Глава 12

Межгосударственные конфликты

Первопричина многих межгосударственных конфликтов БСВ уходит в глубь веков. Проблемы Западной Сахары – клубок противоречий между племенами «сахрави», Марокко и Алжиром, а в начале западносахарского противостояния в него была вовлечена ещё и Мавритания. Отношения Эфиопии с её соседями – пограничные проблемы распадающейся империи эфиопских негусов.

Атакуемый при малейшей возможности, особенно под предлогом нарушения прав человека, не только врагами, но и «союзниками» Израиль – экономическая и военная сверхдержава Ближнего и Среднего Востока и его вечный аутсайдер, представляющий собой мишень для непрерывных нападок прессы и политиков региона. Гиганты БСВ – Турция, Иран и Пакистан – сталкиваются с проблемами политической стабильности, терроризма на границах, внутригосударственного сепаратизма и сопротивления их соседей попыткам этих трёх стран сформировать зону своего исключительного влияния.

Вопрос о том, кому принадлежит малонаселённая территория Западной Сахары с громадными запасами фосфатов и богатым промысловой рыбой океаническим шельфом, великолепно иллюстрирует проблему двойных стандартов ООН и мировой политической элиты – из-за чего представителей ООН в начале 2016 года марокканские власти и попросили покинуть эту территорию, которая на протяжении нескольких десятилетий оккупирована Марокко и активно заселяется марокканскими колонистами. Вокруг её проблемы к настоящему времени сложился своеобразный статус-кво.

Партизаны-сахрави из Фронта ПОЛИСАРИО, при поддержке Алжира базируясь на территории этой страны, заставили Мавританию, которая первоначально претендовала на участие в разделе освобождаемой Испанией колонии, отказаться от этих намерений. Атакуя марокканские войска и колонистов, они заставили королевство возвести на оккупированной территории цепь укреплений, к западу от которой правит Марокко, а к востоку власти нет. Эта часть Западной Сахары открыта для марокканской армии, западных военных, сахрави, наркоторговцев, террористов, контрабандистов и перевозчиков африканских нелегалов, пытающихся через Марокко попасть в Европу.

Предсказуемый провал референдума о будущем Западной Сахары, который пыталась организовать ООН в 1992 году, подчеркнул слабую результативность её миротворческой деятельности. Освобождение спустя четверть века пребывания в плену у сахрави марокканских военнослужащих, захваченных в период эскалации конфликта, могло быть достигнуто значительно раньше, если бы средства, затраченные на Миссию ООН по Западной Сахаре, были использованы для их выкупа. Лишь в настоящее время суммы, запрашиваемые «Аль-Каидой Магриба» и другими исламистскими группировками Сахары и Сахеля за захватываемых ими для получения выкупа пленников, достигли тех десятков миллионов долларов, в которые обходится работа миссий ООН.

В настоящее время проблема Западной Сахары неразрешима. Марокко не готово дискутировать вопрос создания на её территории независимого государства и может согласиться лишь на предоставление ей автономии, сохраняя в неприкосновенности своё военное присутствие, контроль над экономикой и системой безопасности, а также живущее там марокканское этническое большинство, сформированное за счёт колонизации. Сахрави готовы продолжать борьбу, тем более что положение их в системе региональных сдержек и противовесов достаточно устойчиво.

Западносахарские партизаны оттягивают на юг, в Сахару, значительную часть марокканской армии, ослабляя её присутствие на мароккано-алжирской границе в районе средиземноморского побережья. Они представляют собой действующий на стороне Алжира военно-политический фактор. В этом качестве они могут рассчитывать на поддержку соперничающей с марокканской монархией алжирской военной хунты, тем более что военное воздействие извне на Марокко и Алжир, обладающие мощными армиями, исключено.

Изначальная марксистская ориентация Фронта ПОЛИСАРИО не оставила ему пространства для манёвров на Западе и в исламских монархиях Залива, которые заинтересованы в марокканской армии и стабильности на территории королевства. При этом поддержка сахрави со стороны Алжира, оставшегося последним светским режимом Магриба, открыто противостоящим радикальным исламистам, может быть только пассивной. В настоящее время эта страна не может позволить себе обострения отношений с Марокко, которое в случае военного конфликта поддержат Запад и монархии арабского мира, благо механизм их совместных действий в Южном Средиземноморье отлажен в Ливии.

