Картер отнес результаты своего секретарского труда в полицейский участок. Генри Моррисон, прочитав записку, чуть не взбунтовался. Картер также поискал глазами Младшего, но он в участок не заходил и никто его не видел. Картер попросил Генри приглядывать за Младшим, если тот вдруг покажется.
Потом, подчиняясь внезапному импульсу, спустился вниз, к Барбаре, который лежал на койке, заложив руки за голову.
– Звонил твой босс, – сообщил Тибодо. – Этот Кокс. Мистер Ренни называет его полковник Делай-Что-Я-Хочу.
– Готов спорить, что называет.
– Мистер Ренни послал его на три веселых буквы. И знаешь что? Твоему армейскому приятелю пришлось это проглотить и улыбнуться. Что ты об этом думаешь?
– Я не удивлен. – Барби продолжал смотреть в потолок. Голос его звучал спокойно. Это раздражало. – Картер, ты не задумывался о том, что здесь творится? Не пытался заглянуть в будущее?
– Будущего нет, Ба-а-арби. Во всяком случае, здесь.
Барби по-прежнему смотрел в потолок, легкая улыбка чуть кривила уголки рта. Как будто знал что-то неведомое Картеру. И Тибодо очень уж захотелось открыть камеру и вышибить дух из этого говнюка. Но потом он вспомнил, что произошло на парковке у «Дипперса». И решил, пусть лучше Барбара отрабатывает свои боевые приемы на расстрельной команде, если у него получится.
– Еще увидимся, Ба-а-арби.
– Я в этом уверен. – Барби так и не удосужился взглянуть на Тибодо. – Наш город мал, сынок, и за команду за одну мы все болеем.
Когда зазвонили в дверь, Пайпер Либби еще не успела снять футболку «Бостонских медведей» и шорты, которые служили ей пижамой, и надеть что-нибудь более приличное. Она открыла дверь в уверенности, что это Элен Ру, пришедшая за час до оговоренной встречи в десять утра, на которой они хотели обсудить похороны Джорджии. Но на пороге стояла Джекки Уэттингтон. В полицейской форме, однако без жетона на груди и пистолета у бедра. Выглядела она ошарашенной.
– Джекки, что случилось?
– Меня уволили. Этот мерзавец затаил на меня зло с рождественской вечеринки в полицейском участке, когда попытался меня полапать, а я дала ему по рукам. Но я сомневаюсь, что причина только в этом, думаю, он…
– Заходи! – Пайпер отступила в сторону. – Я нашла в одном из шкафов кладовой спиртовку; наверное, осталась от моего предшественника, и она – это просто чудо – еще работает. Хочешь чашку горячего чаю?
– С удовольствием. – Слезы переполняли ее глаза и катились по щекам. Она чуть ли не сердито их вытирала.
Пайпер привела ее на кухню, зажгла походную спиртовку «Бринкман», которая стояла на столешнице.
– А теперь расскажи мне все.
Джекки рассказала, не опустив соболезнования Генри Моррисона, неловкие, но искренние.
– Он мне их прошептал. – Она взяла чашку у Пайпер. – Там теперь прямо-таки гребаное гестапо. Уж извини, что выражаюсь.
Пайпер отмахнулась.
– Генри сказал: если я стану протестовать на городском собрании, мне будет только хуже. Ренни обвинит меня в некомпетентности. И возможно, будет прав. Но если уж говорить о некомпетентности, то здесь лидирует тот, кто возглавляет нашу полицию. Что же касается Ренни… Он набирает копов, которые будут верны именно ему, на случай организованного сопротивления его планам.
– Понятное дело, – кивнула Пайпер.
– Большинство новобранцев слишком молоды, чтобы купить пиво, но они ходят с оружием. Я хотела сказать Генри, что тот – следующий кандидат на вылет – он высказывался по поводу руководства Рэндолфа, и, разумеется, эти подхалимы передадут его комментарии, – но по лицу Генри поняла, что он и сам это знает.
– Ты хочешь, чтобы я зашла к Ренни?
– Пользы от этого не будет. Я, если честно, не жалею, что больше не служу в полиции; просто противно, что меня уволили. Так или иначе, увольнение не повлияет на то, что я буду выглядеть очень уж нехорошей для того, что произойдет завтра вечером. Возможно, мне придется скрыться вместе с Барби. Если, конечно, мы найдем место, где скрыться.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я знаю и собираюсь ввести тебя в курс дела. Только учти, что это риск. Если ты кому-нибудь скажешь, я сама окажусь в Курятнике. Может, даже буду стоять рядом с Барби, когда Ренни выведет свою расстрельную команду.
Пайпер пристально смотрела на нее:
– Через сорок пять минут придет мать Джорджии Ру. Этого времени тебе хватит, чтобы все рассказать?
