16

В начальную школу на Восточной улице пришла большая перемена, когда дети могли съесть принесенную из дома еду. Джуди и Джанель Эверетт устроились в дальнем конце игровой площадки со своей подругой, шестилетней Дианой Карвер, которая по возрасту попадала аккурат между двумя сестричками. На левом рукаве футболки Диана носила маленькую синюю повязку. Она настояла на том, чтобы Кэрри повязала ей эту повязку перед тем, как пойти в школу, чтобы выглядеть как ее родители.

– Зачем это? – спросила Джанель.

– Она означает, что я люблю полицию, – ответила Диана, жуя фруктовый рулет.

– Я тоже хочу такую! – воскликнула Джуди. – Только желтую. – Последнее слово она выговорила очень аккуратно. Маленькой называла желток шелтком, и Джанни смеялась над ней.

– Не могут они быть желтыми, – возразила Диана. – Только синими. Вкусный рулет. Я бы съела таких миллиард.

– Ты стала бы толстой, – указала ей Джанель. – Ты бы лопнула.

Они посмеялись, потом какое-то время молчали, наблюдая за более старшими детьми, при этом сестрички ели домашние крекеры с арахисовым маслом. Несколько девочек играли в классы. Мальчики забирались на шведскую стенку. Мисс Голдстоун раскачивала на качелях близняшек Пруитт. Миссис Вейндестин организовывала игру в кикбол.

Вроде бы все выглядит нормальным, думала Джанель, да только ничего нормального нет. Никто не кричал, никто не жаловался на поцарапанную коленку. Минди и Мэнди Пруитт не умоляли мисс Голдстоун восхититься их одинаковыми прическами. Все выглядели так, будто они только притворялись, что у них время перекуса, даже взрослые. И все – включая ее – украдкой поглядывали на небо, вроде бы синее, но не совсем.

Все это, конечно, не было самым худшим. Самое худшее – после припадков – заключалось в нарастающей уверенности, что должно произойти нечто плохое.

– На Хэллоуин я хотела быть маленькой Русалочкой, – прервала паузу Диана, – но теперь нет. Никем не хочу быть. Не хочу выходить из дома. Я боюсь Хэллоуина.

– Тебе приснился плохой сон? – спросила Джанель.

– Да. – Диана протянула руку в сторону сестер с остатком фруктового рулета: – Хотите доесть? Я не так голодна, как думала.

– Нет, – ответила Джанель. Она даже не хотела доедать крекеры с арахисовым маслом, чего раньше за ней не замечалось. Джанель вспомнила, что однажды увидела, как Одри загнала мышь в угол гаража. Лаяла и прыгала на мышь, а та пыталась вырваться оттуда. От этого зрелища девочке стало очень грустно, и она позвала мать, чтобы та забрала Одри и не дала собаке съесть мышь. Мамочка рассмеялась, но выполнила просьбу дочери.

А теперь они стали той мышью. Джанель забыла большую часть снов, которые ей снились во время припадков, но уж это знала точно: теперь их загнали в угол.

– Я просто останусь дома. – В уголке левого глаза Дианы появилась слеза, яркая, чистая, идеально круглая. – Останусь дома на Хэллоуин. Даже не пойду в школу. Не пойду. Никто не сможет меня заставить.

Миссис Вейндестин закончила с кикболом и принялась звонить в колокол общего сбора, но поначалу никто из девочек не встал.

– Уже Хэллоуин, – подала голос Джуди. – Посмотри. – Она кивнула на другую сторону улицы, где на крыльце дома Уилеров стояла тыква. – И туда. – Джуди указала на двух призраков из картона по обе стороны двери почты. – И туда.

Теперь она смотрела на лужайку перед библиотекой. Лисса Джеймисон выставила на траву набивную куклу. Она, конечно, хотела позабавить людей, но то, что забавляет взрослых, часто пугает детей. У Джанель создалось ощущение, что этой ночью набивная кукла с лужайки может прийти к ним в дом, когда она будет лежать в темноте и ждать сна.