Эфиопия – страна, чья внешняя политика в соответствии с географическим положением и историей балансирует между Африкой и Большим Ближним Востоком. На протяжении XX века она была империей, которая боролась за свою независимость и целостность, против Италии, а затем с соседями – бывшими британскими и итальянскими колониями и собственными мятежными провинциями, восстания в которых поддерживались с территории Сомали, Судана и Джибути.

Периодически Эфиопия переходила в наступление на соседей, однако в итоге её бывшая автономия Эритрея получила независимость, отрезав Эфиопию от моря. Мусульманский Огаден остался под управлением Аддис-Абебы, а соперничавшее с Эфиопией за эту её провинцию Сомали распалось на множество независимых анклавов, часть которых попала под управление исламистов.

Выбить отряды Союза исламских судов из сомалийской столицы Могадишо удалось только после эфиопской интервенции, совершённой при поддержке Запада, с постепенной заменой воинских подразделений «исторического противника» Сомали – Эфиопии на армии таких стран Африканского союза, как Уганда и Бурунди. Развитие гражданской войны в Сомали и появление на местной политической арене в качестве доминирующей на юге этой страны силы исламистского движения «Аш-Шабаб» заставили Эфиопию вернуться в Сомали, однако вскоре её роль в районе порта Кисмайо отошла к Кении (заплатившей за это терактами в Найроби и на приморских курортах).

Существенными успехами Эфиопии на дипломатическом фронте в 2011 году стали падение режимов Каддафи и Мубарака, а также раскол Судана. Ослабление Каира и Хартума позволило властям Аддис-Абебы пересмотреть в свою пользу и пользу соседей договор о распределении вод Нила, отдававший львиную долю стока Египту и Судану.

Как следствие, в отсутствие военной опасности с севера строительство гидроузлов на верховьях этой реки будет реализовано в сравнительно короткий срок. Южный Судан пока «держит нейтралитет» в водной войне, однако мало сомнений в том, что Джуба с опорой на Запад, Китай и африканских соседей не упустит своего шанса примкнуть к участию в транснациональном энергетическом консорциуме, снабжающем электроэнергией добрую половину континента.

Напряжённые отношения Эфиопии с Эритреей и соседними сомалийскими территориально-политическими анклавами, часть которых склонна использовать её в противостоянии с соседями, исламистами или пиратами, а другая видит в этой стране врага, осложняют ситуацию на Африканском Роге.

В итоге борьбы за доминирование в регионе единственными морскими воротами Эфиопии, которая во всех прочих отношениях является региональной сверхдержавой, остаётся порт Джибути, прикрываемый от вторжений соседей западными военными базами и контролирующими их воинскими контингентами.

Сохраняя с Россией прочные отношения, Эфиопия углубляет их с Китаем и Западом. Для последнего она является единственной страной региона, армия которой может, в случае необходимости, проводить сравнительно масштабные операции на исламской периферии Африканского Рога.

Операции эти по историческим причинам не могут носить долговременный характер. Присутствие эфиопских войск в Сомали и тем более Эритрее на постоянной основе исключено. Это оставляет возможности для активности в Сомали пиратских группировок и радикальных исламистов, враждующих между собой или заключающих тактические союзы в зависимости от политической конъюнктуры.

Особой темой являются беженцы и перемещённые лица, миллионы которых находятся в регионе за пределами мест постоянного проживания на грани голодной смерти, усугубленными эпидемиями и засухой 2011 года. Лагеря беженцев являются центрами вербовки исламистов, очагами криминальной деятельности и коррупции, в том числе вокруг распределения гуманитарной помощи.

Занимающиеся ею международные организации бессильны пресечь эти процессы, тем более что в регионе сосредоточены крупнейшие лагеря беженцев планеты: только к северу от столицы Кении Найроби в лагере Дадааб сосредоточено более 400 тысяч сомалийцев. На протяжении ближайших десятилетий границы Эфиопии с соседними странами будут прозрачными для военизированных группировок, террористов и беженцев, причём её границы с Эритреей и находящимся в состоянии анархии Сомали будут границами войны.

