Книга: Блокада. Книга 2
Назад: 12
Дальше: 14

13

Проходная Кировского завода была слабо освещена свисающими с потолка лампочками, окрашенными в синий цвет. Деревянные барьеры образовывали узкие проходы к дверям, за которыми начиналась территория завода. У дверей стояли две женщины. Одна пожилая, высокая, плотная, с лицом, покрытым рябинками, другая помоложе и пониже ростом. Обе они были одеты в брезентовые куртки, из-под юбок выглядывали сапоги, на ремнях висели брезентовые кобуры с наганами.

Звягинцев вытащил из кармана гимнастерки свое удостоверение. Одна из женщин взяла его, нахмурив брови, полистала, прочла командировочное предписание.

– Куда следуете?

– В штаб обороны, – нетерпеливо ответил Звягинцев.

Вторая, перегнувшись через перила, тоже заглянула в удостоверение и сказала:

– Ладно, Андреева, не задерживай командира, сейчас я позвоню.

Она сняла трубку плоского телефонного аппарата, висевшего в простенке между дверьми.

– Охрану мне! Кто это?.. Воронцова с проходной говорит… Тут военный товарищ хочет к вам в штаб пройти… Ясно!

Повесила трубку, поправила оттягивавшую ремень кобуру и сказала Звягинцеву:

– Сейчас придут. Обождите…

Где-то невдалеке разорвался снаряд. Потом второй.

– Кидает! – проговорила та, что назвалась Воронцовой, и поджала губы.

– Пристрелку делает! – отозвалась Андреева.

– А вы что же, во время обстрела здесь остаетесь? Я хотел сказать – на посту? – спросил Звягинцев.

– Это смотря какой обстрел, – несколько свысока ответила Воронцова. – Коли сюда палит, – у нас тут рядом щель вырыта. А так попусту не бегаем, проходную без охраны тоже не оставишь. Мало ли какая сволочь на завод может пробраться!

Из темноты в проходную шагнул пожилой широкоплечий мужчина в ватнике, перепоясанном брючным ремнем, на котором тоже висела кобура, только не брезентовая, как у женщин, а из коричневой кожи.

– Лаптев, – представился он Звягинцеву. – Куда следуете, товарищ майор?

Все повторилось сначала. Лаптев пролистал удостоверение Звягинцева от первой странички, на которой значились имя, отчество и фамилия, до последней, где отмечалось, женат ли «предъявитель сего» или холост, а также номер личного оружия, затем, все так же не спеша, прочел командировочное предписание и только после этого вернул документы Звягинцеву.

– Пошли, товарищ майор, – сказал он.

В темноте, едва рассеиваемой возникшим где-то пожаром, Звягинцев разглядел несколько сторожевых башен, громаду танка «КВ», стену бетонного дота.

Раздался звук автомобильной сирены – промчалась пожарная машина. Торопливо, но почти не нарушая строя, по четыре в ряд, придерживая на ходу санитарные сумки, пробежали девушки. Гулко и часто стучал из невидимых репродукторов метроном.

– Что горит? – спросил Звягинцев быстро идущего впереди Лаптева.

– Тигельная кузница, – ответил тот, не оборачиваясь, – совсем недавно загорелась… Шарахнул снарядом, сволочь, и…

Он не договорил: неподалеку оглушительно стала бить зенитка. Лаптев остановился и поднял руку. Звягинцев не сразу понял, к чему тот прислушивается… А когда и сам прислушался, то различил в короткие между выстрелами зенитки паузы далекое сверлящее гудение.

– На свет прилетел, гад, – сквозь зубы проговорил Лаптев, – сейчас фугаски бросит. Переждем?

Звягинцев спросил, далеко ли еще идти, но голос его потонул в грохоте зениток.

Теперь стало совершенно очевидно, что стреляет не одна пушка и не две, а несколько, и стреляли они не только с территории завода, но и из соседних кварталов.

Неподалеку с грохотом разорвалась фугасная бомба. Лаптев схватил Звягинцева за руку и, с силой потянув в сторону, спрыгнул куда-то вниз, увлекая его за собой.

Спустя несколько секунд Лаптев включил карманный фонарик. Звягинцев увидел, что они находятся в глубокой, почти в человеческий рост, траншее. Стены и потолок ее были обшиты досками. Вдоль одной из стен тянулись скамейки.

Помня о задании, с которым он прибыл на Кировский, Звягинцев, оказавшись в убежище, решил не тратить здесь времени зря.

– А ну-ка, дай фонарик, товарищ Лаптев, – сказал он и медленно двинулся вдоль траншеи.

Осветив узким лучом стены, посмотрел, как сделана обшивка, затем исследовал потолок и поддерживающие его стояки, прикидывая, выдержит ли крепление, если бомба разорвется в непосредственной близости.

С удовлетворением отметив про себя, что убежище сделано добротно, он выключил свет и протянул фонарик Лаптеву.

– Ну, давай, товарищ Лаптев, двигать дальше, – сказал он.

– Придется переждать, товарищ майор, – ответил Лаптев. – Трусом казаться перед военным человеком не хочу, но и зазря голову подставлять мне не к чему. Да и вам тоже.

– За мою голову не беспокойся, – недовольно проговорил Звягинцев. – Я к вам направлен не для того, чтобы в убежище сидеть.

– Само собой, – согласился Лаптев. – Только во время обстрела ходить по территории не положено. Ни майору, ни рядовому. Да это и не убежище вовсе, – сказал он, явно стараясь затянуть разговор. – Так, щель, можно сказать.

– И много у вас таких щелей? – спросил Звягинцев, начиная понимать, что спорить с упрямым Лаптевым бесполезно.

– По всей заводской территории отрыты. Для рабочих – на случай бомбежки.

– Почему же сейчас здесь пусто?

– Так ведь только один самолет пока прорвался. И обстрела настоящего нет. В первые дни, когда обстрелы в новинку были, многие сразу в щели бежали. А сейчас попривыкли. Несподручно взад-вперед бегать… Случается, обстрел по два часа длится. Потом перерыв минут на двадцать, и снова… Сами посудите, ног не хватит из цеха в щель и обратно бегать, да и работать тогда будет некогда.

– А если по цеху ударит?

– Ну, смотря какой обстрел. Если в район цеха долбают, тут уж не приходится ждать, пока стукнет. У нас и в самих цехах убежища устроены – в подвалах, в подсобках. А щели – это уж когда большая бомбежка с воздуха. Вот тогда без них не обойтись.

– Может быть, все-таки пойдем, товарищ Лаптев? – проговорил, теряя терпение, Звягинцев и, не дожидаясь ответа, решительно направился к выходу.

Он выбрался по ступенькам наружу, слыша, как за ним поспешно поднимается Лаптев.

В темноте – пожар, видимо, потушили – урчал танковый мотор, слышалась далекая пулеметная стрельба. По небу пронеслась очередь цветных трассирующих пуль. Неистово стучал метроном.

– Налево, налево, товарищ майор, – торопил Лаптев, увлекая Звягинцева куда-то в сторону. – Бегом теперь надо…

Бежать Звягинцеву было трудно: болела нога. «А еще на передовую рвался, инвалид несчастный!» – с отчаянием и злостью думал он.

Звягинцев готов был крикнуть Лаптеву, чтобы тот бежал помедленней, но вдруг где-то совсем неподалеку разорвался снаряд.