Голову сделали из мешковины, глаза обозначили вышитыми белыми крестами. Шляпу словно сняли с кота в истории доктора Сьюза. Кисти заменяли садовые совки (Нехорошие, дряхлые, загребущие руки, подумала Джанель), и на рубашке что-то написали. Джанель не понимала, что это значит, могла только прочитать слова: «„НАША РОДНАЯ АЛАБАМА“ – СЫГРАЙ ЭТУ ПЕСНЮ ПОГИБШЕЙ ГРУППЫ».

– Видишь? – Джуди не плакала, но ее очень серьезные глаза широко раскрылись, полные знаний, слишком для нее сложных и темных, чтобы она могла выразить их словами. – Хэллоуин уже пришел.

Джанель взяла маленькую сестру за руку и потянула, чтобы та встала.

– Нет, еще нет. – Джанель боялась, что Хэллоуин действительно уже пришел. Что-то плохое ждало их впереди, что-то плохое и связанное с огнем. Никаких сладостей, только гадости. Злые гадости. Плохие гадости. – Пошли в школу, – сказала она Джуди и Диане. – Попоем и все такое. Будет хорошо.

Обычно так и бывало, но не в этот день, даже до того, как в небе сильно грохнуло, хорошего не было. Джанель думала о набивной кукле с белыми вышитыми крестами вместо глаз. И в какой-то ужасной рубашке: «СЫГРАЙ ЭТУ ПЕСНЮ ПОГИБШЕЙ ГРУППЫ».

17

За четыре года до появления Купола дед Линды Эверетт умер и оставил каждому внуку и внучке приличную сумму денег. Линда получила 17 232 доллара и четыре цента. Большую часть отложили на обучение девочек в колледже, но она сочла оправданным потратить несколько сотен долларов на Расти. Приближался его день рождения, и ему хотелось приобрести «Эппл ти-ви» с тех пор, как они появились на рынке несколькими годами раньше.

За период их совместной жизни Линда покупала ему подарки и подороже, но ни один не доставил Расти большего удовольствия. Сама идея, что он может загружать фильмы из Сети, а потом смотреть их на телевизионном экране, а не на куда меньшем по размерам мониторе компьютера, безмерно веселила его. Устройство представляло собой квадратную коробочку из белого пластика со стороной примерно в семь дюймов и толщиной в три четверти дюйма. Объект, который Расти нашел на Блэк-Ридж, внешне очень уж напоминал «Эппл ти-ви». Поначалу он даже подумал, что перед ним то самое устройство – только модифицированное, разумеется, раз уж могло держать под колпаком целый город, а не только транслировать «Маленькую Русалочку» на твой телевизор посредством вай-фая и с высоким разрешением.

Объект, который лежал на границе яблоневого сада Маккоя, отличался и цветом, темно-серый – не белый, а на месте привычного логотипа на верхней крышке Расти увидел символ, вызвавший внутреннюю тревогу:

Над символом из верхней крышки выпирал нарост размером с фалангу мизинца Расти, накрытый козырьком. Под козырьком находилась линза то ли из стекла, то ли из кристалла. Она периодически испускала пурпурный свет.

Расти наклонился и прикоснулся к поверхности генератора – если это был генератор. Сильный разряд тут же поднялся по руке и пробил все тело. Он попытался оторвать руку и не смог. Мышцы застыли. Счетчик Гейгера издал резкий, неприятный звук и затих. Расти понятия не имел, запрыгнула ли стрелка в опасную зону, потому что не мог пошевелить и глазами. Свет покидал мир, скукоживался, совсем как поверхность воды, стекающей в сливное отверстие ванны после того, как из него вытащили затычку. Спокойно, с невероятной ясностью Расти подумал: Сейчас я умру. До чего же глупый способ уй…

Потом из темноты появились лица, только не человеческие лица, а позднее он уже и не знал – лица ли. Что-то массивное и покрытое кожей. Отдаленно человеческими казались только ромбовидные нашлепки с двух сторон. Возможно, уши. Головы – если он видел перед собой головы – повернулись друг к другу, то ли чтобы поговорить, то ли для чего-то другого, что походило на разговор. Расти подумал, что услышал смех. Подумал, что ощутил возбуждение. Представил себе детей на игровой площадке у начальной школы на Восточной улице – своих дочек, возможно, и их подружку Диану Карвер, – обменивающихся едой, принесенной из дома, и делящихся секретами на большой перемене.

