Беседа с «Бородачом»

Потом он станет доктором военных наук, профессором, одним из знатных специалистов-фортификаторов, по книгам которого будут учиться многие поколения военных инженеров.

Но это будет позже, а пока Юрий Павлович Дорофеев – выпускник Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева. Свой командный факультет он окончил с красным дипломом, а потому рассчитывал на престижную для начала карьеры в армии должность. По крайней мере командирскую…

Но вместо этого он оказался в казахстанской степи на берегу Иртыша. Здесь уже были построены какие-то сооружения, и на них ему было приказано поставить датчики. Зачем? Почему? Ради чего? На подобные вопросы никто не отвечал, мол, приказ есть – действуйте!

Было отчего почувствовать себя оскорбленным или, по крайней мере, недооцененным. Но самое обидно для капитана было то, что никто ни слова не говорил о том, что здесь происходит.

Из воспоминаний Ю. П. Дорофеева:

«Однажды, пожалуй, в конце июля – в начале августа, я, присев, на дне траншеи, отрабатывал крепление датчиков давления. Где-то в стороне раздался и замолк звук мотора, потом послышались шаги, и голос сверху спросил: „Здравствуйте. Чем занимаетесь, капитан?“ Не поднимая головы, я поздоровался и ответил, что, по-видимому, муд…й. Снова голос, по интонации доброжелательный, спросил: „Что так сурово?“ Я закончил крепеж датчика и поднялся на ноги. На бруствере окопа, присев на корточки, расположился интересный мужчина с седой бородкой и в светлом льняном костюме. Кто это, я не знал, он же не представился. Я ответил, что готовился стать командиром, а приходится заниматься вещами, цель которых мне неизвестна, все скрывается. Завязалась беседа. Я рассказал, что окончил академию, что я фортификатор, но больше склонен к подрывному делу, устройству и преодолению заграждений. Собеседник же сказал, что как фортификатор нахожусь на месте, а коль подрывник, так скоро будет взрыв, который меня должен заинтересовать. Соединяя то и другое, я разберусь, как фортификационные сооружения обеспечивают защиту людей. Без датчиков это установить трудно. Пожалуй, впервые за год после окончания академии мне в доходчивой форме объяснили (а может, и окружающая обстановка способствовала этому) суть моей работы. Слова собеседника запали в душу.

Беседа закончилась. „Бородач“ поднялся, попрощался и отправился к машине… Только через пару-тройку недель я узнал, что это был И. В. Курчатов».

Наверное, эта встреча на полигоне и определила судьбу капитана Дорофеева. Он увлекся проблемами выживания войск при ядерных ударах и именно в этой области науки нашел свое призвание.

В эпицентре событий

«Я сделал все, что должен был сделать». Вслед за Колумбом эти слова может повторить и Виктор Иванович Жучихин.

А как же со славой?

Оказывается, эта барышня весьма капризна. У одних она прописывается навсегда (причем не всегда заслуженно!), к другим приходит на короткое время, а на остальных не обращает внимания, хотя среди них есть немало тех, кто имел право владеть этой барышней всю жизнь.

Бесспорно, один из таких людей – Виктор Иванович Жучихин.

Его взлет был стремителен: он был одним из участников практически всех экспериментов, которые определяли судьбу ядерного оружия в нашей стране. Он стоял и у истоков мирного применения ядерных взрывов, и именно в этой области ему предстояло подняться на вершину славы, но случилось непредвиденное: эту программу, успешно развивающуюся в СССР, под прямым давлением американцев сначала приостановили, а затем и закрыли вообще.

«Его сбили на взлете», – сказал однажды мне о Жучихине знакомый атомщик, и отчасти он, наверное, прав. Впрочем, разве кто-то имеет право судить о жизни другого?!

Мы несколько раз встречались с Виктором Ивановичем в Челябинске-70. Здесь в небольшой квартирке живет один из самых замечательных людей «атомного века», и каждый раз я получал огромное удовольствие от бесед с ним. Он знает всех и вся, он оказывался в эпицентре событий, которые по праву называют «ключевыми» как в истории нашей Родины, так и в мире.

