Какие суффиксы в моде?

Пора проанализировать, что нового в словообразовательный арсенал женскости внес XVIII век. Бросается в глаза иноязычное влияние – часть иноземного влияния на все стороны русской жизни вообще в эту эпоху бурных контактов с Европой.

• Мы видим образования на -иса от слов на -ор/-ёр: прежде всего совсем “наше” актриса, но ещё и почти забытое инспектриса, и уже полностью неизвестное сегодня импровизатриса, и совсем диковинное амбассадрисса. Все эти слова – заимствованные французские феминитивы на -ice, такие, как actrice и improvisatrice. Подобные галлицизмы будут входить в язык и позднее, но вот что касается красивого суффикса -иса – увы, собственной жизнью в русском языке он не зажил, то есть новых слов порождать не стал.

Интересно, что впервые (1724) подобный французский феминитив – imperatrice, от латинского imperatrix – вошел в русский язык ещё по модели на -ица: не императриса, а императрица, как царица, золотарица, дохтурица и проч.

• Еще лучше замаскировался в русском языке другой иностранный суффикс. Ну как его разглядеть в слове героиня, на вид – таком же образовании, как княгиня, богиня, государыня, гусыня? Между тем, исторически древнего суффикса -ыня/-иня здесь не было, героиня – русифицированное французское заимствование – héroïne, из латинского heroina. Заимствование довольно раннее, зафиксировано ещё в 1717 году. Несколько позже были попытки ввести в русский язык и более точное соответствие оригиналу: героина. Оно не прижилось, а то шуточек и каламбуров на тему отец героин сейчас было бы ещё больше.

Такая же история произошла с женским вариантом графского титула, от немецкого Gräfin, с тем самым стандартным суффиксом женскости -in, употреблять который сейчас предписывается хорошим политкорректным тоном: die Professorin – женщина-профессор, die Lehrerin – учительница и т. п.

Когда в 2014 году зонд “Розетта” Европейского космического агентства сел на поверхность кометы Чурюмова – Герасименко, немецкие СМИ поздравляли ученую, открывшую комету в 1969-м, называя ее astronomin Swetlana Gerassimenko. Не так давно этот суффикс обозначал и жену: Frau Professorin, Frau Doktorin – супруга профессора, доктора и т. п.

Русифицированное под княгиню графиня появилось уже в 1710-м. Менее русифицированное графина – лишь в 1719-м, и “не зашло”. Предельно русифицированное графыня – тоже, хотя именно так и должен бы звучать русский суффикс после любого согласного, кроме “к”, “г” и “х”: богиня и инокиня, но боярыня и гусыня (см. предыдущую главу). Самый ранний вариант оказался и самым стойким.

С середины XVIII века в русском языке употребляется успешный конкурент слова душесса (ниже) – герцогиня (ср. немецкое die Herzogin).

В более экзотических титулах и придворных должностях – курфюстина, фрейлина и т. п. – суффикс вошел в менее адаптированном виде -ина. В том числе, как мы видели, с конкуренцией вариантов: гофмейстерина/гофмейстериня.

• Третий иностранный суффикс, по происхождению французский, -esse, в это время отмечен в таких заимствованиях, как душесса/дукесса (герцогиня), метресса, принцесса, а также баронесса и виконтесса – жены или дочери барона и виконта.

• И лишь четвертого пришельца ожидала в русском языке по-настоящему плодотворная жизнь. По иронии судьбы именно его происхождение окутано туманом, а сейчас ещё и новыми мифами. Это тот самый суффикс, что попадался нам в XVIII веке на каждом шагу. Ограбленная камедианша Анна сурового петровского времени; египетская докторша; малерша, получающая неплохое жалованье в Академии наук; музыкантша… И это далеко не все.

Откуда он взялся? Почти все эти феминитивы образованы от иностранных слов: доктор, музыкант… Первое же описание этого суффикса, сделанное первым российским лингвистом в первом научном труде о русском языке, говорит о таком его поведении как о правиле. Принадлежит оно первому же российскому лингвисту. “Иностранные имена, чины значащие, кончатся в женском на -ша: фельдмаршальша, генеральша, гофмейстерша, бригадирша, капитанша, капральша. Выключаются: салдатка, игуменья, попадья, протопопица, дьяконица, пономарица” (М. Ломоносов. “Российская грамматика”. § 241, 1755).

