Костер из урана

Это был весьма странный пожар.

Заливать огонь Курчатов запретил категорически: мол, можно натворить беду еще бо́льшую…

Проезд пожарным запретили – охрана их попросту не пустила…

Ну, а непосредственному начальству Курчатов написал так:

«Довожу до вашего сведения, что сегодня в 17 часов сгорела расположенная на территории Лаборатории № 2 АН СССР палатка, в которой производились опыты по исследованию графитированных электродов.

Пожар произошел из-за неосторожного проведения ремонтных работ по устранению короткого замыкания, возникшего 15.07.44 из-за грозового разряда в электрических проводах, соединявших палатку с основным зданием.

Убытки от пожара исчисляются приблизительно в 22 000 рублей (3000 рублей – палатка, 18 000 рублей – 1½ килограмма урана)…»

Курчатов лукавил. Впрочем, не исключено, что он еще не знал о способности соединений урана к самовоспламенению. А именно это, вероятнее всего, и случилось в тот погожий вечер 17 июля 1944 года.

Ведь нечто подобное повторилось через год с небольшим. Осенью 1945 года палатка вновь сгорела. Но теперь уже всем стало ясно, что виновник случившегося – уран. Один из участников работ, В. К. Лосев, в то время лаборант, так описывал происшедшее:

«…Получив задание для измерения вторичных нейтронов у И. С. Панасюка, я приступил к работе… Внезапно чувствую, что тянет гарью. Я наверх, вижу, что из противней идет дым… Противни настолько раскалились, что сбросить их на пол не было возможности. Наконец нам удалось их вытащить… Панасюк попросил меня позвонить Игорю Васильевичу и доложить о происходящем. Вода, которой мы пытались тушить огонь, не помогла, пламя еще больше увеличивалось. Игорь Васильевич посоветовал водой не заливать и вскоре пришел сам… Потом сотрудники охраны вынесли противни из палатки, где их забросали песком… Только начинали освобождать уран от песка, он тут же снова воспламенялся. Стали ссыпать порошок в ведро с водой маленькими дозами. Наконец справились. Впоследствии нам выдали премию за ликвидацию пожара. Вскоре стал поступать уран с завода в виде блочков, а злосчастные противни сдали на склад».

Уран, а затем и плутоний в полной мере проявляли свой «склочный» характер – так о них однажды сказал академик Бочвар. Свой капризный нрав особо они начали демонстрировать в реакторе, но это случится через четыре года.

А пока начальство требует от руководителя Лаборатории № 2 очевидное:

«Т. Курчатову. Необходимо принять меры предосторожности. Первухин».

Интересно, что имел в виду Михаил Георгиевич? Очевидно, летом 1944 года лишь то, что ремонтные работы в палатке надо вести осторожнее. О способности урана к самовоспламенению генерал-лейтенант Первухин узнал, как и Курчатов, позже…

Курчатов без бомбы

Нарушение было явным, и постовой, чеканя шаг, направился к ватаге молодых людей, которые, выстроившись в цепочку, хохоча, прыгали друг через друга. И это на центральной улице Киева!

Палатка на территории Лаборатории № 2.

Игорь Курчатов, начальник Лаборатории № 2

Интерьер палатки, где производились опыты по исследованию графитированных электродов

Постовой отдал честь и потребовал «тотчас же прекратить безобразие».

Один из молодых людей обернулся:

– Простите, товарищ, мы – известные спортсмены и готовимся к соревнованиям.

Постовой смутился (это было еще то время, когда милиционеры еще умели это делать!), чувствуя себя виноватым: люди заняты важным и ответственным делом, а он мешает…

Но откуда ему, милиционеру, знать всех известных спортсменов в лицо?! Да и не дано ему было, как теперь нам, ведать, что перед ним – слава и гордость науки будущего: знаменитые физики Курчатов, Кобеко, Александров, которые по-мальчишечьи играли на улице в чехарду.

– Это было в 1934 году, – говорит Анатолий Петрович Александров. – С Игорем Васильевичем мы были знакомы уже более семи лет, и с 1930 года вместе работали в Ленинградском физико-техническом институте.

Начинается 1963 год. Я сижу в кабинете И. В. Курчатова, что находится в Институте атомной энергии. Теперь хозяин его – академик Александров, и он вспоминает о своем друге. Это первое интервью Анатолия Петровича, и получать разрешение на встречу пришлось не только в Академии наук, но и в министерстве среднего машиностроения у министра. Ефим Павлович Славский дал добро, потому что тоже был другом Курчатова. Правда, попросил обязательно показать ему готовый материал. Я это сделал, он прочитал, вздохнул, а потом заметил:

– О главном в нем не сказано.

