Глава 12
Рилл Фосс
Мемфис, Теннесси
1939 год
Только через две недели я узнаю, что все дети тут — подопечные Общества детских домов Теннесси. Правда, когда я в первый раз слышу это слово из уст миссис Мерфи, которая разговаривает по телефону, смысл его мне неизвестен. И спросить я не могу, потому что знать, о чем она с кем-то беседует, мне не положено. Но я обнаружила, что, спрятавшись под разросшимися возле дома кустами азалии, можно подобраться достаточно близко к ее кабинету и услышать много важных для нашего выживания вещей: сетка на окнах отлично пропускает звук.
— Разумеется, все наши дети — подопечные Общества детских домов Теннесси, Дорта. Я понимаю трудности, с которыми столкнулась ваша невестка. В печали многие мужчины припадают к бутылке... и обращают внимание на других женщин. Для жены это настоящее испытание. Ребенок улучшит атмосферу в семье и поможет решить все проблемы. Отцовство меняет мужчин. Я уверена, что не будет никаких трудностей, если вы внесете оплату целиком. Да... да... конечно, все можно устроить быстро. Сюрприз к годовщине свадьбы.
Как мило! Если бы я могла прямо сейчас отдать вам ребенка, Дорта,— разумеется, я не колебалась бы ни минуты. У меня как раз есть несколько чудных маленьких ангелочков. Но все решения принимает мисс Танн. Мне платят только за уход за детьми и...
Теперь значение нового слова мне понятно. «Подопечные» — это дети, за которыми не пришли родители. Мои здешние знакомые говорят, что если родители не забирают отсюда ребенка, то мисс Танн отдает его другим людям, и те уводят его к себе домой. Иногда ребенок остается у них насовсем, иногда они возвращают его обратно. Мне кажется, что я больше не видела старшую сестру Стиви с самого момента нашего приезда сюда потому, что мисс Танн кому-то ее отдала. Шерри была «подопечной». Но проверить свои подозрения и не могу: разговаривать на эту тему нам запрещено, и задавать подобные вопросы небезопасно.
Нам повезло, что мы не такие, как сестра Стиви. У нас есть Брини, он заберет нас, как только Куини станет лучше. Правда, я думала, это произойдет быстрее, расспрашивала работниц, но те только цедят сквозь зубы, что нам нужно хорошо себя вести, иначе мы останемся тут надолго. Представить что-нибудь хуже этого я не могу, и потому старательно приглядываю за младшими. И прячусь под окнами миссис Мерфи. Я стала это делать, надеясь услышать что-нибудь про Брини.
Я очень рискую — нам строжайше запрещено подходить к клумбам миссис Мерфи. Если она узнает, что я подслушиваю ее телефонные звонки и разговоры с посетителями на крыльце... Я примерно представляю, что может со мной произойти.
Она подходит к шторам, и сквозь кусты азалий и вижу, как она выдыхает сигаретный дым. Он густым облачком плывет во влажном воздухе, словно джинн из лампы Аладдина, и мне хочется чихнуть. Я зажимаю нос и рот ладонью, и ветви шевелятся. Сердце, словно молот, начинает биться в ребра.
— Миссис Пулник! — кричит она.— Миссис Пулник!
Я холодею. «Не беги. Не беги!» — повторяю я себе.
Снаружи в коридоре слышны быстрые шаги.
— Что такое, миссис Мерфи?
— Скажи Риггсу, пусть разложит яд под азалиями. Эти чертовы кролики снова хозяйничали на моем газоне.
— Я немедленно порутчу ему это задание.
— И пусть подметет во дворе и уберет ветки. Скажи, чтобы взял в помощники мальчиков постарше, кого сочтет нужным. Завтра приезжает мисс Танн. Я хочу, чтобы все выглядело прилично.
— Да, миссис Мерфи.
— Что с теми детьми, которые в больничной комнате? Особенно меня интересует тот маленький мальчик с фиалковыми глазами. Мисс Танн хочет его видеть. Она обещала его заказчикам в Нью-Йорке.
— К несчастью, он отчень плох. Ешче он отчень худой. Ест только немного кукурузной каши. Боюсь, он не сможетт куда-то поехать.
— Мисс Танн это не понравится. Мне тоже это не нравится! Эти маленькие отбросы, выращенные на задворках и R канавах, должны быть покрепче!
— Да, это правда. Девотчка там тоже отчень слабая. Уже два дня отказывается есть. Нужно вызвать докттора, да?
— Нет, разумеется, не нужно! Боже правый, зачем звать доктора из-за какого-то поноса? У детей все время бывает расстройство желудка. Дайте ей немного имбиря. Должно помочь.
— Как вам будет угодно.
— Как поживает малыш Стиви? Он примерно того же роста, как мальчик в больничке. Старше, но возраст можно поменять. Какого цвета у него глаза?
— Карие. Но он постоянно мотчит постель. И не говорит ни етдиного слова. Я не думаю, что он устроитт клиента.
— Это нехорошо. Если он снова намочит постель — привяжите его, и пусть остается в ней на целый день. Несколько волдырей послужат ему уроком. Но в любом случае для этого заказа не подходят карие глаза. Голубые, зеленые или фиалковые — цвет оговаривался особо. Никаких карих.
— Робби?
Мне перехватывает горло. Робби — так они называют моего младшего братика. Больше в доме нет никого по имени «Робби».