– Ложись! – по привычке крикнул Звягинцев и, падая, увидел, что Лаптев, как опытный боец, уже распластался на земле.

В темноте они не видели, что снаряд взметнул к небу огромный столб земли, разворотил несколько ящиков с демонтированными станками, приготовленными к отправке через Ладогу. Лишь услышали, как куски покореженного металла с визгом ударили в стену ближнего цеха. И снова стало тихо.

– Пошли! – крикнул Лаптев, вскакивая на ноги.

Звягинцев подхватил чемоданчик и шинель, которые, падая, он выпустил из рук.

Из невидимых репродукторов прозвучал громкий голос:

– Район пятого цеха подвергается артиллерийскому обстрелу! Рабочим цеха немедленно укрыться! Движение по территории завода прекратить!

– Давай сюда, майор! – решительно сказал Лаптев и быстрым шагом направился к едва различимой в темноте насыпи.

Приблизившись, Звягинцев увидел низкую дверь. Лаптев рванул ее на себя.

– Вниз, товарищ майор, вниз!

В полной уверенности, что Лаптев снова привел его в какое-то бомбоубежище, Звягинцев, проклиная в душе слишком уж осторожного провожатого, стал медленно спускаться вниз.

Но Лаптев открыл еще одну дверь, и Звягинцев застыл от удивления.

В ярко освещенной комнате стояли маленькие столики с телефонами, на укрепленных перпендикулярно к столикам панелях мигали разноцветные лампочки, у аппаратов сидели девушки в спецовках и косынках.

– Что это, узел связи? – недоуменно спросил Звягинцев.

– Наш штаб МПВО, товарищ майор, – ответил Лаптев. – Проходите.

Он провел Звягинцева в следующую комнату, где за столом сидел человек в гимнастерке и что-то писал в большой, напоминающей конторскую книге.

– Товарищ Дашкевич! – доложил Лаптев. – Вот товарища майора из штаба фронта к нашему начальству сопровождаю, только сейчас не очень-то пройдешь, снаряды кладет, сволочь! Пришлось к вам зайти.

– Знаю, что обстрел, – угрюмо ответил Дашкевич и, дописав строчку, посмотрел на Звягинцева: – Здравствуйте, товарищ майор. Начальник штаба МПВО завода Дашкевич. Присаживайтесь.

– Товарищ Дашкевич, – решительно сказал Звягинцев, – я имею срочное задание штаба фронта и должен немедленно увидеться с руководством завода. Ждать просто не имею права. Поэтому прошу вас…

– Минуточку! – прервал его Дашкевич и снял трубку одного из телефонов:

– Ты это, Николай Матвеевич? Это я… Обстановка, значит, такая: бьет по четвертому километру, по Котляковскому парку и по Международному проспекту. У нас сейчас еще два снаряда положил, один у турбинного, другой недалеко от центральной лаборатории. Жертв нет. Очаги пожаров ликвидируются. Пока все. Постой! – спохватился Дашкевич. – Здесь у меня майор из штаба фронта находится. Его Лаптев к нам сопровождал, да вот на полпути под обстрел попали. Так… Ясно, Николай Матвеевич.

Он повесил трубку и сказал Звягинцеву:

– Приказано, пока не кончится обстрел, обождать здесь, майор. Посидите…

Кадровый командир, Звягинцев привык неукоснительно подчиняться приказам. Однако, хорошо понимая, что назначение на Кировский завод является заданием военным со всеми вытекающими отсюда последствиями, он все же не мог побороть в себе ощущения, что находится среди гражданских людей, в тылу, хоть и вблизи передовой. Поэтому резко ответил Дашкевичу:

– Кем это «приказано»? Я ведь не с улицы, а из штаба фронта!

– Ну так тем более, товарищ майор, – подчеркнуто спокойно откликнулся Дашкевич. – Осколком по дороге шарахнет – задания штаба не выполните.

– Разве у вас люди все время под землей сидят? – иронически спросил Звягинцев.

– Не сидят, – согласился Дашкевич, – и рабочие и начальство находятся там, где им положено. Но и под бомбы не лезут… Слушай, подежурь наверху, – обратился он к Лаптеву, – как стихнет, доведешь майора до поликлиники…

Звягинцев хотел было спросить, при чем тут поликлиника, но в это время в комнату вошла одна из девушек-телефонисток и доложила:

– В городе объявлена воздушная тревога. Налет на Автово.

– Ясно, – нахмурился Дашкевич, взял ручку и вписал несколько строчек в свою конторскую книгу. Потом поднял голову и, спохватившись, сказал: – Так чего вы стоите, товарищ майор? Садитесь. Вижу, нога-то у тебя больная, – добавил он, дружески переходя на «ты».

Звягинцев молча сел.

Вошла другая связистка.

– Обстрел железнодорожной ветки в Автово, – доложила она. – С восьмой вышки видно, что на Лифляндской улице пожар.

Дашкевич кивнул, опустил ручку в чернильницу и снова что-то вписал в свою книгу. Потом придвинул к себе микрофон, включил его и четко объявил:

– Говорит штаб МПВО Кировского завода. Артиллерийский обстрел района продолжается. Всем вышкам и наземным постам вести наблюдение. Движение по территории завода не разрешается.

Щелкнул выключателем, отодвинул микрофон.

– Товарищ Дашкевич, – сказал Звягинцев, – может быть, вы разъясните некоторые порядки у вас?..

Звягинцев хотел, чтобы Дашкевич ввел его в курс дела, но тот решил, что майор снова рвется наверх.

– Так ведь у фашистов, сволочей, подлая тактика, – сказал он. – Мы-то ее уже знаем. Парой снарядов по заводу ударит и затихает, начинает по соседним районам бить. Мы успокоимся, люди из убежищ выйдут, а он давай беглым огнем в это время!.. Раз уж война, и нам учиться приходится…

Звягинцев почувствовал, как чуть дрогнул под ногами пол, точно где-то произошел подземный толчок. «Похоже, бомба», – мелькнуло в его сознании.

В комнату опять вошла связистка.

– Тяжелыми бьет! – торопливо сказала она. – По южной и юго-западной части. Подряд девять снарядов. Три человека убито, двое ранено.

В спокойном, медлительном на вид Дашкевиче произошла мгновенная перемена. Резким движением он снял трубку:

– Пожарные машины – в район обстрела, быстро! Юг и юго-запад. Санитарной команде и спасателям – туда же.

Сорвал трубку другого телефона:

– Товарищ Зальцман?.. Дашкевич. Тяжелым калибром бьет по южной и юго-западной части. По предварительным данным, трое убитых, двое раненых… У меня все. Слушаю, ясно… понял… ясно.

Придвинул микрофон, щелкнул выключателем и раздельно произнес:

– Говорит штаб МПВО. Противник обстреливает территорию завода. Всем наблюдательным постам докладывать обстановку каждые пять минут. На вышках следить за линией фронта. О любых замеченных передвижениях противника докладывать немедленно. Начальникам цехов в районе обстрела обеспечить укрытие рабочих.

Выключив микрофон, провел рукавом гимнастерки по взмокшему лбу, невесело усмехнулся и сказал:

– Видишь, майор, каково тут…

Звягинцев с интересом наблюдал за работой штаба МПВО. Если вначале ему казалось, что он теряет драгоценное время, что ему надлежит чем-то распоряжаться, кем-то командовать, то теперь он убеждался в том, что противовоздушная оборона завода организована отлично и ему очень полезно детальнее ознакомиться с постановкой дела.