Случалось, опрокидывали с Виктором Ивановичем и его супругой, а также с Владиславом Антоновичем Верниковским, главным конструктором ядерного оружия и другом Жучихина, по паре стопок водочки, закусывали домашними соленьями и слушали его рассказы из истории Атомного проекта СССР. Это было всегда интересно, и, что самое важное, Виктор Иванович хранил в своей памяти не только сами события, но и даты их, и имена участников. И никогда он не ошибался!

О многом Виктор Иванович написал, какие-то фрагменты его воспоминаний публиковались в специальных изданиях, но, к сожалению, так и не изданы его рукописи. Да, они огромны по объему, но ведь вся история Атомного проекта в них! Думаю, причина в ином: некоторые участники проекта представлены не в том свете, как им хотелось бы, и это главная, на мой взгляд, причина того, что рукописи Жучихина остаются рукописями… Хорошо, если я ошибаюсь…

Однажды мы говорили об испытаниях первой атомной бомбы. И магнитная пленка (у меня оказался с собой магнитофон!) хранит фрагменты воспоминаний Виктора Ивановича Жучихина.

– С чего же начать? – он задумывается, а потом говорит с улыбкой: – Пожалуй, с «Козла»!

– Какого «Козла»? – недоумеваю я.

– Игоря Васильевича Курчатова.

– Я не слышал, чтобы его так звали…

– За длинную красивую бороду его за глаза все звали «Борода». И лишь один человек, начальник ПГУ Борис Львович Ванников, который славился своей неистощимостью на анекдоты и остроты, неизменно называл Курчатова «Козлом». Причем все верно воспринимали шутку, в том числе и Игорь Васильевич, – хохотали… Конечно, великое счастье, что именно Курчатов встал во главе проекта – он был его душой, его движущей силой.

– И его можно считать «создателем атомной бомбы»?

– Так говорить нельзя… Хотя вопрос о том, кто является автором ее конструкции, объясним.

– В таком случае, американцы?

– Оставим разведку и все прочее в стороне, не будем это обсуждать, так как особого интереса для меня эта проблема не представляет. Можно добыть какие-то сведения, но главное все-таки – сделать… Итак, техническое задание на первую атомную бомбу было представлено в Совет министров для утверждения в июне 1946 года Ю. Б. Харитоном. Но все же считать его автором схемы устройства бомбы нельзя. Это был плод коллективного разума и труда коллектива, одним из руководителей которого был профессор Харитон. Кстати, в бомбе надо было обеспечить цепные реакции деления ядер плутония или урана-235, а это возможно при переводе этих материалов в надкритическое состояние. Как это сделать? Надо сблизить две подкритические массы либо сильно уплотнить ее.

– И обе схемы были реализованы!

– В конечном итоге да. Однако урановая бомба на принципе сближения три года разрабатывалась в СКБ-47 под руководством главного конструктора Кулакова. Но у него не было экспериментальной базы и нужных специалистов, а потому не удалось довести разработки до конца. А в КБ-11 внимание было сконцентрировано на сжатии плутония, и сразу появилась надежда на хорошие результаты.

– А как вы попали в КБ-11?