— Боюсь, что нет. Все пятеро должны быть готовы к особому событию — показу детей.
Я проглатываю жгучий комок, и он проваливается куда-то в желудок. Показ детей. Кажется, я уже знаю, что это означает. Несколько раз я видела, как сюда приходили родители. Они ждали на крыльце, а работницы выводили к ним детей — чистых, красиво одетых и причесанных. Родители приносили подарки, обнимали сыновей и дочек и плакали, когда им приходилось уйти. Наверное, это и есть «показ детей».
«Брини скоро придет повидаться с нами».
Эта мысль радует и одновременно тревожит меня. На прошлой неделе пришел мужчина, чтобы навестить своего маленького сына, а миссис Мерфи сообщила ему, что мальчика здесь уже нет.
— Его усыновили. Мне очень жаль,— вот что она сказала.
— Он должен быть здесь! — спорил с ней мужчина. — Лонни Кемп. Он мой, я не отдавал его на усыновление. В детском доме просто временно заботились о нем, пока я не встану на ноги!
Миссис Мерфи не проявила ни капли сочувствия, даже когда мужчина не выдержал и зарыдал.
— В любом случае его здесь уже нет. Семейный суд счел, что так будет лучше. Его отдали родителям, которые смогут обеспечить ему хорошее будущее.
— Но он мой сын!
— Не нужно быть таким эгоистом, мистер Кемп. Что сделано, то сделано. Подумайте о ребенке. Он вырастет в условиях, которые вы никогда не смогли бы ему обеспечить.
— Он мой сын...
Мужчина, рыдая, упал на колени прямо на крыльце.
Миссис Мерфи спокойно вернулась в дом и закрыла дверь. Немного позже мистер Риггс поднял мужчину, проводил до дороги и усадил в его грузовик. Мужчина просидел в нем весь день: он смотрел на двор, тщетно пытаясь увидеть своего мальчика.
Меня беспокоит, что Брини может прийти за нами и оказаться в такой же ситуации. Вот только Брини не будет стоять на крыльце и плакать. Он ворвется внутрь, и тогда произойдет что-нибудь ужасное. Мистер Риггс — здоровяк. А у мисс Танн знакомые в полиции,
— Постарайтесь как можно лучше ухаживать за малышом в комнате для больных, — говорит миссис Мерфи. — Сделайте ему хорошую горячую ванну, дайте мороженого. Или имбирного печенья. Немного побалуйте его. Я попрошу мисс Танн отсрочить заказ на день или два. Я хочу, чтобы он хорошо перенес путешествие. Понятно?
— Да, миссис Мерфи, — миссис Пулник шипит эти слова сквозь стиснутые зубы, из чего я заключаю, что совсем не хочу сегодня попасться под кустами азалий. Когда она в таком настроений, лучше убежать подальше и спрятаться в укромном месте, потому что она будет искать, на ком бы выместить злость.
Последнее, что я слышу, — как миссис Мерфи пересекает комнату и кричит в коридор:
— И не забудьте об отраве для этих кроликов!
Я беру сломанную ветку и начинаю тихо ворошить листья, скрывая свои следы, чтобы мистер Риггс не узнал, что я тут была, и не рассказал об этом миссис Пулник.
Но не это пугает меня больше всего. Гораздо страшнее, если мистер Риггс вообще узнает, что сюда кто-то ходит. Чтобы пробраться под азалии, нужно пройти мимо дверей в подвал. Риггс не закрывает их и, если захочет, может затащить туда кого угодно. Никто не рассказывает, что происходит с теми, кто попал туда, даже старшие мальчишки. «Если будешь болтать,— говорят они,— Риггс найдет тебя, сломает тебе шею и скажет, что ты просто упал с дерева или оступился на лестнице. Потом они отвезут твое тело в болото и скормят аллигаторам — и больше о тебе никто никогда не услышит».
Рыжий Джеймс со сломанным зубом пробыл здесь достаточно долго и видел это своими глазами. Мы даем ему мятные карамельки, а он иногда рассказывает нам о правилах жизни в доме миссис Мерфи. Каждое утро, когда мы просыпаемся, под нашей дверью обнаруживается небольшой пакетик с конфетами. Ночью я слышу, как к двери подходит мистер Риггс. Он трогает дверную ручку, но работницы, как только проверят, что мы легли спать, запирают нас на ночь и уносят с собой ключ. Я этому рада. Иногда, после того как Риггс приходит к нашей комнате, я слышу, как он поднимается наверх. Я не знаю, куда он идет, но очень рада, что мы в подвале. Здесь холодно, раскладушки грубые и вонючие, и ночью нам приходится пользоваться ночным горшком, но по крайней мере никто не может войти в нашу комнату.
Хотелось бы, чтобы Брини забрал нас отсюда до того, как наверху опустеет достаточно коек!
Я добираюсь до конца живой изгороди из азалий и хочу выскочить, но вдруг замечаю Риггса: он начинает спускаться в свой подвал. Я едва успеваю шмыгнуть назад — ветви падают на свои места и скрывают меня.
Он останавливается и смотрит будто бы прямо на меня, но, совершенно точно, не видит. Я снова человек-невидимка. Девочка-невидимка — вот кто я такая.
