Мечислав Николаевич пересчитал оставшиеся деньги и еще раз порадовался, что догадался добавить к выданным Давыдовой трем «катям» две собственные. За границей деньги таяли с невиданной скоростью – на одних железнодорожных билетах можно было разориться. Правда, в связи с возобновлением дела о краже бриллиантов родной Департамент обещал выплатить командировочные, но когда это теперь будет! Коллежский секретарь вздохнул, убрал бумажник в карман пиджака и посмотрел в окно – поезд подъезжал к пограничной станции и поэтому едва тащился.

Немец-досмотрщик перевел взгляд с респектабельного пассажира на дешевый чемоданчик Гесслера, который Кунцевич вынужден был таскать с собой, и спросил:

– Haben Sie nichts zu deklariren?

– Найн! – ответил коллежский секретарь. Ему не везло с учителями немецкого, поэтому язык Гете он знал гораздо хуже французского.

– Bitte, machen Sie mir das auf.

– Вас?

– Öffnen Sie Ihren Koffer, – настаивал немец.

Пришлось повиноваться. Увидев в чемодане только несколько грязных сорочек и стопку воротничков, немец удивился еще больше и потребовал показать ему всю имеющуюся при странном пассажире кладь. Не побрезговал он и пледом с подушкой.

Таможенник так тщательно осматривал его багаж, что Мечислав Николаевич подумал, что его ссадят с поезда. Но обошлось.

Начальник Бреславльской полиции поручил Кунцевича заботам правителя своей канцелярии господина Гофмана. Тот внимательно выслушал коллежского секретаря и предоставил в его распоряжение одного из прикрепленных к Polizeipräsidium вахмистра-эльзасца, свободно говорившего по-французски.

Из справочной книги Бреславля следовало, что лавка герра Рихтхофена находится на восточной окраине города. Когда Кунцевич и эльзасец подошли к магазину, то увидели в витрине точную копию чемодана, который Мечислав Николаевич держал в руках.

Хозяин лавки внимательно осмотрел чемодан, потер ногтем печать, а потом сказал:

– Да, это моя работа. Это товар низшего сорта, я делаю его из отходов, которые остаются после выработки вот этих замечательных вещей. – Герр Рихтхофен обвел рукой магазин, наполненный и вправду неплохими на вид чемоданами различных размеров. – Ему и цена соответствующая – три марки.

– А вы не припомните, герр Рихтхофен, кому продали этот чемодан? – спросил коллежский секретарь, и вахмистр тут же перевел вопрос.

– Конечно, не припомню. Очевидно, кому-нибудь из рабочих с ближайшей мануфактуры.

– А вы не знаете господина по фамилии Гесслер?

– Мартин Гесслер?

– Нет, его имя начинается на «G».

– На «G»… – Хозяин мануфактуры задумался. – Нет, такого не знаю.

– А Мартин Гесслер – он кто?

– Мартин? Это мой хороший приятель, он держит гаштет на соседней улице.

– А сколько ему лет?

– Он постарше меня, в прошлом году мы праздновали его семидесятилетие.

– А сыновья у него есть?

– Было два сына, но обоих убило в последнюю войну с лягушатниками.

Переводя, эльзасец заменил «лягушатников» «французами», но Мечислав Николаевич слово «фрош» понял. Впрочем, на немца не обиделся, обидно ему было за самого себя.

«Зачем я в эту глухомань поперся? Только зря деньги искатал!» – корил себя Кунцевич. Надо было уходить. Питерец попрощался и направился было к двери, но тут ему в голову пришла одна мысль. Он достал бумажник, а оттуда найденный в Лионе медальон.

– Скажите, а эта дама вам не знакома?

Торговец чемоданами взял медальон в руки и поднес его к канделябру. На его губах заиграла улыбка:

– Это Берта, Берта Гуттентаг. Я помню тот день, когда делали эту фотографию. Это было очень давно, господа…

Семейство Гуттентагов обитало в собственном двухэтажном доме, всего в десяти минутах ходьбы от магазина герра Рихтхофена. Со слов торговца чемоданами, глава семьи Исаак Гуттентаг был присяжным поверенным и имел двоих сыновей. Дети с родителями не жили: старший, Герхард, давно обзавелся семьей и служил в каком-то министерстве в столице, а младший, Георг, год назад крупно поссорился с отцом и ушел из дома. «А имя-то я угадал!» – удивился собственной проницательности Мечислав Николаевич.

Дверь им отворила горничная, сказавшая, что хозяев нет дома, но они должны скоро вернуться.

– A их сын, господин Георг Гуттентаг, дома? – спросил спутник коллежского секретаря.