– Я учился на факультете боеприпасов МВТУ. Темой моего дипломного проекта была неуправляемая зенитная ракета, и я рассчитывал и в будущем заниматься этим. Однако нас четверых пригласил для разговора капитан госбезопасности. Мы переговорили с ним, а потом на комиссии по распределению нам сказали, что «товарищ капитан берет на работу»… А потом меня пригласили на беседу. «Я – Кирилл Иванович Щелкин, – представился хозяин кабинета, – А это Юлий Борисович Харитон». Сперва они поинтересовались состоянием моего здоровья, потом заговорили о семье. Создалась непринужденная обстановка. Начали беседовать о порохах, ВВ, их свойствах, технологии, о взрывных процессах, о методах исследований процессов горения, о ракетных двигателях. Потом они попросили рассказать о дипломной работе. Я ответил, что материал работы совершенно секретный и разглашению не подлежит. Тогда Щелкин и Харитон сообщили, что в этом кабинете можно обсуждать подобные государственные тайны. Но я не сдавался: «Раз от меня скрывают подробности моих будущих занятий, значит, не обо всем можно рассказывать!» И тогда Щелкин сказал: «Все присутствующие будут заниматься разработкой атомной бомбы, а это посекретнее, чем ваша зенитная ракета». «Но ведь я ничего об этом не знаю!» – вырвалось у меня. «Атомная бомба – боеприпас, которому положено взрываться, – спокойно возразил Кирилл Иванович. – А всякий взрыв – это процесс, который имеет все стадии жизни, как и жизнь человека, а именно: зарождение, развитие, жизнь, старение и спад, а затем – смерть, то есть конец. Только в атомной бомбе этот процесс протекает не за десятилетия, а за микросекунды. И если мы сумеем такие мгновенные процессы записать в виде графиков на бумаге или на фотопленке, считайте, что атомная бомба у нас в кармане»… Через несколько дней я уже был на «Объекте»… Это случилось в апреле 1947 года.

– И сразу включились в работу?

– Конечно, потому что времени на «раскачку» не было: Щелкин сразу предупредил, что мы уже отстаем от установленных правительством сроков.

– И в чем заключалась именно ваша работа?

– Принципиальная схема атомной бомбы, примерные размеры ее элементов были уже вчерне определены, и конструкторы вели более подробную проработку всех ее узлов и деталей. Основной, совершенно новой для всех составной частью был сферический заряд, инициируемый одновременно в 32 точках по наружной поверхности. Верхний слой заряда состоял из «фокусирующих элементов», преобразующих 32 сходящиеся детонационные волны в одну сферически сходящуюся. Сам заряд состоял также из 32 элементов. Внутрь вставлялся алюминиевый шар с плутониевым зарядом в центре. Я работал в отделе натурных испытаний. «Мелочам» уделялось особенно большое внимание. Кирилл Иванович Щелкин, имевший богатейший опыт экспериментальных исследований, всегда и везде предупреждал: «Бойтесь мелочей, ибо они всегда подводят, поскольку им, как правило, ученые не уделяют внимания»… К апреля 1949 года элементы фокусирующего пояса заряда были отработаны. Но оставалось еще множество проблем… Лично мне, прикомандированному к группе А. Д. Захаренкова, довелось участвовать во всех работах по приготовлению и исследованию взрывчатых смесей, по отработке технологии изготовления деталей из них, по освоению фотохронографов и многое другое. Это была работа испытателя.

– Понимаю, что было много нового, необычного. Но что помнится до сегодняшнего дня особенно отчетливо?

– Это была очень трудная, но творческая работа, а потому она помнится до деталей.

– И все-таки?

– Образ Кирилла Ивановича Щелкина. Ученый, человек и администратор – все три качества весьма удачно сочетались в нем. Главная заслуга в том, что первая атомная бомба была разработана в короткий срок и на высоком техническом уровне, пожалуй, принадлежит ему. В то время ему исполнилось только 36 лет, но у него уже был богатейший опыт экспериментальных исследований детонационных процессов в газах, результаты его исследований широко использовались в практике. И руководство страны не ошиблось, назначив его заместителем научного руководителя по решению атомной проблемы.

– Много писалось и говорилось о Курчатове, Харитоне, Зельдовиче, Сахарове, но очень мало – о Щелкине. Чем это объясняется?