Все это продолжалось секунды, четыре-пять, не больше. Потом ушло. Разряда как не бывало, он исчез внезапно и полностью, точно так же, как это происходило с людьми, прикоснувшимися к Куполу, так же быстро, как исчезло головокружение и видение хэллоуиновской куклы в сдвинутом набекрень цилиндре. Он всего лишь стоял на коленях на гребне холма, возвышающегося над городом, и потел в свинцовом наряде.

Однако образ кожаных голов оставался. Они наклонились друг к другу и смеялись, объединившись в каком-то непристойном детском заговоре.

Мои друзья смотрят на меня снизу. Надо помахать им рукой. Показать, что все в порядке.

Он поднял обе руки над головой – теперь двигались они легко и плавно – и медленно помахал из стороны в сторону, словно его сердце не билось, как отбойный молоток, словно пот не бежал по груди и спине пахучими ручьями.

Внизу, на дороге, Ромми и дети помахали ему.

Расти несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, потом нацелил счетчик Гейгера на плоскую темно-серую квадратную коробочку, стоявшую на траве. Стрелка не добралась до +5. Фон, ничего больше.

Расти не сомневался, что этот плоский квадратный объект и есть источник их бед. Создания – не человеческие существа, создания – использовали его, чтобы держать их в тюрьме, но и не только. Они использовали его, чтобы наблюдать за ними.

И развлекаться. Поганцы смеялись. Расти их слышал.

Он снял фартук, накрыл им коробочку с выступом, в котором находилась линза, поднялся, попятился. В первые мгновения ничего не случилось. Потом фартук загорелся. В воздухе возник новый резкий и неприятный запах. Расти наблюдал, как блестящая поверхность пузырится, вспучивается, потом загорается. И наконец фартук, по существу, тонкая пластина свинца, обтянутая пластиком, просто развалился. Еще какие-то мгновения отдельные части горели, самая большая лежала на коробочке. А чуть позже фартук – вернее, то, что еще от него оставалось, – дезинтегрировался. Осталось несколько щепоток золы – и запах, – но в остальном… пуф! И нет фартука.

Я это видел? – спросил себя Расти. Потом повторил вопрос вслух, адресуя его окружающему миру. До ноздрей по-прежнему долетал запах горелого пластика и другой, более тяжелый запах, вероятно, горевшего свинца – безумие, быть такого не могло, но фартук тем не менее исчез.

– Неужели я действительно это видел?

И словно в ответ пурпурный свет вспыхнул под козырьком выступа на верхней поверхности коробочки. Эти импульсы восстанавливали Купол, как прикосновение пальца к клавиатуре восстанавливало рабочую страницу на мониторе? Они позволяли кожаным головам наблюдать за городом? Обеспечивали и первое, и второе? Не имели к этому никакого отношения?

Расти приказал себе более не приближаться к плоской коробочке. Он сказал себе, что по-хорошему должен бежать к фургону (без фартука он мог бежать), а потом на полной скорости мчаться обратно в город, притормозив лишь для того, чтобы посадить в фургон своих спутников, которые дожидались его внизу.

Вместо этого он вновь подошел к коробочке и упал перед ней на колени, словно молился, и сравнение это Расти определенно не нравилось.

Он снял одну перчатку, прикоснулся к земле рядом с коробочкой, тут же отдернул руку. Горячо. От горящего фартука загорелась и трава. Потом Расти потянулся к коробочке, внутренне сжавшись, ожидая ожога или разряда… хотя больше всего боялся другого, боялся вновь увидеть эти кожистые лица, эти не-совсем-головы, наклонившиеся друг к другу в каком-то веселящем их заговоре.

Ничего не произошло. Расти не увидел лиц, не ощутил жара. Серая коробочка была холодной на ощупь, хотя он своими глазами видел, как лежащий на ней свинцовый фартук сначала стал пузыриться, а потом загорелся.