– Я прибыл с заданием оказать посильную помощь заводу в организации обороны на случай прорыва немцев, – сказал Звягинцев. – Вот мои документы. – Он вынул из кармана гимнастерки удостоверение и командировочное предписание. – Если есть возможность, ознакомьте меня с системой организации противовоздушной обороны завода.

Дашкевич мельком взглянул на документы.

– Долго рассказывать обстановка не позволяет. А коротко – постараюсь. У нас несколько спецформирований: пожарное, противохимическое, медицинское… Дежурят и на наземных постах, и на наблюдательных вышках. Со всеми постами имеем прямую телефонную связь.

Он не успел закончить. В комнату одна за другой стали входить связистки, докладывая о сообщениях наблюдательных постов и начальников цехов. Из их информации следовало, что новых жертв нет, очаги пожаров ликвидируются, существенных изменений на линии фронта, проходящей в четырех километрах от завода, не наблюдается. Бой идет за больницей имени Фореля.

Дашкевич торопливо отмечал все это в своем огромном журнале, пока не раздался новый телефонный звонок. Не отрывая пера от бумаги, он снял трубку, назвал себя, молча выслушал и ответил: «Есть».

– Приказано проводить вас к руководству, – обратился он к Звягинцеву и, вызвав одну из связисток, попросил ее позвать Лаптева.

Через мгновение тот появился на пороге.

– Доставишь товарища майора к руководству.

Звягинцев встал, подхватил с пола свой чемоданчик.

– Не пришлось договорить, товарищ Звягинцев, – протянул ему руку Дашкевич. – В процессе работы со всем ознакомитесь.

После тишины подземелья Звягинцев вновь оказался в гулком, тревожном мире. В отсвете пожаров вырисовывались контуры заводских корпусов – старых «путиловских», с овальными крышами, и новых, современных. На крышах он увидел людей: они хватали щипцами горящие предметы – то ли «зажигалки», то ли куски пылающего дерева – и сбрасывали вниз, на землю.

Неподалеку дружинники в брезентовых куртках и пожарных касках растаскивали в стороны обугленные стены какого-то дощатого строения. Проехала «эмка», искусно лавируя между траншеями и дотами. Прошла колонна вооруженных винтовками рабочих.

Звягинцев отметил про себя: каждый хорошо знает, что должен делать. Ни суеты, ни бесцельного движения.

Наблюдая за происходящим, Звягинцев невольно замедлил шаг, но Лаптев требовательно сказал:

– Прошу побыстрей, товарищ майор! Сюда давайте, за мной…

Наконец он вывел Звягинцева к небольшой площади, на которой располагалось несколько зданий. Над дверью дома, к которому они подошли, было написано: «Поликлиника».

– Послушайте, товарищ Лаптев, – недоуменно проговорил Звягинцев, – мне ведь к руководству надо, а не к медикам!

– А я вас туда и веду, – не оборачиваясь, ответил Лаптев.

Они обошли здание, вошли в маленький подъезд и стали спускаться вниз.

Отворив дверь в подвальное помещение, Звягинцев сощурился от яркого света. В небольшой комнате вокруг письменного стола сидели три человека.

– Разрешите? – произнес Звягинцев.

Люди подняли головы. Двое из них были ему незнакомы. Третьего, Васнецова, он узнал сразу.

Звягинцев сделал два шага вперед и отрапортовал:

– Товарищ член Военного совета! Майор Звягинцев прибыл на завод из штаба фронта для оказания помощи в строительстве оборонительных сооружений.

– А, здравствуйте, майор, старый знакомый, – сказал Васнецов, устало улыбаясь. – Командующий говорил, что послал сюда военного инженера… Значит, вы и есть этот инженер? Что ж, представляйтесь своему новому начальству.

Звягинцев, не зная, кому должен в первую очередь представиться, смотрел на сидящих за столом незнакомых ему людей. Один из них, невысокий, черноволосый, был в обычном гражданском костюме, в пиджаке и белой сорочке, с галстуком; другой, повыше ростом, широкоплечий, коротко подстриженный, с густыми, мохнатыми бровями, – в гимнастерке без знаков различия.

Васнецов, видимо, почувствовав замешательство майора, указал на черноволосого:

– Директор завода товарищ Зальцман. – Затем перевел взгляд на того, что был в гимнастерке: – А это парторг ЦК на Кировском товарищ Козин.

Зальцман встал, протянул Звягинцеву руку. Поздоровался и Козин.

– Присаживайтесь, майор, – сказал Васнецов, – продолжим, товарищи.

Звягинцев сел к столу.

– Товарищ Козин, – поторопил Васнецов, – вы остановились на секторах обороны.

– Партком полагает разделить территорию на три сектора обороны, – сказал Козин, проводя пальцем по расстеленному на столе плану заводской территории и прилегающих к ней районов. – Первый сектор пройдет от угла улицы Стачек и переулка Газа вдоль заводского забора, через виадук, по железнодорожной насыпи и далее, мимо проходной по улице Калинина к старому чугунолитейному цеху, до центральной лаборатории. Второй сектор будет включать турбинный цех, деревню Алексеевку, ремесленное училище и Главную контору… Третий сектор – от калининской проходной через водокачку, вдоль забора завода имени Жданова, до турбинного и механического цехов. Часть отрядов начала занимать позиции впереди – вроде боевого охранения. Они поддерживают связь с дивизией Папченко…

Звягинцев слушал парторга, весь напрягшись. Он уже понимал, что речь идет не просто о строительстве оборонительных укреплений, так сказать, впрок, на всякий случай, а о том, что сама эта территория может оказаться в ближайшем будущем полем боя.

«Но как же так?.. Неужели с того времени, как я говорил с Королевым, положение на фронте снова ухудшилось?» – думал Звягинцев.

– Истребительный батальон составит второй эшелон, – продолжал докладывать Козин, – ему поручена оборона завкома, старой кузницы и турбинного цеха. Артдивизион…

За дверью послышался шум, громкие голоса. Все подняли головы. Зальцман встал, чтобы посмотреть, что происходит.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался странный человек: на нем была белая, но перепачканная грязью сорочка со сдвинутым куда-то набок галстуком-«бабочкой», седые волосы растрепаны. Потрясая в воздухе какой-то бумагой, он с порога закричал:

– Это… это черт знает что такое, товарищ Васнецов! Я узнал, что вы здесь, и хочу немедленно переговорить с вами, но меня не пускают! Насколько я понимаю, меня послали сюда не в бирюльки играть, а выполнять важное военное задание!..

Звягинцев с недоумением смотрел на долговязого седого старика, который столь бесцеремонно ворвался на заседание руководителей завода и, игнорируя остальных, обращается в таком тоне прямо к Васнецову. По выражению лиц Зальцмана и Козина он понял, что человек этот им известен, но и они удивлены его вторжением.

Старик подбежал к столу, бросил поверх лежащего там плана завода лист кальки, на котором была вычерчена какая-то схема, и, тыча в нее пальцем, продолжал кричать:

– Вот посмотрите, сделайте одолжение, что будет, если эта линия выйдет из строя?! Где обводная часть? Я спрашиваю, где обводная часть, извольте мне ответить?!