– Не все в истории справедливо… Щелкин же играл ключевую роль на первом этапе Атомного проекта, а затем он отошел в сторону – из-за болезни, а вскоре вообще ушел из жизни. Но для меня нет сомнений, что он стоит рядом с Курчатовым и Харитоном, не случайно три Звезды Героя Социалистического Труда они получали вместе. Кириллу Ивановичу были свойственны вера в возможности коллектива, в осуществимость начатого дела, какие бы трудности ни встречались на пути. Своим энтузиазмом и колоссальной работоспособностью он вселял в людей силы и уверенность. Он умел создавать доброжелательную обстановку, вовремя дать дельный совет, снять эмоциональное напряжение, что было особенно ценно в то время. Он был скуп на похвалу, но внимание его к каждому сотруднику было видно всем. На лице его всегда сияла радость, когда он был доволен людьми, результатами их работ. Неудовольствие же, вызванное, как правило, неисполнительностью или нечестностью сотрудника, он обычно выражал словами: «Я-то на вас надеялся, а вы меня и подвели». Такие слова даже самыми черствыми людьми воспринимались значительно острее, чем грубый разнос или даже наложенное взыскание.

– Рассказывают, что над Щелкиным после взрыва первой атомной бомбы подшучивали, мол, он «расписался» в ее получении, а на «склад» потом не вернул?!

– Было и такое… Но до этого момента шла невероятно тяжелая работа, однако мы получали от нее огромное удовольствие, так как она была интересной и творческой. К началу 1949 года стало вполне очевидным, что все элементы шарового заряда, включая нейтронный запал и плутониевые детали – основной заряд, отработаны и нет сомнений в их работоспособности, так как характеристики удовлетворяют всем жестким требованиям. На заводе были отработаны технологии изготовления и сборки узлов заряда со стабильными параметрами. Наступила пора готовиться к полигонным испытаниям. В частности, надо было испытать систему подрыва. Миллион раз мы включали ее! Так мы убедились в ее абсолютной надежности…

– О подготовке полигона, о его оборудовании уже рассказывалось довольно много. О чем, на ваш взгляд, известно мало?

– Я бы выделил несколько ключевых моментов. В начале июня в КБ-11 прибыла государственная комиссия. Ее возглавлял Б. Л. Ванников. Комиссия изучила все материалы и приняла решение об испытания бомбы. Руководителем испытаний был назначен Ю. Б. Харитон, а его заместителем – К. И. Щелкин. Тут же были созданы рабочие группы по подготовке к испытаниям. Я вошел в одну из них – по подготовке системы автоматики управления подрывом заряда. Вскоре наша «экспедиция» прибыла на полигон. В начале августа четырьмя самолетами были доставлены пять комплектов узлов и деталей зарядов.

– Что-то забавное помните?

– Кстати, юмора и шуток хватало, хотя работа и была напряженная… Помню, как полковники-строители вооружились лопатами и в поте лица долбили бетон у основания башни.

– Солдаты туда не допускались?

– В это время им уже не положено было находиться у башни – только офицерам… А дело в том, что яма, предусмотренная проектом, у основания башни была зацементирована. Начальник строителей посчитал, что в эту яму может свалиться начальство, заглядевшись на верх башни. Но в этом случае тележку с бомбой нельзя будет закатить в лифт, ее нужно будет поднимать. Вот и долбили бетон полковники – ведь башня уже была принята государственной комиссией и взята под специальную охрану. Кстати, однажды А. П. Завенягин все-таки упал в эту яму. К счастью, он не пострадал, но перед ямой тут же поставили шлагбаум.

– Режим был жесткий?

– Конечно. Все было под охраной войск МГБ. Всем было запрещено вести любые служебные переговоры, кроме специально отведенных мест. Передвигаться между площадками можно было только группами. Многое было, конечно же, излишним, но тем не менее нам, специалистам, режим не мешал, а потому качество работ было на высоком уровне. По крайней мере, мы к этому стремились…

– Итак, наступило 29 августа. Я знаю, что у вас есть точный хронометраж происходящего, не так ли?

– Начну с тех работ, которые велись уже перед самим взрывом. Понятно, что подготовка шла и в предыдущие дни, но заключительные операции – в 4:30 утра, когда заряд начал подниматься на верхнюю площадку башни. В 5:30 Г. П. Ломинский и С. Н. Матвеев начали снаряжать заряд капсюлями-детонаторами. Руководитель операции – К. И. Щелкин. Контроль осуществляли А. П. Завенягин и А. С. Александров. Первую полюсную коробку с капсюлями-детонаторами вставляет Кирилл Иванович сам. В 5:40 завершено снаряжение заряда. Блок фидеров подключен к блоку инициирования. Все уходят. Последним башню покидает Щелкин. В 6:20 исполнители и охрана отходят с площадки. На ней уже никого нет. Курчатов получает информацию о том, что все готово к взрыву.

