29

Встретив у входа в землянку пленного, которого автоматчики вели на допрос, Звягинцев скользнул по нему равнодушным взглядом.

Ему так и не суждено было узнать, что этот немец был тем самым офицером, которого он, Звягинцев, разглядывал в бинокль со своего наблюдательного пункта под Лугой, готовясь принять первый в своей жизни бой. Что именно этот офицер по имени Данвиц стоял тогда в горделивой позе, высунувшись из люка головного танка, в черном комбинезоне, без шлема, ветер раздувал его светлые волосы, а на лице застыла то ли брезгливая, то ли самодовольная улыбка.

Тогда Звягинцеву почудилось, что эта презрительно-самодовольная ухмылка адресована именно ему, и он еле удержался, чтобы не скомандовать: «Огонь!» – но взял себя в руки и приказал прямо противоположное: «Не стрелять, Суровцев! Повтори командирам рот – не стрелять!»

Все это было давно, очень давно…

Сейчас же, встретив пленного, Звягинцев, не задерживаясь, прошел мимо. Пленных он перевидел столько, что они ему были абсолютно неинтересны. Им владело сейчас одно желание – как можно быстрее попасть к месту прорыва.

Присев на пустую бочку из-под бензина, он вынул из планшета карту. До Рабочего поселка номер один было километров пять. Сунув карту обратно, Звягинцев двинулся к этому раньше мало кому известному, а теперь ставшему историческим поселку.

Он шел, и все вокруг казалось ему прикрытым какой-то дымкой, в которой расплывалось живое и мертвое, движущееся и неподвижное…

Направлялись куда-то группы бойцов, переваливались, утопая гусеницами в сугробах, танки и самоходки, устремляли к небу свои покореженные стволы разбитые орудия – наши и немецкие, земля была изрезана траншеями, а траншей набиты трупами – видно было, что совсем еще недавно здесь шел отчаянный рукопашный бой. Глядя на все это, Звягинцев повторял про себя: «Свершилось! Наконец-то свершилось!..»

Он шел вдоль узкоколейки, по обе стороны которой тянулись прикрытые тонким слоем снега насыпи. Узкоколейкой давным-давно никто не пользовался, рельсы были занесены снегом, а насыпи немцы превратили в оборонительные сооружения: на расстоянии трех – пяти метров друг от друга в них виднелись амбразуры.

Невдалеке бойцы складывали штабелями собранные на поле боя трупы немецких солдат и офицеров.

Глядя на это, Звягинцев вспомнил лунную ночь на Пискаревском кладбище, когда он, Вера и Суровцев привезли мертвого Валицкого. Там, на кладбище, тоже возвышались штабеля трупов, но это были тела мирных жителей – детей, женщин, стариков, погибших от голода, холода, артиллерийских обстрелов и бомбежек.

Видя, какая участь постигла тех, кто обрек Ленинград на чудовищные страдания, Звягинцев не испытывал злобы. Он со спокойным удовлетворением думал о том, что справедливость восторжествовала и что иначе и быть не могло.

К Звягинцеву подошел немолодой боец и отрапортовал:

– Товарищ подполковник! Взвод производит уборку трупов противника. Командир взвода старший сержант Акимов.

Видимо, заметив уже несколько минут наблюдавшего за их работой подполковника, комвзвода счел необходимым отдать ему рапорт.

– Вольно! – скомандовал Звягинцев. – Много работы?

– Много, товарищ подполковник. Наших ребят погибших почти всех уже собрали. Будем в братских могилах хоронить. А теперь вот этих подбираем.

Звягинцев внезапно почувствовал, как его охватывает яростная ненависть…

– Пусть пленные их хоронят! Не заслужили, чтобы наши бойцы на это еще силы тратили!

– Мы получили приказ сложить в штабеля, – сухо ответил сержант. – Потом подрывники могилы взроют. – И добавил уже другим тоном: – Сейчас-то эти фрицы безвредные. А знаете, сколько наших бойцов полегло, пока всю эту фашистскую нечисть из «лисьих нор» повыкурили?!

Звягинцев смотрел на пирамиду трупов. Вот оно, возмездие!..

– Разрешите продолжать, товарищ подполковник? – спросил старший сержант.

– Да, конечно, – поспешно ответил Звягинцев. – Продолжайте!

