Атомный «вечный двигатель»?

Идея «трубы» пришла из Америки. Стало известно, что Эдвард Теллер и его группа интенсивно работают над сверхбомбой, конструкция которой на первый взгляд представлялась довольно простой. В цилиндр из мягкого металла (диаметром около метра) закачивался жидкий дейтерий. Если его каким-то способом «заставить» детонировать, то произойдет взрыв, мощностью намного превышающий атомный.

Конечно же, за внешней простотой скрывались сложнейшие физические явления, ход которых был совершенно неясен, но от этого они не становились менее интересными и увлекательными. Естественно, что физики, занятые в Атомном проекте, сразу же погрузились в теоретические расчеты и изыскания, надеясь найти способ получить детонацию дейтерия в «трубе».

Два года шла интенсивная работа. Казалось бы, решение где-то рядом, но каждый раз жар-птица улетала, не оставляя физикам никакой надежды. Это была какая-то погоня за чем-то неуловимым, и руководителя Атомного проекта решили собрать всех именитых физиков, чтобы они сказали «да» или «нет» этому варианту сверхбомбы.

Да и финансировать все направления создания атомного и водородного оружия в стране уже не было возможности. Хотя атомщикам по-прежнему выделялось все необходимое, но и в ЦК партии, и в Совете министров уже звучали просьбы «быть посдержанней».

В феврале 1954 года встреча физиков, занимающихся сверхбомбой, состоялась в министерстве. На ней были Харитон и Зельдович, Франк-Каменецкий и Сахаров, Блохинцев и Кадомцев, Тамм и Ландау, ну и, естественно, руководители министерства.

Доклады от КБ-11 и Физико-энергетического института звучали пессимистично: энергетический баланс в «трубе» был «на пределе», то есть выход энергии получался незначительный. Л. Д. Ландау тут же заметил, что при таких условиях режим детонации вряд ли наступит… Ну а завершающую точку в дискуссии поставил И. Е. Тамм. Он сказал коротко и образно: «То, что сейчас нам доложено, напоминает ситуацию с вечным двигателем. В проблеме вечного двигателя всегда казалось, что не хватает самой малости, какого-то небольшого усовершенствования, чтобы вечный двигатель заработал. В конце концов в этой невозможности создания вечного двигателя увидели закономерность, и Французская академия наук отказалась рассматривать любые конкретные проекты такого двигателя».

Проект «трубы» был закрыт. Все силы теоретиков и конструкторов были сконцентрированы на создании «слойки» Сахарова.

Долгое время физики считали, что идея «трубы» была специально подброшена нам из Америки, чтобы направить их по ложному пути. И только спустя почти полвека выяснилось, что американцы заблуждались сами – они еще несколько лет работали над «атомным вечным двигателем», пока наконец-то не поняли, что этот путь тупиковый.

Самый необычный начальник

Это, конечно же, Курчатов. Именно так воспринимали его сотрудники Арзамаса-16.

Он приезжал в КБ-11 пару раз в год, иногда чаще, если возникала такая необходимость. Официально значилось, что он «проводит совещание», но на самом деле встреча с Игорем Васильевичем превращалась в своеобразную научно-практическую конференцию.

По договоренности с Харитоном слово предоставлялось молодым сотрудникам. Они рассказывали о последних работах, предлагали новые идеи, высказывали спорные предложения. Причем разговор шел открытый, без кивков в сторону начальства. Так «обкатывалась» молодежь. И. В. Курчатов больше слушал, в дискуссии не вступал, свое мнение не высказывал.

Потом оставался «узкий круг» – чаще всего самые ближайшие соратники Курчатова, те, кому Игорь Васильевич доверял полностью и чье мнение для него было самым важным.

Ну а о результатах совещания рядовые сотрудники чаще всего узнавали, когда выходило новое постановление правительства. Иногда в нем они видели отражение собственных идей.

Доктор наук, ветеран Арзамаса-16 Виктор Борисович Адамский вспоминал:

«Мне помнится, на наших заседаниях при рассмотрении различных технических вопросов Курчатов выступал редко. Он молчал либо отпускал краткие реплики. Но чувствовалось, что не кто-нибудь другой, а именно он является хозяином обсуждения. Выступавшие обращались как бы не к залу, а к Игорю Васильевичу. С его участием проходили совещания и в узком кругу с руководством объекта, когда принималось важное решение о готовности к испытанию нового заряда. До конца 50-х годов такие испытания были довольно редкими, и каждая отправка заряда предварялась именно такой процедурой, когда заслушивались характеристики заряда, оценка ожидавшейся мощности и ее достоверность… После смерти Игоря Васильевича влияние нашего института на общеминистерскую техническую политику стало менее эффективным. Уменьшилось, как мне кажется, и влияние ученых-атомщиков на политику государства в области атомной энергии. И не только в этой области».

К сожалению, и в самом главном – процессе разоружения и сокращения ядерных вооружений – руководители СССР, а затем и России не учитывали мнения тех, кто создавал ядерный потенциал страны. Итог плачевен: постепенно страна утрачивает свое реальное могущество, которое нарабатывалось усилиями нескольких поколений.

«С легким паром!»

Из трубочки пошел пар, и это была победа!

«С легким паром!» – поздравил Курчатова Александров, и этот день считается «днем рождения первой в мире АЭС».

Для Анатолия Петровича станция не казалась чем-то необычным. Еще шесть лет назад появилась идея построить ее, но Берия запретил даже говорить о чем-то другом, кроме бомбы, – все силы были направлены на создание оружия.

Но после создания и испытания своей бомбы в 1951 году ситуация начала постепенно меняться. Уже появились мощные реакторы для наработки плутония. Военная атомная промышленность развивалась быстро: ученые передали свой опыт и знания инженерам, и теперь они могли заняться новыми направлениями в науке – им предстояло научить атом рабочим профессиям.

– По мощности первое задание было у нас 5 тысяч киловатт, – вспоминал А. П. Александров. – Мы начали разрабатывать реактор в институте Атомной энергии с водяным охлаждением. Это был первый реактор, который был построен в Обнинске. Мы передали его на стадии технического проекта, передали обнинцам, они уже вели его до конца. И строили эту станцию. Но мы участвовали и в ее пуске, и в наладке. Мы пустили ее в 54-м году. А в 55-м году была первая Женевская конференция по мирному использованию атомной энергии. Я туда не ездил. Я ездил на вторую. Там были представлены от Советского Союза доклады по первой атомной станции. И началось тогда паломничество. Все ездили туда смотреть, что и как…