70

После того разговора Болдин на многое посмотрел иначе. Словно в большой, многомерной и сложной мозаике обнаружилась логика, и разноцветные кусочки разбитого стекла вдруг перестали быть мусором, в них наметился странный, очень сложный рисунок.

– Нет ничего случайного, – говорил потом Мехлис.

Теперь Болдин не мог с ним не согласиться.

На бумажках повесившегося немца и в черной папочке, что хранилась в кабинете заведующего бюро секретариата ЦК Льва Захаровича Мехлиса, где, как оказалось, были и другие похожие документы, часто повторялся один и тот же рисунок. Тот самый, что лежал сейчас в кармане у Болдина, вышитый серебряными нитями на черном кусочке ткани. Угловатое пересечение разных черточек, палочек. Сложная рунная вязь.

От этого на душе становилось тревожно, муторно. И генерал в очередной раз пожалел, что не шлепнул того чертового немца прямо на месте. А все его бумажонки не пустил на самокрутки, как предлагали солдатики… Хотя кто знает, как бы курились такие «козьи ноги».

А как было бы хорошо списать все на буржуазное мракобесие, выписать бойцам из группы Викерса чертей, чтобы поповскими байками себе голову не забивали, и забыть про все, озаботясь другими, более приземленными вопросами.

Увы. Для этого генерал слишком много знал.

Болдин неторопливо шел по ночному лагерю, прислушиваясь к разговорам красноармейцев.

В голове всплыл разговор с Тухачевским:

«Вы слишком много уделяете внимания солдату. Солдат – это машина войны! Обезличенный и лишенный эмоций, он лишь инструмент для полководца».

Болдин скривился. От маршала всегда исходил неприятный, странный, опасный запах, которого не мог отбить даже могучий аромат «Тройного». Много позже Болдин понял, что это был запах иприта.

– Машина, – прошептал Болдин. – Как же. Машина без человека – ноль без палочки. Войну выигрывают не полководцы, а солдаты. Люди-человеки. Именно им и слава должна доставаться, и почет.

Он подошел ближе к костру. До слуха генерала донеслись обрывки разговора:

– …нужны кому? Вот сейчас жахнет бомбой или снарядом, и что же? – спрашивал боец, аккуратно складывающий «козью ногу» на коленке.

– Да ничего, умру, – ответил другой, что сидел с бумажками.

– Вот и не останется от твоих стихов ничего!

– Может, и не останется, – красноармеец с бумажками не спорил.

– Так зачем тогда? – Боец лихо завернул самокрутку, вытянул из костра веточку, прикурил.

– Душа просится. Дом вспоминаю. Как-то само получается.

– Ну, это понятно… – Красноармеец укутался плотным облаком дыма. – Но ведь ерунда это. Баловство. Для барышень.

– Ну и что же? Должен человек о чем-то мечтать. Ты вот думаешь о чем-то?

– Думаю, – курящий солидно кивнул.

– Ну… О чем?

– Хорошо бы немца погнать. Да так, чтобы только пятки…

– Это понятно. А потом?

– Я не загадывал.

– А вы о чем же мечтаете? – неожиданно спросил Болдин.

Бойцы вздрогнули, вскочили. Болдин махнул рукой, вольно, мол, присел к костру.

– Так о чем же?

Красноармеец неловко спрятал исписанные листочки.

– Я как все. О победе…

– А потом? – Болдин улыбнулся. – А если за победу потребуется жизнь отдать?

Боец поморщился:

– Отдам.

– Не страшно?

– А я верю, что можно родиться снова! После войны! После победы.

– Ну, ты загнул! – рассмеялся тот, что курил.

– А я верю! Что можно так… Вот уверен, и все! И ничего мне не страшно. Должна быть такая справедливость.

И красноармеец подкупающе, широко улыбнулся. Невысокий, коренастый, с простым добрым лицом.

– Дайте посмотреть, – Болдин протянул руку.

Боец нехотя подал листочки. Генерал взял верхний, недописанный. Прочитал.

Все молча ждали его реакции.

Болдин долго молчал, на какой-то момент ему показалось, что за горло его схватила чья-то грубая рука:

– Что это?

– Ну… – Красноармеец смутился. – Стихи… Я так. Для себя. Вот если убьют… Чтобы осталось что-то. Ну, не просто документ, мол, родился, умер, а что-то такое. Чтобы читали. – Он смутился, но потом заговорил снова: – А даже если никто и не будет читать. Все равно. Если убьют меня, то стихи останутся. Может, их кто-то другой станет писать… Уже не я… А… – Он махнул рукой, что говорить, мол.

Болдин вернул листки:

– Вы пишите. Пишите.

В голове звучал насмешливый голос Мехлиса: «Нет ничего случайного!»

У костра его нашел вестовой. Вернулась разведка.