Полыхнула пурпурная вспышка. Он следил за тем, чтобы рука не оказалась перед линзой. Расти схватился обеими руками за боковые стороны коробочки, мысленно прощаясь с женой и дочками, прося прощения за то, что он такой дурак. Ожидал, что сейчас вспыхнет и сгорит. Когда не вспыхнул, попытался поднять коробочку. И хотя площадью она не превышала мелкой тарелки, да и высотой не очень-то отличалась от нее, оторвать генератор от земли Расти не смог. Казалось, коробка приварена к колонне, уходившей в землю Новой Англии на добрых девяносто футов. Да только никто коробочку ни к чему не приваривал. Она лежала на траве, и когда Расти подсунул под нее пальцы, они соприкоснулись. Он их переплел и вновь попытался поднять генератор. Разряда не ощутил, ничего не увидел, его не опалило жаром, но и коробочка не сдвинулась с места. Даже не шевельнулась.

Я держу в руках инопланетный артефакт. Машину из другого мира. Я, возможно, даже увидел тех, кто ею управляет.

Интеллектуально эта мысль изумляла, даже потрясала, но не вызывала каких-то особых эмоций. Возможно, потому, что Расти с головой накрыла лавина информации, которую он не мог переварить.

Что же теперь делать? Что, черт побери, теперь делать?

Расти не знал. Но похоже, эмоции все-таки появились – его охватило отчаяние, и остановить это отчаяние, не дать ему взять верх Расти смог, только обратив его в крик. Четыре человека, которые стояли внизу, могли услышать этот крик и подумать, что он в беде. Так, разумеется, и было. И попал в эту беду не только он.

Расти поднялся на ватные, трясущиеся ноги, которые грозили подогнуться. Горячий, недвижный воздух, казалось, лежал на коже, как масло. Между яблонями он медленно пошел к фургону. Не сомневался только в одном: ни при каких обстоятельствах Большой Джим Ренни не должен прознать про генератор. Не потому, что Большой Джим мог попытаться уничтожить его. Наоборот, он выставил бы охрану, чтобы никому не дать его уничтожить. Чтобы генератор продолжал работать, а он, Ренни, мог продолжить делать то, что делает. Потому что пока Большому Джиму определенно нравилось происходящее в городе.

Расти открыл водительскую дверцу фургона, и именно в этот момент, менее чем в миле к северу от Блэк-Риджа, гигантский взрыв потряс день. Словно Бог наклонился вниз и пальнул из небесного дробовика.

Расти от неожиданности вскрикнул и поднял голову. И тут же прикрыл глаза от яркого яростного солнца, вспыхнувшего в небе на границе Честерс-Милла и Ти-Эр-90. Еще один самолет врезался в Купол. Только уже не маленький «Сенека-V». Черный дым поднимался вверх от места удара, расположенного, по прикидкам Расти, на высоте двадцати тысяч футов. Если черное пятно, оставленное пожаром после ракетного удара, ассоциировалось у него с мушкой на щеке дня, то новое больше походило на кожную раковую опухоль, которой позволили разрастаться.

Расти забыл про генератор. Забыл про четырех человек, которые ждали его. Забыл про собственных детей, ради которых только что пошел на отчаянный риск: мог вспыхнуть факелом и исчезнуть. Последующие две минуты этот черный ужас полностью занимал его разум.

Обломки падали на землю с другой стороны Купола. За разбитой носовой четвертью авиалайнера последовал объятый пламенем двигатель; за двигателем – дождь самолетных кресел, во многих сидели пристегнутые ремнями безопасности пассажиры; за креслами – огромное, сверкающее крыло, изгибающееся, как полоска бумаги на ветру; за крылом – хвост, вероятно, «Боинга-767». Темно-зеленый хвост с чем-то светло-зеленым, нарисованным на нем. Расти сначала показалось, что это клевер.

Не клевер – трилистник.

Фюзеляж самолета ударился о землю, как сломанная стрела, и поджег окружающий лес.