7. Ублюдки

– Смотри, змея! – крикнул он.

Она крепко схватила его за руку, расширенными глазами глядя на длинное извивающееся тёмное тело.

Змее было не до них, она торопилась куда-то, скользя вдоль уходящей вверх дороги.

Застыв, они ещё долго смотрели ей вслед, прежде чем решились идти дальше.

Спустя полчаса они вновь остановились. Навстречу, из-за поворота, кто-то шёл.

Он потянул её за руку, приложил палец к губам, и они бесшумно спрятались за придорожный валун.

Идущий появился довольно быстро. Это был худощавый белобрысый паренёк, года на три старше его. Паренёк шёл беспокойно, периодически оглядывался назад, на лице сохранял упрямое хмурое выражение.

Они затаили дыхание, но в этот самый момент в носу у неё зачесалось. Она держалась изо всех сил, однако, когда встречный поравнялся с ними, не стерпела и чихнула.

Шедший тут же шарахнулся в сторону.

– Вы чего здесь? – спросил паренёк, разглядев их обоих.

– Ничего, – ответил он, сжимая в руке быстро подобранный камень. – Тебе-то что?

– Ничего, – в свою очередь сказал парнишка, почувствовав скрытую угрозу. – Купаться, что ли, собрались?

– Может, и купаться, – всё с тем же вызовом произнёс он.

– Ладно, – миролюбиво заключил парень, – дело ваше, купайтесь.

Все помолчали.

– Вот что, – опять заговорил встречный, – давайте договоримся: вы меня не видели, и я вас тоже не видел, идёт?

Он, подумав, кивнул.

– Я знаю, что кавказцам верить можно. Значит, договорились, – удовлетворённо протянул паренёк и зачем-то добавил:

– Меня Витя зовут.

Он снова кивнул, но ни себя, ни её в ответ не назвал.

– Ну, пока тогда, – усмехнулся Витя.

После чего, не оглядываясь, пошёл вверх, туда же, куда уползла змея, в сторону горы Конь. На лице у него при этом вновь появилось всё то же упрямое выражение.

Вскоре паренёк скрылся из виду.

Они снова вышли на дорогу, но, сделав несколько шагов, опять остановились. За этим поворотом уже было видно море, к которому они добирались так долго.

Они стояли на пустом берегу, пристально глядя вдаль, туда, где рождались набегающие на берег лохматые волны.

Наконец он оторвал глаза от горизонта и повернулся к ней, внимательно оглядел её маленькую стройную фигурку в раздувающемся от ветра лёгком платьице лимонного цвета.

Она, не замечая его взгляда, стояла, обняв свои худенькие плечики, и по-прежнему напряжённо всматривалась туда, где вставало огромное жёлтое солнце, радушно раскидывающее по воде слитки расплавленного золота.

Он тяжело и незаметно для неё вздохнул. Он был намного старше, почти взрослый, ему уже исполнилось десять, а ей только восемь, поэтому вся ответственность ложилась на него. То, что они принимали решение вместе, сейчас уже не играло никакой роли, он это отлично понимал.

Если он теперь откажется, отступит, она не будет настаивать, разве что удивлённо посмотрит на него своими светлыми, почти прозрачными глазами.

Но он не отступит. Он мужчина, а мужчины во всём идут до конца, чего бы это им не стоило.

Так всегда поступал отец. Так поступали все мужчины в его роду.

Он хорошо помнил, как отца били.

Отец не пытался спрятаться, не просил пощады. Он уже был весь в крови, но всякий раз вставал и шёл на них, а его снова сбивали с ног, молотили сапогами по голове, кричали – ну что, черножопый, мало тебе! – и опять били.

До тех пор, пока он уже не смог встать.

С того дня он рос у хромого Ильяса, старшего брата отца. Дядька его почти не замечал, ему было не до него. К тому же он часто пропадал, бывало, отсутствовал по неделе.

