Яростный Ясень
Кромка миров: Араун
Марх? Неужели ты?
Ты вспомнил о долге, ради которого тебя и призвали в мир людей?
И трех веков не прошло!
Конечно, ты человеческий король – и войны в твоем мире тебе важнее. В чем-то они были действительно важными, пожалуй.
Да, Марх, я злюсь. Злюсь сейчас – хотя именно сейчас причины для гнева нет.
Сейчас, когда ты наконец вспомнил о своем долге, я злюсь, что ты почти три века не думал о нем.
Ты наконец готов выйти в бой за священное стадо.
Это, пожалуй, смешно: теперь не готов я.
Я слишком долго ждал этой битвы. Изождался. Изверился.
Марх, потерпи чуть-чуть.
* * *
…а в Прайден пришла весна.
Ей было совершенно безразлично, как идут войны бриттов с римлянами, кто взял верх, кто потерпел поражение. Весна наступала по всем мирам, по всем народам – и это было то наступление, которое не приводит ни к чьему поражению.
И жертвы наступления весны были горделивее победителей.
Но гордецы падали, сраженные весною, падали в молодую траву, сплетаясь в объятиях с красавицами, каждая из которых была сейчас – Весной.
Торжествующей в своей слабости.
Бельтан. Костры сияли ярче звезд, и стиралась граница меж миром людей и Аннуином, и везде вились хороводы, сплетаясь и переплетая миры, как нити в орнаменте.
Смех, музыка, огни, пляски…
…Марх зашел по пояс в студеную еще реку; он старательно отмывал свое тело, словно пытаясь смыть синие боевые узоры – им нет места сейчас.
Сыну Рианнон был не один век от роду, но этот Бельтан стал для него первым: в море праздников нет, а королем людей Марху было не до веселья.
Зато сейчас… войны с римлянами казались Коню дурным сном, война с Гвидионом будет чуть позже, а сейчас – Бельтан, и встреча с красавицей, еще неизвестной, но уже желанной, той единственной, кого он будет любить долго-долго, аж до самого утра!
И надо освободиться от боевых узоров.
А весенняя вода поможет.
– Ты фыркаешь прямо как конь, – рассмеялась она.
Пару раз ударила по воде, брызгая на него.
– Я и есть конь, – улыбнулся Марх, оборачиваясь к насмешнице.
Это была дева-сидхи, светящаяся как лунный луч и такая же прекрасная.
– Пойдем? – она протянула к нему руки.
Сын Рианнон кивнул. Раз эта чаровница не боится его, значит, он смыл с себя века человеческих войн. А прочее в эту ночь неважно! – и можно плясать с этой серебристой девой, и можно повалить ее в высокую траву, и на земле всё совсем не так, как с холодными морскими красавицами, здесь всё теплое, и жар страсти бежит по жилам, и эта сидхи прекрасна, и она жаждет любви, и в Бельтан всё возможно и всё – правильно, и не было этих войн, не было, не было, а есть только дурманящий запах лилий, податливое белое тело, счастливый смех…
…и рассвет.
– Ты ведь Марх, бренин Аннуина? – спросила она.
Он сел, провел рукой по лбу, стряхивая безумие этой ночи.
– Ты Марх? – повторила она.
– И что? – нахмурился он.
– Ты прекрасен.
В ответ он самым невежливым образом хмыкнул.
– И фыркаешь, как конь, – улыбнусь она. – Ты всегда так?
– Послушай, – жестко ответил он. – Это был Бельтан. Он кончился.
– Но ведь будет следующий. А до него – Лугнасад…
– А до него я уйду на новую битву. И не знаю, вернусь ли.
– Ты вернешься.
– У меня есть невеста.
– Это важно в Бельтан? Или в Лугнасад?
– В году не только два этих дня.
Дева-сидхи обвила его плечи руками:
– А я не спрашиваю о других днях. И я не хочу занимать место твоей невесты. Скажи мне, Марх: тебе было радостно со мною?
– Да, – он невольно улыбнулся.
– Я не прошу делиться со мной любовью. Это для твоей невесты. Но дважды в год я хочу разделять с тобой радость. Только с тобой. А ты?
– С тобой. Если вернусь живым.
– Тогда – до встречи в Лугнасад, Марх.
– Как хоть зовут тебя?
«Ллиан… – прошелестел ветер над рекой. – Меня зовут Ллиан».