Он двинулся дальше. И снова шел мимо подбитых и обгоревших танков – немецких, с белыми крестами на броне, и наших «тридцатьчетверок», мимо еще не убранных трупов советских бойцов и немецких солдат. И снова представлял себе, каким кровопролитным, каким страшным по своему накалу и беспощадности был недавно отгремевший бой.

Впрочем, бой еще не утих. С юго-востока доносились артиллерийские разрывы и глухие пулеметные очереди – там сражение продолжалось.

Так Звягинцев шел час, а может быть, и больше, пока не спросил одного из бойцов, проходившего мимо с котелком в руке:

– Товарищ боец! Где тут этот самый Первый поселок?

– Первый-то? – переспросил тот. – Так вот же он, товарищ командир! – И радостная, почти детская улыбка появилась на его лице.

Звягинцев остановился.

Он стоял и все еще не мог отдать себе отчета в том, что это – это! – произошло именно здесь и всего лишь какой-нибудь час или два назад.

Тут все было таким же, как и там, где Звягинцев проходил раньше. Тот же черно-серый, изрытый воронками снег, те же обгоревшие строения, те же огневые точки – «лисьи норы», то же серое, затянутое низкими облаками небо…

Около одного из полуразрушенных домов Звягинцев увидел броневик и «додж», а несколько поодаль группу командиров. Звягинцев узнал Духанова, членов Военного совета 67-й армии Тюркина и Хмеля, остальные стояли к нему спиной.

«Подойти или нет? – подумал он в нерешительности, зная, как можно нарваться, если попасть начальству под горячую руку. – Но ведь такой день… победа!..»

Духанов заметил приближающегося Звягинцева.

– Товарищ командующий! – громко произнес, останавливаясь и поднося ладонь к ушанке, Звягинцев. – Явился по вашему приказанию.

– На КП армии тебе было приказано явиться, а не сюда, – усмехнулся Духанов. – Ну, раз явился, слушай. После соединения фронт разворачивается на юг. Начинаем наступление на Синявинские высоты. Твои батальоны оказываются на правом фланге. Задача: доукомплектовать их за счет войск УРа, оставшихся на том берегу, и закрепляться. Понял? За-креп-ляться! Не исключено, что немцы снова попытаются контратаковать. Так что ни шагу назад! Но и вперед, пока не будет приказа, тоже ни шагу, а то я тебя знаю! Ясно?

– Так точно, товарищ командующий! – сказал Звягинцев.

По тону, которым Звягинцев произнес это «так точно», Духанов, по-видимому, понял его состояние.

– Воюешь ты хорошо, – добавил он. – За успешное выполнение задачи – благодарю. Отличившихся представить к награде. Коменданта шестнадцатого УРа отдел кадров сейчас подбирает. Рад сообщить, что Малинников ранен легко и скоро приступит к командованию. Вопрос о дальнейшем использовании тебя лично будет решен позже. Ну, теперь уже все ясно?

– А ты, генерал, мне его отдай! – раздался чей-то знакомый Звягинцеву голос.

Он повернул голову и увидел Федюнинского.

– Сбежал от меня, Звягинцев? – добродушно-иронически произнес Федюнинский. – Вторую звездочку получил, и больше тебе Федюнинский не нужен?!

– Товарищ генерал! – воскликнул Звягинцев. – Да я готов, я хоть сейчас…

– Прошу прощения, товарищ заместитель командующего Волховским фронтом, – почтительно, но вместе с тем твердо проговорил Духанов, – подполковник служит в штабе войск Ленинградского фронта.

– Ладно, ладно, командарм! – усмехнулся Федюнинский. – Как соединяться, так друзья-товарищи, а как насчет кадров – местничество проявляешь, как удельный князь…

– Вы свободны, – подчеркнуто официально сказал Духанов Звягинцеву, – можете идти… – И вдруг добавил: – Погоди, подполковник, у тебя же кровь из-под бинта течет! – Обернулся и спросил: – Медики поблизости есть?

Один из стоявших сзади командиров сразу же доложил, но не Духанову, а Федюнинскому, – видимо, он был из войск волховчан:

– Тут рядом наш ПМП имеется. Разрешите?

Федюнинский лукаво посмотрел на Духанова:

– Не возражаешь? Или боишься, что украдем твоего подполковника? – И приказал сообщившему о ПМП майору: – Действуй!

