1. ВРАГИ И ДРУЗЬЯ
Глава 1
– Пошла! – толкнули в спину. Тяжелая дверь захлопнулась. Шаги удалились.
Я замерла, выжидая. После яркого неонового света в коридоре глаза должны привыкнуть к сумраку.
Экономят электричество? Впрочем, еще день. Врубить освещение на всю катушку еще успеют.
Ночи здесь длинные... Лучшее время для допросов.
Я огляделась.
Подвал как подвал. Небольшой – три на четыре метра. Со всеми «удобствами»: в углу – санузел, в вентиляционном отверстии – «зрачок» наблюдения. Для него света вполне достаточно.
Крохотное окошко у самого потолка выходит во внутренний двор. Бронестекло? Сквозь пыльные разводы проглядывают толстые прутья решетки. Окно не перекрыто «намордником». Не успели они, что ли?
А кладка стен прочная, даже в том месте, где еще свежая. Длинное помещение совсем недавно разделили кирпичными перегородками на камеры.
Нет, отсюда не убежишь.
Даже если каким-то чудом удастся выскользнуть наружу. Во дворе и вокруг, по периметру забора пулеметные вышки, прожектора, часовые с собаками. И видеоглазки – повсюду.
Даром, что Служба Охраны Конституции переехала сюда меньше месяца назад.
В этой камере я – первая. Воздух пока не успел пропитаться испарениями человеческих тел, хлоркой и еще чем-то неизвестным. Тем, что вместе составляет такой въедливый, будто наполненный мертвящей безысходностью, запах...
Я открутила кран, плеснула холодной воды в лицо. Утерлась рукавом. Поудобнее взбила тюфяк на деревянных нарах. Стащила с себя куртку, кинула поверх и легла.
Запах тюрьмы. Я хорошо его знаю... Года в питерском «централе» хватило, чтобы все намертво отпечаталось в памяти...
Воспоминания лезут в голову. Галдят, как непрошеное воронье... Сейчас не до них. Я должна быть спокойной и логичной...
Коснулась голым плечом стены и зябко поежилась. Камень холодный как лед. Хорошо, что сейчас июнь, а не зима. Что здесь было раньше? Какой-нибудь склад?
Чины из «охранки», наверное, были недовольны, когда им достались эти подвалы...
Сегодня я вернулась из Москвы около десяти утра. Поезд опоздал на два часа. Пришлось раскошелиться и взять такси. Подумала, что Старик наверняка уже волнуется. Квартала за три до нашего дома расплатилась и пошла пешком – дальше дороги не было. Аварийное здание неделю назад обрушилось, и улицу до сих пор не расчистили.
Как раз перебиралась через завалы, когда вдалеке хлопнули пистолетные выстрелы: один... второй. Тишина.
Остановилась. Выстрелов больше не было. И я сделала глупость. Вместо того чтобы выждать, затаиться – снова двинулась вперед. Мало ли из-за чего стрельба. Несмотря на военное положение, бандитские разборки на улицах Тулы – обычное дело. Особенно в нашем районе.
Не было у меня никакого предчувствия. И настроение хорошее. Встретилась в Москве с нужным человеком. Тот согласился помочь с чипами для пропусков.
Дело, в общем, пустяковое, но все равно на душе легко. Небо ясное. Впервые за последнюю неделю. В такое утро не хочется думать о плохом.
Когда я сообразила и повернула назад, было уже поздно. Несколько фигур в штатском преградили дорогу:
– Эй, девка...
Я метнулась в боковой переулок. Там тоже ждали. Сбили с. ног, заламывая руки за спину. Надели «браслеты» и облапали, проверяя одежду. Поволокли к здоровенной «душегубке», ожидавшей за углом.
Старик и Локи уже в машине. Лежали на полу, лицом вниз. Вокруг – целая орава вооруженных полицаев в масках и камуфляже.
«Штатский» достал фотографию. Сравнил со мной и осклабился:
– Загружайте, пассажирку!