– Извините, пожалуйста, – строго сказал Зальцман, – но мы ведь договорились, что по всем техническим вопросам вы будете обращаться к главному энергетику, который получил необходимые указания…

– Прошу прощения, – прервал его старик все тем же тоном, – это не технический, а чисто оборонный вопрос! О-бо-ронный! – еще более распаляясь, прокричал он по слогам. – Что же касается вашего главного энергетика, то он отличный специалист, но час тому назад, невзирая на его протесты, у нас сняли тридцать человек рабочих! Мы еще вчера составили дополнительную схему – вот она лежит перед вами, – чтобы ее осуществить, необходимо провести трубопроводы сюда и сюда, надо поставить резервные насосы на случай, если будет перебита одна из линий. Полсуток рабочие вели работы, не прекращая их даже во время обстрела, а теперь, видите ли, они кому-то понадобились!..

Наконец он замолчал, видимо, исчерпав все аргументы и полностью излив свое возмущение.

– Федор Васильевич, – тихо сказал Васнецов, – в последние часы ухудшилось положение на фронте. Вы представьте себе, что будет…

– Нет, позвольте! – визгливо перебил Васнецова старик. – Это вы, уважаемый Сергей Афанасьевич, представьте себе, что произойдет, если люди и завод останутся без воды! Я не спрашиваю, что рабочие будут пить и как смогут продолжать работать цеха. Но пожары! Я спрашиваю: чем вы будете тушить пожары?

– Товарищ Валицкий, – резко сказал, вмешиваясь в разговор, Козин, – рабочие, которых у вас забрали, сейчас пошли занимать боевые позиции на подступах к заводу. Вам это понятно?

«Валицкий?.. – машинально повторил про себя Звягинцев и вдруг подумал: – Неужели это опять тот самый?..»

– Мне все понятно, – выкрикнул Валицкий, – но…

Он вдруг осекся и умолк. Видимо, только в эту секунду до него дошел смысл сказанного Козиным.

– Да… простите… – пробормотал Федор Васильевич. – Но… но, – неуверенно проговорил он, – насколько я понимаю, одна задача не должна исключать другую… Вы же сами говорили, – растерянно посмотрел он на Васнецова, – что разрушение водоснабжения грозит… катастрофой…

Он весь обмяк, стоял, беспомощно опустив руки.

– Примем меры, товарищ Валицкий, примем меры, – нетерпеливо проговорил Зальцман, – главный энергетик получит необходимые указания. Рабочие снова будут выделены. Дайте нам закончить.

– Да… да… простите… Я понимаю, что обращаюсь несвоевременно… – тихо сказал Валицкий, взял со стола свою кальку и направился к двери.

– Как вас здесь устроили, Федор Васильевич? – неожиданно спросил Васнецов.

Валицкий обернулся, непонимающе поглядел на Васнецова, пожал плечами:

– Боже мой, какое это имеет значение! О чем вы спрашиваете?.. О чем? – повторил он с горькой усмешкой. И вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

– Продолжим, – тяжело вздохнув, сказал Васнецов.

– Я остановился на указаниях артдивизиону, – снова склоняясь над планом, заговорил Козин. – Он займет позиции на подступах к деревне Алексеевке, улице Стачек и далее – по улице Якубениса, Новой улице, Чугунному переулку и улице Возрождения. Придадим дивизиону и минеров. Мин у нас, правда, маловато… У меня все.

Он вопросительно посмотрел на Васнецова.

Несколько секунд длилось молчание. Потом Васнецов спросил, оборачиваясь к Звягинцеву:

– Вы слушали внимательно, майор? Возможно, у вас есть какие-либо замечания или предложения?

«Что ответить? – лихорадочно думал Звягинцев. – Сказать, что еще не вошел в курс дела, и этим обнаружить, что в данный момент не могу принести никакой реальной пользы? Или в свою очередь задать несколько технических вопросов, высказать какие-то соображения, чтобы создать хотя бы видимость своей компетентности?.. Нет, – тут же резко возразил он себе, – это была бы недостойная коммуниста и командира игра. В такой момент – даже преступная игра».

– Извините, товарищ дивизионный комиссар, – твердо ответил Звягинцев, – но в штабе меня ознакомили с положением на фронте лишь в самых общих чертах. К тому же с тех пор прошло не менее пяти часов. А главное, я почти незнаком с территорией завода. Хотелось бы посмотреть все на местности, в натуре. После этого буду готов доложить свои предложения.

Васнецов, помолчав, сказал:

– Вот что, товарищ Звягинцев. Относительно положения на фронте отвечу коротко: враг с часу на час может начать решающий штурм Ленинграда. Мы должны быть готовы к этому.

Он расстегнул планшет, вынул сложенную вчетверо карту и расстелил ее на столе.

– Смотрите. Противник уже ворвался в Урицк – Старо-Паново. Наши ведут бой перед Лиговом и здесь, в районе больницы Фореля. Если немцам удастся прорвать оборону, бой перенесется в зону завода.

Звягинцев впился взглядом в прочерченную на карте красным карандашом линию.

– Говорите, плохо знаете территорию? – продолжал Васнецов. – А по плану, по схеме завода сможете сориентироваться?

– Разумеется, товарищ дивизионный комиссар, – ответил Звягинцев. – Но надо бы познакомиться с территорией, так сказать, визуально. Необходимо осмотреть оборонительные укрепления на местности.

– Не забывайте – время, время! – резко подчеркнул Васнецов. – Часть рабочих отрядов уже занимает боевые позиции.

– Сколько времени вам надо? – спросил Зальцман, нетерпеливо поглядывая на часы.

– Ладно, не будем считать минуты, – решительно сказал Васнецов, складывая карту и пряча ее в планшет, – помогите майору быстрее ознакомиться с территорией и с уже созданными оборонительными укреплениями. Выделите в помощь ему знающего человека. Однако в вашем распоряжении, товарищ Звягинцев, не больше двух часов. Как только ознакомитесь с обстановкой, немедленно подготовьте приказ, где и какие доты и заграждения надо срочно достроить. Особенно противотанковые! А теперь, товарищ Зальцман, соедините меня со Ждановым.

Зальцман снял трубку телефона прямой связи со Смольным.

– Говорит Зальцман. Товарищ Васнецов хочет поговорить с Андреем Александровичем. – И передал трубку Васнецову.

В воцарившейся тишине были слышны или, скорее, угадывались по легким сотрясениям стен далекие разрывы бомб и снарядов.

– Это я, Андрей Александрович, – произнес наконец Васнецов. – Да, все еще на Кировском. Хочу узнать, какова обстановка…

Молча слушал, все ниже склоняясь над столом.

– Так… Ясно… – проговорил он. – Сейчас выезжаю. Ничего, проскочу. – И положил трубку на рычаг.

– Противник снова атакует Пулковские, – глухо сказал он. – Пока безуспешно. Пытается расширить и клин на Финском побережье, овладеть Петергофом. Действуйте, как решили. Когда будет готов проект боевого приказа на оборону, позвоните мне в Смольный.

Васнецов встал. Какое-то время он стоял неподвижно. Потом сказал тихо, но твердо и с какой-то особой проникновенностью:

– Обком и горком верят в кировцев и надеются на них. Так было всегда. И так будет всегда. – Помолчал и добавил: – Желаю успеха. Очевидно, мы… скоро снова увидимся.

Что хотел сказать последними словами Васнецов? Выразить ли непреклонную уверенность в том, что и в следующий свой приезд он застанет завод такой же неприступной крепостью? Или подчеркнуть, что если придется драться с врагом на ленинградских улицах, защищать заводские корпуса, то он, Васнецов, будет с кировцами, в рядах коммунистов, поднявшихся на последний, смертельный бой?..