* * *
– Так пора, Араун?
Исполинский олень скачет по тучам, рога его блестят как молнии.
– Пора, Марх.
Вороной конь мчится рядом. Словно сгусток мрака. И топот копыт по небесам – грозным громом.
– Куда мы..?
– В Каэр-Невенхир. Крепость Небес.
– Крепость? Но где она?
– Твердь небес – вот эта крепость. Здесь исстари бьются все великие силы Волшебной Страны.
– Араун, где наше войско? Что ты собирал?
– Два короля Аннуина – ты считаешь, что этого мало? Ты слишком хорошо усвоил предрассудки людей, сын Рианнон. Я собирал свою силу. Этого хватит.
– Но в сражениях…
– Отвыкай от битв людей. Здесь всё иначе. Здесь не будет армий Аннуина. Здесь будет сила Аннуина. А это – мы с тобой.
Молчание в ответ.
– Просто поверь в себя, Марх. Поверь в себя и в нашу победу.
– Д-да…
– Хорошо, я объясню. Знаешь, почему сыновьям Дон никогда не добиться власти над Аннуином? Потому что Аннуин – это ты и я. Разве они могут покорить нас?
– Нет!
– Видишь, как всё просто?
И тут они услышали голос:
– Поверили, будто прост путь к победе? Поманила простота прямизной?
– Кто здесь? – обернулся Марх. Враждебности неизвестного он не ощущал.
– Долго дороге виться, долго пути виться… ноги собьешь, истока дорог не найдешь…
– Мирддин! – воскликнул Араун. – Покажись!
Мирддин. От этого имени по спине Марха пробежал холодок. О Владыке Дорог говорили разное. Называли имя его отца – Морвран, который ужасен обликом настолько, что можно умереть лишь от взгляда на него. А сын этого чудовища – хозяин всех путей, и в мире смертных, и в Аннуине… все труды Марха и Арауна – во власти Мирддина.
А еще говорят, что Мирддин мудр настолько, что речь его – поэзия. И нелегко понять тайный смысл ее.
В этом король Корнуолла уже убедился.
Перед Королями Аннуина возник высокий мужчина в дорожном плаще.
– Жаждут сраженья жестокие, плачут о потерях покорные, славы алчут властные, – произнес он вместо приветствия.
– Кем ты пришел к нам, Мирддин? – спросил Араун. – Врагом, другом, союзником?
Тот рассмеялся:
– Покуда противник наш не спешит под Каэр-Невенхир, поведаю я вам презанятную повесть…
Он уселся на придорожный камень (Марх был готов поклясться, что мгновением раньше никакого валуна здесь не было, – да и откуда взяться валунам на небесах?) и нараспев начал сказывать.
Кромка мести: Мирддин
Всевластна волшебница Керидвен, кипит колдовством Котел ее.
Ужасен и жесток Морвран, свирепый сын мудрой матери.
Три капли кипят в Котле Керидвен: миловидность, мягкость, мудрость для Морврана.
Слугу заслал Гвидион, выкрал вор волшебное варево.
Выплеснуто колдовство Керидвен. Сломана судьба Морврана.
Из тех трех капель лепит Гвидион нового негодяя: слугу своего Талиесина.
С кем сразитесь сегодня, властители? Встать ли вместе с вами?
– Так ты хочешь отомстить Гвидиону и Талиесину за своего отца? Это из-за Гвидиона Морвран остался чудовищем, так? – нахмурился Марх.
И почти сразу понял, что ошибается. Месть за отца – отнюдь не главная причина, по которой Владыка Дорог сейчас с ними.
Они – все трое – воплощенный путь. Дороги из Прайдена в Аннуин и из Аннуина в Прайден. Поражение двух Королей будет страшной бедой для Мирддина: ведь перекрытый путь для него – всё равно что сломанная рука для человека. Или даже – перебитый хребет.
А то, что враги Арауна и Марха – враги отца Мирддина, это вторая из причин, по которой он здесь. Только вторая.
Кромка битвы: Марх
Ждем. Ждем. Ждем.
Скорей бы уже!
Где эти сыновья Дон? Чародей на чародее, говорят… И их выкормыш Талиесин, всюду трубящий о своем могуществе, – если бы похвальба обращалась в оружие, он был бы неодолим. А так… посмотрим.
