66

– По приговору полевого трибунала…

У Жоры кружилась голова. Слова Верховцева он слышал будто через толстый слой ваты. Шею сдавливала толстая грубая веревка. Отчаянно ныли руки, жестко стянутые за спиной. От этого Жора остро чувствовал собственную беззащитность, уязвимость, и это чувство душило его хуже веревки.

Он понимал, что пощады не будет. Но жить хотелось как никогда. Каждый глоток воздуха казался драгоценным, сладким. Солнечные лучи никогда так не грели!

Стоять на узком березовом чурбаке, да еще с одной ногой, было неудобно и тяжело. Но полицай жутко боялся оступиться и повиснуть раньше времени. Теперь каждая минута существования обретала смысл. Настоящий, истинный, тот, который высоколобые мудрецы ищут всю жизнь. Слепые как кроты, они не видят того, что лежит у них под носом. И если бы кто-то из этих очкариков спросил сейчас Жору, в чем смысл жизни… Тот бы ответил. Потому что теперь он знал.

Но его никто не спросил.

– Товарищи! – вдруг взвизгнул Жора. – Товарищи!

Верховцев на миг замолчал. Серые, холодные глаза остановились на полицае, и тот, не найдя лучших слов, закричал:

– Я жить хочу!

– Будем считать, что последнее слово осужденный сказал, – кивнул Верховцев.

Жора хотел было возразить. Он только начал! Он хотел…

Солдат, что стоял чуть слева и сзади, ударом ноги выбил березовый чурбак из-под ног полицая.

«Я не сказал! Не сказал! – билось в голове у Жоры. – Последнего слова не сказал…»

Но горло жестко стянуло. Он почувствовал, как глаза вылезают из орбит и в груди все рвется. Лопается! А солнечный свет меркнет… меркнет…

– Плохо работаете, товарищ Верховцев, – Болдин поправил портупею. Скрипнули ремни. – В нашем расположении был враг. И вы его прошляпили.

– Виноват, товарищ генерал.

Болдин кивнул:

– Виноваты.

– Я готов понести любое…

– Знаю, – генерал махнул рукой. – Знаю, что готовы. Только мне нужно другое. Чтобы ни одна сволочь больше не просунула свой нос!..

Верховцев стоял, вытянувшись в струну, чувствуя, как по спине пробегают совершенно невоенные мурашки. Генерал не кричал, не ругался, но говорил так, что волосы на голове шевелились.

– А к лазарету приставить солдат и наладить пересменку.

– Так точно. А с парнишкой что делать?

– С Николаем? – Болдин кашлянул. – Сначала всыпать как следует за то, что сразу не рассказал, а в рыцаря решил поиграть. А потом поощрить. Сгущенки ему выдай. И тушенки. В общем, придумай, по ситуации.

Генерал развернулся и пошел в сторону штабной палатки. Верховцев двинулся следом.

– Нужно ускорить процедуру сворачивания лагеря. Я опасаюсь, что немцы нас просто так не оставят. Нужно сделать так, чтобы мы могли сняться в любой момент. В конце концов, то, что не можем быстро свернуть, придется бросить. Добудем новое. Нужно, чтобы каждый точно знал, что он будет делать, что брать, когда прозвучит команда к сборам.

– Самая главная проблема – это раненые.

– Понесем. Очень осторожно понесем. Нам надо двигаться вдоль фронта, чтобы найти удачное место для прорыва. А это потребует времени. Разведка что-нибудь принесла?

– Скоро должны вернуться…

– Хорошо. – Болдин остановился, повернулся к Верховцеву. – И постарайтесь, постарайтесь! Что б больше ни один гад!..

Верховцев понял, что отвечать не нужно.

Генерал круто развернулся и вошел в палатку.