Внутри екнуло. Это не обычная облава, когда хватают всех подозрительных и неделями мурыжат в фильтрационном лагере. А еще я ощутила взгляд Локи. Безысходная тоска темнела в зрачках, но он нашел силы улыбнуться, когда меня швырнули рядом:
– Наверное, сам Рыжий захотел с нами повидаться...
– Не разговаривать! – заорал СОКовец и наотмашь ударил Локи по лицу. Красная струйка поползла из разбитой губы.
Я изловчилась и впилась «штатскому» в руку. Тот взвыл от боли и отшвырнул меня носком тяжелого башмака. Скривился, вытирая руку платком:
– Тебе это зачтется... сука.
Знаю. И все равно, не жалею.
Где-то в коридоре шаги. Я приподнялась и села па нарах. Неужели так быстро? Кажется, и получаса не прошло...
Сердце стучит, колотится птичкой в клетке... Глупости! Я в состоянии перебороть эту слабость, я не покажу им страх...
Шаги поравнялись с камерой. Потом удалились.
Не за мной...
Все равно скоро поведут на допрос. Что буду говорить? Конечно, все отрицать. Прямых улик против меня нет. Даже оружия при себе не было. Только фальшивый пропуск. Но это мелочь. Половина Тулы ходит с такими. Сами же «миротворцы» ими и торгуют.
Где-то на дне души зародилась крохотная надежда. И тут же умерла.
Правильно. Надеяться не стоит. Здесь не Балтийская Конфедерация, хотя бы для внешнего приличия играющая в правосудие. В «охранке» на такие пустяки внимания не обращают...
Я встала, подошла к окошку и сквозь запыленное стекло попыталась разглядеть там, вверху, кусочек неба. Но внутренний двор был совсем крохотный, и шестиэтажное здание начисто перекрывало обзор. Единственное, что доступно, – едва различимые отражения облаков в зарешеченных окнах.
Пока ходишь на воле, не осознаешь, что это счастье – просто смотреть на небо. Запретное счастье... Еще повезло, что окошко совсем не замазали краской...
...Сначала нас доставили в ближайшее отделение и приковали наручниками в «обезьяннике».
Конечно, там были микрофоны.
Поэтому Локи начал рассказывать о «тараканах» в «Вин-де-2013».
– ...Программерами у Гейтса работают сержанты-морпехи. Зачем обрывать цикл именно в этом месте?
– Ты не знаешь?
– Нет, Таня...
Глаза оставались серьезными. Локи понятия не имел, в чем мы прокололись.
А Старик молчал. И это было тяжелее всего.
Выглядел Михалыч плохо. Сидел, будто в забытье, привалившись к стене. Кажется, ему становилось хуже. Повязка поперек груди, наспех кем-то сделанная, разбухла от крови. И я ничем не могла помочь...
Да и как? Лучшим лекарством было бы оказаться где-то далеко отсюда. Здесь, за этими степами и решетками, здоровье нам уже не понадобится...
Конечно, я знала, что это может случиться. Но никогда не верила, что это произойдет с нами...
Офицер в незнакомой форме с голубой ооновской нашивкой. Раскрыл черную папку. Таращится на Старика. Глаза у «миротворца» белесые, бесцветные, пустые. Голос скрипучий, как несмазанная дверь:
– Вы есть Виктор Карпенко. Я есть майор Улафсон. Я иметь ордер.
Старик поднимает веки. Равнодушно смотрит.
Офицер хмурится, бормочет по-своему. Исчезает и появляется уже в сопровождении двух солдат с носилками.
Машет бумажкой с печатью:
– Я полномочен заявлять. Вы арестован и предстать Международный Трибунал.
– Какая честь... – Бледные губы Старика изгибаются усмешкой.
Еще три года назад его объявили в розыск. Три года назад отряд ополченцев под его командой разгромил американский десант у Ставрополя. Пленных в том бою не брали.