Мне страшно. Страшно и – весело. Прежде сотни людей были носителями моей воли. Теперь армии нет. Теперь мое войско – я сам.
Араун спокоен. Наклонил рогатую голову и о чем-то разговаривает с нашим нежданным союзником. Н-да, я сейчас речь Владыки Дорог понять не смогу.
Каждая мышца дрожит в ожидании. Копыта… а, так я сменил облик? когда? надо же, не заметил! – копыта нетерпеливо роют землю.
Откуда земля – в небесной крепости?
И где, наконец, Гвидион со своими?!
И словно в ответ раздалась песнь, исполненная гордости. Талиесин боевыми заклятьями пытался обессилить врага.
Араун качнул рогами – и сила чар опала.
Стало видно войско Гвинедда, поднимающееся к месту боя.
– Могучим – чародеи, добряку – дороги, – быстро кивнул королям Мирддин и запел:
Ваше войско вмиг увязнет
В глубине дорожной грязи!
Ног не выдернуть из глины,
Всяк ходящий схвачен крепко!
Дождь осенний скуку сеет,
Злой мороз зимой замает!
Беспросветно бездорожье,
Бесконечно, беспощадно!
Скручены тоской, смиритесь!
Бездорожьем сражены вы.
Грязь поглотит вашу гордость,
Войско растечется воском!
– Ну вот, – добавил Мирддин необычно просто, – теперь их замечательные, могучие, отлично вооруженные отряды сюда просто не пройдут. Здесь только чародеи: Гвидион, Аметон и Гофаннон и их ублюдок Талиесин. Вас двое, но, я думаю, силы примерно равны?
И – ударил дождь. Ударил со всей яростью и жестокостью, будто то была не стихия, а сотни, десятки сотен лучников, бьющих без останову.
Дождь хлестал по сыновьям Дон… всего несколько мгновений, потому что Гофаннон выкрикнул что-то – и навстречу струям ливня полетели сотни действительно стрел, перехватывая капли в полете.
– Неплохо для начала, – кивнул рогатой головой Араун, и тут же на Талиесина, замершего в начале заклинания, с небес ринулись две молнии? два оленьих рога? два копья?
Копья ранили его и взмывали ввысь, чтобы обрушиться с новой силой. Из ран чародея полилась кровь.
– Подожди! – удержал Араун Марха, готового броситься на врагов. – Эти двое пока заняты. Посмотрим, что нам припасли другие.
Кромка ярости: Гвидион
Для победы хороши все средства!
Аннуин будет нашим, и ради этого я готов пожертвовать всем!
Аметон, брат мой, мы объединим наши силы, мы сотворим и обрушим на них чудищ невиданных, таких, что содрогнутся земля и небеса!
Им не одолеть кошмар страшнее кошмара и смерть неотвратимее смерти!
Кромка риска: Араун
Как медленно длятся мгновения в бою. Каждое – длинною в жизнь.
Гвидион с Аметоном поют. Еще пара вздохов – и на нас обрушится новая напасть. Мешать им я не стану: пусть их чудище обретет облик. Нет в мире ничего опаснее прерванного заклятия.
Но и у меня есть эти два вздоха. Гофаннон, смертоносный дождь ты отбил, а как тебе понравится кинжал-трава? Покоси-ка ее…
Ага, допели. Змей? Всего лишь? Не может быть…
Марх, будь осторожен: у него десятки жизней!
Вороной конь бросился на исполинского змея. Тот попытался скрутить его кольцами хвоста, но Марх увернулся, промчался к голове, ударом копыта размозжил череп… тварь на миг обмякла, но тотчас вскинула голову, сбрасывая с себя врага.
Клацнули острые зубы – там, где еще миг назад был черный конь.
Новый удар – голова змея бессильно повисает… лишь на вздох.
– Будь у тебя хоть тысяча жизней – я заберу их все!! – гневный человеческий крик вырывается из конской глотки, и яростный жеребец перекусывает шею врагу.
Кромка риска: Араун
Жаба. Черная. С когтями… по две дюжины на каждой лапе.
Постарались сыновья Дон, ничего не скажешь.
Знай я, что Гвидион осмелится дать облик тварям ан-дубно, я бы сюда Седого Волка позвал. И его вечная отговорка: «мне нет дела до войн Аннуина» – не помогла бы.
