церкви от истинной православной веры. Окончательный раскол христианства на западную (католическую) и восточную (православную) церкви (т. н. «схизма») произошел в 1054 г. при Папе Николае II. Первой крупной жертвой противостояния христианских Востока и Запада стал в 1204 году Константинополь, захваченный и разоренный крестоносцами (Четвертый крестовый поход). Россия, которая является преемницей Византийской империи и православия, хранит этот догмат. Заметьте, мы, пожалуй, единственные остались в Европе, кто употребляет до сих пор при обращении к другим отчества. Поминаем вместе с человеком, и его отца. Обращение по отчеству считается нами уважительным, а без отчества более фамильярным. Не случайно простолюдинам раньше, холопам, хамам, отчества и не полагались, они были гришки, ваньки и петрушки, а не Мукии Парменычи и Тимофеи Матвеевичи. Отчество раньше начинали употреблять по отношении к человеку, когда он становился взрослым, ответственным и чего-то достигал в жизни. Современная журналистика западного типа постепенно искореняет отчества из обращения, насаждает хамство.

Кто-то скажет, но вот мол, в западной культуре испокон веку так: Зевс убил своего отца Крона. А Эдип убил своего отца. Про греческую мифологию – отдельный разговор, это продукт довольно поздний и продукт переноса общественных отношений на отношения богов, антропоморфизация их, которому предшествовало гипостазирование божественных сущностей, что было уже симптомом деградации, хотя в политическом плане это выглядело как расцвет. Но дальнейшее быстрое исчезновении Греции показывает нам, что духовно она была больна. С Эдипом вообще хороший пример. В трагедию всякий человек искусства, конечно, старается брать максимально острые сюжеты, которые должны поразить в самый мозг зрителя, всевозможную чернуху и мокруху, это вам любой журналист скажет и любой автор детективов. Поэтому Софокл когда пишет про Эдипа, берет максимально скандальный случай: убийство отца и сожительство с матерью. Это то, что максимально шокирует публику. И это еще говорит о том, что это способно было шокировать, а значит было в противоречии с господствующими нравами, хотя и изрядно подпорченными антропоморфической религией, которая распространилась за пару веков до этого. Идущий из древности закон почтения к родителям все больше и больше подвергался разрушению, что в итоге привело к падению Греции. И эту закономерность мы найдем везде в истории: забывание исторических корней, забвение истории, предков, триумф хамства непосредственно предшествуют порабощению или смерти общества или народа.

Есть такая легенда, очень похожая на правду. Дескать, в древние времена одно племя решило: а зачем нам кормить и таскать с собой стариков? Женщины тоже добычи не приносят, но все-таки рожают воинов, сидят с детьми, готовят еду, занимаются собирательством, дети – будущие воины и женщины, а старики зачем, они же чистые дармоеды, лишняя нагрузка на племя. И стариков убили. Через некоторое время племя вымерло: некому было рассказывать сказки, некому было передавать опыт веков, каждая крупица которого оплачена и потом, и слезами, и кровью предшествующих поколений. Впрочем, эта легенда придумана, скорее всего, уже в эпоху капитализма, в эпоху плана и расчета, когда куцая рациональность стала претендовать на роль решающего фактора, это всевозможные либерал-фашисты рассуждали по принципу: зачем кормить лишние рты, которые ничего не производят. Такой вопрос мог возникнуть в головах какого-нибудь утописта эпохи Просвещения, рисующего очередной общественный идеал рационального устройства. В древности люди и помыслить себе такого не могли, так как прекрасно знали, кто хранит традиции, и что значат для любого племени эти традиции. Почтение к прошлому распространялось даже на умерших предков, которые были хранителями и защитниками племени и шаманы общались с их духами. Мертвых зарывали под стены пещер (обычай хоронить мертвого под порогом дома или под печью сохранялся кое-где вплоть до XIX века), всякий входящий в жилище должен был приветствовать духа предков прислоняя открытую ладонь к стене пещеры или печи (печь аналог пещеры, пещера-печера), открытая ладонь, протянутая вверх сохранилась даже в христианстве на иконе «Знамение», называемой в народе «Вратарница». Мы знаем этот жест от фашистов, которые позаимствовали его у ультратрадиционалистов, молодежь говорит «кинуть зигу». У нас есть однокоренное слово – сягать, то есть метнуться или метнуть что-то вверх, корень сохранился в слове «присяга». Присягать – значит соединиться с духом предков, которые выступают залогом и гарантом данного слова. Честности данного слова.

Вот такие сюжеты, которые с разных сторон охватывают различные исторические процессы и демонстрируют то, что мы можем увидеть в истории. Они по-разному это прописывают, по-разному говорят, и дают понимание, что понималось под элитой, под аристократией, под ролью ее в обществе.

