Глава 10

Выбор Спящего

Солярий, служивший мне последние несколько ночей спальней и пристанищем, сегодня превратился в шатер совета. Отсюда я руководила подготовкой, рассылала с поручениями своих миньонов и принимала отчеты о возведении декораций. Сейчас я стояла перед зеркалом, прислоненным к стене, и жевала принесенный Дэни пирожок, время приближалось к обеду, а мне и позавтракать не удалось.

– Говорят, лорд Перес искал тебя вчера в казармах, желая продолжить знакомство, – сказал ван Сол.

– Высокомерный болван, – сказала я, отряхивая крошки с костюма Спящего.

– Говорят, вы сцепились вчера языками за королевским ужином?

– К сожалению, друг мой, доманский орган оказался крепче и ядовитее моего.

– А я слышал, что граф Шерези посрамил супостата.

– Вот и поддерживай эти патриотичные слухи, миньон. – Я покрутила головой из стороны в сторону, рассматривая отражение своего лица. – Тебе не кажется, что я несколько женоподобен?

– Не кажется, – с готовностью ответил ван Сол, – ты действительно смазлив, как девица.

– Может быть, небольшой аккуратный шрам на щеке… Кстати, о шрамах. Как дела у ван Харта? Его заучки должны были уже продемонстрировать свои таланты.

– Все прошло прекрасно, хабилисы в восторге, а ее величество была столь впечатлена, что пригласила черное крыло разделить обеденную трапезу с ней и гостями.

Я все еще рассматривала себя. Ехидные слова доманского посла за ужином обидели меня чрезвычайно. Я и так была взволнована, постоянно перехватывая взгляды, которые ее величество бросала на Гэбриела ван Харта, почти полностью игнорируя меня, так тут еще и этот Перес, ядовитый хряк. Нет, шрам – это глупое решение. Я должна поступить, как настоящий трикстер, перевернуть ситуацию с ног на голову.

– Нам нужна косметика, ван Сол, – сказала я.

– Что?

– Белила, румяна, пудра, сурьма, – продолжила я громко, загибая пальцы, – и такие полотняные кружочки вроде конфетти. Как они называются? Фах-хан, вылетело из головы.

– Мушки, милорд, – прокричал издали де Намюр, – я видел такие у красотки Моник.

– Отправляйся к ней, миньон, – велела я, – и возьми все необходимое. Скажи, что Бастиану Мартере графу Шерези необходима помощь любезной сестрицы.

Де Намюр вернулся через двадцать минут со всем необходимым графу Шерези и стайкой любезных сестриц сверх того.

Моник шепотом сообщила, что струнный концерт, которым услаждают слух всех желающих менестрели Станисласа – скука смертная, и что она с удовольствием поможет мне, а когда услышала, в чем именно ее помощь будет выражаться, воскликнула:

– Но зачем, любовь моя?

– Потому, любовь моя, – ответила я просто, – что если ты от чего-то не можешь избавиться, ты должен это подчеркнуть и сделать достоинством.

Парни дружно заржали, когда я объяснила им, что мы собираемся сделать. И работа закипела. Женские ручки веселых сестричек действовали проворно и четко, без них мы копались бы гораздо дольше.

Моник за работой болтала, я узнала о двух членах королевского совета, на которых стараниями ее подружек обнаружились алые звезды.

– Вальденс? – удивленно переспросила я, услышав знакомое имя. – Лорд Вальденс, отец Мориса?

Девушка пожала плечами:

– Долговязого, конечно, жаль, жизнь сына изменника не сахар, его лишат титула и имущества. Хотя, с другой стороны, лет двадцать назад у него и такой жизни не было бы, его бы попросту казнили.

– Почему? Он ведь не предатель. Разве сын должен отвечать за отца?

Моник набожно сложила руки перед грудью:

– Спящий, храни королеву! В правлении Авроры не истребляют семьи изменников до третьего колена, как было раньше.

Мы раскрасили всех актеров, выбелили лица, подрисовали брови и карминные губы и украсили щеки и ключицы кокетливыми мушками.

Я посмотрела на себя в зеркало. Зрелище было отвратительно-вульгарным, именно таким, как мне хотелось.

– Ты помирился с Гэбриелом, милый?

