«Крючок» выигрывает в лотерею

Почему их называли «крючками», сказать трудно. Наверное, из-за придирчивости, положенной им по должности. Они появились на 20-м заводе вскоре после испытания первой бомбы, и теперь уже «всевозможные импровизации» (как говаривал сам академик Бочвар) закончились. «Крючки» осуществляли государственный контроль за изделиями из плутония, они же выдавали окончательное «да» или «нет».

Складывалась парадоксальная ситуация: технологические параметры устанавливали те, кто получал плутоний, то есть А. А. Бочвар со своими ближайшими помощниками А. Н. Вольским, И. И. Черняевым и А. С. Займовским. Их подписи стоят практически подо всеми инструкциями и документами, определяющими технологический процесс. И теперь они же сами должны безукоризненно выполнять каждый пункт документа – для этого на заводе № 20 и появились «крючки».

Это были специалисты высокой квалификации. Один из них – И. С. Головнин.

Он начал восхождение к плутонию в 1944 году, когда оказался в воинской части при исследовательском институте боеприпасов. Здесь он сначала отливал корпуса мин, а затем уже в качестве техника служил в артиллерийско-рентгеновской лаборатории. Занимался он импульсной рентгеновской съемкой снарядов при вылете их из ствола и в полете. Во главе лаборатории были В. В. Татарский и В. А. Цукерман. Чуть позже их фамилии станут весьма известными в Атомном проекте. И вполне естественно, что их сослуживцы будут сразу же привлечены к проекту, так как такого рода специалистов можно было в то время по пальцам перечесть.

К этому времени И. С. Головнин успел закончить Механический институт в Москве, а путь оттуда был один – в ПГУ, где уже была сформирована «группа приемки особого заказа». Слово «плутоний» тогда не употреблялось, да и в русском языке его просто не существовало.

И. С. Головнин сразу же попал на завод № 20 – единственное место в стране, где плутоний тогда все же был… Здесь он начал работать с академиком А. А. Бочваром, а точнее – оценивать то, что делала группа ученых.

Он вспоминает:

«Непосредственные контакты в цехе с Андреем Анатольевичем у меня были только при возникновении каких-либо технологических неясностей в производстве, которые сразу же им тщательно осмысливались с последующим уточнением технологических требований. Редко операции требовали повторения. Поражала исключительная наблюдательность А. А. Бочвара. В памяти его откладывалось буквально все. Как-то при измерении нейтронного фона слитка мне вздумалось пальцем (конечно, в перчатках) провести вдоль продольной трещины по слитку. На перчатке остался черный след оксида. Вполголоса произнес: „Мажется!“ Через много лет уже в институте в лаборатории кто-то из сотрудников сделал то же самое, и А. А. Бочвар сразу же заметил: „Головнин бы сказал – мажется!“».

Память обычно сохраняет самые трудные и необычные мгновения жизни. Они вспоминаются сразу же, как только речь заходит о прошлом. Почти все участники Атомного проекта помнят до деталей те дни, когда надо было выпускать «комплект 03». Инженеры и «крючки» не покидали цеха завода по три-четыре смены. Большие начальники днем и ночью появлялись в цехе и, расспрашивая мастеров и рабочих о положении дел, интересовались, что мешает им работать быстрее. Все сразу же почувствовали, что «в воздухе пахнет премиями и наградами».

Так и случилось, когда в газетах появилось сообщение об испытании водородной бомбы.

А Головнин неожиданно для себя получил необычную награду:

«Сохранилось в памяти одно из посещений знаменитого „домика академиков“ в поселке Татыш. Александр Семенович Займовский попросил зайти помочь устранить какую-то неисправность клавиатуры пианино, приобретенного им во время длительной командировки для развлечения по вечерам. Мне открыл дверь Андрей Анатольевич, попросил подождать немного Займовского и дал почитать „Правду“, в которой я обнаружил таблицу тиража. Сверив с имевшимися номерами облигаций в записной книжке, к удивлению своему увидел, что впервые в жизни выиграл аж пять тысяч рублей! Пошел в комнату Бочвара. Он подтвердил выигрыш, повел меня в столовую попить по этому поводу шампанского. Достал бутылку, а она пустая! Он смутился: „Экий безобразник Займовский, ведь только что купили, а он ее выпил!“

К счастью, появился Займовский с новой бутылкой шампанского. А. А. Бочвар на радостях выпил с нами полглотка и ушел работать, а мы, допив всю бутылку, починили пианино».

«Оспинки» на бомбе

У «крючка» на полигоне было плохое зрение. И потому при осмотре деталей он пользовался лупой, не подозревая, насколько это опасно для зрения – детали из плутония были очень радиоактивными. Впрочем, об этой опасности знали немногие…

При осмотре изделий «крючок» обнаружил несколько пятен. Он немедленно сообщил об этом Ю. Б. Харитону, который уже приехал на полигон. Тот немедленно связался с А. А. Бочваром, который в это время был в Москве.

Ситуация была критической: заряд может не сработать…

Специальным самолетом на следующий день на полигон прилетел академик Бочвар.

Г. А. Соснин, тот самый «крючок», рассказывает:

«Сразу же с самолета А. А. Бочвар вместе с Ю. Б. Харитоном пришли в цех, где я к их приходу разложил на верстаке детали для осмотра. Андрей Анатольевич внимательно посмотрел на детали и сказал, что он не видит никакой коррозии, детали такие же, как при изготовлении.

Юлий Борисович строго с удивлением посмотрел на меня и спросил, где же я увидел коррозию?

Я взял лупу 4-кратного увеличения и, рассматривая поверхности деталей, стал показывать сомнительные образования.

Андрей Анатольевич воскликнул:

„Что же вы делаете?! Так нельзя смотреть на плутоний!“

Я объяснил, что у меня плохое зрение, и я постоянно рассматриваю детали через лупу, когда возникают какие-то сомнения.

Андрей Анатольевич, несмотря на то, что делать это очень опасно, все-таки взял лупу и осмотрел поверхности деталей. Потом он сделал заключение, что, действительно, это похоже на начальные очаги коррозии.

С этого момента начались тщательные исследования условий появления коррозии на спецматериалах и разработка методов их защиты».