Но… и без Седого справлюсь. Ты – жаба, тварь. Обыкновенная жаба. То есть – необыкновенная, но это тебе не поможет.
Как тебе понравится лед? снег? мороз?
Ну, и зачем тебе столько когтей?.. было.
Талиесин продолжал отбиваться от разящих с неба копий, Гофаннон пытался срезать всё растущую и растущую кинжал-траву, Марх в десятый? двадцатый? полусотенный? раз убивал бесящегося змея.
Мирддин был безучастен, словно и не кипела битва вокруг. Впрочем, что мог Владыка Путей в схватках, сгрудившихся на одном пятачке земли?
Араун с вызовом посмотрел на Гвидиона: дескать, и это – всё? Король Аннуина не собирался нападать. Он твердо знал: атакующий – уязвим.
Гвидион запел. В гневе и ненависти он давал облик еще одному кошмару. Аметон не мог не помочь брату, но видно было, что готовность того презреть любые запреты и выпустить в мир любое зло – не по душе Аметону. Слишком не по душе.
Тварь вышла огромной – на ее холке уместилось бы войско. Словно извивающиеся черви, тянулись бесчисленные шеи, на которых щерили зубы головы. Зловоние и омерзение.
Торжествующий хохот Гвидиона.
– Дай ей проползти хоть шаг! – отчаянно закричал Мирддин, растеряв всю свою поэтичность.
Араун, готовый к прыжку, замер.
Тварь поползла на них – и тут Владыка Дорог выкрикнул:
– Дрянь, кань камнем на дно, ан-дубно дождалось добычи днесь!
И на глазах у потрясенного Арауна это огромное чудище просто исчезло.
Гвидион побледнел от гнева и изумления. Аметон украдкой вздохнул – чародей еще миг назад с ужасом думал, как же им самим придется уничтожать эту тварь, когда она расправится с воителями Аннуина.
Марх остервенело бил своего змея, не дожидаясь мига воскрешения после очередной – восьмидесятой? девяностой? смерти.
Кромка поражения: Гвидион
Они сейчас бросятся на нас.
А мы – мы даже сдвинуться не можем. Стоит нам сделать хоть шаг – Мирддин скрутит нас, как слепых кутят!
Всё, что движется, – в его власти…
Всё, что движется?
Приди на помощь к нам, неподвижное! Шагни, ног не имевшее! Деревья, вас рубил топор и кромсала пила человека, – так придите и отомстите за себя!
Могучий дуб, старейшее из деревьев! Рябина, супруга его, что обнимает мужа резными листьями! Стройный ясень, могучий вяз, сокрушите врагов! Роза и малина, изострите свои шипы! Ели и сосны, иглы свои навострите! Груша, каштан и яблоня, отомстите за оборванные плоды ваши! Царственный тис, будь полководцем в схватке!
– Останови их, Мирддин!
– Не могу! Они не способны ходить, над ними нет моей власти!
– Но они идут!
…Змей, в сотый раз поверженный Мархом, падает и более не шевелится. Черный конь, окрыленный победой, мчится навстречу ожившим деревьям.
– Марх, назад!
Поздно.
Он врывается в их ряды, и – его хлещут ветви, колют сучья, корни цепляют за копыта…
– Ма-арх!
Араун наклоняет голову, и с небес бьют молнии – прямо в дуб и тис, предводителей воинства.
И битва в Каэр-Невенхир на миг затихает…
…чтобы через мгновение ярость охватила деревья не здесь, не в месте поединков Могучих, а – по всему Аннуину и всему Прайдену.
Вековые леса воют и гнутся безо всякого ветра. В Прайдене деревья падают на лесных людей, перебивая им ноги и спины. В Аннуине деревья выпрастывают из земли корни, топча домишки мудрых обитателей леса, хищно скаля выщербленные дупла и растопырив смертоносные сучья.
Гвидион хохочет.
– Короли, бегите в ваши земли! Остановите обезумевшие деревья! – кричит Мирддин. – Бегите, я задержу этих!
– А ты?! – рвет глотку Марх.
– Глупец, я – это все дороги мира! Я уйду! Бегите! Вы еще можете успеть!!
Кромка поражения: Араун и Марх
Дуб, не тебя ли всегда величали царем леса? Отчего стал ты воплощением беззакония? Не тебя ли чтили всегда мудрейшие друиды? Не твою ли ветвь избрали они знаком мудрости? Отчего стал ты воплощением безумия?