На глаза у женщины навернулись слезы:

– Я не знаю, где он, господа, вот уже почти год, как не знаю! – Горничная отвернулась и закрыла лицо рукой.

Когда она немного успокоилась, коллежский секретарь показал ей чемодан:

– Скажите, а это не его?

– Нет, – ответила горничная, едва взглянув.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Господин Гуттентаг никогда бы не купил такую дешевку!

Кунцевич раскрыл крышку и достал из чемодана сорочки:

– А белье вы узнаете?

К предметам гардероба фройляйн отнеслась более внимательно. Взяв в руки одну из сорочек, она развернула ее, довольно тщательно осмотрела и перевела полные слез глаза на полицейских:

– Да, это его рубашка, мне доводилось ее стирать. Что с ним, господа?

Хозяева вернулись домой примерно через полчаса и, узнав от горничной, что их ожидает полиция, прошли прямо в гостиную. Увидев супружескую чету, гости поднялись. Исаак Гуттентаг оказался высоким кряжистым стариком лет семидесяти, с большой седой бородой и огромным сизым носом. Мадам Гуттентаг была лет на десять моложе мужа. С трудом, но в ней можно было узнать даму, изображенную на портрете из медальона.

– Чем могу служить, господа? – В голосе герра Гуттентага звучало неприкрытое неудовольствие.

– Мы к вам по поводу вашего младшего сына… – начал было эльзасец, но старик его перебил:

– У меня есть только один сын, господа, а тот человек, о котором вы упомянули, более моим сыном не является, я его проклял и знать не хочу!

– Вы даже не желаете знать, в связи с чем им интересуется полиция? – спросил Кунцевич по-французски.

Немец удивленно посмотрел на говорившего, а потом сказал:

– Ах, этот негодяй и в Париже успел дел натворить! Ну что ж, я ничуть не удивлен. А что касается вашего вопроса, месье, то мой ответ будет таков: нет, не желаю! И про Георга знать ничего не желаю, и ля… гхм… и французам помогать тоже не буду.

– Я не француз, герр Гуттентаг, я русский. А не могли бы вы сказать, откуда вам известно, что ваш сын был в Париже, коли вы им не интересуетесь?

– Некоторые члены моей семьи продолжают им интересоваться. – Адвокат хмуро посмотрел на жену. – Вот она, например.

Хозяйка стояла с отрешенным видом и теребила в руках носовой платок. Когда муж закончил, она сказала:

– Георг переписывается с братом, а тот пишет мне. В апреле Герхард сообщил, что Георг в Париже… Что с ним, господа?

Мечислав Николаевич пожал плечами:

– Мне это неизвестно, мадам, я сам его ищу, точнее, не его, а одного молодого человека, которого сопровождал ваш сын. В последнем известном мне их месте жительства я нашел вот это. – Коллежский секретарь показал на открытый чемодан и сорочки. – По клейму на чемодане мы установили, что он куплен в вашем городе, а через хозяина лавки нашли вас.

– А! Ты все-таки купила ему чемодан! Небось и денег на дорогу дала? – заревел Гуттентаг.

Его супруга съежилась, но ответила довольно твердо:

– Ну разумеется дала, это же наш сын, Исаак!

– Он мне не сын! – заорал адвокат. – Этот бездельник и развратник не мой сын! И посему попрошу вас удалиться, господа!

Эльзасец хотел что-то сказать, видимо, призвать хозяина к порядку, но Мечислав Николаевич тронул его за рукав.

– Ну что ж, неволить мы вас не имеем права. Честь имею! – Кунцевич поклонился и покинул дом.

Бреславльский полицейский догнал его на улице:

– Зачем мы ушли? По закону они обязаны отвечать, я бы…

– Спасибо, вахмистр, но не надо. Давайте не будем трепать нервы этому почтенному семейству. Да, у меня будет к вам одна просьба: как только мадам Гуттентаг явится в Polizeipräsidium, сообщите ей адрес гостиницы, в которой я остановился, и скажите, что я буду иметь честь принять ее в любое время.

Эльзасец был столь возмущен поведением адвоката, что не видел, как фрау Гуттентаг показала Кунцевичу жестами, что готова встретиться с русским сыщиком в более спокойном месте.

