45
– Что делать будем? – тихо спросил Колька. – Карту утопили…
– Как утопили? – вскинулся Лопухин.
– А так. Нету карты. В болоте осталась.
– Твою мать! – Иван сел на теплую хвою. – А места эти знаешь?
– Плохо. Тут город рядом…
– Еще лучше. Кто там? Поди, немцы…
Колька пожал плечами.
– Парховщиков говорил, что лучше обойти его стороной. Знать бы еще, где эта сторона… А то забредем из огня да в полымя. И пистолета нет. И… – Иван покосился на немца. Случись что – доктор выдаст их с потрохами. Нож не револьвер, да и навыка требует.
Лопухин пошарил по карманам. Документы – слипшиеся от влаги бумажки. Компас.
– И то хлеб, – пробормотал Иван, устраивая кругляш компаса на ладони. – Пойдем на восток. – Он махнул рукой в сторону.
– По дороге, что ли? – спросил Колька.
– Получается, что так. Только… – Иван огляделся. Присмотрел заметную сосну, изуродованную какой-то неведомой силой, а потому кривую и с наполовину иссушенным, но еще живым стволом. – Надо одну штуку сделать. – Он вырыл ножом ямку, отрезал от рубахи кусок ткани и, завернув документы в тряпицу, аккуратно закопал их под сосной. – Мало ли что… Да и чую я, что городок этот нам никак не обойти.
– Как это?
– А так, – Иван развел руками. – Карты нет. Где находится отряд, мы не знаем. Плутать по лесу? Без еды и оружия?
– Так что ж, сдаваться?!
– Почему сразу сдаваться? Войдем в город. С людьми поговорим… Может, кто-то что-то слышал.
– Так они тебе и скажут. Вот, мол, там-то и там-то ищи партизанский отряд! – Колька презрительно скривился.
– Так, конечно, не скажут. Но мало ли… Где и что взорвалось. Стрельбу слышали. А мы уж сопоставим. На немцев посмотрим, что они делают, куда собираются.
– А с этим что? – Колька кивнул в сторону доктора, безучастно сидевшего под деревом.
– Свяжем… – без особой уверенности ответил Иван. – Свяжем, кляп в рот сунем… Ты с ним посидишь, а я в город схожу. – Лопухин припомнил слова покойного капитана: – Штатским прикинусь. Я уже так делал.
Иван отлично осознавал всю глупость этого плана, но ничего другого выдумать не мог. Небольшой отряд генерала Болдина был единственным родным для него местом в этих лесах. Удивительно, но в этом партизанском отряде, среди людей постоянно рискующих своими жизнями, он чувствовал себя в безопасности. Как дома. Поэтому и рвался туда всеми силами, через леса, болота, опасности.
На самом деле внутренний голос подсказывал ему, что самый лучший план – прирезать немца, бросить неподалеку от какой-нибудь деревни пацана и двигать строго на восток, к линии фронта, а там правдами и неправдами пробираться на свою сторону. Как пересекать передовую, Иван понятия не имел, но полагал, что как-нибудь справится. Однако если судьба немца была вполне ясна, то что делать с Колькой, Лопухин не знал. Бросать его на оккупированной территории, пусть даже ее и освободят в самое ближайшее время, казалось исключительной подлостью. Был еще вариант забиться в лесную глухомань и ждать, когда победоносная Красная Армия погонит врага к чертовой матери, товарищ Павлов выровняет фронт и перенесет бои на территорию противника… Но это тоже было как-то… низко, что ли? Ждать, пока твои товарищи прольют свою кровь. Прятаться? Нет. Да и к лесной робинзонаде Иван был совершенно не готов. А после ночи на болоте, после мертвяков…
Лопухин вздрогнул и зажмурился. Вспоминать об этом не хотелось, но и забыть было невозможно. Иван даже пытался договориться со своей памятью, чтобы та оставила пугающие воспоминания на потом, когда можно будет спокойно сесть, проанализировать случившееся, разложить по полочкам материалистической теории… Хотя какая, к черту, теория?.. Рациональный подход проигрывал по всем фронтам, сыпался и, как говорили на комсомольских собраниях, показал свою полную недееспособность.
В общем, Лопухин понимал, что более безопасного места, чем отряд Болдина, для него не было. И иных вариантов для себя он не видел.
Хотя… если быть до конца честным, проскочила одна мыслишка. Гнусная. И словно бы вонючая…
Так пахли болотные твари. Гнилью, тухлым мясом.
Так пахнет и предательство. «Красноармеец, штык в землю!»
Гниль… мертвецы из болота… нежить… предатели…
Иван сжал виски ладонями. Голова гудела, ток крови болью отдавался в висках.
– Ну, чего стоим-то? – прервал его размышления Колька.
– Да… Да. Пошли.
То ли от усталости, то ли оттого, что в голове было слишком много тяжелых мыслей, Иван сделал то, чего делать не стоило. Он повел свой маленький отряд по дороге.
Впрочем, действовать иначе его никто никогда не учил.
Миновав поворот, Иван уперся в деревянный шлагбаум и пулеметное гнездо около него.
– Halt!
Клацнула затвором винтовка.
Лопухин сделал полшага назад, растерянно оглянулся и уткнулся взглядом в черный зрачок дула, выглядывавший из придорожных кустов.
Приехали!
«Последнюю пулю себе», – мелькнуло в голове.
Но «наган» сейчас медленно опускался в придонный ил белорусского болота, чтобы через шестьдесят четыре года быть поднятым из осушаемого торфяника заезжими черными археологами, послужить причиной одного самоубийства, изнасилования и длительного тюремного срока. Через шестьдесят четыре года. Но не сейчас…
Позади тихо заплакал, опускаясь в дорожную пыль, доктор.
А Лопухин отчетливо понял, что вот сейчас его пристрелят.