Береза, не из твоих ли ветвей плетет венок Владычица Земли? Не тебя ли нарекают символом жизни? Отчего же ныне несешь ты смерть?
Рябина, не твои ли ягоды кормят птиц зимой? Не ты ли даруешь нам радость хмурыми днями? Отчего же ныне несешь ты ужас?
Тис, не тебя ли именуют королевским деревом?
Роза, не тебя ли воспевают поэты?
Груша и яблоня, не о вас ли заботится человек?
Стройный ясень, не ломающийся под ураганами, отчего ныне ты сам крушишь всё?
…Успокаивается лес Аннуина.
…Утихают леса Прайдена.
* * *
– Мирддин, я уничтожу тебя!
– Бегом бежишь, жизнью дорожишь, кубарем летишь, кыш да пшшш!
Мчится Гвидион, гонится за Владыкой Дорог – кажется, вот-вот настигнет, да только – тот бочком, кувырком и уже за холмом.
Спешит Аметон, не даст уйти их врагу – а тот зайцем по лугу, белкой на суку, мошкой в дугу – и ни гу-гу.
Бегут за врагом братья-чародеи – да где я? в воде я? в беде я? нигде я? – нигде не найти Мирддина.
Кромка памяти: Мирддин
Они меня никогда не догонят, но – вечно бегать от них? Хуже хвори такое.
Схитрю. Сокроюсь хорошенько.
Не друг, а враг мне поможет. Море-Манавидан заморочит многих…
Есть у меня один облик – отличный… Когда был я молод, когда моему отцу друг его, Сархад Коварный, врагом стал, велел мне отец скрутить Сархада заклятьем. Юный Мирддин, мудрый Мирддин, добрый Мирддин не хотел прослыть тюремщиком, да только воля отца – выше всего…
Облик себе сотворил Мирддин – мелкий, мерзкий, могучий – под стать дурному делу. Сильно связал Сархада… до сих пор тот в заточении, и едва ли на свободу выйдет.
Сейчас – спрячусь за мерзкой мордой. С презрением взглянет на меня Гвидион, взглянет – не распознает, не почует врага, не помыслит о хитрости дерзкой.
Мирддин оборотился кабаном, и сыновья Дон увидели его. Гвидион и – Гофаннон. Аметон отстал, а вот брат-кузнец, сокрушивший заклятья Арауна, был полон сил.
– Цель ему в язык! – крикнул Гофаннон, подавая брату дротик. – Мы убьем его, если пронзим язык!
Услыхав это, кабан обернулся, показал братьям язык – на мгновение. Дротик Гвидиона скользнул по щетине.
Погоня продолжалась. Гофаннон на бегу творил заклятьями копья и дротики, Гвидион метал их во врага, но тот то ли был покрыт железной щетиной, то ли чарами ослаблял удары сына Дон, – а только ни одной раны у Мирддина не было.
– Он бежит к морю! Не дай ему свернуть! Манавидан – враг Аннуина!
«Молодцы-удальцы, – одобрительно подумал Владыка Дорог, – сами создадите сказку про то, как схвачен был Мирддин в море мучителем».
И кабан бросился со скалы в пучину.
– Могучий, прими Мирддина в своих владениях, – хрюкнул кабан, глядя на серого жеребца.
– Зачем ты здесь? – Манавидан не выглядел дружелюбно, но ссориться с Владыкой Дорог не стоило.
– Битва Деревьев великой бедой была нам…
– Нам?
– Конь, Олень и Кабан копыта сбили, спасаясь.
– Марх и Араун потерпели поражение?!
– Ага, – хрюкнул кабан, «позабыв» добавить, что сыновья Дон не достигли той победы, ради которой и затеяли битву.
– И что ты хочешь?
– Спастись от сынов Дон. Море – вечный оборотень. Помоги мне навеки морду сменить. За то – слугой разок стану.
– Ты хочешь навсегда изменить свой облик? Чтобы никто и никогда не нашел тебя? Чтобы самые могучие чародеи, чтобы даже боги не знали, где скрывается Мирддин, и не чувствовали его силы?
– Верно видишь, великий.
– И за это ты мне отплатишь любой службой?
Кабан покачал головой:
– Любой, кроме… никогда не обращу я ни оружия, ни заклятия против тех, с кем рядом бился в Каэр-Невенхир.