Я жду, пока он, протопав вниз по ступеням, скроется в подвале, затем тихо, словно рысенок, выползаю из своего укрытия. Я знаю, что рысь может подкрасться к жертве очень близко, а та так и не узнает об этом. Глубоко вдохнув, я пробегаю мимо двери в подвал и смоковницы. Потом я уже вне опасности, Риггс знает, что работницы часто выглядывают в окна кухни. Он не станет привлекать к себе внимания.
Камелия ждет меня на холме рядом с детской площадкой во дворе бывшей церкви. Ларк и Ферн катаются на качелях-доске, а в центре между ними болтает ножками Габион. Стиви сидит на траве рядом с Камелией. Как только я подсаживаюсь к ним, он забирается ко мне на колени.
— Отлично,— говорит Камелия.— Он все время карабкался на меня! От него воняет мочой.
— Он не виноват, — Стиви обхватывает меня руками за шею и прижимается к груди. Он липкий, от него плохо пахнет. Я глажу его по голове — он хныкает и дергается: под волосами у него большая шишка. Местные работницы любят бить детей по головам — в тех местах, где это не будет заметно.
— Ну, он мог бы и потерпеть. Он и говорить может, когда захочет. Но ведет себя так специально, чтобы к нему тут плохо относились. Я сказала ему, чтобы он прекращал это дело, иначе будет хуже! — Камелия очень много болтает. Если кто из нас и попадет в чулан, пока мы здесь, — так это она. Я все еще не знаю, что происходит с детьми в чулане, но точно ничего хорошего. Всего несколько дней назад за завтраком миссис Мерфи встала из-за стола и сказала: «Если тот, кто ворует еду с кухни, попадется, то отправится в чулан, и не на один день».
С тех пор с кухни больше ничего не пропадало.
— Стиви просто напуган. Он скучает по...— я замолкаю. Если я напомню ему о сестре, он еще больше расстроится. Иногда я забываю, что он слышит и понимает смысл слов, хотя больше не разговаривает.
— Что ты услышала под окном? — Камелия злится из-за того, что я никому больше не разрешаю ходить мод азалии. Она вечно присматривается ко мне и принюхивается: проверяет, не нашла ли я там мятные леденцы. Она думает, что мальчишки зря наговаривают на мистера Риггса. Если бы я за ней не следила, она точно пробралась бы туда, пока мы болтаемся во дворе.
И оставить ее без надзора я могу, только поручив ей присматривать за малышами.
— Про Брини не было ни слова, — я все еще пытаюсь разобраться в том, что из подслушанного сегодня под окном миссис Мерфи можно рассказать Камелии.
— Он не приходит. Он, наверное, в тюрьму попал или еще куда-нибудь и не может выйти оттуда. А Куини умерла.
Я поднимаюсь на ноги со Стиви на руках.
— Нет! Не говори так, Мелия! Никогда так не говори!
На детской площадке останавливаются качели-доска, и слышно, как ноги скребут по земле, останавливая другие качели. Все взгляды устремлены в нашу сторону. Дети привыкли смотреть, как дерутся старшие мальчишки — катаются по земле и мутузят друг друга. С девочками такого обычно не случается.
— Это правда! — Камелия мгновенно вскакивает на ноги, задирая подбородок, и упирает в бока длинные, худые руки. Она щурит глаза — кажется, что веснушки заливают их полностью,— и морщит нос. Она похожа на пятнистого поросенка.
— Нет, неправда!
— Нет, правда!
Стиви хнычет и пытается вырваться. Я быстро ставлю его на землю, он бежит к качелям, где его поднимает на руки Ларк.
Камелия замахивается кулаком. Не в первый раз у нас с ней намечается жаркая битва с летящей слюной и тасканием за волосы.
— Эй! Эй, а ну быстро прекратили! — прежде чем я его замечаю, Джеймс выбегает из укрытия под остролистом и направляется к нам.
Камелия чуть медлит, и для него этого достаточно, чтобы добежать до нее. Его большая рука хватает ее за платье, и он с силой толкает Камелию в грязь,
— Сиди смирно, — рычит он, наставив на нее палец.
Послушается она, как же. Она вскакивает на ноги, бешеная, словно прихлопнутый шершень. Он снова толкает ее на землю.
— Эй! — кричу я. — Прекрати!
Камелия все-таки моя сестра, даже если она только что хотела хорошенько меня вздуть.
Джеймс оглядывается на меня и ухмыляется, сквозь сломанный зуб виден розовый кончик языка.
— Хочешь, чтобы я прекратил?
Камелия замахивается на него кулаком, и он хватает ее за руку, удерживая подальше от себя, чтобы она не смогла его пнуть. Она похожа на паука-сенокосца, одну из ног которого прищемили дверью. Джеймс так сильно сжимает ее тонкую руку, что кожа на ней багровеет. Глаза Камелии наполняются слезами, но она продолжает сопротивляться.
— Прекрати! — кричу я.— Оставь ее в покое!
— Если хочешь, чтобы я прекратил, будь моей подружкой, красотка,— говорит он.— Если нет, тогда у нас будет честная драка.
Камелия ревет, визжит и беснуется.
— Отпусти ее! — я замахиваюсь на него, но Джеймс перехватывает мое запястье, и теперь держит нас обеих. Кажется, кости на запястье сейчас превратятся в кровавую кашу. С площадки мне на помощь бегут малыши, даже Стиви, и начинают колотить Джеймса по ногам. Он дергает Камелию в сторону, сбивая с ног Фери и Габиона. У Ферн из носа брызжет кровь, и она кричит, закрывая лицо руками.