Израиль выделяется на фоне прочих стран региона, входя в узкий круг развитых стран и отличаясь военным потенциалом, который позволяет ему вести войну на нескольких фронтах. При этом развитие «мирного процесса» и попытка завершить конфликты с арабскими странами, включая вывод израильских войск и эвакуацию поселений с Синайского полуострова и из сектора Газа, а также эвакуацию израильского ЦАХАЛа из Южного Ливана, привели не к миру, а к укреплению радикалов. Это относится и к Египту, потерявшему после свержения Хосни Мубарака контроль над Синаем, и Иордании, где власть Хашимитов ослабевает за счёт усиления «Братьев-мусульман». В Газе ФАТХ побеждён ХАМАСом, а в Ливане власть на юге захватила «Хизбалла».

Надежды на создание рядом с Израилем демилитаризованного палестинского государства оказались несостоятельными: режим ФАТХа в Рамалле является для него источником проблем во внешней политике. Обращение Абу-Мазена в ООН в сентябре 2011 года с требованием предоставления Палестине полноправного членства в этой организации спровоцировало давление на Израиль, в том числе со стороны его традиционных союзников.

Израиль сохранил в исламском мире единственную роль – объединяющего фактора и всеобщего врага. Усиление в регионе политического ислама, включая его радикальные структуры, постепенно обесценивает мирные договора Израиля с Египтом и Иорданией и посредничество США и ЕС: провокации на границах Израиля рассчитаны на втягивание в конфликт с ним под давлением «улицы» армий стран-соседей. При этом свержение не только дружественных, но и таких враждебных, но предсказуемых режимов, как сирийский, противоречит интересам Израиля.

Как показали последствия мирового экономического кризиса, который Израиль прошёл значительно лучше США и стран ЕС, а также государств «Арабской весны», обанкротившей западных инвесторов в арабских странах, но миновавшей Израиль, отношения которого с ними были слабы, региональная изоляция этой страны является скорее плюсом, чем минусом. Единственным чувствительным фактором для израильской экономики являлось сворачивание сотрудничества с Турцией в обороне, скомпенсированное расширением транзита турецких товаров через Израиль на Аравийский полуостров после начала военных действий в Сирии и Ираке, отрезавших Турцию от арабских рынков сбыта.

Ослабление Асада в Сирии сводит к нулю вероятность переговоров о возвращении ей Голанских высот и делает возможным масштабную «зачистку» «Хизбаллы» – без возвращения израильского контроля над «зоной безопасности» в Южном Ливане. В случае распада Сирии, вероятность которого была не исключена, руководство Израиля оценивало возможность его союза с какими-либо территориальными структурами, которые могли возникнуть на её месте. Вероятен он и с Иракским Курдистаном. Это касается также Кипра, Греции и балканских государств, опасающихся усиления Анкары.

Во внешнюю политику Израиля вписывается поддержка курдов и сотрудничество с Арменией и её диаспорой по вопросу признания геноцида армян. В то же время влияние, которым пользуется в Армении Иран, не оставляет места для широкого военно-технического сотрудничества Израиля с этой страной.

Осложнение отношений с Израилем, участие в операции в Ливии и обострение отношений с Сирией, кампания против боевиков в иракском и сирийском Курдистане, ультиматумы ЕС по кипрской проблеме и создание военно-морской группировки в Восточном Средиземноморье – основные направления турецкой военно-политической доктрины. Турция отстаивает доминирование в зоне национальных интересов, которую её руководство полагает необходимой для создания «новой Османской империи». До этого на протяжении десятилетий турецкая политика могла быть охарактеризована как активная оборона. Сегодня – это политика наступательно-агрессивная.

Турция не раз угрожала Сирии в случае локальных конфликтов из-за водных ресурсов или намёков Дамаска на сирийскую принадлежность отданного туркам французскими колониальными властями в 1939 году Хатая. Была на грани войны с Грецией, членом НАТО, из-за проблем судоходства в акватории находящихся у турецкого побережья греческих островов. Вводила войска в Северный Ирак после атак курдских боевиков. Конфликтовала с Болгарией из-за притеснения её турок.

Однако даже оккупация Северного Кипра – самая масштабная и долговременная военная акция Турции после Второй мировой войны, произошла только после попытки совершения там государственного переворота, в случае успеха которого Кипр мог быть присоединён к Греции с необратимыми последствиями для турок-киприотов.