И хорошо, что не замечал. Характер у дядьки тяжёлый. Если б узнал про неё, наверняка уже убил бы его, не задумываясь.

Он поднял руку, отбросил со лба лезущие в глаза смоляные волосы. Она, почувствовав его движение, повернулась к нему, нежно улыбнулась во весь рот. Двух зубов у неё не хватало, но улыбка всё равно была хорошая, полная доверия к нему.

Эта улыбка придала ему решимости. Не зря же они проделали такой путь. Он ведь всё продумал, долго ждал, когда дядька опять уедет, другого такого случая уже не будет.

А потом, назад им всё равно пути нет.

– Ну что, пойдём? – сказал он.

– Ага, – кивнула она.

Сняла панамку, положила её на песок и придавила камнем, чтобы она не улетела. Ветер тут же растрепал её длинные светлые волосы, разметал их по плечам, пушистой кисточкой щекотно провёл по шейке. Она рассмеялась, порылась в карманчике платья, достала резинку и ловко собрала волосы в пушистый хвост.

Он, любуясь, следил за ней.

Он любил её, любил её смех, любил эти угловатые порывистые движения.

А больше на самом деле он никого не любил. Разве что кутёнка Вилю, которого подобрал на свалке в прошлом месяце. Все, кого бы он мог любить, уже умерли.

Некоторых убили, как отца. Некоторые сами.

– Я готова, – сказала она.

– Хорошо, – кивнул он. – Пошли.

Он быстро снял шорты и рубашку, она стянула с себя платье. Как всегда, заботясь о нём, забрала у него вещи, вместе со своим платьицем аккуратно сложила всё рядом с панамкой.

Теперь оба остались в одних трусиках.

– А трусы снимать? – спросила она.

Он задумался. Она, прищурившись от ветра, ждала его ответа.

– Давай снимем, – решил он. – Зачем они нам!

Они остались нагими и с интересом оглядели друг друга. Улыбнулись, обнаружив, какие они во всём разные.

Он был смуглый, мускулистый, она – беленькая, тоненькая.

Они взялись за руки и, с удовольствием ступая по уже нагревшемуся песку, пошли к воде.

У самой воды они остановились.

Волны ласково накатывались на их босые ноги, играли блестящими на солнце брызгами, призывно рассыпались мириадами сверкающих огоньков.

Переглянувшись, они радостно вошли в прохладную воду, и она с нежностью приняла их.

Разжав руки, они поднырнули под набегающую волну и, вынырнув – она чуть раньше, он на секунду позже, – поплыли дальше без каких-либо видимых усилий.

Их позолоченные солнечными лучами тела невесомо скользили по воде, всё дальше удаляясь от берега.

Некоторое время они плыли молча, периодически поглядывая друг на друга. Он обратил внимание, что улыбка её постепенно исчезла, сменившись упрямым, хмурым выражением.

Вскоре он подметил, что движение её замедлилось, и она понемногу стала отставать. Он в свою очередь сбавил ход, дал ей возможность вновь поравняться с ним.

– Ты чего? – спросил он, озабоченно всматриваясь в её напряжённое личико.

– Ничего, – ответила она, прерывисто дыша. – Устала немножко.

– Ляг на спину, – посоветовал он. – Отдохнёшь.

Она послушно перевернулась, впервые увидев при этом оставшийся вдалеке берег.

– Ой! – сказала она.

– Что? – встрепенулся он.

– Далеко как, – пожаловалась она.

Он оценивающе прикинул расстояние.

– Далеко, да не очень. Ещё можно долго плыть, – заключил он. Глядя прямо в высокое небо, она шмыгнула носом.

– Далеко, – упрямо повторила она. Ему это не понравилось.

– Ты что, хочешь назад? – напрямую спросил он. Она промолчала.

– Нет, ты скажи, – настаивал он.

– Я не знаю, – тихо произнесла она.