Когда Михалыча укладывают на носилки, он глядит па нас – совсем спокойно. Он в нас верит.
И еще я понимаю – сдаваться он не собирается.
Четверть часа спустя меня и Локи ведут к дожидающейся во дворе спецмашине. И будто холодом обдает. Я вижу тела на асфальте. Пять тел, накрытых серыми простынями. Полицейский фотограф откидывает одну. И незрячим, остановившимся взглядом на меня смотрит Ярослав. Запачканная кровью рубаха пробита – след автоматной очереди. Правая рука до сих пор судорожно сжата в кулак.
СОКовцы побывали не только на нашей квартире...
Шаги. Снова шаги. Двое... На этот раз остановились у моей камеры. Лязгнул замок. Ослепительный неоновый свет ворвался внутрь. На фоне дверного проема фигуры казались черными.
– Гольцова! На выход!
Как будто кроме меня здесь есть кто-то еще.
Вспыхнула лампочка.
Я поднялась. Неторопливо. И надзиратель, выругавшись, вошел сам:
– Руки давай!
Опять надели «браслеты». Вывели из камеры:
– Вперед!
Несколько «шлюзов». Крутая лестница.
Верхний коридор. Я надеялась хотя бы отсюда увидеть небо. Но окон не было. Лишь пятна свежей побелки на стене. Все заложили кирпичом, когда переделывали здание.
Еще коридор. Последний «шлюз»:
– Гольцову на допрос к Фатееву!
Снова лязг замка.
Много ли мне известно? Не очень. Вся организация разбита на ячейки. Люди разных ячеек друг друга не знают.
Но там, во дворе, кроме Ярослава было еще несколько погибших. Не из нашей группы. Значит, предатель в штабе Среди двух или трех людей, державших все информационные нити.
Самое дрянное из того, что могло случиться.
Единственное, о чем не ведал штаб, – физики. С ними встречались только мы с Михалычем. И только мы знали про нуль-генератор. Прибор, помещавшийся в средних размеров чемоданчике, но способный на многое. Например, с десяти километров превратить в колебания вакуума бронированный «мерседес». Вместе с теми, кто окажется внутри.
Нам должны были передать опытный образец. Не успели.
Пожалуй, это единственная по-настоящему ценная информация, которая мне известна.
Последний десяток шагов. Дверь.
Огромный кабинет. И уже вечернее солнце за решетчатым окном. Мне оно показалось ослепительно ярким.
– Здравствуй! – улыбнулся СОКовец с забинтованной рукой. Тот самый. Теперь – не в штатском, а мундире полковника.
Взял меня за подбородок:
– Ну что, больше не будешь кусаться?
И ударил кулаком в живот.
Радужные блики заплясали перед глазами. Я согнулась, пытаясь восстановить дыхание.
Он повалил меня на пол и несколько раз «впечатал» тяжелым армейским ботинком.
– Перестаньте, Фатеев!
Пока я хватала ртом воздух, что-то изменилось. Кое-кто ещё появился в кабинете и оттянул полковника.
– Не позорьте свой мундир! – В голосе – металлические нотки.
Надо мной склонились, сняли «браслеты» и осторожно похлопали по щекам.
– Вам лучше?
Мне помогли встать и усадили в удобное кресло. Подниматься было больно – теперь-то этот гад точно сломал мне ребро.
Лишь приняв вертикальное положение, я оклемалась достаточно, чтобы разглядеть «спасителя».
Он в хорошо пошитом сером костюме. Немолод. Лет сорок пять. Но фигура стройная, почти атлетическая. Дубленая, загорелая кожа, короткий ежик черных как смоль волос. Лицо – скорее привлекательное. Взгляд – внимательный, цепкий. Взгляд, в котором чувствуется многолетний опыт.
– Прошу прощения за моего коллегу. Иногда он бывает грубым.