– Что? – Я встретила в отражении взгляд прекрасных голубых очей.

– Он разбил твое сердечко, любовь моя, и ты поклялся отомстить.

Моник довелось стать свидетельницей нашей с канцлерским сынком размолвки, а еще прелестная куртизанка была уверена в том, что граф Шерези предпочитает мужчин. Я, некогда не сумев другими средствами отразить ее любовный напор, придумала эту байку.

– Я отказался от мести.

– В обмен на привилегии или достигнув… – Она дополнила слова непристойной пантомимой.

Если бы не слой белил, краску, залившую мое лицо, заметили бы все. К счастью, издали донесся рев толпы.

– Начался смотр красного крыла, – пришел мне на помощь ван Сол. – Три десятка красавцев-воинов в полной экипировке, пытающиеся друг друга если не убить, то покалечить.

Девушки решили, что это зрелище поинтереснее струнного концерта, и побежали на плац, я прижала к горящим щекам ледяные ладони.

Время замедлилось, да что там замедлилось, оно почти остановилось, я слышала каждый медленный удар своего сердца, каждый выдох и вдох. Вечность, бездна, тьма… После вояк Оливера наступит наша очередь. Давящая тишина. Моя нервозность передалась всем присутствующим и, будто отразившись от толпы, вернулась ко мне в утроенном размере. Тик-так, шаг, вдох, так… Первая позиция, третья, четвертая, шаг, поворот, поклон. Подошвы бальных туфель мягко скользят по паркетному полу, шаг, поклон, поворот. Негромкий струнный перебор, это оживает мандолина одного из наших менестрелей. Я подстраиваю шаг, а слева и справа ко мне уже льнут мои партнеры по танцу. Им тоже невыносимо ожидание, они тоже рады хоть чем-то занять мысли и тело. Шаг, поворот, еще и еще.

– Графа Шерези и белое крыло ожидают в бальной зале!

Зычный крик герольда прервал нашу негромкую репетицию.

– В бой, господа! – скомандовала я. – Промедлить – значит потерять честь!

И тут девиз рода Шерези пришелся как нельзя более кстати.

Сам балет я практически не запомнила, то есть он остался со мною в неких телесных ощущениях. Прохладный порыв ветра – это вздох, которым встретила нас публика. В нем, этом вздохе, смешалось изумление и одобрение. «Какие хорошенькие!» – писк какой-то дамы. И вялые ободряющие аплодисменты, будто отскакивающие от плеч вишневые косточки. Акт первый – пастораль! И первый музыкальный аккорд, хлестнувший вдоль позвоночника. И ослепительный свет перед глазами, вдохновение, безумие. Некая высшая сущность, будто захватывающая мое тело и управляющая им.

Гэбриел Ван Харт был равнодушен к музыке примерно в той же мере, сколь и к танцам, а еще он невероятно устал. Подготовка сегодняшних испытаний утомила его невероятно. Но день еще не закончился, поэтому миньон сидел по правую руку от ее величества и вяло ожидал начала действа. Королевская ложа вмещала всего семерых – королеву с ее шутом, самого Ван Харта, Оливера Виклунда, не успевшего сменить свой красный мундир, Станисласа Шарля лорда Доре с мандолиной на коленях и обоих доманских послов, прочая свита которых жалась внизу к ограждению зрительного зала.

– А они неплохи, эти ваши миньоны, – протянул лорд Перес, сидящий за спиной Авроры.

– Неплохи? – Лорд Мармадюк фыркнул с комичным возмущением. – Мне казалось, что вы, милорд, успели выучить больше ардерских слов. Как насчет – «ошеломительны» или «непревзойденны»? Запишите их для памяти.

Перес издевку проигнорировал.

– Юноша, возглавлявший воинское крыло. Как ваше имя?

– Оливер Виклунд, милорд.

– Откуда вы? Ах, мне говорили, мелкие кланы Тиририйских гор, ардерские козопасы. Если пожелаете сменить сюзерена, попробуйте свои силы при доманском дворе.

– Остыньте, дружище, – решительно сказал лорд Рамос, – рыцарь и дворянин не может променять свою даму сердца. Не правда ли, любезный Виклунд?