Макс Фасмер, автор знаменитого Этимологического словаря русского языка (1938–1950), заметил по поводу происхождения слова генеральша: “Возможно, из немецкого Generalsche, буквально «генеральская»”. Генеральша – это, конечно, всегда жена генерала, и никак иначе.

В примерах Ломоносова гофмейстерша – придворная должность, а остальные – женский чин по мужу. Помните “Капитанскую дочку”? Василиса Егоровна Миронова у Пушкина почти руководит мирной жизнью Белогорской крепости, распоряжается постоем офицеров, дает поручения казакам и разбирает банные драки из-за шайки воды. Комендантша и капитанша она не потому, что ее действительно поставили управлять крепостью и казаками, а потому, что она замужем за капитаном (воинское звание), ставшим комендантом.

Но если -sch-, суффикс прилагательного, в источнике развил только значение “жены”, то откуда взялись в русском языке названия профессий на -ша? Гофмейстерша, комедианша, гувернанша. Коадъюторша в значении канонисса, помогающая аббатиссе женского католического монастыря, не может быть женой коадъютора ни в коем случае – она монахиня. Докторша, безусловно, в XVIII веке почти всегда жена доктора, но почему же тогда египетскую врачевательницу тоже называют этим словом?

По два значения у слов на -ша сплошь и рядом. Пример – кастелянша. Во-первых, это жена кастеляна, во-вторых, женщина, ведающая бельем, гардеробом в доме или каком-либо заведении. Не оставляет сомнений именно во втором значении фраза из записок Семена Порошина, воспитателя цесаревича Павла Петровича (1764–1766): “Перед обедом в покоях своих изволил Его Высочество крестить новорожденнаго сына Димитрия кастеланши своей… жены маиора Редрикова”. То есть эта женщина – кастелянша по должности, а если бы кому-то вздумалось звать ее по мужу, то она была бы майорша.

В современном немецком языке суффикс -sche непродуктивен, новых слов не образует. По моему опыту, даже образованные носители немецкого языка не знают слова Doktorsche и начинают объяснять, что нужно говорить Frau Doktorin, что их маму, которая была замужем за папой-доктором, называли именно так. Слов с этим суффиксом очень мало, и те разговорные и грубоватые. Jungsche – молодуха, от jung – молодой; Altsche, диал. Ollsche – супружница, от alt, диал. oll – старый; Flitsche – женщина нестрогого поведения.

Но в русском языке XVIII века мы своими глазами видим многочисленные и более чем нейтральные феминитивы на -ша в формальных текстах, документах, протоколах, ведомостях. Может, сниженные коннотации при заимствовании просто не перенеслись из одного языка в другой? Конечно, смена коннотаций – явление возможное. Татарское баш – голова – превратилось в грубое русское башка. Наоборот, русское матерное выражение в иврите стало приличным, интеллигентным и печатным ругательством кибинимат, типа нашего “к черту”.

Но, может, в том языке, с которым особенно тесно пересекся наш язык в начале XVIII века, их, этих коннотаций, и не было, а сами слова были более обычными, чем слова на -in?

В 1959 году ещё один известный этимолог, автор многократно издававшихся популярных словарей Николай Шанский в статье “О словообразовательных связях и происхождении суффикса -ш-(а)” предположил, что он был выделен из заимствований начала XVIII века из нижненемецкого языка: докторша, генеральша из Doctorsche, Generalsche.

Что это за “нижненемецкий”? Это то же самое, что немецкий, который проходят в школе? Нет, это другой германский язык, точнее, совокупность диалектов, распространенных на севере Германии, северо-востоке Нидерландов и Дании. От того самого, он же литературный немецкий, он же верхненемецкий, отличается прилично. На нижненемецких диалектах в том числе говорили в Восточной Пруссии (нынешней Калининградской области). Сейчас этот язык вытеснен, стал деревенским, некультурным. А некогда он был официальным языком Ганзы – вольного торгового союза городов Северо-Западной Европы, существовавшего с середины XII до середины XVII века. В этот союз входил и Великий Новгород. На нижненемецком писали документы и книги. А на рубеже XVII–XVIII веков он активно контактировал с русским. Именно этот язык может быть источником нашего суффикса.

