Как-то ночью Лехе приснился сон. Непонятный темный и длинный коридор, женские крики, суматоха. Его тащит куда-то толпа, становится все светлее и все отчетливее Леха начинает различать знакомые лица женщин. Ба, да это все семеро! Те, которых он убил и съел. Он постепенно понимает, что женщины кричат на него и тащат его куда-то, чтобы что-то с ним сделать. Он пробует вырваться, но не тут-то было. Его вытаскивают наружу, вокруг пустырь и длинная белая стена, гладкая и высокая. Не убежать, ни скрыться. Женщины начали срывать с него одежду, хватать за волосы, сбили его наземь и стали пинать ногами. Мелькнули разъяренные лица. Он узнавал их. Вот Катя. Вот Надежда. А Лида Федорова старается больше всех. Он пытается закрыть лицо руками, но не может. Вдруг Валя Еликова – кто бы подумал! – самая кроткая и слабая, вытаскивает огромные клещи и, разрывая губы, лезет Лехе в рот. Заскрипели, закрошились зубы, дикая боль пронзила его, он закричал.

И тут же проснулся в холодном поту. Нестерпимо болел зуб. Словно и правда постаралась Валя Еликова со своими клещами. Морщась от боли, Суклетин пробормотал:

– А-а… С того света навестить пришли, да? Ну я еще не тороплюсь, мне и здесь хорошо. Ну а когда там свидимся, я вам такое устрою, сучьи дочери!

Утром его повели в зубной кабинет. Молодая врачиха все сделала быстро – вонзила шприц, взяла клещи, примерилась, дернула… И жизнь сразу показалась Лехе прекрасной. Он подмигнул врачихе:

– Хороша ты, девка, так и хочется съесть!

– Ты тоже людоед, дядя? А то слышала, тут в изоляторе уже сидит один, из Васильево. – У врачихи было, видно, хорошее настроение и она улыбалась.

– Я и есть тот людоед. Людоед всея татарской! – широко улыбнулся Суклетин, и вдруг, выпучив глаза, растопырил пальцы, оскалился и зарычал:

– И тебя сейчас съем! Горло перегрызу, пока все зубы не вырвали!

– А-ах! – взвизгнула врачиха и выронила из рук пинцет. Лицо ее позеленело и она соскочила со своего стула.

Суклетин встал, взял со столика только что вырванный зуб, и, удовлетворенно хмыкнув, покинул кабинет.

Настроение у Лехи было довольно веселое. Хотелось еще над кем-нибудь поиздеваться. А-а, салага, сокамерник! А вдруг удастся его опетушить?!

Парнишку звали Сибгат. Был он из какого-то райцентра. Леха вразвалочку подошел к Сибгату, вытащил из кармана вырванный зуб:

– Эй ты, шелуха деревенская! Вот этим зубом я слопал восемнадцать человек. Продаю его тебе условно за миллион. Ты мне гони водку, чай, сигареты. Так и быть, беру их по 20 тысяч! А не отдашь должков – натурой рассчитаешься. Ты как насчет этого, а?.. – Леха хотел было похлопать Сибгата по бедру, но тот отмахнулся:

– Да пошел ты!

– Ну че ломаешься, как девчонка?! Не ясно что ли, что перед тобой людоед? Будешь ломаться – высосу всю кровь из тебя. Я тут главный, ясно? – Леха свирепо оскалился и снова протянул руку к Сибгату.

Удар в челюсть был ошеломляюще мощен.

– Хоть ты, пидер, и людоед, я тебя укокошу! – страшно ругаясь и тяжело дыша, Сибгат стоял над валяющимся Лехой, и на шее у него вздувалась вена.

Один из сокамерников, тщедушный старикашка, хихикнул:

– Эй, Аллигатор, Сибгатка-то у нас чемпион по боксу!

– А, сука, че не сказал, я же не знал, – пробормотал Леха, выплевывая кусочек обломанного зуба.

– А ты, нехристь, неужто людей жрал? – старикашка перекрестился, с ужасом и сожалением глядя на Леху.

– Жрал! – сказал Суклетин. – И боженьку твоего сожру на том свете, если надо будет! Да! Я пил их кровь, я жарил их сердца, мозги и печенки!

– Я задушу тебя, падла, Аллах мне простит. Своими руками тебя задушу! – глаза у Сибгата покраснели и он сжал кулаки.

Суклетин перепугался не на шутку. Он бросился к двери и заколотил в нее кулаками:

– Охрана! Охрана! На помощь! Меня убивают!

Сокамерники засмеялись.

Место Суклетина теперь было возле параши. «Ну и молодежь пошла, – уныло думал он. – Никакого уважения к людоеду!» Не везет ему, Лехе, в жизни. Даже в тюрьме – и то не везет. Так и не удалось ему стать паханом. А кому как не ему им быть! Кто из этих недоделанных придурков мог бы похвастаться тем, что спокойно жрал людей? Никто! О, как мечталось ему быть паханом. Не только в молодости, но и теперь. Ловить подобострастные и восхищенные взгляды, командовать каждым шагом, каждым жестом… Но нет, так и не удалось.

Потянулись один за другим томительные дни ожидания.

Наконец Суклетина ознакомили с заключением судебно-психиатрической экспертизы. В последнее время Леха сумел убедить себя сам, что его обязательно должны признать невменяемым. Ведь появление людоеда в великой социалистической державе может скомпрометировать ее в глазах мировой общественности! Но, вопреки ожиданиям, его вовсе не собирались признавать за сумасшедшего. Не веря глазам, он несколько раз перечитал заключение экспертизы.

Неужели он погиб?! Неужели теперь расстреляют?! Но за что, за что?! За этих проституток и пьяниц? Как все несправедливо! Но нет, он все равно не верит. Менты берут его на пушку. Он знает, что в Советской стране никого не расстреливают. Это только Сталин расстреливал. Ну, если ты изменник родины и враг коммунизма. Но ведь он, Леха, родине не изменял и против коммунизма не выступал! За что же его тогда?! Нет, его не расстреляют, а пошлют на шахту. Там отличная кормежка, говорят, и даже чифиря дают, если план выполнишь…