Фатеев отвернулся, отошел в дальний конец кабинета, извлек пачку «Мальборо». Брюнет хотя и не смотрел в его сторону, среагировал мгновенно:
– Пожалуйста, не курите здесь.
Фатеев что-то пробормотал под нос, но пачку спрятал. Ясно, кто подлинный хозяин в этом кабинете.
Он не спешил. Ждал, пока я окончательно приду в себя. Наконец посчитал, что я «созрела», и представился;
– Меня зовут Алан. А вас?..
Американец? Надо же, говорит практически без акцента. Конечно, он прекрасно знал, как меня зовут. Но спорить из-за таких мелочей не стоило.
– Татьяна Гольцова.
– Я сожалею, что наше знакомство происходит в не слишком приятной обстановке. – Алан улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы.
Задумчиво повторил:
– Татьяна. Прекрасное русское имя. Классическое.
Сел в кресло и продекламировал:
– «Письмо Татьяны предо мною – его я свято берегу...»
Опять улыбнулся, еще более обворожительно. Думаю, он знал, что улыбка ему идет, и старался использовать ее как можно чаще.
– Фатеев, распорядитесь насчет кофе!
Полковник вышел, и кофе принесли буквально через минуту. Наверно, заранее сварили и лишь слегка подогрели. А булочки выглядели такими аппетитными, что я сразу вспомнила: ничего не ела с самого утра.
– Не стесняйтесь, – сказал Алан и пригубил из чашки, подавая пример. – Кофе довольно хорош. Поверьте, в чем в чем, а в этом я разбираюсь.
– По-моему, в МакДоналдсах кофе всегда одинаковый.
Он рассмеялся. Вполне искренне.
– Ну да. Все американцы – примитивные идиоты. Шагу не могут ступить без передвижных сортиров и МакДоналдсов. А в России по улицам городов скачут сумасшедшие казаки и бродят белые медведи.
Насчет медведей не знаю, но однажды зимой на улицах разрушенного Курска я едва спаслась от волчьей стаи. Только об этом я говорить Алану не буду. И про то, чьи именно бомбы сделали Курск таким – тоже. Зачем портить приятную беседу? Лучше выпью кофе.
– Некоторые стереотипы очень живучи, – весело констатировал Алан. – Но культурным людям и в Америке и в России вполне по силам их преодолевать. – Тут же поправился: – Преодолеть.
Интересно. Он второй раз сказал «в России». Обычно американцы добавляют «бывшей». Или вообще стараются не использовать «устарелое название».
Пока я налегала па булочки, Алан смотрел на меня умильным взглядом любящего отца. Где-то после второй чашки кофе в этом взгляде что-то изменилось. Он начал переходить к делу:
– Знаете, Татьяна, я в трудном положении. Я очень хочу вам помочь. Но не смогу этого сделать, если вы не захотите помочь себе сами.
Ну конечно. Добрый дядя прогнал злого и теперь рассчитывает на мою откровенность. Господи, как однообразно... Прием, описанный в сотнях книжек и фильмов. Неужели даже в цээрушных разведшколах не могут придумать что-нибудь оригинальнее? Или сама ситуация располагает к шаблону?
Будем подыгрывать, ничего не остается. Кофе действительно хороший, а булочки и впрямь замечательные. Когда еще удастся такие попробовать. Может, вообще никогда...
Я прожевала и изобразила глуповатую невинность:
– Что вы имеете в виду?
Он сверкнул белоснежными зубами:
– Не пытайтесь казаться менее умной, чем вы есть на самом деле. Вы – способная девушка. Я знаю, вы учились на первом курсе биохимического факультета. Почему бросили учебу?
– Потому что вы разбомбили университет.
Алан качнул головой:
– Мне очень жаль. В любом серьезном деле бывают маленькие оплошности. Я уверен, что университет пострадал по ошибке. И кстати, вы еще так молоды, перед вами открыты перспективы... Почему бы вам не продолжить учебу за границей? Это можно устроить.
– Мне нравится жить здесь.