Я говорил час назад о признаках и о сущности элитарности, которые элиту делают элитой. Сейчас бы я хотел поговорить, какую роль она несет в государстве и государственном устройстве, как это обычно определяется и потом тоже какие-то исторические примеры привел бы.

Различные философы размышляли всегда на тему того, кто должен в государстве управлять, либо самый сильный, либо самый умный, либо самый богатый, либо еще кто-то. В свое время Аристотель, поскольку он был энциклопедист и систематик, решил создать теорию в политике, собственно, политика с греческого и переводится как государство, – он решил систематически вопрос этот исследовать. И так логично подошел, что управлять могут либо один, либо некоторые, либо все, поэтому мы имеем три формы государственного устройства. С одной стороны, это монархии разного рода – власть одного; это аристократия, то есть власть некой группы, тех самых лучших, элиты; и некая власть народа, граждан всех, которая тоже может каким-то образом осуществляться. Трем этим формам он поставил в соответствие три испорченные формы: вместо нормальной монархии и царской власти может быть тирания, вместо аристократии – олигархия, а вместо республики – охлократия, демократия. Последнее было отрицательным словом – власть хаоса, власть толпы, Майдан своего рода, полевые командиры и так далее. Они отличались друг от друга тем, что в хороших формах есть справедливость, а в других справедливости нет. Причем справедливость Аристотелем определялась как то, что некий данный человек заслуживает в соответствии с его миссией в рамках этого целого. То есть справедливость нарушается там, где человек получает сверх того, что он заслуживает что-то другое. Например, если человек ученый, то справедливо, что у него будет много книг, доступ к материалам, к соответствующей аппаратуре. Если человек занимается бизнесом – справедливо, чтобы у него был доступ к деньгам, ресурсам. Если человек занимается политикой, то у него доступ к СМИ, свобода слова, свои права и т. д. Если же почему-то богатый вместе с богатством получает политическую власть или еще другие вещи – вот тут нарушается справедливость, и вот этого быть не должно, то есть нужно четко иметь только то, что ты заслуживаешь. За балансом этих вещей в государстве нужно правильно следить, тогда государство будет нормальным. Но, несмотря на то, что Аристотель так красиво все систематизировал, показал, как различные формы переходят друг в друга, исследовал на примере различных государств: Спарта, Афин, и как у них менялись аристократия, олигархия. Он пытался вывести из этого какие-то закономерности. В одном городе было так, в другом по-другому, бывает много исторических случайностей, например, государство может развиваться и все в нем будет хорошо, а потом пришли какие-нибудь персы, его завоевали, и стало плохо, а это никаким внутренним закономерностям не подвержено. Но главное, что с Аристотеля пошли три традиции, каждая из которых тянула одеяло на себя. Мы можем наблюдать в истории до самого ХХ – ХХI века эти три традиции. Одна упорно отстаивает, что любое государство в скрытом виде или не в скрытом все равно управляется единовластно. Называем ли мы монарха президентом, генеральным секретарем, федеральным канцлером, фараоном – все равно существует этот человек, который принимает некое последнее решение и без него, без этого краеугольного камня государства не существует, без него оно посыплется. Мы, действительно, можем это наблюдать на примере всевозможных революций, когда свергается царь, какой бы он ни был хороший или плохой, государство рушится как все здание, будто оно стояло на этом маленьком камушке. То есть носителем суверенитета является именно этот человек. И не удивительно, что так случается. Свергли Николая II, думали, что будет демократия и республика в Российской империи, подумаешь, ведь всего один человек ушел, что организуют Временное правительство, есть Государственная дума, а потом – еще одна революция, и гражданская война, и 10 млн. жертв, и хаос, и непонятно что. Если брать современный пример, хотели убрать Каддафи в Ливии и заменить его хорошим человеком, а теперь оказывается, что и Ливии никакой нет, и разные государства вместо нее и они никак не управляются, полевые командиры, полное запустение и т. д. Оказывается, что монарх – это некий такой суверен, иногда даже формальный.