— Ладно! Хорошо! — говорю я. А что еще мне остается? Я оглядываюсь в поисках взрослых, но, как всегда, поблизости никого нет.
— Значит, ты согласна, красотка? — спрашивает Джеймс.
— Хорошо, я буду твоей подружкой. Но целовать тебя я не собираюсь!
Его это, похоже, вполне устраивает. Он бросает
Камелию в грязь, говорит, что лучше ей там и оставаться, и тащит меня за собой — на холм и дальше, за старый уличный туалет, который заколочен досками, чтобы дети не пробрались внутрь, где их может укусить змея. Второй раз за этот день у меня бешено колотится сердце.
— Я не собираюсь тебя целовать,— снова повторяю я.
— Заткнись,— отвечает он.
За туалетом он толкает меня на землю и сам плюхается рядом, все еще крепко сжимая мою руку. Дыхание учащается, комок подкатывает к горлу. Кажется, меня сейчас стошнит.
Что он собирается со мной сделать? Я выросла на лодке, после меня родилось еще четверо детей, и я немного знаю о том, чем занимаются мужчины и женщины, когда они вместе. Я не хочу, чтобы кто-то делал такое со мной. Никогда. Мне не нравятся мальчишки. И никогда не понравятся. Изо рта у Джеймса воняет тухлой картошкой, и единственный мальчик, которого мне когда-либо хотелось поцеловать, — это Силас, да и желание такое возникало всего на минуту или две.
Из-за туалета доносятся крики его банды:
— У Джеймса есть девчонка. У Джеймса есть девчонка. Джеймс и Мэй на дереве сидят, ц-е-л-у-ю-т-с-я...
Но Джеймс даже не пытается меня поцеловать. Он просто сидит рядом, и пунцовые пятна проступают на его шее и щеках.
— Ты красивая,— его голос срывается на тонкий поросячий визг. Это смешно, но я не смеюсь. Мне слишком страшно.
— Совсем нет.
— Ты настоящая красотка,— он отпускает мое запястье и пытается взять за ладонь. Я отдергиваю руку и обхватываю колени, сжимаясь в тугой комок.
— Мне не нравятся мальчишки, — сообщаю ему я.
— Когда-нибудь я на тебе женюсь.
— Я вообще не выйду замуж. Я построю лодку и уплыву вниз по течению реки. Сама о себе позабочусь.
— Может, я тоже буду на твоей лодке.
— Нет, не будешь.
Какое-то время мы сидим рядом. Под холмом ребята продолжают петь:
— У Джеймса есть девчонка... ц-е-л-у-ю-т-с-я...
Он кладет локти на колени и смотрит на меня.
— Оттуда ты пришла? С реки?
— Ага.
Мы разговариваем про лодки. Джеймс родился на ферме в округе Шелби. Мисс Танн забрала их с братом с обочины дороги, когда они шли в школу. Он тогда был в четвертом классе. С тех пор он живет здесь, в школу больше никогда не ходил. Его брата давно отсюда забрали. Говорят, усыновили.
Джеймс задирает подбородок.
— Не хочу я новых родителей,— говорит он.— Я знаю, что скоро стану слишком большим для усыновления, и тогда уйду отсюда. Мне нужна будет жена. И если захочешь, мы будем жить на реке.
— Мой отец вернется за нами,— мне становится неловко от своих слов. Мне жаль Джеймса. Он кажется очень одиноким. Одиноким и грустным.— Он очень скоро за нами придет.
Джеймс пожимает плечами.
— Завтра я принесу тебе кексы. Но ты должна оставаться моей подружкой.
Я не отвечаю. Рот наполняется слюной при мысли о кексах. Похоже, теперь я знаю, кто ночью шныряет на кухне.
— Не нужно. Ты можешь попасть в чулан.
— Я не боюсь, — его ладонь накрывает мою.
Я не убираю руку.
Может, не настолько это и страшно.
Довольно скоро я понимаю, что быть подружкой Джеймса не так уж плохо. С ним можно поговорить, а все, что ему нужно, — держать меня за руку. Больше за весь день к нам никто не пристает. Никто не грубит ни Камелии, ни Ларк, ни малышам. Мы с Джеймсом гуляем по двору, держась за руки, и он рассказывает мне о том, что нужно знать про дом миссис Мерфи. Он снова обещает мне кексы. Прикидывает, как он ночью проберется на кухню и стащит их.
Я стараюсь убедить его, что не люблю кексы.
В очереди в ванную мальчишки постарше на меня не смотрят. Они догадываются, что лучше этого не делать.
Но на следующий день Джеймса нет на завтраке. Миссис Пулник стоит над столом и похлопывает деревянной ложкой по своей большой, мясистой руке. Она говорит, что Джеймса отправили туда, где мальчишкам приходится самим зарабатывать на свое содержание, вместо того чтобы кормиться от щедрот Общества детских домов Теннесси.