– Пожалуйста, можем вернуться, – хрипло предложил он. – Только сама знаешь, что будет.

Она опять промолчала, сосредоточенно плыла, не глядя в его сторону.

Она знала, что будет. И чего не будет.

Не будет игр, не будет радости, не будет смеха. А будет постоянный страх, что их заметят, увидят, подстерегут.

– Почему так? – спросила она.

– Ты знаешь почему, – грустно ответил он. – Ты – русская, а я кто?

Она ничего не ответила, молча плыла, глядя вверх.

– Что тут сделаешь, – с горечью сказал он. – Ничего не сделаешь.

А мы так не хотим.

– Не хотим, – согласилась она.

– Потому и уплываем от них.

– Уплываем, – печальным эхом отозвалась она.

– Как твой отец нас с ребятами тогда назвал, ублюдки?

– Нет, не так, – возразила она и с трудом, по слогам выговорила, – вы-бляд-ки.

– Какая разница, – с горечью заметил он. – А наши про вас так же говорят. Тоже, если на русский перевести, будет ублюдки.

Она не могла сформулировать это, но знала, что он был прав, во всём прав. Когда отец с матерью ругались, а ругались они часто, с криками, с драками, она слышала, что они кричали друг другу, кого винили в своих бедах.

Они уплывали не просто от них, они уплывали от ненависти, преследовавшей их со всех сторон.

Они уплывали от жизни, в которой им не было жизни.

Она вновь перевернулась на животик, через силу мучительно улыбнулась ему. Она начала слегка замерзать, тело покрылось маленькими пупырышками, «гусиной кожей».

Она поплыла быстрее, чтобы согреться, обогнала его. Он тут же саженками покрыл разделявшее их расстояние, опять поравнялся с ней.

Теперь они снова молча плыли рядом.

Спустя ещё какое-то время он оглянулся. Берег превратился в едва видимую полоску.

Неожиданно снова подул успокоившийся было на время ветер. Он перевёл взгляд на неё и увидел, что она почти перестала плыть.

– Я больше не могу, – задыхаясь, сказала она.

Личико её сморщилось, слёзы закапали по воде.

– Не плачь, – попросил он. – Не надо.

Небольшая, поднятая ветром волна, смывая слёзы, накрыла её с головой.

– Я хочу назад, – с трудом проговорила она, вынырнув и отплёвываясь. – Поплыли назад.

– Хорошо, – согласился он.

Слёзы были готовы появиться у него тоже, но ему удалось сдержаться. Мужчина ни за что не должен плакать, тем более перед женщиной.

– Поплыли, если хочешь.

Назад им было не доплыть, это он точно понимал. А самое главное, что возвращаться им некуда. В конце концов их найдут и ужас что с ними сделают. И больше они друг друга не увидят.

А зато так они уже никогда не расстанутся!..

Они повернули обратно, но она вскоре опять скрылась под водой.

На этот раз она вынырнула далеко не сразу.

– Не могу, – еле выговорила она, показавшись на поверхности. – Я устала. Я боюсь…

– Не бойся! – Натужно выкрикнул он.

Он хотел объяснить, что бояться не нужно, что он здесь, рядом с ней, что он теперь всегда будет рядом, что там, где они окажутся, им будет очень хорошо, но не сумел ничего этого сказать, не нашёл слов.

А если бы и сумел, то всё равно бы уже не успел, потому что она снова ушла под воду.

Он ждал, но она всё не появлялась.

Он понял, что остался один, и, уже не стесняясь ничего, горько, безутешно заплакал.

Спустя полчаса ветер стих так же неожиданно, как и возник. Вокруг стало совсем тихо и пусто.

Солнце окончательно взошло и с обычной для этих краёв щедростью лило своё расплавленное золото на бескрайнюю водяную пустыню и узкую полоску пляжа, на которой с трудом можно было различить кучку аккуратно сложенной и придавленной камнем одежды.