Так или иначе, в, казалось бы, простых, будничных словах секретаря горкома был глубокий внутренний смысл. И это поняли все. Может быть, потому рукопожатия, которыми обменялись с Васнецовым Козин, Зальцман и Звягинцев, были столь крепкими.

В тот момент, когда Васнецов прощался со Звягинцевым, Козин снял телефонную трубку и тихо произнес несколько слов, которые майор не расслышал.

Когда Васнецов ушел, Козин сказал Звягинцеву:

– Сейчас тут один товарищ должен прийти, наш старый кадровый рабочий, мастер, он отвечает по линии парткома за оборонительные сооружения. Покажет вам боевые объекты, готовые и строящиеся. – Козин покачал головой. – В нелегкий день пришел ты к нам, товарищ майор. Но боюсь, что завтра будет еще труднее.

Зальцман осуждающе взглянул на парторга и нахмурился.

– Товарищ майор, – сказал он подчеркнуто деловито, – может, у вас все же есть вопросы?

– Пока нет, товарищ директор, – ответил Звягинцев. – После осмотра территории доложу свои соображения.

– Тогда я хочу сказать вам кое-что, – произнес Зальцман. – Мы поняли, что о заводе вы мало знаете. Верно?

– Ну, в Ленинграде нет человека, который не знал бы о Кировском, – возразил Звягинцев.

– Речь не об этом, – прервал его Зальцман. – О том, какую продукцию выпускаем, вам известно?

– В общих чертах. Я ведь работал в штабе фронта.

– В общих чертах теперь для вас недостаточно. Так вот, коротко информирую. Наша продукция сейчас танки «КВ», дивизионные и полковые пушки. Но хотя завод еще перед войной был переведен на оборонную продукцию, в смысле знаний тактики мы люди не очень военные. А ситуация складывается такая, что нашим рабочим, может быть, придется вести в бой свои танки и стрелять из своих же пушек. Поэтому я прошу вас помочь не только по части оборонительных сооружений, но и в подготовке людей к возможному бою. Знаю, времени в обрез, но… – Он помолчал и резко закончил: – Это все. Вопросов по-прежнему нет?

– Все, что смогу, сделаю, товарищ директор, – ответил Звягинцев. – Один предварительный вопрос: какими подразделениями располагает завод?

– Истребительный отряд, артдивизион, пулеметная рота, цеховые рабочие отряды для защиты непосредственно завода, – перечислил Зальцман. – И несколько тяжелых танков в полной боевой готовности с экипажами из рабочих.

– Неужели в этих подразделениях совсем нет кадровых бойцов? – с надеждой на утешительный ответ спросил Звягинцев.

– Нет.

– Но стрелять-то хотя бы эти люди умеют?

– Да, конечно, часть из них и в армии служила, – вмешался в разговор Козин, – но все же это не военные: рабочий народ, инженеры, техники. Освобождены от производства не все, а только четыреста пятьдесят – пятьсот человек, они на казарменном положении. В случае необходимости мы, конечно, можем выставить гораздо больше. Нужно будет – всех поднимем в бой!.. И все-таки это завод, а не полк, не дивизия…

Звягинцев не сомневался, что, осмотрев территорию завода, быстро сориентируется в обстановке и сможет помочь в строительстве оборонительных укреплений.

Но сейчас шла речь не только об этом. Надо быть готовым к непосредственному столкновению с противником! А опыта ведения боя среди зданий, фактически в городских кварталах, он, Звягинцев, не имел никакого.

– Что ж, будем вместе думать и решать, – сказал он. – Еще вопрос. Если до самого последнего момента завод будет выпускать продукцию, а врагу удастся ворваться…

– Ни один танк, ни одна пушка, ни один цех врагу не достанутся, – резко прервал Звягинцева Козин. – На этот случай все предусмотрено и утверждено в Смольном. У индукторов дежурят надежные люди. Те… – Он на мгновение умолк, точно горло его свела судорога, и закончил уже совсем тихо: – Те, у кого рука не дрогнет, хотя завод для них дороже жизни… – Он отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Потом сказал: – С этими делами мы ознакомим вас позже. Сейчас главное – боевая готовность. Если немцы прорвутся сюда, будем драться за каждый цех, за каждый метр заводской территории!..

Открылась дверь. Зальцман поднял голову и, глядя поверх плеча Звягинцева, поспешно сказал:

– Давай, давай, Максимыч, входи, ждем!

Звягинцев обернулся. Перед ним стоял Иван Максимович Королев…

Он был все в той же военной форме, которую носил, когда Звягинцев встретился с ним под Лугой, даже красные петлицы не спороты, только на месте комиссарских «шпал» остались не тронутые солнцем следы.

Иван Максимович развел руками и хотел что-то сказать, но заговорил Козин.

– Знакомься, Максимыч, – сказал он. – Это майор Звягинцев. Приехал из Смольного для помощи в организации обороны. Нужно пройти с ним по заводу…

Тут только Козин заметил, что Королев не слушает его и как-то странно смотрит на Звягинцева.

– Ты понял меня, Максимыч? – несколько удивленно проговорил Козин, но в этот момент Королев радостно воскликнул:

– Алешка?! Живой!

И пошел к майору, раскинув руки.

Они обнялись.

– Это каким же чудом ты у нас оказался? – не сразу выпуская Звягинцева из своих объятий, спросил Королев.

– Так и вы ведь в дивизии комиссарили, – улыбаясь, отвечал Звягинцев. – Вот здорово, что вы здесь!

Он и в самом деле был счастлив встретить Ивана Максимовича. И не только потому, что со времени боев на Луге не видел Королева и ничего не знал о его судьбе, но и потому, что с неожиданным появлением Королева у Звягинцева исчезло, прошло без следа владевшее им чувство некоторой отчужденности, неуверенности в том, что он сумеет быстро найти свое место в этом невоенном коллективе.

Зальцман и Козин с удивлением наблюдали за этой встречей.

– Выходит, вас знакомить не надо, – ухмыльнулся Козин.

– Да, уж на этот раз, парторг, руководить не придется, – улыбаясь, подтвердил Королев.

– Тем лучше, – бросил взгляд на часы Зальцман и сухо сказал Королеву, как бы отодвигая все, что не имело прямого отношения к делу: – Майор прислан штабом фронта для помощи. Сейчас он в первую очередь должен ознакомиться с системой оборонительных укреплений.

– Вы, конечно, член партии? – неожиданно спросил Козин Звягинцева.

– Да.

– Ну так вот, считайте теперь себя коммунистом-кировцем.

– Я на учете в парторганизации штаба фронта, – немного смущенно сказал Звягинцев.

– От такой чести не отказывайся, – строго перебил его Королев. – Здесь большевики работали, когда тебя и в проекте еще не значилось. По этой путиловской земле Ленин ходил.

– Ладно, Максимыч, не ворчи, еще успеем просветить товарища, – сказал Козин. – Идите, не теряйте времени. Покажешь майору, где и что мы построили, куда кого поставили, – словом, все, что ему нужно. И быстрее. Возьмите дежурную «эмку». И поосторожнее в случае обстрела. Кстати, выясним обстановку…

Он снял телефонную трубку.