Пирамида государственная устроена именно таким образом, что когда что-то становится законом, оно по этой пирамиде по цепочке идет от более высшей власти на нижние этажи: указ издается президентом, передается своей администрации, администрация отписывает губернатору, губернатор еще дальше, и так оно функционирует, дает обратную связь, принимаются новые решения. Как только убирают это главное звено, без которого сразу все встает в ступор, все сыпется, государство разрушается, хотя вроде бы убрали одного человека. Так перформативно устроено государство, что без подписи, без последнего решения не может существовать. Две одинаковые по содержанию бумажки о назначении, например, губернатора отличаются только тем, стоит ли на ней подпись президента или нет, и к исполнению принимается бумажка с подписью, вроде бы закорючка маленькая, но должен быть в государстве тот, кто ее ставит, и без этого первого или последнего лица государства не существует. Так же как в шахматах нельзя играть, если королю поставили мат, даже если все остальные фигуры на доске. Поэтому монарх он как бы экстерриториален, он запускает закон, то есть тот, кто делает закон законом – он не может быть подзаконным, потому что стоит над законом, он делает закон законом и он его запускает. Он, как Пушкин говорил: «В государстве должен быть единственный человек, кто выше закона». Поэтому неотъемлемым его правом является право помилования. Например, по закону человека могут осудить, а президент имеет право его помиловать, президент имеет право вводить чрезвычайное положение, когда отменяются все законы, ибо положение того требует, и начинает непосредственно руководить.

Или, например, право президента издавать указы, когда произошла ситуация, не прописанная в законах, президент устраняет данный вакуум своим указом, до тех пор, пока Дума или кто-то еще не придумает закон, который будет это регулировать. Именно он единственный стоит выше закона, ему принадлежит суверенитет, а не народу, как это написано в конституции. Я говорю крамольные вещи, потому что ну не может весь народ стоять вне закона, потому что все это вырождается в ту самую охлократию и демократию в худшем смысле этого слова.

Несмотря на традиции, многие мыслители абсолютизируют этот момент, это консервативные мыслители, они опираются на власть первого лица, всегда стараются ее подчеркнуть, всегда стараются ее найти, историю пишут как историю царей и игнорируют другие части. И есть другие мыслители, которые абсолютизируют элиты, они говорят, что в любом случае один в поле не воин, даже будь он семи пядей во лбу, все равно он опирается на тех, кто будет помогать деньгами, на источники донесения информации, журналистов, политиков, пиарщиков, советников, на тех, кто умеет управлять большим хозяйством, большими политическими системами. Это системообразующие люди, некое образованное меньшинство, которое знает больше, чем все остальные, и которое это знание использует на поддержание этого целого, то есть – это та самая элита. Эта вторая традиция показывает, что как раз элита ставит президентов и первых лиц, манипулирует народом и решает, куда народ пойдет и что будет делать, сменит неугодного царя, устроят путч, заговор, именно ей принадлежит тайная власть. Элита не является закрытой как некое тайное правительство, которое сидит где-то тайно и собирается в тайных местах, элита – публична, это правительство, это высшие классы предприниматели, начальство всех видов, которое открыто и публично лидирует, ведет народ, руководит. Хотя есть и тайные пружины и непубличные люди в ней.

Есть третья традиция, которая говорит, что как ни крути, а власть всегда принадлежит народу, и все элиты и президенты до тех пор могут руководить, пока народ это терпит, и в результате холода, голода или других вещей, которые для народа оказываются значимыми, он свергает всех подряд и элиту, и этого самого президента, поэтому, прежде всего в народе нужно видеть этот источник власти.

Как бы эти традиции не враждовали, наверное, в каждой из них есть доля истины, но на самом деле еще Гегель заметил, по поводу Аристотеля, который разделил эти государственные устройства, что каждое из государственных устройств содержится в любом государстве, и каждое государство является и монархией, и аристократией, и республикой, то есть в нем все совмещено. В хорошем государстве воплощается справедливость и каждая из трех составляющих частей находится на своем месте: народ представлен законодательными и представительными органами власти, элита представлена открытым ответственным правительством, когда я – министр, и я отвечаю за это, а не олигарх, который за мной стоит, и открытой публичной властью первого лица, которое запускает эти все законы.