– О чем? – удивился я.

– О бомбе и оружии, – сказал министр, – но пока он не разрешает. – Ефим Павлович махнул вверх рукой.

Я понял, что он имеет в виду Н. С. Хрущева. Тот был категорически против того, чтобы Минсредмаш «привязывали» публично к «атомной проблеме», да и создателей ракетно-ядерного оружия предпочитал оставлять безымянными…

Так что нам предстояло с Анатолием Петровичем делать интервью «без бомбы».

Александров продолжал:

– Уже в то время Курчатов был блестящим экспериментатором (живым и веселым человеком он был всегда!). Как раз к тому времени он закончил важные исследования в области электрических свойств твердого тела и открыл новый класс явлений, названный им «сегнетоэлектричеством». Это была новая область, имеющая большую научную и техническую перспективу. Во время конференции в Киеве группа ленинградских физиков, в которую входили Курчатов, Кобеко и я, не столько интересовались самой конференцией, сколько подводили итоги своей почти двухлетней дискуссии: каждый выбирал новое направление работ. Мне казалось, что самые интересные результаты можно ожидать в области полимеров, что они в будущем будут играть важную роль в жизни человечества. П. П. Кобеко тоже склонялся к этому направлению, а Игорь Васильевич придерживался иного мнения: его все больше привлекало атомное ядро.

В те годы никто даже не видел возможности практического использования ядерной энергии, – продолжает вспоминать А. П. Александров, – никто не подозревал, что спустя всего двадцать лет у ХХ века появится определение «атомный» и что применение урана, о котором Большая Советская энциклопедия того времени писала: «Уран практического применения не имеет», станет важнейшим фактором нашей эпохи. Но оказалось, что выбранное Игорем Васильевичем направление, в те годы наиболее далекое от практики, больше всего понадобится нашей стране уже в ближайшие годы. Однако тогда уже было ясно, что в области атомного ядра можно ждать наиболее принципиальных, глубоких открытий. Конечно, Игорь Васильевич мог бы спокойно заниматься сегнетоэлектричеством. Работы там хватало на добрых двадцать лет, и было бы только почетно развивать им самим открытую область. Но его тянуло к новому. И он мог «утолить свою жажду» только в атомном ядре, наиболее трудной и наиболее принципиально важной области науки.

…Анатолий Петрович задумался, видно, что-то вспомнил. Но то было сугубо личное, а потому он молчал.

Потом вдруг улыбнулся, сказал:

– Теперь пропустим десяток лет и обратимся к событиям, что развернулись на картофельном поле, где мы сейчас находимся. Именно в двух шагах от этого здания возводился «суперсекретный объект» – первый в Советском союзе и Европе реактор. Работами руководил Игорь Васильевич Курчатов.

– Нельзя ли чуть поподробнее о тех деталях, которые малоизвестны? – попросил я.

– Попробую… К пяти часом вечера были уложены последние слои графита, и Игорь Васильевич отпустил всех рабочих. Остались только его ближайшие помощники. В лаборатории – четверо. Игорь Васильевич сел за пульт управления. Регулирующие стержни начали медленно подниматься… Первый щелчок, второй, третий… десятый… скорость счета нарастает! Цепная реакция … До часу ночи находились четверо ученых у реактора. Игорь Васильевич заставил счетчики «захлебнуться»… А утром он, возбужденный и радостный, коротко сообщал: «Реакция пошла! Приезжайте смотреть…»

…Только в 1999 году, в канун 50-летия со дня испытания первой советской атомной бомбы, была рассекречена докладная записка на имя И. В. Сталина о событиях тех дней. Она написана от руки Л. П. Берией, И. В. Курчатовым, Б. Л. Ванниковым и М. Г. Первухиным. В ней значится:

«Докладываем:

25 декабря 1946 года в лаборатории т. Курчатова закончен сооружением и пущен в действие опытный физический уран-графитовый котел.

В первые же дни работы (25–26–27 декабря) уран-графитового котла мы получили впервые в СССР в полузаводском масштабе ядерную цепную реакцию.

При этом достигнута возможность регулировать работу котла в нужных пределах и управлять протекающей в нем цепной ядерной реакцией.

Построенный опытный физический уран-графитовый котел содержит 34 800 килограммов совершенно чистого металлического урана, 12 900 килограммов чистой двуокиси урана и 420 000 килограммов чистого графита.

С помощью построенного физического уран-графитового котла мы теперь в состоянии решить важнейшие вопросы промышленного получения и использования атомной энергии, которые до сего времени рассматривались только предположительно, на основании теоретических расчетов».