Недавно построенный отель с труднопроизносимым для русского человека названием «Хоэнцоллернхоф» располагался рядом с центральным вокзалом. Кунцевич снял здесь комнату за две с половиной марки, но даже заглянуть в свое временное жилище еще не успел – весь день носился по городу. Он вернулся в гостиницу только около шести вечера, голодный как бык. В номер опять не пошел – велев служке отнести туда чемодан Георга Гуттентага, сыщик направился в гостиничный ресторан – сразу и пообедать, и поужинать. Заканчивая трапезу огромной кружкой местного пива, Мечислав Николаевич подумал: «И чего это все так хвалят немецкое пиво? Мне кажется, наше ничуть не хуже, взять то же калинкинское, например». От патриотических мыслей его оторвал служитель, сообщивший, что в холле его ожидает дама. Не допив пива, коллежский секретарь поднялся и поспешил к гостье. Она стояла у стойки портье и, увидев питерца, улыбнулась.

– Я очень рад вас видеть, мадам, – обратился Кунцевич к ней по-французски.

– Нам надобно основательно потолковать, – сказала фару Гуттентаг, – здесь неудобно, в номер к вам подняться я тоже не могу, давайте прогуляемся по улице. Я вам покажу чудесный вид на Одер.

– Мой младший сын весьма умный мальчик, намного умнее старшего брата. В начальной школе Георг учился только на отлично, но потом… Понимаете, он патологически ленив. Он всегда хотел жить в свое удовольствие, но при этом ничего не делать. Отчасти в этом виноваты мы с мужем – младший, долгожданный, любимый ребенок, который лет до пятнадцати ни в чем не знал отказа. Когда мы наконец поняли, что Георг окончательно залез нам на шею, мы начали с этим бороться. Но было поздно, метод кнута уже не помогал. Исааку с большим трудом удалось заставить сына окончить университет и устроить на хорошее место. Там Георг продержался только несколько месяцев, после чего его деликатно попросили выйти в отставку. Муж известный в городе юрист, ему многие обязаны, и найти новое место для сына не составило труда. Но и на новой службе Георг долго не пробыл. Потом новое место, потом еще одно. К лени прибавились другие пороки – карты, алкоголь, падшие женщины. В конце концов муж плюнул и предоставил сына самому себе. Так Георг продержался несколько лет, перебиваясь случайными заработками, а большую часть времени проводя в кругу собутыльников. Исаак запретил покупать сыну любые вещи и выдавать какие-либо средства. Он лишь кормил его, да и то не за нашим столом, а вместе с прислугой. Я думаю, что он был чрезмерно жесток к мальчику… – Глаза фрау Гуттентаг наполнились слезами. – В сентябре прошлого года случилось то, что переполнило чашу отцовского терпения. Из дома пропало столовое серебро. Мы заявили в полицию, и они довольно быстро нашли пропажу – наши вилки, ножи и ложки оказались в ломбарде, и вы понимаете, кто туда их снес. Отец устроил грандиозный скандал, он даже ударил сына… А тот, вместо того чтобы безропотно снести это наказание и умолять отца о прощении, ударил Исаака в ответ…

Берта Гуттентаг зарыдала и отвернулась. Мечислав Николаевич стоял рядом, не зная, что делать. На них начали оборачиваться прохожие. Мадам Гуттентаг быстрым шагом подошла к парапету набережной и повернулась лицом к реке. Через несколько минут ей удалось успокоиться.

– Исаак потребовал, чтобы сын покинул наш дом. Тот ушел в чем был. Через горничную он передал мне, в какой гостинице остановился, и вечером я встретилась с ним, передала купленный мною чемодан с его вещами и все имевшиеся у меня деньги, которых было очень мало. Сын сказал, что поедет пытать счастья в столицу. А в апреле Герхард получил от брата письмо. Тот хвалился, что неплохо устроился, состоит в услужении у одного генерала и вот-вот получит значительную сумму. Письмо было отправлено из Парижа… С тех пор мне ничего неизвестно о Георге. Скажите, умоляю вас, скажите, что с ним?

– К сожалению, мадам, я не знаю. Я сам разыскиваю вашего сына. Он пропал вместе с отпрыском одного знатного лица. Мне поручено найти этого молодого человека, а я привык исполнять поручения. Найдя одного, я найду и второго. Единственное, что я вам могу обещать, мадам, это то, что я незамедлительно сообщу вам о результатах розысков. Позвольте задать вам еще несколько вопросов, мадам.

– Конечно, конечно, спрашивайте!

– Нет ли у вас фотографической карточки сына?

Проговорив с немкой еще с полчаса и заручившись ее обещанием прислать карточку Георга в отель, Мечислав Николаевич распрощался и вернулся в ресторан. Там он опять заказал пива. «Нет, все-таки немецкое действительно лучше, надо будет взять с собой в поезд полдюжины», – решил коллежский секретарь, оплатил счет и пошел узнавать расписание. Ему нужно было срочно ехать домой.