Есть испорченное государство, в котором одновременно находятся три испорченные формы. Как правило, монарх в нем является тираном, самодуром и волюнтаристом, который никого не слушает, находится над всеми законами и как угодно их изменяет. Безответственная олигархия, которая стремится только к собственному обогащению за счет всех, и которая не несет никакой публичной ответственности, то есть они не как открытое правительство, а как скрытое, стоящее где-то там за кулисами, которое чем-то манипулирует и при этом хочет избежать любых наказаний и любой плохой репутации. Третий элемент – охлократия, которая все время бунтует, выступает, требует сегодня казнить одного, завтра другого, гильотина работает. В такой ситуации государство неустойчиво, не может ни инвестиции привлекать, ни богатеть, ни быть идеалом для кого-то. При иллюстрации этой мысли Гегеля я часто привожу примером России 90-х годов и 2000-х. В первом случае, как типичное испорченное государство, в котором постоянно митинги, демонстрации, бунты, невыплаты зарплаты, какие-то люди стоят у памятника Ленину с требованием вернуть КПСС, куча каких-то банд, в то же время олигархи, которые рулят всем, Березовский, Гусинский, Ходорковский, которые стоят за всеми СМИ, владеют телеканалами, раздербанивают все богатства страны, и в то же время Ельцин, который дирижирует оркестром, устраивает министерскую чехарду, меняет всех по своей прихоти, ведет странный образ жизни, неделю пьет, то его нет, то работает с документами со слов пресс-секретарей, то угрожает всем ядерными ракетами, то подписывает невыгодные договора – то есть типичный волюнтаризм. И с другой стороны, пусть не идеальное государство, эпоха 2000-х России, когда есть нормальный парламент и структурированная система выборов, когда олигархи равноудалены от власти, и правительство оказывается более значимым, чем это было значение олигархов в 90-е годы, и тот же самый Путин, который не является волюнтаристом, авторитарный, безусловно, лидер, но не самодур. Его спросили журналисты о принципах управления, и он отметил обязательную коллегиальность, то есть каждый вопрос должен быть обсосан со всех сторон, чтобы разные мнения и разные интересы были представлены. Потому что легко принять решение, когда тебя пришли и убедили, особенно, если пришедший умеет убеждать, и ты взял и подписал, не подумав о том, что другому будет плохо, пускай оба скажут, и поспорят, и придут к компромиссу. Из-за этого все работает довольно медленно и бюрократично, но, тем не менее, эта процедура обсуждений действует. Поэтому место элиты в правильном государстве – это публичность, ее открытость и служение этому самому государству. Но здесь мы также натыкаемся на ряд вопросов, на которые разные философы дают разные ответы, и очень сложно из них выбрать или предпочесть.

Есть модель правильного хорошего государства и у Канта, и у Гегеля. Кант говорит, при том, что у него также присутствуют три ветви власти, что чиновничество, исполнительная власть – это не источники каких-то социальных инноваций, какого-то движения вперед и развития государства. Чиновник – это консервативная часть, это тот жираф, до которого все доходит в последнюю очередь. Есть гражданское общество, – говорит Кант, – все мы являемся гражданами этого общества, все мы как люди обладаем пониманием целого, как устроено наше государство, как устроена планета, мир. Как частные лица мы являемся определенной частью: пекарь, сапожник, журналист, но как человек я могу рассуждать обо всем, не только о своем пекарском искусстве, но и о том, как войну нам вести с Францией или не вести, должны у нас быть мигранты на улицах или не должны и т. д. И дело может быть мне до многих разных вещей – и в этом качестве гражданина и человека я могу высказываться. Должна быть обязательная свобода слова – это обязательный принцип философии Канта. На открытой площадке для дискуссий рождается нечто, при этом я, как частное лицо, должен подчиняться законам, даже если они мне не нравятся. Принцип, который пишет Кант: «Говорите о чем угодно, только подчиняйтесь». То есть, можно отрицать и что угодно делать, но законы ты не имеешь права нарушать ни в коем случае. Как частное лицо, ты определен, если ты пекарь, ты можешь высказываться по общим правам человека, но как пекарь ты должен соблюдать стандарты печения булочек, принятые в законах, ценообразование, платить налоги и т. д. У другого человека другие обязанности, которые он должен выполнять, а говорить и дискутировать можно о чем угодно. И вот, когда в дискуссиях рождается некое общее мнение, которое законодательной властью превращается потом в закон, после его принятия ему опять все подчиняются. Но до тех пор, пока мнение не стало общим, не стало законом – оно только предмет для дискуссий. Чиновники в этой связи являются тупыми исполнителями законов, они не обязаны вести страну вперед, они не обязаны за нее отвечать, за нее отвечает парламент, не надо требовать с государства, с чиновников, чтобы оно что-то решало, они самые последние. Вы тут продискутировали, все обсудили, парламент законы принял, а мы берем и тупо все исполняем, и исполнять будем до тех пор, пока вы новый закон какой-нибудь не примете.

Исполнительная власть – самый консервативный инструмент, который есть, а монарх или президент за всем этим надзирает, смотрит, чтобы вся эта система не нарушалась.