– С лихвой. – Джекки начала с осмотра тел в похоронном бюро. Описала похожие отметины на лице Коггинса и золоченый бейсбольный мяч, который видел Расти. Глубоко вдохнула, прежде чем перейти к своему плану освобождения Барби во время чрезвычайного городского собрания. – Хотя я понятия не имею, где мы его спрячем, если нам и удастся вытащить его из тюрьмы. – Она пригубила чай. – Так что ты думаешь?
– Пока собираюсь налить себе еще чаю. А тебе?
– Мне хватит, спасибо.
Пайпер подошла к спиртовке.
– Твой план очень опасен – сомневаюсь, что мне надо тебе это говорить, – но, возможно, нет другого способа спасти жизнь невинного человека. Я ни на секунду не верила, что Дейл Барбара виновен в этих убийствах, а после моих непосредственных контактов с местными копами совершенно не удивлюсь, если они его расстреляют, лишь бы не позволить ему взять власть. – А потом, сама того не зная, она продолжила мысль Барби: – Ренни в будущее не заглядывает, и копы – тоже. Их сейчас волнует только одно – кто царь горы? С таким образом мышления ждать можно только беды. – Она вновь села за стол. – С того дня, как вернулась в город, чтобы стать пастором, о чем я мечтала с детства, я знала, что Джим Ренни – эмбрион монстра. А теперь – уж ты прости мелодраматический оборот – монстр родился.
– Слава Богу!
– Ты благодаришь Бога за рождение монстра? – Пайпер улыбнулась и вскинула брови.
– Нет, слава Богу, ты со мной согласна.
– Но ты сказала еще не все, так?
– Не все, если, конечно, ты не откажешься в этом участвовать.
– Дорогая, я уже участвую. Если тебя можно посадить за подготовку, то меня – за то, что я знала и не донесла. Мы теперь, как любит говорить наше правительство, «доморощенные террористы».
Джекки промолчала.
– Ты думаешь не только об освобождении Дейла Барбары, так? Ты хочешь организовать активное движение сопротивления?
– Полагаю, что да. – Джекки рассмеялась, но в ее смехе слышалась беспомощность. – После шести лет службы в армии США я такого от себя не ожидала… всегда выполняла приказы. Тебе приходило в голову, что Купол может не исчезнуть? Ни этой осенью, ни зимой? Может, и в следующем году? Может, простоит и до конца нашей жизни?
– Да. – Голос Пайпер звучал спокойно, но щеки побледнели. – Приходило. Я думаю, мысль эта приходила в голову всем жителям Милла, пусть даже они и не рассматривали ее серьезно.
– А теперь подумай о другом. Ты хочешь провести год или пять при диктатуре этого убийцы-идиота? При условии, что мы проживем еще пять лет?
– Разумеется, нет.
– Тогда остановить его можно только сейчас. Он уже не эмбрион, но структура, которую он строит – эта полицейская машина, – еще в зачаточном состоянии. Сейчас самое лучшее время. – Джекки помолчала. – А если он отдаст приказ полиции забирать оружие у обычных граждан, другого времени просто не будет.
– Чего ты от меня хочешь?
– Давай устроим собрание в твоем доме. Этим вечером. Пригласим надежных людей. – Из заднего кармана она достала список, который составила вместе с Линдой Эверетт.
Пайпер развернула листок блокнота, прочитала список из восьми имен.
– Лисса Джеймисон, библиотекарь с кристаллами? Эрни Кэлверт? Ты уверена в этих двоих?
– Можно ли найти лучшего соратника, чем библиотекарь, когда нам противостоит растущая диктатура? Что же касается Эрни… Насколько я понимаю, после того, что случилось у супермаркета, если он увидит на улице корчащегося в огне Джима Ренни, то не остановится, чтобы отлить на него и загасить огонь.
– Да уж, образнее не скажешь.
– Я собиралась попросить Джулию Шамуэй зайти к Эрни и Лиссе, но теперь сделаю это сама. Свободного времени у меня заметно прибавилось.
В дверь позвонили.
– Должно быть, скорбящая мать. – Пайпер поднялась. – Как я понимаю, уже набравшаяся. Она обожает бренди со вкусом кофе, но я сомневаюсь, что этот напиток сильно приглушает боль.
– Ты не сказала мне, как относишься к этому собранию. – Поднялась и Джекки.
Пайпер Либби улыбнулась.
– Скажи нашим доморощенным террористам, пусть приходят от девяти до половины десятого вечера. На своих двоих и по одному – стандартные правила французского Сопротивления. Незачем давать знать другим, что мы делаем.
– Спасибо тебе. Огромное.
– Пустяки. Это и мой город. Не будешь возражать, если я предложу тебе выйти через черный ход?