• Откуда же у нас взялись названия занятий на -ша? Может, такие феминитивы появились уже в русском языке (как думал Шанский)? Причем прямо в ходе заимствования нижненемецких Doctorsche и Generalsche. Вспомним камедианшу времен Петра! То есть как только в русском языке появились первые такие обозначения жен, из них был вычленен суффикс и его значение переосмыслено, расширено? От жены – к женскости вообще?

В расширении или изменении значения заимствованного суффикса тоже нет ничего невероятного, тем более что суффиксы не заимствуются напрямую, как слова. Просто одинаковые финали заимствованных слов сначала семантически обобщаются, а потом и используются для создания уже новых слов в родном языке.

Фина́ль – это конечный звук (конечная буква) или сочетание конечных звуков (букв) в слове.

Так некогда в первых заимствованиях типа артиллерист, каббалист, машинист был выделен одинаковый кусочек с одинаковым значением, и дальше мы начали его использовать для обозначения человека по профессии или другому признаку: хорошист, пушкинист, акмеист, чекист, пофигист и т. п. Общий кусочек смысла в заимствованиях может интерпретироваться иначе, чем в языке-доноре. С -ша смущает то, что произошло все как-то очень быстро.

В Русском этимологическом словаре Александра Аникина, изданном Институтом русского языка им. В. В. Виноградова РАН (2016), в статье “Генеральша” неявно сосуществуют обе версии. Во-первых, упоминается разговорное немецкое Generalsche – субстантивированное, то есть превращенное в существительное прилагательное женского рода к General, буквально – генеральская, генералова. Из статьи “Генеральша” можно узнать, что подобные формы могли образовываться и от имен собственных (например, Webersche – тут, конечно, имеется в виду именно жена Вебера, Вебериха) и далеко не всегда попадали в словари.

Но одновременно упоминается и продуктивность этого суффикса в немецком языке Восточной Пруссии (а это нижненемецкий язык!) как распространенной замены суффикса -in (того самого стандартного суффикса женскости литературного немецкого языка). И приводятся примеры. Во-первых, Judshe (ср. литературное немецкое Jüdin), то есть еврейка – а это отнюдь не жена еврея. Во-вторых, Komödiantsche (ср. литературное немецкое Komödiantin). Ого! Вот и нашлась наша комедианша-камедианша!

Получается, уже в нижненемецком языке суффикс мог обозначать не только жену, но и женщину по профессии. Оба значения были уже у первых заимствованных феминитивов. И когда суффикс зажил в русском языке своей жизнью, он просто сохранил это свое свойство.

Продуктивность суффикса, о которой упоминается в словаре Аникина, свидетельствует, что он был частотным, обычным. А раз обычный – значит, почти наверняка нейтральный. Эту нейтральность мы и видим в русских феминитивах на -ша XVIII века. В них нет пренебрежительности, сниженности, экспрессии. И уже в XVIII веке новый суффикс начал обслуживать и русские основы: опекунша, великанша.

• Гораздо большую роль стал играть суффикс -ка. Нельзя сказать, что раньше он не был замечен в производстве феминитивов – уже упоминались иноземка, полонянка, христианка, исполинка. Именно с XVIII века он активно образует и названия женских профессий и занятий, особенно таких, которые иначе образовать было трудно, например от слов на -ух: пастух – пастушка.

Кстати, успех -ка связан и с валом заимствований, хотя и опосредованно. У иностранных названий профессий не было привычных русских суффиксов типа -ник, -тель, -ец, к которым полагаются феминитивы на -ица и -ница. А для образования феминитивов от гувернант, оперист, музыкант, модист, доктор, малер, кастелян, философ стандартные модели не годились. Это создало почву не только для заимствования -ша, как мы видели выше, но и для бенефиса -ка. Появляются дубли: комедиантка – камедианша, гувернантка-гувернан(т)ша, музыкантка – музыкан(т)ша, магнетизёрка – магнетизёрша.