Что говорит Гегель? Гегель говорит прямо противоположное, с Кантом у него масса разногласий. Он говорит, что человек в гражданском обществе преследует, прежде всего, свои частные интересы, кто-то хочет хорошо жить и бизнесом своим заниматься, кто-то посвятил себя духовному служению, наукой занимается, книжки пишет, кто-то военную карьеру себе избрал или еще что-то. Каждый человек живет по принципу «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше». Каждый может, преследуя свои частные интересы, стремясь к своему собственному счастью, вступать либо в коалиции и объединять вокруг себя людей, причем может жестко объединять путем договоров внутренних, создавать корпорацию, политическое общественное движение, партию, бизнес-проект, либо он может конкурировать со всеми, или с кем-то дружить, а с кем-то конкурировать. Каждый раз это определятся выгодой тех людей, которые в этом участвуют. Если им выгодно – они в союзе, если не выгодно – они не в союзе. В любом случае частная выгода человека – она главная, и все люди к этому личному счастью и стремятся. Но есть как раз категория людей, которая целью своей жизни, миссией своей жизни делают не стремление к личному благу, счастью, не достижение выгоды эгоистической, а именно служение общему, вот именно они составляют государство. Потому что чиновник не работает на своем рабочем месте, а служит, он ходит на службу, то есть его задача как раз служить некому общему интересу. Государство по Гегелю – это то, что служит свободе всего в обществе. В прежнем государстве, восточной деспотии, служили свободе одного деспота, восточного фараона или китайского императора, государства греческие или римские служили свободе некоторых – аристократии и элите, а современные государства после Французской революции служат свободе всех. Задача государства поддерживать все граждан и следить за и правами, следить за законностью, и члены корпорации как раз имеют миссию служить общему интересу. И как раз коррупция – это отказ от общего интереса ради служения частному, то есть на своем месте, которому он принадлежит, не оно ему, а он ему, занимая место какого-нибудь чиновника, он вдруг начинает думать о себе лично, своем животе, или каком-то интересе и начинает вместо общего заботиться о себе. Именно в этот момент происходит измена общему интересу, и государство становится плохим. Полная зеркальная противоположность Канту. У того именно гражданское общество является источником инноваций и движения, а чиновник просто тупой исполнитель, который последним что-то узнает. У Гегеля – гражданское общество – это частные люди, заботящиеся о себе, а корпорация государства – это как раз те, кто служат общему и единственные, кто думают о его стратегических целях, о его задачах, выживании, борьбе с соседними государствами. Потому что частный человек не будет думать о том, как на 20 лет вперед создать авианосец, или атомную бомбу для защиты, это не лежит в горизонте его потребностей или счастья, а президент и прочие лица этой корпорации обязаны об этом думать и поддерживать весь этот организм в целостности. Две параллельные модели. И в этом смысле Маркс, он был гегельянец, во время рисования своей теории общества усилил этот момент. В Советском Союзе была правящая партия КПСС, которая мутировала через какое-то время и прошла путь из кантовской модели в модель гегелевскую. В кантовской модели предполагалось, что партия – это часть, которая воплощает или преследует интересы определенного класса в обществе. Условно говоря, коммунистическая партия зародилась где-то и агитирует людей, чтобы их побольше намотать на себя, подвергнуть их своей идеологии, чтобы они голосовали, победить на выборах, получить власть и представлять интерес пролетариата, который придет к власти, а интересы пролетариата по их теории объективно совпадали с интересами всего общества. По этой модели партия приходит из гражданского общества, издает некий закон, а аппарат чиновников его будет тупо выполнять. Через некоторое время Сталин сказал, что партия – это орден меченосцев, элита нашего общества, то есть это не некая часть, которая представляет частные интересы, а это лучшие люди из всех сфер общества: из рабочих, крестьян, интеллигенции, те самые, у которых есть не только низкое стремление к собственному счастью и заботе о своих делах, но есть и высокие помышления о всей родине, о мировой революции, о справедливом устройстве жизни на земле, то есть сознательные люди, которым только и место в партии, которая становится элитой общества, в нее рекрутируются лучшие люди общества и она осуществляет руководящую роль. То есть она становится над политическим аппаратом, но она часть, ее неправильно даже партией называть в парламентском смысле кантовской модели, она становится над всем и негласно всем управляет, всем указывает. Члены партии рекрутируются из этого общества, принимаются по принципу некого клуба: несколько рекомендаций членов партии, проходит кандидатский стаж, потом становится членом партии, партия нагружает его какими-то обязанностями, при хорошем выполнении поднимается по службе. Это модель общества, в котором правит эта элита, и она может быть только идеологически мотивирована. Это было не только у нас при Советском Союзе, при коммунизме, как принято говорить, но можно и в древних странах найти подобные вещи, провести параллели. Например, Китай эпохи своего самого великого рассвета VII–XII век в это время менялось две династии, но они были одного типа. В конфуцианском мировоззрении была создана некая табель о рангах, некоторая система рекрутирования элит, нормальная абсолютно вертикальная мобильность. То есть человек, даже если он крестьянский сын или непонятно кто, если он головастый, его смотрели мужи, принадлежащие к корпорации: ученые, юристы-конфуцианцы, по-китайски они так и назывались «блестящий талант», «непревзойденный гений», «учитель все учителей» – цветастые названия, целая иерархия, после чего он обучался и проходил очень много экзаменов. Человек, чтобы стать даже маленьким чиновником, должен был сдавать экзамены по письму, по литературе, уметь сочинять стихи. Последним они занимались между собой, соревнуясь в искусстве импровизации: собирался салон небольшой, внутри которого все общаются между собой стихами, и в течение минуты ты должен остроумный ответ придумать стихотворный или целую поэму сочинить или еще что – это было такое воспитание. Естественно, все они знали законы юридические. Есть такая ироническая книжка Александра Секацкого «Два Ларца», на самом деле это фейк, но очень похожий на то, что там творилось, – это как бы сборник задач для студентов китайских конфуцианских школ, в котором дается задача и несколько правильных и неправильных решений, которые дают разные учителя и гуру. После прочтения становится понятно, над чем размышляли китайские студенты, как они решали задачи на справедливость, что правильно, а что нет. Они жили в этом мире, занимались каллиграфией, живописью, хорошим тоном у этих людей считалось умение медитировать, размышлять над волей неба и они презирали того, кто каким-то образом замешан на материальном. Подобно кастовой индийской системе, по которой, если человек касается рабочих инструментов, денег или еще чего-то – для них это считалось неприемлемым и такого человека они исключали из общения, это было чем-то низшим. Такие люди, проходя все эти ступени, одновременно назначались чиновниками в своем государстве. При этом им давалась вся власть – он судья, он творит непосредственную власть, ему предан отряд стражников, который будет заставлять исполнять те решения, которые он примет. Он сидит, наблюдает за жизнью, если все всех устраивает – все нормально, если же вдруг кто-то пожаловался, он должен вникнуть и в соответствии с волей неба и справедливостью это разобрать абсолютно независимо. Но, в принципе, он может злоупотребить этой властью очень легко, потому что у него эта власть полная: может из друга сделать олигарха, а непонравившегося олигарха – нищим, или заточить его куда-нибудь, только убить его не может. Поскольку со смертью связана необратимость определенная, поэтому смертный приговор, который он может вынести, утверждается императором в Пекине. Когда приговор утвержден, и комиссия по смертным приговорам разобралась, тогда человек может быть казнен, а все остальное в его руках. Его даже никто не контролирует, нет никаких инструкций, нет никакой бюрократии, никаких противостояний властей, разделений парламентов, общественных организаций, журналистов. Время от времени из Пекина приезжает инспектор, приезжает поговорить о философских вопросах, о даосизме, полюбоваться красотой цветка, порисовать иероглифы, и если он в состоянии поддерживать этот высокий разговор, значит, человек не испортился в соответствии с правилами неба, высшей справедливостью судит и т. д. Инспектор не разбирает работу, он смотрит за самим человеком, и если у него целый гарем девушек, появились прекрасные хоромы, каждый день жареные кабаны, и он уже плохо различает концепцию Дао у Лао-цзы и Чжуан-цзы, значит, явно уже давно человек не читает трактатов… Не дай бог, он неправильно исполнил ритуал, значит, он давно не читал Конфуция: не так руку подал, не так зонтик поставил, не вовремя свет зажег, значит, человек пренебрегает духовным, следовательно, погрузился в материальное. А если погрузился в материальное – такого человека надо снимать. Так инспектор инспектирует. Такая пирамида до самого верха идет. Ни в коем случае ни как заявляют чиновники в нашей пирамиде: «Как наверху решат, так и сделаем». За такое уволят сразу, потому что ты не имеешь права занимать высшего губернатора, а тем более императора решениями, ты должен все максимально решать на месте то, для чего тебя сюда посадили. Поэтому максимально все решения принимаются на месте, если только они не требуют имперского подхода, армия, война, казнь, в этом случае пишутся заявления наверх. Это пример максимального идеологического мотивирования, в такой стране невозможны ни коррупция, ни злоупотребление. Тогда Китай достиг верха своего могущества, изобрел порох, фарфор, бумагу и книгопечатание за 500 лет до европейцев. Модель китайского корабля того времени, специально для сравнения рядом поставлены каравеллы Колумба, в сравнении они выглядят как стол и стакан, то есть китайцы обладали такими навыками инженерными в сравнении с европейцами, что вполне могли себе позволить открыть Индию, Африку, Европу и сделать там колонии. Некоторые пишут, что китайцы изобрели порох, но не догадались использовать его в военных целях, только для фейерверков использовали, это, конечно не так, у них были даже крылатые ракеты, которые соответствовали всем законам аэродинамики, более того – ракеты с отделяющимися ступенями, что появилось у нас только в ХХ веке и многое другое. Операции на сердце делали… Работала система коммуникаций, почта и сама чиновничья система. Техника и культура были на высочайшем уровне, правда, потом пришли монголы и все испортили. Хотя многое позаимствовали и потом перенесли на Русь. Та же самая, по сути, модель, когда лучшие рекрутируются и им дается эта самая власть. Я, в какой-то мере, глядя на то, что твориться у нас в стране, других странах, та же самая коррупция, все больше склоняюсь именно к этой модели. Потому что в мире, в обществе господствует модель кантианская, что общество должно само что-то рождать, чиновники должны исполнять, общественность должна придумывать некие инновации, и как вообще жить, и миру жить, и от государства нечего требовать. Но оказывается, что даже в этой модели без корпоративной этики чиновников, которые будут исполнять, а не служить кому-то из гражданского общества в частных интересах, тоже не обойтись без идеологии служения даже в кантовской модели. Поэтому в том или ином виде эта идеология должна господствовать, именно она делает элиту элитой, и она выполняет в обществе и в государстве те функции, которые она должна выполнять. Никакими законами и никакой бюрократией мы частные интересы и коррупцию не победим, можно сколько угодно контролеров поставить за каждым чиновником, но за каждым контролером нужен еще контролер, потому что контролер может злоупотреблять, над всеми остальными контролерами тоже нужен контролер, и так до бесконечности. У нас сейчас именно эта неправильная модель. Мы не воспитываем идеологию служения, а воспитываем противоположное: счастье, возьми от жизни все, живи настоящим, потребляй, а потом этим людям все равно даем власть, а поскольку мы справедливо полагаем, что эти люди воспользуются властью в своих интересах, мы начинаем их огораживать контролерами, СМИ, инструкциями, бюрократией. Предполагается изначально, что человек все сделает плохо, поэтому ему ставится масса препятствий, инструкций, в итоге он не делает вообще ничего. В лучшем случае он не делает ничего это и называется бюрократия, которая хуже всякой коррупции, в худшем случае, т. к. он единственный разбирается в хаосе законов, и в мутной воде все равно найдет, как поймать рыбу. Он все равно нарушит, потому что в нем заложено это потребительское поведение, он найдет, как украсть. Но чиновники и другие органы, у которых он украл, все равно его поймают и он пойдет в тюрьму. То есть система работает на создание чего-то плохого, обложение его инструкциями и в конце неизбежная посадка. Задача такой системы, так или иначе, всех людей посадить. Она прямо противоположна той, что была в Китае, когда изначально воспитывается человек с идеологией служения, а не личных потребностей, потом ему давалась вся полнота власти, его для того и воспитали такого замечательного «блестящего таланта», чтобы он свои таланты применял, в данной конкретной ситуации и именно для того, чтобы его не нужно было контролировать. Потому что контролеров не напасешься. Ему давали всю полноту власти, он проявлял себя, то есть сделал какой-то проект, улучшил жизнь в этом уезде, в этой провинции, и тогда ты получаешь награду от Императора лично, «золотой шнурок» или очередное звание, которое тебя производит из «блестящего таланта» в «непревзойденного учителя», что является почетным в данной корпорации. То есть совершенно другая система: воспитание – полномочия – заслуга – награда, а не отсутствие воспитания – коррупция – бюрократия – посадка. Мы, к сожалению, идем по этому неправильному пути, и свернуть на путь воспитания элиты – это единственный выход, который есть у нашего государства. С этого мы должны начинать и этим заканчивать, будущее нашего государства куется в школах, в ВУЗах, в клубах воспитывается широкий государственный взгляд и патриотическое служение своему государству. Служить можно различным способом, в этом смысле древние греки смотрели полиберальнее и пошире на эти вещи. Тот же Фуко, разбирая письма Платона, приводит известную фразу, что государством должны управлять философы. Это очень вульгарно воспринимается, что философы хотят порулить властью, но Фуко показывает, что мысль не в том, что некий философ должен усесться на трон и начать руководить из неких абстрактных философских убеждений. Фуко показывает на различных письмах, как Платон не советует царям и руководителям государства каких-то управленческих решений, это их функция, они сами могут это сделать и им лучше это знать. Философом он должен быть в том смысле, что он должен вести некий философский образ жизни: гимнастика, диета, самодисциплина, размышление над некими высокими предметами, в том числе над философией, справедливостью, красотой цветка. И когда человек будет в этом смысле философом, держать себя в руках и не поддаваться страстям всевозможным, не размазываться, тогда он будет и прекрасным государем и прекрасным бизнесменом, прекрасным ученым, прекрасным строителем, то есть в любой области он проявит себя прекрасно, если в нем будет философ, как образ жизни, а не который создает теории и концепции.