— Мальтчишка, который достаточно вырос, чтобы бегать за девочками, достаточно вырос и для работы! Он слишком большой, чтобы его приняли в хорошую семью. Миссис Мерфи в своем доме не допусттит таких отношений между мальтчиками и девочками. Каждый знает наши правила,— она резко грохает ложкой по столу и дышит часто и тяжело, раздувая ноздри широкого, плоского носа. Мы дергаемся, будто марионетки, к головам которых приделаны нити. Она склоняется к половине стола, за которой сидят мальчишки, и они съеживаются, глядя в пустые миски.— И что касается девоччек, — теперь ложка в трясущейся от злости руке направлена в нашу сторону, — вам должно быть стыдтно за то, что из-за вас мальтчишки попадают в неприяттности. Следите за собой, не задирайте юбки и ведитте себя как приличные маленькие женшчины, — последние слова она говорит, сурово глядя на меня.— Или я даже не хотчу думать, что может с вами случитться.
Жар поднимается по шее и приливает к щекам. Я чувствую себя виноватой в том, что Джеймса куда- то отправили. Не нужно мне было становиться его подружкой. Я не знала, что так выйдет.
Стиви тоже не приводят на завтрак. Нет его и на детской площадке. Другие дети говорят мне, что ему пришлось остаться в постели, потому что он снова ее намочил. Я вижу в окне второго этажа его грустную мордочку, он прижимает нос к оконной сетке. Я стою во дворе и шепчу ему:
— Веди себя хорошо, ладно? Просто веди себя хорошо, и все.
Позже этим же днем работницы выстраивают нас на крыльце. Мне становится страшно за себя, сестер и брата, мы держимся все вместе. Другие дети тоже не знают, что происходит.
Миссис Пулник и работницы поодиночке подводят нас к бочке с дождевой водой. Они смывают грязь с лиц, рук и коленей мокрыми тряпками, причесывают нас и заставляют помыть руки. Некоторым приказывают переодеться прямо тут, на крыльце. Другим раздают новую одежду или фартуки, которыми можно прикрыть изношенные «домашние» тряпки.
Из дома выходит миссис Мерфи, она стоит на верхней ступеньке и осматривает нас. Проволочная выбивалка для ковров свисает у нее с руки. Я никогда не видела, чтобы работницы выбивали ковры, зато часто замечала, как они используют эти штуки на детях. Дети называют выбивалку «проволочной ведьмой».
— Сегодня у нас особенный день, — говорит миссис Мерфи.— Но только для хороших девочек и мальчиков. Всем, кто вел себя недостаточно хорошо, участвовать не разрешается. Понятно?
— Да, мэ-эм,— произношу я вместе с другими детьми.
— Очень хорошо,— она улыбается, но от ее улыбки я непроизвольно отшатываюсь. — Сегодня приедет передвижная библиотека. Добрые леди из Общества помощи потратят свое время на то, чтобы помочь вам выбрать книги. Очень важно показаться им в наилучшем виде. Каждый, кто хорошо себя ведет, сможет выбрать себе одну книгу, — она продолжает говорить о том, что нужно следить за своим поведением, говорить «да, мэм» и «нет, мэм», не хватать и не трогать все книги, и если леди спросят, хорошо ли нам здесь, мы должны отвечать, что очень благодарны мисс Танн за то, что та нас нашла, и миссис Мерфи за то, что та приютила нас в своем доме.
Но я ее почти не слышу. Мою голову заполняют мысли о книге — я их просто обожаю, особенно те, что еще не читала! Нас пятеро, значит, мы сможем взять пять книг!
Но когда работницы открывают ворота во дворе и дети начинают выстраиваться в очередь, миссис Мерфи останавливает Камелию, меня и малышей.
— Вам нельзя,— говорит она.— Вы еще не наверху, значит, вам негде хранить книги, а мы не можем допустить, чтобы пострадала библиотечная собственность.
— Мы будем очень бережно с ними обращаться, обещаю! — выпаливаю я. Обычно я никогда не возражаю миссис Мерфи, но сейчас ничего не могу с собой поделать.— Пожалуйста, можно нам взять хотя бы одну книгу? Чтобы я читала ее сестрам и братику? Куини всегда...— я захлопываю рот, чтобы не нарваться на неприятности: нам запрещено говорить о родителях.
Вздохнув, она вешает выбивалку для ковров на гвоздь на одном из столбов крыльца.
— Хорошо. Но младшим незачем туда идти. Пойдешь только ты. И быстро.
Где-то секунду я размышляю, стоит ли оставлять малышей, но Камелия хватает их за руки и притягивает к себе.
— Иди,— она бросает на меня быстрый взгляд.— Выбери нам что-нибудь получше.
Я улыбаюсь им и стремглав бегу за ворота. Здесь, снаружи, пахнет свободой. Хороший запах. Мне ужасно хочется промчаться через двор к зарослям магнолий и кинуться дальше, но я сдерживаюсь. Я принуждаю себя встать в очередь и в безупречной колонне следовать за остальными детьми к дороге.
С другой стороны живой изгороди стоит большой черный грузовик. Подъезжают еще две машины. Из одной выходит мисс Танн, а из другой — мужчина с видеокамерой. Они пожимают друг другу руки, и мужчина вытаскивает из кармана блокнот и ручку.
На боку большого черного грузовика написано «Библиотеки округа Шелби», и как только мы подходим ближе, я вижу, что из кузова грузовика выступают полки. И они заполнены книгами. Дети мельтешат возле полок, и мне приходится заложить руки за спину и накрепко переплести пальцы, чтобы удержаться и не потрогать книги, пока не придет моя очередь.