– Козин говорит. Как дела наверху, товарищ Дашкевич? Добро. Но будь начеку. Тишина тоже бывает злая… – И, повесив трубку, задумчиво проговорил: – Тихо. И в городе стало тихо. И в дивизии Папченко тоже. Приумолкли фашисты. Не знаю, что это значит. Во всяком случае, надо использовать затишье.

Он посмотрел на Королева и Звягинцева и, точно удивляясь тому, что видит их все еще здесь, сказал:

– Что же вы, товарищи? Идите! Сейчас… – он посмотрел на часы, – половина пятого. Вы должны вернуться в шесть тридцать.

Звягинцев подхватил было свой чемоданчик и шинель, но Козин остановил его.

– Вещи оставьте, – сказал он. – Ночевать будете с нами. Здесь, в соседней комнате. Вот еще что, Максимыч… По дороге зайдешь в партком. Скажешь, чтобы дежурный сейчас же обзвонил все цеховые парторганизации и повторил еще раз: полная боевая готовность. Действуйте!

…Королев и Звягинцев поднялись наверх. Начинался хмурый осенний рассвет. Пожары были потушены, но к небу еще тянулись столбы дыма. Сильно пахло гарью.

У здания заводоуправления стоял танк «КВ». Экипаж расположился возле гусениц. Танкисты в ватниках и шлемах молча курили.

– Так как же ты все-таки к нам попал, Алексей? – спросил Королев, когда они зашагали по площади.

– Под Лугой был ранен, с месяц провалялся по санбатам и госпиталям, потом явился в штаб фронта и получил назначение к вам. Вот и вся моя история. Ну, а вы-то как? Ведь я вас последний раз в дивизии видел!

– Вернули, – угрюмо ответил Королев. – Мастер я по сборке танков, понимаешь? Как специалиста вернули. Часть людей на восток эвакуировалась, тысячи в ополчение ушли… Кому здесь танки выпускать? Вот и вернули. А теперь, глядишь, снова воевать придется. Я с фронта, а фронт ко мне, вот какие пироги, друг Алексей.

– Плохие пироги, Иван Максимыч, горькие, – мрачно сказал Звягинцев.

– Сладких еще не напекли. Не успели.

– Честно говоря, в голове не укладывается, что немец вот сюда, к заводу, прорваться может!

– Что ж, прорвется – драться будем. А ты что, боя боишься, что ли? Раньше за тобой этого не водилось.

– И сейчас не водится, – с обидой ответил Звягинцев. – Немцев я не боялся и не боюсь. Времени остается мало – вот что тревожит. Мне же надо разобраться, что к чему тут у вас, разработать задание, расставить людей…

– Ах, во-он оно что! – иронически протянул Королев. – Значит, ты, Алеша, полагаешь, что люди тут до тебя сложа руки сидели?

– Что вы, Иван Максимович! У меня и в мыслях… – начал было Звягинцев, но Королев не дал ему договорить:

– Знаю, есть у вас, кадровых, ну, у некоторых, скажем, такое убеждение, будто только вы к войне готовились. А мы, если хочешь знать, тоже ушами не хлопали! Еще в начале войны сколько щелей, убежищ на случай бомбежек приготовили, поглядишь – увидишь, на армейских КП таких, как у нас, блиндажей нет! А сейчас доты построили, орудия установили, дивизию вооружили за неделю, на фронт отправили. И учились. Зажигалки тушить учились. Металл электрон знаешь, нет? Вот видишь, не знаешь, а еще командир! Это сплав такой – алюминий и магний. Зажжешь стружку – пламя до двух с половиной тысяч градусов. На такой стружке учились. Артиллерийский тир есть, полигон. Вот как мы готовились!

Он махнул рукой и сказал уже спокойно:

– Ладно. Поживешь с нами – увидишь. Кировский – это, брат, вроде Кронштадта…

– Куда мы сейчас? – спросил Звягинцев.

– В партком зайдем. Что Козин наказывал, слышал? Ну вот. А потом я в твоем, майор, полном распоряжении. Тебе что осматривать-то в первую очередь надо?

– Расположение дотов, их секторы обстрела, противотанковые препятствия, – перечислял Звягинцев.

Они подошли к заводоуправлению. На крыше здания виднелась зенитная установка. У подъезда стояла выкрашенная в серо-зеленый с разводами цвет «эмка». Шофер, парень лет двадцати пяти, сидел в машине, курил.

– Прохоров, – сказал ему Королев, – поступаешь в мое распоряжение. Указание Козина. Ясно?

– Ясно, – ответил Прохоров. – Если в город ехать, то хорошо бы поскорее, пока тихо.

– В город не поедем. Здесь, по территории, покрутимся. Жди, сейчас вернемся.

Они поднялись по лестнице. Иван Максимович открыл дверь, на которой висела узкая табличка: «Партком». В накуренной комнате у стола сидела девушка в красной косынке, вокруг нее толпились люди. В углу стоял пулемет «максим».

Королев прошел к следующей двери, обитой коричневым дерматином, Звягинцев – следом за ним.

И в этой комнате плавали клубы табачного дыма. В простенке между окнами за столом сидел человек средних лет в спецовке. На столе рядом с телефонами лежал автомат.

– Ну, что там стряслось, Максимыч, зачем тебя вызывали? – настороженно спросил он.

– Дело есть, Петр Васильевич. Вот майору наши огневые точки и позиции надо показать. А тебя Козин просил срочно проверить по цехам боеготовность. Люсю сажай на телефон, пусть тоже обзванивает.

– Ребята говорили, Васнецов приезжал: машину его видели, – снижая голос, сказал Петр Васильевич.

– Я его не застал.

– Темнишь?

– Этого еще не хватало, – резко ответил Королев. – Сказано тебе: проверь готовность, пошли ребят проверить посты. Те, что… на крайний случай. Понял?

– Понял.

– Ну, я пошел, – сказал Королев.

– Постой, Максимыч, тут тебе из проходной звонили минут двадцать назад. Ждет там тебя кто-то.

Королев недоуменно пожал плечами, снял трубку одного из телефонов:

– Главную проходную!.. Королев из парткома говорит. Кто там меня вызывал?..

Неожиданно лицо Королева изменилось, глубокие морщины расправились, брови чуть приподнялись.

– Верка, ты?! – удивленно проговорил он.

Звягинцев вздрогнул и напрягся, услышав это имя.

А Королев ворчливо-ласково сказал в трубку:

– Выпороть тебя за это надо! Ладно, жди, сейчас буду. – Он повесил трубку, повернулся к Звягинцеву: – Верка там, в проходной… видишь, какое дело… Ты знаешь, что она вернулась? Партизаны вывели.

– Я знаю, – ответил Звягинцев. – Мне Павел Максимович рассказал.

– Давай-ка, майор, подъедем к проходной вместе. Сейчас… – он посмотрел на часы, – сорок пятого. Несколько минут потратим, не больше, – сказал Королев, точно извиняясь.

– Я… может быть, я подожду вас здесь? – нерешительно предложил Звягинцев.

– А чего ждать? Все равно по территории поедем, посмотришь и то, что тебе нужно. И для нее радость будет тебя встретить. Поехали…

Звягинцев увидел Веру в открытую дверь проходной. Она была в расстегнутом ватнике, надетом поверх гимнастерки, в короткой юбке и сапогах.

Может быть, потому, что проходная освещалась мертвенным светом двух покрытых синей краской лампочек, лицо Веры показалось Звягинцеву очень бледным, исхудавшим.