Аристотель так объяснял это в своих строках, посвященных воспитанию. Если мы хотим воспитывать господина, то есть ту самую элиту, то мы должны учить ее гуманитарным предметам, поэзии, философии, этике, риторике, психологии, потому что эти предметы постигают общее, а общее всегда командует частным, а технические дисциплины – для рабов, они учат частному определенному умению и превращают человека в такого же частного и не видящего целое субъекта и всегда поэтому общему подчиненное.

А теперь я сведу воедино сказанное и очень коротко. Элитой элиту делает отношение к прошлому, как я рассказывал в начале, отношение не мстительное и не забывающее, а памятное и благодарное. Благодарность к прошлому достигается только тогда, когда мы даже если оно кажется бессмысленным и очень неудачным и плохим, наполняем его смыслом, размышляя над ним. Недаром Хайдеггер подчеркивал, что DANKEN и DENKEN, то есть мыслить и благодарить это родственные слова. Это и правда одно слово. В русском языке есть слово «почитать», «чтить», от него и слово «честь», и слово «цена» ему родственно. И они родственны санскритскому слову «читти» – мысль. Почему гений и злодейство вещи не совместные, как говорил Пушкин? Потому что любая этика и добро есть отказ от мести, есть прощение, недержание зла и любая этика держится на благодарности даже к врагу. Как тут не вспомнить Христа! Но благодарность и есть мышление. Мышление есть благодарственная молитва. Благодарность по-гречески – евхаристия. А молитва и есть мышление, а не просьба к Богу дать счастья или монотонное повторение мантр. Именно так величайший философ современности Хайдеггер ответил на вопрос «что такое мышление?», который он вынес в заголовок своей последней книги.