В принципе, как уже говорилось, вариативность для новых слов, и особенно для заимствований, – дело привычное.

• Не у всех феминитивов на -ша возникали дубли именно с -ка. И в этом видна закономерность.

Сосуществуют великанка и великанша, музыкантка и музыкантша, комедиантка и камедианша. Но малерки, докторки, гофмейстерки в русском языке нет. Конкуренты слова малерша – малерица и маляриха, докторша – докторица, гофмейстерша – гофмейстерина… Правило не очень очевидно, но постепенно будет вырисовываться. А пока вы можете открыть его самостоятельно!

• Заявляет о себе малоизвестный, редкий, но любопытный суффикс – овка, попавшийся нам ещё в XVI веке: смердовка, и на исходе Смутного времени: “…вор Ивашко Зарутцкой и воровка Маринка”. В XVIII веке к ним начинают добавляться другие аналогичные образования. Например, в плутовской повести, написанной на рубеже XVII–XVIII веков, “История о российском дворянине Фроле Скобееве” возникает плутовка. В документах по делу царевича Алексея – ругательное чертовка. “Он же сердитуя на канцлера графа Головкина и Трубецкого князя, говаривал, что будто от них, навязали де ему на шею жену чертовку”. У Фонвизина в “Недоросле”: “Ну, ещё слово молви, стара хрычовка!”, в “Бригадире”: “Неужели ты меня мотовкой называешь, батюшка?” Все это пары к мужским словам, которые похожи друг на друга односложностью и пейоративностью: вор, плут, черт, мот, хрыч. Почему же не ворка, плутка, мотка? И откуда этот -ов, которого нет в вор, плут, мот, черт, хрыч?

Возможно, дело в тенденции, которую мы наблюдаем и сегодня в подобных случаях: короткие основы не любят сочетаться с -ка, по крайней мере, напрямую. И не любят именно из-за других ролей этого занятого суффикса.

Короткие основы и сами, как правило, многозначны. Одновременно с вор – мошенник, злодей – существовал омоним вор – ограда, затвор, а ещё глагол ворковати. Плутка – в старину так называлась, судя по контексту “плутки и короваи” – какая-то выпечка. Корень черт есть и в глаголе чертить, мот – естественно, в глаголе мотать в прямом значении, и вообще мот не только человек, но и “то же, что моток”. У Андрея Болотова в “Записках” (1789–1816): “Смотрел я на безчисленное множество мотов пряжи”.

Плутка – это женщина, кушанье или какое-то плутовское действие? Мотка – женщина или процесс сматывания нитей? Непонятно. А суффикс -овка делает феминитивы однозначными.

В XIX веке он полностью продолжает наметившуюся тенденцию: “Сама бесовка! Сама бесовка! – бормотал скороговоркой ребенок, уплетая лепешку” (Н. Шаликова. “Семейные сцены”. “Русский Вестник”. № 17–18. 1856). “Ой, много с ним всякого было! – махнула хлыстовка” (В. Крестовский. “Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных”. 1864).

А вот торговка, фиксирующееся с XVIII века, несмотря на созвучие, образовано по другой модели: это пара на -ка к торговец, слову не короткому и не имеющему отрицательной семантики. Николай Карамзин: “Смотрите! Вот едет торговка из рыбного ряда с своею соседкою, башмашницею!” Как ни странно, такую модель -ец/ -ка от прилагательных на -овый – ждет определенный расцвет в советское время (месткомовка, вузовка, детдомовка, толстовка – вот это всё).

• Возникает ещё одна модель, которая нам раньше не попадалась. Гадалка и сиделка образованы с суффиксом -лка напрямую от глаголов гадать и сидеть – без посредства мужского названия. Как впоследствии просторечные училка и воспиталка и литературное приживалка. Как, собственно, неодушевленные на -лка типа грелка от греть или картофелемялка от мять.