– Он уже был в укрытии?

– Конечно. Входные бронированные двери были закрыты и заперты сейфовыми замками. Все отошли от стен и, встав в середине комнаты, замерли в ожидании. Громко звучал голос А. Я. Мальского: «Осталось 10 секунд… 5 секунд… 4… 3… 2… 1… 0!» Мгновение было тихо, а потом под ногами земля вздрогнула – и все стихло… Мы молчали, а пауза тянулась бесконечно долго… Сколько?.. Не знаю, потому что никто не смотрел на часы, но отчетливо помню, как они медленно отбивали секунды… И вдруг – оглушительный удар, громовой грохот… И вновь тишина… Все стояли онемевшие… Кто-то первым бросился к двери, и все тут же ринулись за ним… И мы увидели страшную картину… На том месте, где была башня, поднимался в облака огромный пылегазовый столб. Ослепительные лучи солнца падали на землю через огромных размеров отверстие – взрыв отбросил плотный слой облаков далеко в стороны. Чудовищная сила продолжала разгонять дождевые тучи, а газовый столб над местом взрыва ушел в небо…

– А как реагировало начальство?

– Они вышли из командного пункта. Был и Берия со своим телохранителем – вооруженным до зубов полковником. Все обнимались, поздравляли друг друга. Потом Берия предложил заряду, который так хорошо сработал, дать какое-то название. Курчатов сказал, что Щелкин это уже сделал. Заряд назван «РДС-1», то есть «Россия делает сама». Берия заулыбался, сказал, что «Хозяину» это понравится…

– Знаю, что участники создания и испытания первой атомной бомбы были награждены. Как отметили вас?

– В середине ноября меня вызвал к себе директор КБ-11 П. М. Зернов. В его кабинете был Щелкин и начальник политотдела Н. И. Разоренков. Они пожали мне руку, а потом Зернов говорит: «На твое имя пришло письмо с надписью на конверте „Вскрыть лично“». «От кого письмо?» – спрашиваю. «От товарища Сталина», – звучит в ответ. Я слегка обалдел…

– И что же в письме?

– Выписка из постановления Совета министров СССР…

…Виктор Иванович Жучихин бережно хранит этот документ. Иногда с гордостью показывает его. В нем значится:

«За успешное выполнение специального задания правительства Совет министров ССР постановляет:

73. Альтшулера Льва Владимировича – кандидата физико-математических наук, Леденева Бориса Николаевича – научного сотрудника, Крупникова Константина Константиновича – научного сотрудника, Жучихина Виктора Ивановича – старшего инженера, Кормера Самуила Борисовича – научного сотрудника:

– представить к награждению орденом Ленина;

– премировать суммой 125 000 рублей, в том числе руководителя работ Альтшулера Л. В. суммой 45 000, а Леденева Б. Н., Крупникова К. К., Жучихина В. И. и Кормера С. Б. – по 20 000 рублей каждого.

Присвоить Альтшулеру Л. В., Леденеву Б. Н., Крупникову К. К., Жучихину В. И. и Кормеру С. Б. звание лауреата Сталинской премии второй степени.

Предоставить Альтшулеру Л. В., Леденеву Б. Н., Крупникову К. К., Жучихину В. И. и Кормеру С. Б.:

– право на обучение своих детей в любых учебных заведениях СССР за счет государства;

– право (пожизненно для них и их жен, и до совершеннолетия для их детей) на бесплатный проезд железнодорожным, водным и воздушным транспортом в пределах СССР».

Я спросил Виктора Ивановича:

– Кто знал о том, что вас наградили?

– Узкий круг людей. Так и висит пиджак с орденами и медалями в шкафу…