— Как вы сами видите, мы обеспечиваем нашим детям много возможностей для развития,— произносит мисс Танн, а мужчина-репортер начинает бешено строчить в блокноте, будто слова убегут, если он не успеет их записать.— Некоторым из наших малышей никогда не доводилось испытать на себе роскошь общения с книгой до того, как они попали к нам. Во всех своих домах мы обеспечиваем их прекрасными игрушками и книгами.
Я опускаю голову, топчусь на месте и мечтаю, чтобы толпа наконец разошлась. Я не знаю, как обстоят дела в других домах мисс Танн, если, конечно, они у нее есть, но в доме миссис Мерфи нет ни одной книги, а все игрушки сломаны. Никто никогда не пытался их починить. Мисс Танн достаточно часто здесь бывает и наверняка знает об этом.
— Бедные маленькие беспризорники,— говорит она мужчине. — Мы забрали их сюда, когда они остались одни, нежеланные и нелюбимые. Мы обеспечили их всем, чего не могли или не хотели дать им их родители.
Я устремляю взгляд в землю и сжимаю за спиной кулаки. Мне хочется закричать этому человеку: «Она лжет! Мы нужны нашим маме и папе. Они нас любят! Отец, который пришел увидеть своего сыночка Лонни, и потом рыдал на крыльце, словно малый ребенок, когда узнал, что его уже усыновили, уже кому-то отдали, тоже любил его!»
— Как долго средний ребенок остается в Обществе? — спрашивает репортер.
— О, но у нас нет «средних» детей! — мисс Танн испускает короткий, высокий смешок.— Только выдающиеся. Кто-то может остаться немного дольше других, в зависимости от состояния здоровья, в котором они к нам попадают. Некоторые детки такие маленькие и слабые, такие истощенные, что даже не могут бегать и играть. Мы обеспечиваем им замечательное трехразовое питание. Чтобы хорошо расти, детям нужна хорошая еда. Много фруктов и овощей, красное мясо — и вот уже их маленькие щечки снова сияют румянцем.
«Только нс в доме миссис Мерфи. Здесь утром и вечером дают по маленькой миске кукурузной каши. Мы все время голодные. Кожа Габби стала бледной, как молоко, а руки Ларк и Ферн такие тонкие, что можно рассмотреть на них все мышцы и сосуды».
— Мы тщательно следим, чтобы во всех наших домах детям были обеспечены хорошее питание и уход,— по виду мисс Танн можно решить, что она излагает непреложные истины.
Репортер кивает, записывает и говорит «ммм-хмм», будто проглатывает ее слова, вкусные, как конфеты.
«Сходите на задний двор, посмотрите своими глазами, — хочу сказать ему я. — Сходите на кухню. Вы узнаете правду».
Я так хочу ему это сказать... но понимаю, что если скажу, мне не достанется книги. Меня отправят в чулан.
— Дети так благодарны нам. Мы вызволяем их из трущоб, и...
Кто-то дотрагивается до моей руки, и. я вздрагиваю. На меня смотрит леди в голубом платье. Ее улыбка сияет, словно солнце,
— А ты о чем хотела бы почитать? — спрашивает она.— Какие книги ты любишь? Ты так терпеливо ждала своей очереди.
— Да, мэ-эм.
Она ведет меня к книжным полкам, и у меня сразу разбегаются глаза. Я забываю про мисс Танн. Теперь я могу думать только про книги. Раньше я читала и те, что были на «Аркадии», и брала их в библиотеках в городках возле реки. Теперь у нас ничего нет, а когда у тебя нет даже одной книжки, возможность заполучить хотя бы одну кажется лучше, чем Рождество и день рождения вместе взятые.
— Я... мне все нравятся,— с трудом выдавливаю я. Один взгляд на полки с цветными обложками и буквами — и по моему лицу расплывается широкая улыбка. В первый раз с тех пор, как мы сюда попали, я чувствую себя счастливой.— Хорошо бы найти толстую книгу, ведь нам можно взять только одну.
— Умница,— подмигивает мне женщина.— Ты любишь читать?
— Да, очень люблю. Когда мы...— я прерываюсь и опускаю голову, потому что чуть не сказала: «Когда мы жили на “Аркадии”, мы все время читали вместе с Куини».
Меньше чем в двух футах от меня стоит одна из работниц, и мисс Танн тоже недалеко. Если она такое услышит, меня в два счета выставят отсюда.
— Хорошо,— говорит библиотекарша.— Давай посмотрим...
— Мне нравятся приключения. Книги про приключения.
— Хмм... какие именно?
— Про королей и принцесс, про диких индейцев. Про все на свете.
— Тогда, может, вестерн?
— Или про реку. Есть у вас такие книги? — Читать книжку про реку — это словно ненадолго вернуться домой. Она поддержит нас, пока Брини не приедет за нами и не увезет обратно на «Аркадию».
Женщина всплескивает руками.
— О! Ода, я знаю! — она поднимает палец вверх.— У меня есть для тебя идеальная книжка.
Где-то с минуту она ищет, а потом вручает мне «Приключения Гекльберри Финна», книгу, которую написал мистер Марк Твен. И я понимаю, что она предназначена мне судьбой. Мне никогда не доводилось ее читать, но Брини рассказывал нам про приключения Тома Сойера, Гекльберри Финна и индейца Джо. Марк Твен — один из любимых писателей Брини. Он читал его книги, когда был маленьким. Он рассказывал про Тома Сойера так, будто они были закадычными друзьями.