– Пошли, товарищ подполковник, – сказал майор Звягинцеву, – тут рядом… Или сделаем иначе… Сержант! – крикнул он стоявшему у машины шоферу. – Быстро в ПМП, скажи, чтобы Веру сюда послали. Ну, фельдшерицу Веру, понял? Мы идем навстречу.

Но Звягинцев стоял как оглушенный. «Вера, Вера, Вера, – стучало в его мозгу, – она здесь, здесь!..» Значит, все свершилось, все, о чем он только мог мечтать, – и блокада прорвана, и с Верой он сейчас встретится!.. Совпадение… счастье!..

Он не замечал, не чувствовал, что майор тянет его за рукав полушубка, потом пошел, механически передвигая ноги.

– Вам что, товарищ подполковник, нехорошо? – встревоженно спросил майор.

– Нет, – не слыша собственного голоса, ответил Звягинцев, – мне хорошо… в порядке!.. Пошли!

Через несколько минут Звягинцев увидел, что навстречу им из рощи бежит девушка в полушубке, с санитарной сумкой в руках.

Полная, широколицая, невысокая, она, казалось, не бежала, а катилась по снегу, точно мячик.

– Вера! – крикнул ей майор. – Быстро перевязку подполковнику!

Девушка подбежала к ним… Но Звягинцев уже знал, понял, что это не Вера, не его Вера…

– Да наклоните же голову, товарищ подполковник! – говорила медсестра. – Я же так не дотянусь!

Звягинцев не чувствовал боли, когда она снимала повязку, промывала рану спиртом и мазала ее йодом, он вообще ничего не чувствовал.

– Все! – сказала девушка, осторожно надевая ушанку на перебинтованную голову Звягинцева. – Ничего страшного. Кусок кожи со лба осколком содрало. До свадьбы заживет.

– Что?..

– До свадьбы, говорю, заживет, поговорка такая.

– До свадьбы… – повторил Звягинцев. Потом сказал: – Спасибо… Вера.

– Я могу идти, товарищ подполковник? – спросила девушка, застегивая свою сумку, и, получив разрешение, побежала обратно к роще.

Звягинцев попрощался и с майором. Надо было срочно возвращаться на КП 16-го УРа.

Но не прошел он и десятка метров, как у него за спиной раздался чей-то голос:

– А меня не признаете, товарищ майор?

Звягинцев обернулся и увидел шофера, бегавшего за фельдшерицей.

– Молчанов же я, товарищ майор, – сказал шофер. – Неужели забыли?

И только сейчас Звягинцев понял, что перед ним тот самый Молчанов, который когда-то вез его на КП дивизии Замировского, а потом в Ленинград через Ладогу…

Звягинцев широко раскинул руки, шагнул навстречу Молчанову, и они обнялись.

– Здравствуй, друг, здравствуй! – взволнованно восклицал Звягинцев. – Где теперь служишь?

– Где за этот год служил, и не упомнишь, – ответил Молчанов. – И в строю был, и шоферил. А теперь поднимай выше – самого Федюнинского привез! Вон, на броневичке!

– Ну пойдем, пойдем, поговорим, – сказал Звягинцев, – ведь столько не виделись…

– Да больше года, считай, товарищ майор! И надо ведь, в какой момент встретились и в каком месте! В историческом, можно сказать! Хотя теперь исторических-то мест два! В Пятом поселке тоже наши соединились. А вы, товарищ майор…

И тут Молчанов осекся, видимо только сейчас разглядев под расстегнутым полушубком Звягинцева петлицы. Подчеркнуто вытянувшись, он проговорил:

– Виноват… товарищ подполковник!

– Да перестань ты со своими чинами, – махнул рукой Звягинцев. – А ты, значит, на Волховском?

– На Волховском. Но ленинградцем быть не перестал. Медаль «За оборону Ленинграда» и волховчанам причитается. Я уж и место приготовил. Вот здесь. – И он, распахнув полушубок, шутливо ткнул себя в грудь.

И Звягинцев увидел, что одна медаль – «За отвагу» – у Молчанова уже есть.

– Значит, получил?! – радостно воскликнул он.

– Эту-то? Получил. А теперь еще и ленинградская будет.