Напоследок я бы хотел проиллюстрировать сказанное на одном примере. Все мы догадываемся, что если за всю историю России придется отчитываться перед Богом, то она отчитается нашими великими писателями, композиторами, поэтами и т. д. Например, Достоевским. Как вы, наверное, знаете, он попал в молодости на каторгу. Участвовал в революционном кружке, а потом, после заговора экстремистов в столице, его арестовали вместе со всеми. В России много кто прошел каторгу, в том числе и члены его кружка. Но описал ее, пожалуй, он один, в «Записках из мертвого дома». Также не забыл он ни одной из услышанных там историй, вообще все его романы очень автобиографичны. Назойливая реклама, глянцевые журналы и сонмы психологов убеждают большинство людей в мире: живи настоящим! А если уж прошлое тяжело и несет страдания, так тем более: начни жить с начала! Бегите прочь от таких советов, не будет так у вас никакой жизни. Ведь, что сделал Достоевский? Он как раз зациклился на прошлом. Еще раз пережил его. Мало того, что он жил им на каторге, он еще раз его пережил, пока писал роман, а ведь мог бы цветочки нюхать и наслаждаться новым днем! А ведь он как раз и осмыслил его, он не дал стать прошлому бессмысленным, не дал целому куску своей драгоценной жизни пропасть, он, говоря языком бизнесмена, капитализировал даже убытки! Он перенес прошлое в будущее и сохранил его и для себя, и для истории, и для человечества. Говорят, Толстой переписывал «Войну и мир» 17 раз, может быть это байка, но несколько раз точно он что-то переписывал… А как же море демотиваторов, которые ходят по интернету и говорят нам, что Далай-лама и прочие духовные мудрецы утверждают, что нужно «жить сейчас». Ведь Толстой, получается, зациклился? И 17 раз проживал одно и то же, вместо того, чтоб жить сейчас, не в прошлом, не в будущем, а настоящем и стремиться к «новому»… Как модно сейчас говорить, он «не любил себя», раз не наслаждался каждым драгоценным мгновением своей единственной жизни. А может быть, жизнь не череда бессвязных моментов «сейчас», а как в фильме «День сурка» – она есть ежедневное усилие по оттачиванию и совершенствованию одной и той же жизненной миссии, доведение ее до совершенства, и каждый день, каждый миг тебе дан для того, чтобы «еще раз» попробовать и стать ближе к миссии, а не еще раз напортачить? Хайдеггер говорил, что все великие философы думают всю жизнь одну и ту же мысль, так же как все политики штурмуют одну задачу, великие художники – один образ, великие бизнесмены – одно дело. А ведь мир так разнообразен, почему же эти маньяки так упрямо живут чем-то, что их зацепило когда-то, видимо, в прошлом и верны этому прошлому всю жизнь и строят на нем как на фундаменте величественное здание. Однолетняя трава мала ростом и слаба корнями, дубы имеют огромные корни и огромную крону. И площадь листьев велика, ловит свет и воздух и питает корни, и они имеют возможность расти и брать воду с самого дна и питать крону. Без корней нет кроны, без глубины нет выси и наоборот. Вот то, что делает великое великим.