Леди в голубом платье пишет на библиотечной карточке мое новое имя, Мэй Уэзерс. Когда она ставит дату на книге, я понимаю, что вчера был день рождения Ферн, Ей уже четыре года. Если бы мы были на «Аркадии», Куини испекла бы ей маленький торт и мы вручили бы ей подарки, которые сделали своими руками или нашли на берегу. Здесь, в доме миссис Мерфи, библиотечная книга станет отличным подарком. Когда я вернусь во двор, то скажу Ферн, что это подарок на ее день рождения. Правда, только на время. Мы сделаем ей торт из грязи, украсим его цветами, поставим свечи из прутиков и положим сверху по маленькому листочку, чтобы Ферн могла понарошку их задуть.
Оформление окончено, библиотекарша обнимает меня на прощанье, и мне становится так хорошо! Я хочу задержаться подольше, обнимать ее и вдыхать запах книг, но не могу.
Я крепко прижимаю к себе «Гекльберри Финна» и иду через двор. Теперь мы в любое время можем покинуть это место. Все, что нам нужно, — присоединиться к
Гекльберри Финну. Готова поспорить: на его плоту найдется место для всех нас. Может быть, где-то там мы найдем и «Аркадию».
Несмотря на то что я возвращаюсь в дом миссис Мерфи, он кажется мне совершенно другим местом.
Теперь в нем есть река.
Тем же вечером перед сном мы открываем книгу — подарок Ферн, и начинаем наши приключения с Геком Финном. Мы сплавляемся с ним вниз по реке уже почти неделю, когда однажды после обеда сверкающая черная машина мисс Танн снова появляется на подъездной дорожке. День стоит солнечный, дом раскален, словно сковорода на горящей плите, и они с миссис Мерфи выходят поговорить на крыльцо. Я обегаю вокруг смоковницы и, спрятавшись под азалиями, принимаюсь слушать.
— О да, рекламой полны все газеты! — рассказывает мисс Тани, — Должна признаться, я составила великолепное объявление. «Белокурые солнышки для солнечного лета! Вам стоит только попросить!» Пре-красно, не правда ли? Мы соберем там всех светловолосых малышей.
— Словно собрание лесных нимф. Маленьких эльфов и фей, — соглашается миссис Мерфи.
— Почти такое же интригующее мероприятие, как и Рождественская детская программа. Заказчики уже начали звонить. Они увидят этих малюток и тут же примутся наступать друг другу на глотки, чтобы заполучить того, кто приглянулся!
— Без всякого сомнения.
— Значит, ты сможешь подготовить всех детей к субботнему утру? Я хочу, чтобы они были хорошо одеты — платья с оборками, банты и все в таком духе. Тщательно вымойте их и ототрите дочиста. Никакой грязи под ногтями или за ушами. Убедитесь, что они знают, как себя вести и что их ждет, если они опозорят меня на публике. Накажите кого-нибудь заранее для примера и постарайтесь, чтобы все дети это увидели. Будущий показ — замечательная возможность поднять нашу репутацию, показать, что мы предлагаем только лучших детей. Благодаря новой рекламе мы соберем лучшие семьи из Теннесси и из десятка других штатов. Они все приедут посмотреть на наших деток, и когда они их увидят, то не смогут сдержаться. Они обязаны будут взять хоть кого-нибудь.
— Мы проследим, чтобы дети были подготовлены должным образом. Только дайте мне взглянуть на список,— разговор смолкает. Шуршат бумаги. Ветер качает ветви азалий, раздвигая листву, и я вижу голову мисс Танн. Ветер раздувает ее короткие каштановые с проседью волосы, и они встают торчком, когда она склоняется ближе к миссис Мерфи.
Я прижимаюсь к стене и сижу чуть дыша, боясь, что они меня услышат и выглянут за перила крыльца. Ветер доносит запах мертвечины. Я не вижу, что это, но, возможно, какая-то зверушка съела яд, который тут разложил мистер Риггс. Когда запах станет совсем невыносимым, он найдет мертвую тушку и где-нибудь ее закопает.
— Даже Мэй? — спрашивает миссис Мерфи, и я навостряю уши.— Она не слишком похожа на маленького ангелочка.
Мисс Танн издает резкий смешок.
— Она довольно эффектная, насколько я помню, и поможет с малышами.
— Полагаю, что так,— миссис Мерфи идея явно не
нравится,— она не из тех, кто нарушает правила.
— В час дня в субботу за ними прибудут машины. Не отправляйте их голодными, сонными или грязными. Они должны хорошо себя вести, быть радостными. Сияющими! Вот чего я от вас ожидаю.
— Да, разумеется.
— Святые небеса, что за жуткая вонь?
— Кролики. Беда с ними этим летом.
Я убегаю, не дослушав: вдруг им придет в голову спуститься с крыльца и посмотреть, что творится за кустами? Мистера Риггса поблизости не видно, поэтому я проскальзываю мимо смоковницы и возвращаюсь к холму. Рассказывать Камелии про субботний показ и про то, что завтра у нас будет дополнительное мытье, мне не хочется. Нет смысла вызывать у нее истерику раньше времени. Кроме того, у меня есть нехорошее предчувствие, что все это ее не коснется: у Камелии черные волосы.