На дороге появились машины: три броневика и два «виллиса» с автоматчиками.

– Начальство едет! – понижая голос, произнес Молчанов. – Мы-то с Федюнинским раньше выехали…

– Кто, какое начальство?

– Я слыхал, как Федюнинский говорил, что Жуков и Мерецков должны прибыть. Ну и ваши, надо думать, приедут. Такое ведь событие!

Проехав мимо Звягинцева и Молчанова, передний броневик замедлил ход, снизили скорость и остальные машины. Один из броневиков остановился в нескольких шагах от Звягинцева, дверца с лязгом открылась, и прямо в глубокий сугроб спрыгнул какой-то военный.

Звягинцев тут же узнал его – это был Васнецов.

– Звягинцев?! – воскликнул Васнецов. – Значит, тоже участвовали в прорыве?

– Только косвенно, товарищ дивизионный комиссар, – вытягиваясь, проговорил Звягинцев. – Служу в отделе УР штаба фронта.

– А как оказались здесь?

– Явился к генералу Духанову за дальнейшими указаниями.

– Ну… и получили?

– Так точно.

– Что ж, Звягинцев, поздравляю тебя, – взволнованно произнес Васнецов. – Поздравляю с великой нашей победой. Как ленинградец – ленинградца. Как коммунист – коммуниста! – И он крепко пожал Звягинцеву руку. – А теперь прости, должен идти, – сказал он и направился к вышедшим из других броневиков командирам. Но вдруг остановился и, обернувшись, спросил: – Слушай… а как та девушка… ну, твоя? Нашел ее?

– Знаю, что жива, что медсестрой на Волховском, но свидеться не пришлось… – внезапно дрогнувшим голосом произнес Звягинцев. – Почему-то надеялся, здесь встречу… но ошибся. Не повезло…

Несколько мгновений Васнецов молчал. Потом так же тихо, как и Звягинцев, сказал:

– Разве война кончилась, Звягинцев? Разве миллионы наших людей еще не страдают? В этой войне горе народное в тугой узел завязано – и общее и личное… И только одно этот узел разрубить может: победа. Тогда и счастливы будем.

Повернулся и быстро зашагал вперед.

К Звягинцеву подбежал отошедший было в сторону Молчанов.

– Разгон какой-нибудь дал? – спросил он.

– Нет, Молчанов, разгона не было.

– Ну, значит, повезло. А то как начальству на глаза попадешься, обязательно какой-нибудь непорядок по службе найдет. Это уж факт. Обращаю, мол, ваше внимание, ну и так далее.

Звягинцев молчал, задумавшись, и вдруг ему показалось, что он слышит привычный звук ленинградского метронома. Быстрый и тревожный, как во время артобстрела или воздушного налета.

– Что это? – удивленно спросил Звягинцев. – Метроном?

– Какой еще метроном? – удивленно переспросил Молчанов.

– Вот… этот стук…

Молчанов прислушался, а потом широко улыбнулся и сказал:

– Дак это же дятел, товарищ подполковник, – артиллерия бить здесь перестала, вот он и прилетел в рощу! Пичуга махонькая, а стук дает, что твой дровосек. Упорная птица.

– Быстро стучит. Как метроном во время тревоги…

– Быстро? Что ж, товарищ подполковник, тревога-то еще не отменена. Вот когда всесоюзный отбой дадут, тогда соловьиное время настанет. А пока и дятел хорош. Все же птица живая прилетела. Добрый знак.

Звягинцев внимательно посмотрел в лицо улыбающемуся Молчанову и подумал о том, что слова этого рядового бойца по смыслу, заключенному в них, перекликаются с тем, что только что сказал Васнецов.

Он вспомнил в эти минуты и другие слова, те, что когда-то произнес Пастухов в ответ на его, Звягинцева, вопрос: «Как ты себе представляешь нашу победу?» – «Победа, – ответил тогда Пастухов, – это полный разгром фашизма. Осиновый кол в его змеиное гнездо».

– Ты прав, Молчанов, – тихо произнес Звягинцев. – Победа и всесоюзный отбой. Только тогда… Ну, мне пора. Прощай.

Он обнял Молчанова, потом слегка оттолкнул, точно с болью отрывая его от груди, и быстро, не оглядываясь, пошел…

Навстречу своей новой военной судьбе.