А затем, прижав к носу кружевной платок, чихнул в сторону:

– Козопас!

– Будьте здоровы, – почтительно пожелал собеседнику лорд Виклунд и отвернулся к сцене.

Гэбриел поморщился. Доманскую тактику он уяснил себе еще накануне. Послы работали в паре. Перес отыгрывал роль эдакого порывистого забияки, бросающегося в словесный бой при любой возможности, а лорд Рамос, напротив, занимал выжидающую позицию, жаля исподтишка, когда его партнер уже достаточно потрепал жертву. Вчера досталось Шерези, сегодня уже разделали лорда Доре, подвергнув сомнению не только его музыкальный талант, но и голос, и слух. Самого Гэбриела чаша сия минула. Наверное, потому, что поздно ночью у пажеских казарм он в беседе один на один уже обсудил с лордом Пересом все терзающие их разногласия, особенно те, которые касались графа Цветочка Шерези, коего лорд Перес желал непременно видеть в тот момент.

Ван Харт потер костяшки пальцев. Домания, дипломатия… Конечно, когда он станет канцлером, о таких методах убеждения послов сопредельных держав ему придется забыть. Но пока он всего лишь миньон, постельная грелка ее величества Авроры, он может позволить себе почти любую эскападу, даже начистить рыло хряку Пересу, зная, что жаловаться тот не будет.

Его размышления прервал герольд, трижды опустивший на пол церемониальный посох:

– Бастиан! Мартере! Граф Шерези! – торжественно провозгласил он. – И его балет.

Белое крыло шло клином, на острие которого как мотылек порхал Цветочек. Его пурпурные волосы локонами рассыпались по плечам, подведенные глаза сверкали, а ярко-алые губы кривила призывная усмешка.

– Что он делает? – пробормотал Перес.

– Какой порочный юноша, – строго сказал лорд Рамос.

– Несомненно, – лорд Перес не сводил с порочного юноши зачарованного взгляда.

А потом зазвучала музыка, и Гэбриел лорд ван Харт подумал, что обожает балет, а следом, что пора прекращать эти дурацкие игры.

Мы бисировали дольше, чем длилось само представление. Сценку Бахвальства ван Сол исполнял двенадцать раз. Публика, чуждая моих сантиментов, во весь голос подпевала танцу. «Ах, как же его звали, его ведь как-то звали, определенно звали….» А я, хотя и пыталась не смотреть в зал, время от времени выхватывала взглядом полное благородного гнева лицо его шутейшества.

«Тысяча фаханов! Он меня убьет. И будет тысячу раз прав. Чем я думала, когда выбирала для музыкального сопровождения эту прилипчивую песенку? Нет. Не буду смотреть на Мармадюка!»

Рядом с лордом-шутом сидела королева, весело подпевающая. На нее я смотреть тоже не могла, потому что по другую руку от нее сидел некто с адамантовой звездой в ухе. Потом там еще были доманские послы, на которых просто смотреть не хотелось, и, слава Спящему, Виклунд с Доре, которые и усладили мой воспаленный взор своими честными, приятными лицами.

Музыка закончилась, ван Сол согнулся в поклоне, тяжело дыша, и чуть не рухнул. Его ноги уже не держали, но публика топала и свистела, требуя повтора. Я махнула Оливеру, а потом четко проартикулировала:

– Помогите!

Великан перегнулся через балюстраду, выдернул кого-то за красный воротник, что-то велел, и через минуту сцена, скрипнув, повернулась. Публика ожидающе затихла, я подтолкнула ван Сола к боковому ходу:

– Беги! Иначе они затанцуют нас до смерти, как злые феи из сказок.

– Я люблю тебя, Шерези, – всхлипнул Дэни, спрыгивая со сцены. – Давай всю жизнь танцевать!

А на помосте уже появились синие камзолы менестрелей Станисласа. Их встретили аплодисменты и крики толпы. Я, пошатываясь, спустилась со сцены, внизу меня подхватили мои миньоны и потащили прочь из залы.

– Мы любим вас, милорд, – проорал мне на ухо де Намюр уже в коридоре.

– Умойте рожи, – сказала я нежно, – и следующий, кто признается мне в любви, получит оплеуху.