Внешнеполитическая риторика Анкары стала откровенно агрессивной, великодержавной и шовинистической. Военно-политическое наступление на всех фронтах, которое она ведёт, напоминает реваншизм Третьего рейха 30-х годов XX века. Это сходство становится разительным, если проанализировать обращённые к европейской турецкой диаспоре заявления лидеров страны, словно списанные с текстов фюрера немецкого народа о «Фатерланде».

Пантюркистская агитация в «этнически близких» странах и регионах напоминает о действиях Третьего рейха в Силезии, Судетах, Эльзасе, Лотарингии и скандинавских странах. Разумеется, всякие параллели верны только до определённого предела, однако баланс сил на турецких границах и складывающееся сотрудничество-соперничество исламских геополитических блоков чрезвычайно напоминают конец 30-х годов в Европе.

Конечно, лидеры Турции и Ирана не копируют Сталина и Гитлера, ведут свои страны схожим с их европейскими предшественниками курсом по собственным причинам и обстоятельствам, и многие из этих обстоятельств объективны. Но милитаристский популизм, возведённый в ранг государственного приоритета, имеет свои законы. Вопрос не в том, будет ли Турция вовлечена в региональные конфликты различной интенсивности, как она вовлечена в сирийскую гражданскую войну, но лишь в том, когда и в какой степени это произойдёт.

Новый виток конфликта вокруг Кипра, связанный с намерениями Никосии добывать природный газ на шельфе острова, исключает возможность достижения национального примирения и объединения страны. Нагнетание обстановки по инициативе Анкары произошло после оценки турецкими экспертами запасов газа в Восточном Средиземноморье ($ 7 триллионов) как достаточных для ведения войны.

Контроль над Северным Кипром даёт Турции доступ к этим запасам и плацдарм, который может быть использован для продвижения турецких интересов в Леванте и Северной Африке. Прекращение турецкой оккупации Северного Кипра в настоящее время исключено, и попытки мирового сообщества добиться этого вызовут силовую реакцию.

Из-за роста внешнеполитической агрессивности Турции Греция, мотивируя это необходимостью пресечения потока нелегальных эмигрантов, прибывающих на её территорию с турецкой стороны, обустроила сухопутную границу с этой страной линией обороны, возведя на всём её протяжении укрепления, в состав которых входит противотанковый ров. Впрочем, мигранты и беженцы из Турции были переброшены в 2015 году в обход этой линии укреплений, по морю, на ближайшие к берегам Турции греческие острова.

С другой стороны, сама Турция в 2017 году вынуждена была приступить к строительству укреплений на границе с Ираном, Ираком и Сирией, главной целью которых официально было пресечение рейдов на турецкую территорию курдских боевиков. При этом они призваны остановить и поток мигрантов, использующих Турцию в качестве транзитного маршрута на пути в Европу.

Размещение в Турции американской системы ПРО, включая радар, контролирующий воздушное пространство Ирана, является для того угрозой и доказательством готовности Эрдогана к любому исходу регионального противостояния, в котором его страна будет защищать собственные интересы.

То же самое касается существующих на турецкой территории военных баз Соединённых Штатов. Благо мгновенный переход Турции от союза с Израилем, добрососедских отношений с Сирией и дружественных с Ливией к враждебным со всеми этими странами свидетельствует о возможности такого же изменения курса в отношении Ирана.

Серьёзной угрозой безопасности Исламской Республики Иран служит нарастающее давление племён – в первую очередь белуджских – со стороны Афганистана и Пакистана. На восточной границе Ирана Корпус стражей исламской революции противостоит террористам, сепаратистам и наркоторговцам – часто в лице одних и тех же группировок.

Кризис в иранской внешней политике связан с отношениями ИРИ с Израилем и арабским миром. Конфликт с Иерусалимом – результат сознательного выбора руководства страны в попытке превратить Тегеран в идеологический и духовный центр не только шиитского, но и всего исламского мира. Эта тема десятилетиями эксплуатировалась лидерами арабских стран, а со второго десятилетия XXI века и политическим руководством Турции, однако лишь ирано-израильский конфликт имеет все шансы перерасти в региональную войну, поскольку для ИРИ отношения с США, в отличие от Турции и арабского мира, не являются сдерживающим фактором.

