Атомный проект для Садовского начался сразу после войны. Он надеялся вернуться в Ленинград, где до эвакуации работал институт «Н. Н.» (академика Н. Н. Семенова). И, казалось бы, ничто не предвещало крутого поворота в судьбе.
Атомные взрывы в Хиросиме и Нагасаки, конечно же, вызвали у всех определенный интерес, но информации было безумно мало, да и научные интересы Михаила Александровича лежали в стороне от ядерной физики. Атомными бомбами занимались Харитон и Зельдович, об этом шеф упоминал вскользь, а сами ученые не проронили ни слова – секретность… Впрочем, Садовский на свой страх и риск провел расчеты мощностей бомб, упавших в Японии. У него получилась цифра от 10 до 15 килотонн. Понятно, что говорить о большой точности в расчетах не приходилось – ведь он использовал данные по обычной взрывчатке, ну а тут случай особый. Но свои расчеты он все-таки передал одному из начальников Метростроя – там взрывы использовались интенсивно. Тот начальник был по фамилии Ленин, оттого Садовский и запомнил его.
А в начале 50-х годов случился с его расчетами конфуз. Записку в Метрострое нашли и передали сразу же «по инстанции». Она попала в ведомство Берии. Разразился страшный скандал: утечка сверхсекретных данных! Но к тому времени Садовский уже был известен хорошо – и данный случай ограничился лишь шутками в их узком кругу. Тем не менее старая записка Садовского была немедленно засекречена.
Н. Н. Семенов отправился из Казани в Москву, чтобы определить судьбу своего института. Втайне Н. Н. надеялся возглавить Атомный проект – уже несколько писем направил он Сталину, но ответа не получил. Ему было невдомек, что несколько лет назад выбор пал на Курчатова, что его сотрудники – Харитон и Зельдович – знакомятся с материалами, приходящими от разведки, что ему не суждено быть первым… Однако поездка академика Семенова в Москву дала неожиданный результат. Ему сообщили, что теперь Институт химической физики займет здание Музея народов на Воробьевых горах и что ему предстоит выполнять «важнейшее правительственное задание».
Из воспоминаний М. А. Садовского: «Наши знания о ядерном взрыве и его свойствах были в тот период более чем ограничены и сводились к случайным данным о разрушительных и поражающих эффектах, наблюдавшихся в Хиросиме и Нагасаки. Из них мы могли уверенно сделать только один не слишком утешительный вывод о том, что никаких готовых средств для решения поставленной задачи ни в ИХФ, ни во всей стране не существует, что все должно быть создано заново.
Для того чтобы начать проектирование и изготовление необходимых приборов и установок, надо было располагать сведениями об интенсивностях и временах действия поражающих факторов ядерного взрыва. Между тем никаких источников сведений, кроме случайных и ненадежных газетных сообщений о взрывах в Хиросиме и Нагасаки, у нас не было. Поэтому приходилось использовать данные, полученные при наблюдениях действия взрывов обычных ВВ, имитировать мощные световые потоки с помощью прожекторов и тому подобных суррогатов…»
Н. Н. сразу же начал проводить семинары – «Семеновские обсуждения». На них собирались ведущие сотрудники института, привлеченные к Атомному проекту, и начиналась «мозговая атака». Тщательно анализировалась вся информация, которая собиралась между «обсуждениями», и каждый считал своим долго сообщать на них что-то новое. Результаты таких встреч заносились в специальную «Красную книгу». На их основе создавались проектные задания на разработку аппаратуры и приборов.
Вскоре в институте появилось опытно-конструкторское бюро с производством, и это во многом определило конечный успех.
И еще академик Семенов добился, чтобы Садовский был назначен научным руководителем ядерного полигона.
Из воспоминаний М. А. Садовского: «Мне трудно восстановить в памяти детали этого поистине „безумного“ периода работы. И Н. Н., и я жили в основном только нашей работой. Естественно, что по ходу дела приходилось решительно менять планы, людей, направления исследований. Все это было возможно потому, что руководство Первого Главного управления верило и во всем помогало нам. Сейчас, вспоминая начальный период нашей деятельности, я не без удивления, но с огромным удовлетворением отмечаю, что уже через четыре-пять месяцев мы начали приемку готовой аппаратуры от промышленности, при этом у нас уже имелись и кадры специалистов, готовых работать с этой аппаратурой в полевых условиях. Невозможно переоценить роль Н. Н. Семенова в этот период работы».
Такой вопрос задала Елена Николаевна Гоголева. Вместе со своим знаменитым мужем – писателем Алексеем Толстым – актриса приехала в гости к академику Семенову. Тот показывал своим друзьям площадку, на которой должен появиться его институт.
Н. Н. указал на небольшое здание:
– А здесь у нас уборная для работающих в главном здании…
– Николай Николаевич, почему вы все время показываете нам, где находятся разные удобства? – поинтересовалась Гоголева.
Академику пришлось пояснить, почему он об этом говорит…
Здание перестраивалось столь стремительно, что никто не думал о проекте. Помещений для лабораторий не хватало, а потому в каждом закоулке старались установить оборудование.
Однажды в кабинет к Н. Н. ворвались разгневанные сотрудницы. Оказывается, женский туалет был захвачен одной из лабораторий. Тут уж дамы высказали своему шефу все в полной мере: дело в том, что незадолго до этого случая он произнес фразу: «Чем хуже ученый обеспечен в домашних условиях, тем успешнее идет его научная работа!» Сотрудницы посчитали, что ликвидация дамского туалета – это «козни» директора.
Кстати, мужская половина института тут же разработала рационализаторское предложение, как использовать уборные в качестве временных лабораторий. На стене был вывешен плакат, на котором демонстрировался унитаз, в мгновение ока превращающийся в лабораторный стол – для этого на него надвигался специальный кожух!
«Туалетная история» случилась незадолго до приезда Толстого и Гоголевой, и Н. Н. не мог не рассказать ее своим друзьям…