– Как вам будет угодно, милорд, – Лайон склонился, подставив голову под удар, – мы вас любим.

Я потрепала его смоляную шевелюру:

– Ладно, сегодня дозволяю любезничать и болтать вздор. Вы молодцы, парни. Мы молодцы! И это был величайший балет! Он войдет в историю, вот увидите.

– В честь этого великого события, миньоны, – проорал Перрот, – предлагаю напиться в хлам!

– Великолепная мысль! – благословила я свое крыло.

Мне стало неожиданно грустно. Мне ведь будет этого недоставать – ежедневного напряжения, физического и эмоционального, бесконечных репетиций и обсуждений.

Я отпустила парней, а сама устало прислонилась к стене. Для меня, в отличие от них, представление не закончилось, я должна вернуться в зал, поклониться ее величеству, выслушать ее вердикт. Что я там про «недоставать» думала? Да проведи я еще пару дней в таком ритме, отошла бы в чертоги Спящего прямо с репетиции. Мне нужен отдых и сон.

Голова кружилась, и я прикрыла глаза, пережидая, когда она успокоится. Сон и отдых.

– Где Почечуйник? – Грозный голос Мармадюка звучал издалека, но заставил меня встрепенуться. – Где этот Ядовитый Плющ?

– Тихо! – Гэбриел Ван Харт взял меня за плечо. – Если не желаешь получить трепку…

Свободной рукой он потянулся к ближайшей колонне в завитках лиственного орнамента.

– Предлагаю сбежать.

Я видела меченого красавчика как в тумане, и как сквозь толщу воды слышала приближающийся голос его шутейшества. Ван Харт быстро толкнул меня за колонну, в открывшуюся щель, и юркнул следом, закрывая за своей спиной дверь тайного хода.

Голова опять закружилась, я отшатнулась, ван Харт подхватил меня за талию, и если бы он этого не сделал, я бы уже летела вниз по ступеням.

– Что со мной? – спросила я жалобно, обнимая его за плечи. – Меня опять отравили?

– Это усталость, – Гэбриел взял меня на руки и стал осторожно спускаться, – просто усталость… Все будет хорошо.

В себя я пришла, уже лежа в постели. Полумрак покоев рассеивал мягкий свет ночника и серебристый – лун, заглядывающих в приоткрытое окно.

– Это снадобье подарит нам несколько часов бодрости. – Ван Харт поднес к моим губам флакончик.

– Не доверяю я твоим снадобьям, – едва слышно шепнула я и проглотила пряную жидкость, оказавшуюся во рту.

– Это была порция на двоих, – его губы были у моих, – придется поделиться.

И начался поцелуй, пряный и бесконечный, проникающий и жаркий. Где-то в полутьме звякнуло расколовшееся стекло флакона, руки Гэбриела гладили мое тело, сминая кружево балетного костюма, я попыталась отстраниться, когда его ладонь встретила на талии застежку пояса.

– Пора прекращать эти игры, – зло сказал Гэбриел ван Харт, раздался щелчок серебряных звеньев, – милая.

Я дернулась, вскрикнула, ответила на поцелуй, ощутила, как напрягается его плоть, как плавится моя под его напором и, окончательно придя в себя, резко его оттолкнула, вскочив с постели.

– Нет.

Отпускать меня никто не собирался. Ван Харт схватил мои запястья и притянул к себе:

– Ты меня измучила, – жалобно проговорил он, зарываясь лицом в мои волосы, – я видел тебя во всех женщинах, как ты и обещала мне тогда, в розовом королевском саду, я не мог думать ни о ком другом, ты заставила меня сомневаться в своем мужском естестве. Я страдал.

Я лихорадочно осматривалась, пытаясь найти что-нибудь, чем можно огреть по голове ретивого кавалера.

– Когда ты узнал?

Снадобье, видимо, начало действовать, потому что я сообразила, что пока он говорит, за свою невинность я могу не опасаться. Пусть говорит. Пока я не обнаружу какой-нибудь увесистый предмет. Например, вот этот соляной светильник…

– Ты давно понял, что я?..

– У меня были подозрения. – Он оставил в покое мои волосы, но теперь его прохладные ладони гладили шею и ключицы. – Хотя кого я обманываю. Я ничего не подозревал до того момента, как увидел тебя у королевских покоев.