– Понимаю ваши чувства. Но нельзя позволять иллюзиям лишать вас будущего. Сейчас Россия лишь устарелое географическое понятие. – Он торопливо поправился: – Я имею в виду то трудное положение, в котором оказалась ваша родина. Приобретя квалификацию, опираясь на знания, а не на старые химеры, вы могли бы лучше ей помочь. – Доверительно склонился в мою сторону: – Поверьте, милая Татьяна, я уже немолод и имею кой-какой опыт. Экстремизм не решает ни одной проблемы. Наоборот, он их создает. И никто сейчас не делает больше для этой страны, чем правительство Гусакова и Международный Совет.
– И Рыжий? – уточнила я, наивно хлопая ресницами.
Это становилось почти забавным. Он действительно рассчитывает так запросто меня обработать? Что называется, «промыть мозги» в дружеской беседе. Нет, на дурака не похож. Какой-то козырь у него должен быть. Пока что он развлекается. «Чешет» по шаблону, не задумываясь, а сам не спускает с меня глаз, будто хочет насквозь увидеть.
Алан засмеялся:
– Я же говорил, некоторые иллюзии трудно преодолевать. Так часто бывает. Великих реформаторов современники не ценят. А потомки – ставят памятники. Анатолий Борисович делает все, чтобы экономика бывшей России стала эффективной. Многие предыдущие правители любили рассуждать об этом. А он не только говорит, но и делает.
Ну вот. Наконец прорезалось словечко «бывшая».
Уловив что-то в моем взгляде, американец посерьезнел:
– Да, это тяжело. Порой это больно. Я сам искренне переживаю за великий русский народ. Но это – необходимые временные меры. Через несколько лет вы не узнаете эту страну.
Уже и сейчас не узнаю. Представляю, что будет еще через несколько лет.
– Я давно знаком с Анатолием Борисовичем. У него есть одно качество, уникальное для политика, – продолжал ораторствовать Алан. – Да, он не популист. Но он всегда выполняет обещания. Помните, как быстро удалось навести порядок в Воронеже?
Комната слегка качнулась вокруг меня. Изображать наивность вдруг стало тяжело. Невыносимо...
Воспоминание. Мучительно-яркое...
Огромное, чуть припорошенное снегом поле. Вмерзшие в землю тела – по всему полю... И где-то среди них – трое самых родных и близких... Я искала. Вглядывалась в изуродованные лица. Кровоточащими пальцами разрывала мерзлую землю. Слепла от слез.
Не нашла...
Рыжий выполняет обещания...
– ...Явные позитивные сдвиги, – будто через вату доносился голос Алана, – население больше не ощущает нехватки продовольствия. С этим нельзя спорить. Это факты...
Да, Тула – сытый город. Почти как Москва перед войной. Здесь хватает ярких витрин. Сюда не допускают беженцев. Но я знаю, что стоит отъехать километров на триста-четыреста...
Лишенные света и тепла, полумертвые города. Убогие деревни... И тощие ребятишки вдоль обочин автомагистралей – каждый раз, когда проходит натовская колонна. Они ждут. Иногда им везет, и миротворцы начинают швыряться монетами.
Однажды я тоже ждала у обочины. Я была старшей в компании таких же замурзанных существ. Нам не повезло. Самые добрые и щедрые – немцы. А в тот раз мы нарвались на литовцев. В детей полетел град пустых бутылок. Литовцы хохотали, тренируясь в меткости. Один из мальчиков, лет шести, не сумел увернуться. Упал с разбитой головой.
Я взяла камень и у поворота догнала ту машину. Швырнула булыжник в их рожи... Не промахнулась. И отсиживалась в канаве, пока над головой свистели пули...
– ...конечно, миротворческий контингент сыграл свою роль в борьбе с анархией. Но сейчас обстановка стабилизировалась. И пытаться раскачивать ее – безумие.
Я подняла голову:
– Стабильность? Да, на кладбище всегда спокойно...