Мы уже сталкивались с таким: одна и та же модель для людей и орудий, та, кто гадает (сидит, греет, сеет, веет и т. п.). Суффикс -лка получился от слияния суффикса -ка с -л- – суффиксом старинных причастий на -л, превратившихся в формы глагола прошедшего времени: грел, грела и т. д.

• Образование муженезависимых феминитивов продолжается, причем по разным моделям. Например, бельемоя образовано простым сложением корней, как воевода, краснобай, пешеход. Кофейница – кофейная гадалка – суффиксальное, с -ница. Горничная – так называемый субстантиват, то есть прилагательное, превратившееся в существительное. Вот оно ещё в первой роли: “Один из моих секретарей имеет сестру, у которой горничная девка племянница внучатного брата одного из наилучших хлебников в твоем государстве” (И. Крылов. “Почта Духов”. 1789). Горничная девка – девушка, прислуживающая в горнице, в комнате хозяйки. Кстати, у хозяина мог быть и мальчик для услужения – горничный казачок. Но только женский вариант стал существительным.

• Стал заметнее суффикс -иха. Да-да, такой нашенский, а до XVIII века особо не фигурировал. В XVI веке зафиксированы единичные прозвища женщин, типа Королиха Евдокия, и даже специалистам неясно, личные они или по мужу/отцу. А в XVII веке появляются тоже единичные обозначения жен: вдовица пономариха, купчиха, Маринка вориха, то есть все та же оставившая в русском народе неизгладимое впечатление Марина Мнишек, в данном случае обозначенная как жена вора, то есть самозванца (“И мать его, вориху Маринку, называли государынею”. 1616).

Прицельно исследовавшая иху советская лингвистка Юлия Азарх считает, что суффикс возник в севернорусских диалектах в XV–XVI столетиях, причем сначала оттенка сниженности образованных с его помощью женских названий по мужу не было.

И вот в XVII столетии появляется повариха – отнюдь не жена повара, а самостоятельная профессиональная единица. И даже становится героиней плутовского романа “Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины” (М. Чулков. 1770). Попробуй назови сейчас женщину-повара поварихой! Поварихи в столовках. Но в это время в слове нет никакой пренебрежительности. И много позже – тоже. “Каждый француз – природный повар, каждая француженка – природная повариха, в самом возвышенном, благородном значении этих слов”, писал Салтыков-Щедрин во второй половине XIX века. Возникает портниха как вполне престижное слово, подходящее для самопрезентации в рекламном объявлении. “Мадам Арман, портниха… объявляет Почтенной Публике, что она привезла разные товары последней моды” – это как раз рекламное объявление в “Московских ведомостях” 225-летней давности.

Уже знакомая нам щеголиха вообще, скорее всего, девица незамужняя. Шутиха тоже не жена шута. “Голицына, княгиня Евдокия Ивановна, в 1-м браке Буженинова, шутиха императрицы Анны” – читаем в Азбучном указателе имен русских деятелей для Русского биографического словаря (Ч. 1. 1887). Купчиха – почти всегда жена купца, но и покупательницу или скупщицу могут назвать так же: купчиха модных вещей. Повар, щеголь – основы нестандартные, а шут – ещё и короткая. То есть, например, -ка однозначно бы приводил к омонимии: шутка – женщина или шутка?

То есть -иха занимает свободные ниши и свободно образует феминитивы со значением профессии, занятия, вопреки ещё одному мифу о специализации этого суффикса на именовании жены по мужу. Правда, Ломоносов считал все-таки основным значением суффикса “жена мастерового человека”: кузнечиха, сапожничиха и отдельно выделял “посмеятельные” прозвища жен: чесночиха, костылиха от таких же мужских, видимо, деревенских кличек – Чеснок, Костыль и т. п. В этом он видел отличие -иха от -ица, которым чаще оканчивались названия самостоятельных женщин-мастеровых: мастерица, перевозщица, шапошница, хлебница, колашница. Впрочем, ученый оговаривал, что на -ица могут назвать и жену.

• Приходится сделать вывод: пока специализированных русских суффиксов жен или, наоборот, суффиксов, которыми нельзя обозначать жен, мы не обнаружили.