– Ну что ж, – Манавидан сменил облик, сложил на груди руки, – со своим пасынком я разделаюсь и сам. Твоя служба – слишком могучее оружие, чтобы разить им в семейной ссоре. Я никогда не потребую от тебя причинить вред Марху или Арауну. Ты сослужишь мне иную службу.
Мирддин благодарно наклонил голову.
– В каком облике ты хотел бы скрыться?
Словно волна набежала и очертания кабана поплыли, сменившись…
– Это?! Я бы под страхом гибели не влез в такое! – невольно отстранился Манавидан.
– Брезгливо взсссглянуть на мерзссского… – прохихикало существо. – Славно сховаться в гадосссти…
* * *
– Я уничтожил эти копья! – гордо сказал Талиесин. – Они нанесли мне десятки ран, но я их одолел!
«Что неудивительно, – мысленно хмыкнул Аметон. – Как только Араун бежал, сила его заклятий ослабла, а потом и иссякла».
– Я сложу громкие песни о нашей славной победе! – глаза барда сияли.
– Песни – это правильно, – кивнул Аметон, не договорив: «А вот победы я что-то не вижу».
– Это будет лучшая из твоих песен, – Гвидион потрепал приемного сына по плечу. – Сложи ее поскорее, пока торжество победы переполняет тебя.
Талиесин ушел в свой покой, где хранилась его арфа.
Три брата остались одни. За стенами обычного уэльского дворца – ллиса – барабанил осенний дождь, и в колоннаде – невадде – слуги торопливо покрывали стропила соломой: какой же пир под дождем?
– Да уж, какова победа, таков и пир, – хмуро сказал Аметон.
– Гвидион, – нахмурился кузнец, – скажи прямо: мы достигли хоть чего-нибудь в этой битве?
– Во всяком случае, отступили не мы, – дернул углом рта тот.
– Здесь нет Талиесина, чтобы не-поражение гордо именовать великой победой! – почти крикнул Гофаннон. – Скажи правду, наконец!
– Не кричи.
– Да уж, «не кричи»! Аннуин как был, так и остался у Арауна, Марх жив-здоров, вот разве только Мирддин…
– Вот именно, – Гвидион налил себе вина, одним глотком осушил кубок. – Еще совсем недавно мы и не подозревали, что Мирддин нам враг, а теперь…
– А где теперь Мирддин? – спросил Гофаннон.
– Я не слышу его. Вообще не слышу, – отвечал Аметон.
– Я тоже, – кивнул Гвидион.
– Хватит вам успокаивать самих себя! – крикнул кузнец.
Гвидион положил ему руку на плечо:
– Брат, это действительно так. В Прайдене больше нет Мирддина. При случае стоит поблагодарить Манавидана.
– Хм… ну, может и так…
– Что будем делать с Мархом? – мрачно спросил Аметон.
– Почему не с Арауном? – приподнял бровь кузнец.
Ему ответил Гвидион:
– До Арауна нам пока не добраться. Сам он вряд ли еще раз выйдет из Аннуина. А Марх – человек… ну, по крайней мере, живет в смертном мире.
– Ага, человек! Смертный слабак! Да уж! Вы же видели, как он в лепешку растоптал вашего змея!
– Брат, я просил тебя не кричать, – спокойно возразил Гвидион. – Да, я хочу убить Марха. И он будет убит. Но я не так глуп, чтобы выходить на битву сам.
«Особенно, когда после твоего поединка с Придери все знают, что ты бьешься бесчестно», – нахмурился Аметон, но промолчал.
– Кого же ты пошлешь на него? – спросил Гофаннон.
– А вот над этим-то я и думаю…
Собрались воители, начался пир. Здравицы, новая песнь Талиесина… да и старые хороши.
Брага пенилась в кубках, речи становились всё громче.
Прошел черед пения славных бардов – сейчас по залу кувыркались шуты, распевая что-то веселое и ритмичное. Слов было не разобрать в общем шуме.
Дождь не прекращался, но он не мешал торжеству воинов, разгоряченных гордыми песнями Талиесина и крепкой брагой.
Гвидион улыбался, кивком отвечал на здравицы и крики «слава!», но рассказывать о своих подвигах не спешил, предоставляя это Талиесину: тот всё равно сделает лучше.