Как ни печально, но я оказалась права. После завтрака в субботу я узнаю, что Камелии нет в списке. Куда бы мы ни отправились — ее с нами не будет.
— Мне не жалко, что меня не взяли — зато не пришлось лишний раз мыться,— она отталкивает меня, когда я пытаюсь обнять ее на прощание.
— Веди себя тихо, пока нас нет, Мелия. Никого не задирай, держись подальше от мальчишек, не хода мимо смоковницы и...
— Не нужны мне няньки,— Камелия упрямо задирает подбородок, но нижняя губа у нее слегка дрожит. Ей страшно.
— Мэй! — рявкает одна из работниц.— Быстро в строй! — они уже собрали всех детей из списка.
— Мы очень быстро вернемся,— шепчу я Камелии. — Не бойся.
— Я и не боюсь.
Но все-таки она обнимает меня на прощание.
Работница снова кричит на меня, и я торопливо встаю в общую очередь. Следующие полтора часа целиком посвящены нашему преображению: мыло, мочалки, расчесывание, банты, чистка ногтей с помощью зубных щеток, ленты и новые платья с кружевами. Мы примеряем туфли из шкафа, пока не находим нужный размер.
Когда работницы выводят нас к машинам, мы совсем не похожи на себя прежних. Мы идем вчетвером, потом еще три девочки, пятилетний мальчик, два малыша и Стиви, которому было строго сказано, что, если он снова обмочит штаны, его выпорют прямо там.
Нам не разрешено разговаривать в машине. Говорит только работница.
— Девочки, вы должны сидеть как воспитанные юные леди и держать ноги вместе. Не говорите, пока вас не спросят. Вы будете учтиво себя вести со всеми посетителями на празднике мисс Танн. Вы будете говорить только хорошее о доме миссис Мерфи. На празднике будут игрушки и флажки, пирожные и печенье. Вы будете...
Я перестаю понимать, о чем она говорит, когда машина выезжает из-за холма и едет рядом с рекой. Мэй угасает, словно солнечный блик на воде, и наружу выходит Рилл. Она тянется к приоткрытому окну машины, жадно вдыхает воздух и ловит знакомые ароматы.
Всего на минуту она возвращается домой.
Затем машина заворачивает за угол, и река снова пропадает. Меня охватывает тяжелое и грустное чувство. Я хочу прислонить голову к спинке сиденья, но работница останавливает меня — помнется бант!
На моих коленях спит Габион, я нежно прижимаю его к себе, его волосы щекочут мне подбородок, и я будто снова дома. Эти люди могут делать что угодно с моей жизнью, но моим воображением они управлять не в силах.
К сожалению, мое время на «Аркадии» завершается слишком быстро: машины подъезжают к высокому белому зданию, которое даже больше, чем дом миссис Мерфи, и останавливаются.
— Тот, кто будет себя плохо вести, очень сильно пожалеет! — рявкает работница, наставив на нас палец. Затем она открывает дверцу машины.— Будьте дружелюбны с гостями на празднике. Садитесь к ним на колени, если они попросят. Улыбайтесь. Покажите им, что вы хорошие дети.
Мы входим в здание, там полно людей. Здесь есть и другие дети: и чуть младше меня, и совсем малыши. Все нарядно одеты, всем разрешается есть пирожные и печенье. Для самых маленьких есть игрушки. Я едва успеваю собраться с мыслями, а Ферн, Габиона и даже Ларкуже нет возле меня.
Мужчина вместе с Габионом выходит на улицу, у него в руках синий мяч. Темноволосая женщина сидит за столиком рядом с Ларк, и они увлеченно раскрашивают картинки. Ферн заливается колокольчиком и играет в «ку-ку» с красивой светловолосой леди, устроившейся в кресле подальше от шума и суеты праздника. Она выглядит усталой и грустной, но Ферн смешит ее, и очень скоро женщина принимается носить мою сестренку от игрушки к игрушке, словно та еще не умеет ходить.
В конце концов они устраиваются в кресле вдвоем и принимаются читать книжку с картинками, а у меня сжимается сердце. Я вспоминаю Куини, как она обычно читала нам по вечерам. Я хочу, чтобы женщина отпустила Ферн, чтобы вернула ее мне.
Через зал к ним проходит мужчина, он щекочет Ферн животик, а женщина улыбается и говорит:
— О, Даррен, она идеальна! Амелия сейчас могла быть примерно того же возраста,— она похлопывает по ручке кресла.— Присядь, почитай с нами.
— Вы продолжайте развлекаться,— он нежно целует леди в щеку,— а у меня пока есть дела. Но это ненадолго, — и он покидает комнату.
Женщина вместе с Ферн читает уже вторую книгу, когда мужчина возвращается. И она так увлечена, что не замечает, как он садится на диван рядом со мной.
— Вы сестры? — спрашивает он.
— Да, сэр,— отвечаю я так, как нам было сказано: обращаться ко всем только «мэм» и «сэр».
Чуть отклонившись назад, он окидывает меня внимательным взглядом.
— Вы очень привязаны друг к другу?
— Да, сэр, — я опускаю взгляд на свои руки. Сердце колотится в груди, словно воробей, залетевший к нам в хижину: «Что ему от меня нужно?»
Мужчина кладет руку мне на спину, между лопаток. Небольшие волоски внизу шеи встают дыбом. Пот выступает под колючим платьем.
— И сколько же тебе лет? — спрашивает мужчина.