Ему хотелось броситься к ней, опережая Королева… Но он безвольно остановился у дверей проходной, чувствуя, что не в состоянии сделать больше ни шага.

– Ты зачем здесь? Кто тебе разрешил? – громко говорил Королев дочери. Но в голосе его, несмотря на строгие интонации, звучала радость.

– К нам вчера раненых привезли с передовой, прошел слух, что вблизи завода уже бои идут, – тихо сказала Вера.

– Глупости они говорят, твои раненые, панику разводят! – рассердился Королев. – Никаких немцев тут и в помине нет!

Он притянул Веру к себе, обнял.

– Как же ты, дочка?.. – пробормотал он дрогнувшим от волнения голосом. – Как же ты до завода-то добралась?

– А у меня пропуск есть на хождение в ночное время по всему городу. Нам ведь и на спасательные работы выезжать приходится, – торопливо говорила Вера. – На попутной полуторке добралась, мне на полсуток отпуск в госпитале дали… Ну, чтобы отдохнуть… Третью ночь не спим, раненые все поступают, поступают…

Только тут Вера заметила неподвижно стоявшего на пороге Звягинцева.

– Алеша! – вскрикнула она, и в голосе ее слились удивление и радость.

Королев оглянулся и сказал с добродушной улыбкой:

– Вот и еще сюрприз, Алексей собственной персоной. Заводским стал, на подмогу прислали.

Вера подбежала к Звягинцеву, притянула его к себе, поцеловала.

Алексей растерялся, мысли его смешались, он порывисто обнял Веру, но тут же смущенно опустил руки. Они были не одни. Две женщины-охранницы с любопытством наблюдали за этой сценой, отец стоял рядом.

– Здравствуй, Вера, – проговорил Алексей сдавленным голосом. – Ну… как ты?

Но Вера точно не слышала его вопроса.

– Алеша, милый, – радостно говорила она, – значит, и ты в Ленинграде? Да? Почему же не позвонил, не разыскал меня?

– Ранен он был, твой Алеша, – пробурчал Королев, – только вчера в город прибыл – и сразу к нам.

– Так я это знаю, помню, тогда, в лесу, – закивала головой Вера. – Ну а сейчас-то здоров?

– Да, здоров, совсем здоров, – как-то механически отвечал Звягинцев, не отрывая от нее глаз.

– А я в госпитале сейчас работаю, там и живу, на Выборгской, я сейчас тебе адрес запишу, будешь в городе – зайдешь, непременно зайди, Алеша! У тебя есть на чем записать? – торопливо говорила Вера.

Непослушными пальцами Звягинцев расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вытащил блокнот и карандаш. Она черкнула несколько строк, сама вложила блокнот ему обратно в карман, застегнула пуговку и нежно пригладила топорщащийся клапан кармана.

В проходную с улицы вошли несколько рабочих, на ходу вынимая из спецовок и ватников пропуска.

– Вышли бы вы на улицу, не мешали бы людям проходить! – почему-то ворчливо проговорил Королев.

Звягинцев нерешительно посмотрел на Веру.

– Давайте, давайте, проходная маленькая, людям дорогу загораживаете, нечего тут толкаться! – настаивал Королев, хотя они никому не мешали.

Вера первой вышла на улицу, Звягинцев – за ней.

В этот ранний утренний час здесь было тихо. Баррикады по обе стороны виадука казались безлюдными, но Звягинцев теперь хорошо знал, сколь обманчиво это впечатление.

Они стояли у заводского забора и молчали. Наконец Вера сказала:

– Значит… зайдешь, Алеша? А если из Ленинграда куда-нибудь перебросят, то напиши. Обещай, пожалуйста.

И Звягинцев вдруг понял: это прощание. Через мгновение они расстанутся.

Да он и не мог, не имел права задерживаться. Его ждали важные, неотложные дела, он не распоряжался своим временем. Но заставить себя первым попрощаться у него не было сил.

Хотелось о многом сказать Вере… Сказать о том, что, может быть, они вообще видятся последний раз в жизни, потому что немцы и в самом деле с часу на час могут прорваться сюда, и тогда он, Звягинцев, будет вместе со всеми защищать завод и либо отгонит немцев, либо погибнет здесь среди развалин взорванных заводских корпусов…

Хотелось найти какие-то единственно нужные, весомые слова, одну лишь фразу, которая вместила бы в себя все, все…

Он взял Веру за руки, крепко сжал их в своих шершавых, огрубевших ладонях и неожиданно для себя сказал совсем не то, о чем думал сейчас:

– Ты… прости меня, Вера!

– Простить? – недоуменно переспросила она. – За что?

– Я был… я думал, что… – сбивчиво, весь охваченный волнением, проговорил Звягинцев, – что и ты… словом, когда любишь, то кажется, что и та, которую…

Он на мгновение умолк, все крепче сжимая руки Веры, потом заговорил снова:

– Вот и этой ночью по дороге на завод я проезжал мимо твоего дома… и не мог не смотреть… Не хотел, но не мог! А ты… – И опять замолчал, потом разом разжал ладони, отпуская Верины руки, и уже с какой-то внутренней яростью сказал: – Но зачем все это?! Я спрашиваю тебя, к чему?

Вера молчала. Она глядела на него грустными глазами, и Звягинцеву показалось, что они полны слез.

Однако он уже не мог остановиться.

– Зачем ты просишь меня заходить, писать? Дружба? Да? Дружба? Я понимаю, пусть хоть что-то сейчас… Когда война, когда рядом враг, и дружба – это очень много. Но… есть другое, понимаешь, другое! Мне мало твоей дружбы! А для большего я тебе не нужен. И ни к чему нам…

Резким движением он отстегнул пуговицу нагрудного кармана.

Вера поняла, что он хочет вернуть ей адрес, и схватила его за руку.

– Не смей! – крикнула она, потом тихо сказала: – Ты странный! И сильный и слабый одновременно. Ты не понимаешь, почему мне нелегко. Но сейчас я и хочу, чтобы мне было нелегко. Я сегодня лишний раз поняла, что жизнь, Алеша, глубже, чем мы полагаем. Нельзя так легко бросаться друзьями! И любить человека, видимо, можно по-разному…

Звягинцев напряженно вслушивался в эти сбивчивые слова.

Но голос Веры потонул в мощном гуле танковых моторов. Заводские ворота распахнулись, и оттуда медленно выползли один за другим три тяжелых танка. Люки башен были открыты, над ними возвышались командиры машин.

Один из них, совсем еще молодой парень, увидел Веру, помахал ей рукой и крикнул, стараясь перекричать гул мотора:

– Прощай, дорогуша! Немца утюжить едем! Адресок бы дала на случай!..

Танки двинулись вдоль улицы Стачек в сторону больницы Фореля. Вера помахала им вслед. Потом повернулась к Звягинцеву, положила руки ему на плечи и тихо сказала:

– Я многое пережила, Алеша. Такое, что и в страшном сне не приснится… И я хочу быть уверенной, что если мы будем живы, то встретимся. И что ты, как сможешь, приедешь ко мне в госпиталь, навестишь. Еще прошу, Алеша, об отце… Старый ведь он… – На глазах ее блеснули слезы. – Нет, нет, больше ни о чем! – воскликнула она, видя, что Звягинцев хочет что-то сказать. – Только одно: ты приедешь? Да?