Кажется, все уже считают, что эти четверо сокрушили армии Аннуина? Отлично…
«Где же найти того, кто ненавидит Аннуин так люто, что рискнет выйти против Марха? Где?»
Топот копыт они услышали все.
Пьяные мигом протрезвели. Трезвые – испугались.
Словно не шумел дождь, словно земля не была раскисшей от воды – топот мчащегося коня отдавался гулом, как будто тот скачет по длинному коридору, выложенному камнем.
Ближе. Громче.
Оглушительнее грома.
Перепуганы были все, даже самые храбрецы, а вот Гвидион вдруг просиял, вскочил со своего высокого сиденья и потребовал:
– Лучшую чашу для гостя! Полную!
И в этот миг земля разверзлась.
Белый всадник на белом коне вылетел на середину невадда.
Белыми были волосы его – словно пряди паутины, веками висящей в подземельях.
Белой была кожа его – словно у трупа.
Белыми были копье и рог его – словно сделанные из древних костей.
Все шарахнулись прочь, Гвидион же бесстрашно вышел вперед:
– Хоть по знатности не мне надлежит здороваться первым, но я так рад видеть тебя, Гвин, сын Нудда, что говорю: добро пожаловать! Будь гостем!
Гвин спешился и поклонился:
– Благодарю тебя, сын жены моего деда. Я мчался поздравить тебя с великой победой, но как мне отблагодарить тебя за твое гостеприимство?
Гвидион скрыл коварную улыбку:
– Прими эту чашу, племянник, и не говори о благодарности.
Тот взял чашу и воскликнул:
– Никогда не бывало так, чтобы Гвин, сын Нудда, не воздавал добром за добро и злом за зло!
(«Злом за зло – уж это точно, а вот добром за добро – я что-то не слышал», – подумал Аметон.)
Подземный воитель продолжал:
– Не пить мне этой чаши, если ты, Гвидион, не ответишь мне, чем я смогу воздать тебе за почести!
Кромка досады: Аметон
Да, брат, ты всё рассчитал безупречно. Как всегда.
Ты всегда был мастером предугадывать на три хода вперед. Взять хоть ту историю с нашим дядей Матом… я не знал тогда, восхищаться твоей хитростью или проклинать твою способность жертвовать всем – ради прихоти.
Вот и эта война с Аннуином – зачем она нам? Как знать, не возросло ли бы наше могущество, стань мы друзьями, а не врагами Арауна?
Но нет. Ты не друг никому. Для тебя есть лишь братья, сыновья и собственные прихоти.
Легко же ты опутал хитростью сына Нудда! Всего лишь приветствовал его первым – и вот он уже клянется уничтожить твоего врага. И ведь верит, что это его собственная воля! Что это он хочет убить Марха, хотя еще вчера ни на волос не желал тому зла… Что ты подарил ему этого противника от щедрости, а не от своей слабости.
Знаешь, Гвидион, иногда я готов сгореть со стыда от того, что ты – мой брат. А иногда – благодарю судьбу за это: потому что не-братьев ты убиваешь походя. Да еще и чужими руками…
– Ну вот, дело почти сделано, – рассмеялся Гвидион, сбрасывая с плеч парадный плащ. – Осталось лишь подождать чуть-чуть, и одним королем в Аннуине станет меньше. После этого мы легко расправимся со вторым
– Ты сказал «подождать»? – удивился Аметон. – Разве хмель из твоей чаши недостаточно сильно ударил Гвину в голову? Разве он не помчится на Марха немедленно?
– Увы, – развел руками тот. – Гвин – дитя подземного мира, он просто не может войти в мир людей.
– Тогда как же..?
– Ну, Марх рано или поздно отправится в Аннуин.
– Не нравится мне этот Гвин, – нахмурился Гофаннон. – Чего стоит только та история, когда он заставил Киледира съесть сердце его отца Нейтона!
– И почему он не дал своей сестре Крейддилад выйти за Гуитира? – подхватил Аметон. – Бедная девушка, брат и возлюбленный которой каждый Самайн сражаются у нее на глазах!
– Я здесь при чем? – пожал плечами Гвидион. – Я не приглашал его на наш пир. Но раз уж он приехал… глупо было упускать такую отличную возможность! Негодяй он или нет – но он на нашей стороне. Так чем вы недовольны?!
Братья не ответили.