Антиизраильская риторика президента Ахмади Нежада в отношении Израиля вышла далеко за рамки политических деклараций его предшественников и дополнилась поддержкой противостоящих Иерусалиму военно-политических группировок и политических движений, хотя накал противостояния снизился с началом сирийской гражданской войны и приходом к власти президента ИРИ Хасана Роухани.

Несмотря на неформальные контакты, поддерживаемые Израилем и Ираном в третьих странах, вероятность прямого военного столкновения между ними высока. Она соответствует интересам Саудовской Аравии и её союзников, которые в этом случае имеют шансы на продолжение существования правящих в этих странах династий.

Арабский мир, в первую очередь Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Марокко, являются открытыми противниками Ирана. Тегеран поддерживает шиитские арабские общины, противостоящие правящим суннитским режимам, в том числе в КСА и на Бахрейне. В Ираке он претендует на ведущую роль на юге и в центральных районах и в ближайшей перспективе может заменить там США в качестве главной военно-политической силы. В Персидском заливе угрожает соседям блокадой Ормузского пролива, уничтожением их производственных и портовых комплексов и удерживает принадлежащие ОАЭ острова. Однако истоки конфликта – столкновение иранского и саудовского проектов доминирования в исламском мире, и это делает его необратимым.

В прямом столкновении с ИРИ у стран ССАГПЗ нет никаких шансов. Присутствие в регионе США, Великобритании и Франции, а также альянс с Турцией позволяют им выстроить баланс отношений с Ираном на базе НАТО. Противостоять НАТО Иран может только в рамках «асимметричной войны» – опыт его войны с Ираком 1980–1988 годов показывает, что Иран к ней готов.

Готовы ли к такой войне его вероятные противники, за исключением Израиля, неизвестно. Правда, подписание с Ираном «ядерной сделки» даёт ему шанс выйти из регионального противостояния, превратившись в региональную сверхдержаву мирным путём. И зависеть это будет только от курса, выбранного иранским и американским руководством.

Внешнеполитические проблемы Пакистана сосредоточены на двух направлениях: Индии и Афганистане. Баланс сил в Кашмире, раздел которого закреплён на протяжении десятилетий, поддержка со стороны Китая и ядерный потенциал ИРП сводят риск военного конфликта Пакистана с Индией до минимума. Даже пограничные инциденты и активность на территории Индии пакистанских исламистских террористических групп не привели к масштабной войне, на что изначально рассчитывали их организаторы. Индия и Пакистан поддерживают отношения, которые, несмотря на периодические обострения, постепенно снижают конфликтный потенциал.

Закрепление пакистанского влияния в Афганистане после вывода оттуда войск западной коалиции является одним из главных приоритетов его внешней политики. Это заставляет ИРП поддерживать отношения с афганскими исламистами, базирующимися в афгано-пакистанском пограничье, минимизировать операции против них собственной армии и добиваться того же от американцев. Правда, как показывает опыт, в конечном счёте это ведёт к укреплению позиций радикальных исламистов во внутренних провинциях Пакистана, включая крупные города и саму столицу.

Племена в окраинных регионах Пакистана практически независимы от центральных властей. Сепаратизм провинций нарастает, и попытки поставить их под контроль приводят к дальнейшему расшатыванию единства страны и ослаблению лояльности армии – и без того не слишком высокой в отношении действующего гражданского руководства. Как следствие, возможность распада Исламской Республики Пакистан достаточно высока. Тем более что эта страна имеет соответствующий исторический опыт – отделение от неё при поддержке Индии в 1971 году Республики Бангладеш…

Читатель, несомненно, отметил, что ряд положений настоящего раздела присутствует в других частях книги. Увы, повторение (творческое, а не уныло-схоластическое) не мать учения, но механизм, позволяющий донести до широкой публики, состоящей преимущественно из любопытствующих дилетантов (а также студентов, составляющих немалую долю тех, кто читает и будет читать эти строки) полезную ей (публике) информацию.

Автор просит за это прощения, но предлагаемый текст не детектив, роман или приключенческая литература. Жанр другой. А на худой конец – когда и если читать какой-то раздел скучно и сил на это нет, его нужно просто пропустить. И не заморачиваться по этому поводу. Как, впрочем, следует поступать с любой литературой. Кто бы читал бесконечные описания природы у классиков или текст «Войны и мира», написанный графом Толстым по-французски… Хотя кто бы в его времена мог предположить, что кто-то из читателей не будет знать французского!