– Хорошо, Вера. Будет так, как ты хочешь, – глухо сказал Звягинцев и, взяв Верину руку, поднес ладонь к своим губам. – Не тревожься за отца. Мы теперь вместе.

Дверь проходной открылась, оттуда вышел Королев. Он посмотрел на часы.

– Все, Верка! У Алексея нет больше времени. И у меня тоже. Дела. Сама понимаешь. – Он притянул Веру к себе, поцеловал в лоб. – И чтобы больше не смела самовольничать.

– До свидания, Вера! – сказал Звягинцев, резко повернулся и шагнул в проходную.

Через минуту к нему подошел Королев.

– Ну? – спросил он. – Наговорились? Все хорошо?

– Не знаю, – не поднимая головы, ответил Звягинцев и тихо повторил: – Не знаю. Сейчас война. Ни о чем другом думать не имею права.

– Врешь, имеешь! – грубовато сказал Королев. – Вспомни: за что воюешь? Разве не за будущее?

– Может, вы и правы, – медленно проговорил Звягинцев.

Он вдруг вспомнил о старике Валицком.

– Иван Максимович, этот Валицкий и есть тот самый?..

– Да, его отец. Пошли. – Потом все-таки добавил: – Прислали на завод помогать строить дополнительные линии водоснабжения. Хороший, боевой старик.

– А сын? – резко спросил Алексей.

– А я, если помнишь, уже один раз тебе говорил, что не имею привычки с сыновей на отцов вину перекладывать… А парень на фронте теперь. Вот и весь сказ. Поехали. Уже десять минут шестого.

Он рывком открыл дверь машины.

То, что увидел Звягинцев в последующие полтора часа, очень обрадовало его: он убедился – завод превращен рабочими в укрепленный узел.

В подвальных помещениях цехов были оборудованы укрытия на случай обстрелов и бомбежек, в нижних этажах корпусов заложенные кирпичом окна были превращены в бойницы. На перекрестках подъездных путей возвышались доты для противотанковых пушек и тяжелых пулеметов. И все это было построено не наспех, а добротно, из кирпича, бетонных плит на цементном растворе, с железобетонным верхом.

Вдоль южной и юго-западной стен завода тянулись траншеи. Наблюдательные вышки имели прямую телефонную связь с заводским штабом МПВО.

В районе проходной, выходящей на улицу Калинина, Звягинцев увидел четыре танка в полной боевой готовности. На крышах турбинного цеха, здания главного конструктора завода и заводоуправления стояли зенитные орудия.

Иногда Звягинцев просил остановить машину, осматривал местность и делал торопливые заметки на схеме.

Боевое хозяйство было очень велико. Оценивая его как военный инженер, Звягинцев был в основном удовлетворен.

Кое-где нужно было прорыть дополнительные ходы сообщений между дотами, построить новые огневые точки фронтом на север и северо-восток, чтобы усилить круговую оборону.

Был седьмой час утра, когда Звягинцев вместе с Королевым в последний раз вышел из машины, чтобы осмотреть надолбы, установленные у шоссе, идущего вдоль берега Финского залива.

Утро было хмурое. По небу медленно плыли огромные черные облака.

Звягинцев и Королев услышали характерный звук «юнкерса». Задрав головы, они прислушались. Стало ясно: там, на недоступной высоте, летел не один, а несколько бомбардировщиков.

В репродукторах, установленных по всей территории завода, зачастил метроном. Уже знакомый Звягинцеву голос Дашкевича объявил:

– Внимание! Воздушная тревога! Немецкий самолет сбросил над территорией завода парашютистов! Бойцам истребительного отряда немедленно направиться в район танковых цехов, ближе к заливу! Воздушная тревога!

Снова лихорадочно застучал метроном. Королев схватил Звягинцева за плечо.

– Парашютисты?! Где? Ты что-нибудь видишь? – крикнул он, не отрывая взгляда от неба.

И вдруг они увидели, что и впрямь из-за туч спускается раскрытый парашют.

Звягинцев взобрался на крышу машины и снова устремил взгляд вверх. Других парашютов пока не было видно.

Загрохотали зенитки…

Соскочив на землю, Звягинцев бросился в кабину, увлекая за собой Королева, и скомандовал шоферу:

– А ну, газуй в сторону залива!

Машина рванулась вперед.

Со всех сторон к заливу бежали люди, раздавалась стрельба: палили из винтовок по парашютисту.

На заводе были готовы ко всему: к бомбежкам, к обстрелам и даже к непосредственному вторжению врага со стороны больницы Фореля или с берега Финского залива. Но парашютисты?! Этого никто не ждал. И потому не только бойцы истребительного отряда, но и все те, кто имел личное оружие: работники заводской охраны, члены парткома, руководители цеховых парторганизаций, – услышав объявление по радио, устремились в район танковых цехов.

Звягинцев напряженно всматривался в медленно приближающийся к земле парашют. Под куполом покачивалось что-то продолговатое, лишь отдаленно напоминающее человеческую фигуру.

«Нет, это не парашютист, на кой черт немцам понадобилось сбрасывать единственного парашютиста? – лихорадочно думал Звягинцев. – Но, может быть, это летчик с подбитого немецкого самолета?»

И вдруг он понял: это совсем другое!..

Звягинцев снова взобрался на крышу автомашины и во весь голос крикнул:

– Слушать мою команду! Прекратить стрельбу! Не толпиться!

То ли потому, что голос Звягинцева прозвучал громко и властно, то ли потому, что он, одетый в военную форму, был с крыши «эмки» виден отовсюду, но те, кто стоял поближе, повернули к нему головы и перестали стрелять.

Однако с разных концов завода к танковым корпусам продолжали бежать встревоженные люди.

Выхватив пистолет, Звягинцев несколько раз выстрелил в воздух и что было сил крикнул:

– Слушай команду! Ложись! Это бомба!

Он спрыгнул с машины, рванул из-за руля шофера, увлекая его на землю…

Падая, Звягинцев увидел, как из подъезда находящегося рядом здания выскочил старик Валицкий. Без пиджака, в расстегнутой рубашке, взъерошенный, он бежал, размахивая обрубком водопроводной трубы, и пронзительным голосом кричал:

– Бей парашютистов!

Звягинцев вскочил, рванулся к старику, с размаху сбил его с ног и сам покатился по земле…

Разрыва электромагнитной морской мины, – в сентябре немцы начали сбрасывать их на парашютах для минирования Финского залива и Невы, – Звягинцев, кажется, не слышал. На него свалилось что-то свинцово-тяжелое, в уши ударила взрывная волна.

Когда Звягинцев пришел в себя, то увидел, что люди уже поднялись с земли, выбрались из щелей, из-за укрытий.

Он с трудом встал на ноги, покачиваясь, сделал несколько шагов.

Ивана Максимовича нигде не было видно.

Корпус, в который попала мина, горел. Выносили убитых и раненых. С воем промчалась пожарная машина.

Кто-то с силой потряс Звягинцева за плечо. Оглянувшись, он увидел Королева.

Вне себя от радости, что старик жив, Звягинцев начал говорить, что надо немедленно оказать первую помощь раненым, организовать их эвакуацию. Королев что-то отвечал ему, но он не слышал ни голоса Королева, ни своего собственного.

Наконец Звягинцев понял: наклонясь к самому его уху, Иван Максимович кричал:

– В штаб, немедленно в штаб! Раненым помогут. А нас в штабе ждут! Уже на десять минут опоздали!

Назад: 12
Дальше: 14