…1963 год. Академик А. П. Александров продолжает свой рассказ:

– Конец многолетних исследований стал началом новой, еще более напряженной работы. Здесь в полной мере проявились незаурядные организаторские способности Игоря Васильевича. Он был, как говорится, легок на подъем: много ездил по стране, бывал на стройках, в цехах – всегда находился там, где решалось самое важное. И во многом благодаря энергии Игоря Васильевича мы не только догнали Америку, но и уже к 1953 году вырвались вперед… С 1948 года я работал заместителем Игоря Васильевича. И все мы, сотрудники института, поражались его колоссальной работоспособности. Удивительно многогранна была его работа в это время. По его инициативе развивались самые разнообразные области науки и техники, так как решать «атомную проблему» нужно было комплексно. Он видел главные задачи во всех областях, «озадачивал» (это его выражение) и химиков, и металлургов, и конструкторов, и тем направлял их творчество. Днем он встречался с учеными и производственниками, ездил на заводы, проводил совещания и научные семинары. А ночью Игорь Васильевич вел исследования в лаборатории. Его сутки были насыщены до предела. И десять лет врачи не могли вырвать его из неистовства работы и отправить отдыхать.

Наша страна стала, как принято сейчас говорить, «великой атомной державой мира», – сказал Анатолий Петрович. – Обороноспособность страны, социалистического лагеря была обеспечена. И теперь на первое место вышел мирный атом. «Мирный атом – вот наша цель, бомбы – только вынужденная необходимость», – эта крылатая фраза принадлежит Игорю Васильевичу. И вскоре мечта Курчатова, всех нас начала осуществляться.

Мне показалось, что Анатолию Петровичу хочется многое рассказать о работе Курчатова по созданию ядерного оружия, но любое упоминание об этом было категорически запрещено – можно лишь несколько общих фраз.

– А ваши самые яркие воспоминания? Разве они не связаны с пуском первой атомной электростанции? – спросил я у академика.

– Безусловно, это один из прекраснейших дней жизни! – охотно поддержал он. – В комиссии по пуску первой атомной электростанции, помню, было около десяти человек. Нами руководил Игорь Васильевич. Приблизительно два месяца станцию готовили к пуску. Дел было очень много. Игорь Васильевич заставлял по несколько раз проверять надежность всех узлов. Директор института Блохинцев, Красин, Николаев, Овечкин – все чувствовали жесткую руку Игоря Васильевича. Никакой неясности и неопределенности! Все должно быть подтверждено опытом, расчетами. Все – от урановых блоков до вентиляции – интересовало его. Это ведь была первая станция, первая… И если вы побываете в Обнинске и пройдете по подземным галереям, наполненными разными трубопроводами, то поймете, насколько трудно приходилось первым строителям. И нас не столько волновал сам реактор – к тому времени опыт уже был! – сколько вопросы устойчивости работы с перегретой водой, надежность радиоактивного первого контура. Да что греха таить, сваривать тогда нержавеющую сталь толком не умели! А бесчисленное переплетение труб, которое и сейчас поражает воображение, надо было сварить так, чтобы нигде не появилась течь. Ведь вода, находящаяся в первом контуре, под давлением в 100 атмосфер смертоносна… Но тем не менее все закончено, и мы собрались на пульте управления. Так называемая «физическая» мощность реактора (то есть начало цепной реакции, практически без выделения тепла) была получена быстро – дело привычное, а затем были подключены парогенераторы… Помню, особенную неприятность доставляли нам уровнемеры. То ли перекачали воду в систему, то ли недокачали, сквозь толстое стекло не видно. И мы, как мальчишки, волновались… Наконец, включен первый контур, второй… Из контрольного краника пошел пар. Атомная электростанция заработала! Я подошел к Курчатову и поздравил его: «С легким паром, Игорь Васильевич!» А спустя несколько дней человечество узнало, что первая в мире электростанция на атомной энергии построена. Этим была заложена одна из важнейших отраслей техники будущего.

Последние годы жизни Игоря Васильевича Курчатова были посвящены развитию атомной энергетики в широком понимании этого слова, – сказал в заключение своего интервью А. П. Александров. – Он хотел поставить на службу человеку не только энергию деления атомного ядра, но энергию ядерного синтеза, которая в природе является источником энергии звезд, а искусственно воспроизводится в термоядерном взрыве. Игорь Васильевич организовывал новые лаборатории, создавал установки, вел научные исследования, в то же время рассматривал как важнейшую задачу свою общественно-политическую деятельность. В 1956 году в английском атомном центре Харуэлле И. В. Курчатов выступил с большим докладом о работах по осуществлению регулируемой термоядерной реакции. Советский Союз первым рассекретил эти работы, имеющие громадное значение для будущего человечества…