– Я была в маске, ты не мог меня узнать!

И гладить меня ему лучше перестать! Не там! Я ведь, фахан его раздери, тоже не из стали!

– Как ты думаешь, милая, сколько в Ардере людей, не женщин или мужчин, а вообще людей, у которых волосы отливают пурпуром? А форма скул? Ты думаешь, маска может скрыть их полностью? А уши? Я знаю твои мочки лучше собственных, я прикладывал к ним лекарства ночь напролет. И еще снять серьгу было разумным решением, – он кончиком пальца дотронулся до адаманта, – но прокол-то никуда не делся.

– Понятно.

Я неторопливо поднялась с постели, Гэбриел меня не держал, желая, видимо, рассмотреть женское лицо графа Шерези. Я подошла поближе к свету.

– Изобилие! – он щелкнул пальцами. – Теперь я уверен, что на полотне изображена именно ты!

– Туше! – Я приподняла светильник, пристроив его на плече на манер аллегорического рога, будто бы, чтоб усилить свое сходство с картиной, а затем столкнула этот соляной куб на голову собеседника. – Туше!

Стало темно и тихо, я побежала к двери, не нашла ее, потому что не удосужилась заранее выяснить, в какой она стороне, ринулась к противоположной стене, потом к окну. До земли было туазов десять, без веревки мне не спуститься. И куда, позвольте узнать, я побегу в костюме Спящего и с отнюдь не графскими прелестями его распирающими? К лордам Пересу и Рамосу, быть может?

Я села на подоконник. Глаза привыкали к полумраку, к тому же свет лун теперь был у меня за спиной. Дверь оказалась слева, мой пояс поблескивал на полу, а кровь на белых простынях выглядела черной.

Сердце екнуло где-то на уровне горла. Он умер? Гэбриел Ван Харт, дважды канцлерский сынок, меченый красавчик, посмеявшийся над моими чувствами, умер от моей руки?

Я прислушалась, ловя звуки дыхания или стон. Тщетно. Я же хотела его просто отключить. Ни один из знакомых мне парней не умер бы от удара по голове. Это невозможно! В груди защемило, по щекам потекли слезы. Поскуливая я пошла к кровати. Ван Харт лежал на боку, свесив одну руку. Ею он меня и схватил, когда я достаточно приблизилась.

– Ты жив!

– Не потому, что ты не старалась!

Гэбриел подмял меня под себя, навис всем телом, кровь из рассеченного лба капала мне на лицо, смешиваясь со слезами.

– Подожди, – я шмыгнула носом. – Давай обработаем твою рану и спокойно все обсудим. Гэб…

Я снова шмыгнула носом:

– Кстати, мне нужно высморкаться, а я этого сделать не могу, потому что ты держишь мои запястья. Отпусти! Обещаю не драться и не пытаться сбежать, Гэб.

– Я буду звать тебя Гэбриела. – Он оттолкнулся от постели и твердо встал на ноги. – По примеру нашего лорда-шута, одариваемого твоими услугами сверх всякой меры.

– Прости?

Ван Харт зажег свет, два настенных светильника по сторонам двери.

Его темно-каштановые волосы были черными от крови и блестели, казалось, он надел на голову диковинный рыцарский шлем.

– Мое прощение тебе придется заслужить, милая. – Ван Харт криво улыбнулся. – Для лорда Мармадюка ты Мармадель, для меня…

– А мое настоящее имя…

– Никого не интересует.

Я пыталась думать здраво. Сейчас главное – уйти от ван Харта без потерь, то есть с поясом и с возможностью его надеть. Главное – уйти, а дальше действовать по обстоятельствам. Можно броситься к королеве, и, если я прорвусь через кордоны фрейлин, она обязательно мне поможет. А еще – Мармадюк. Он-то защитит меня от меченого красавчика?

– И кстати, – ван Харт подошел к умывальному столику и налил в таз воды, – настоятельно советую тебе не делиться ни с кем нашим с тобой секретом. Иначе оба ардерских канцлера будут осведомлены о королевском перевертыше, о джокере, припасенном у нее в рукаве, а явный джокер, милая Гэбриела, перестает быть джокером и переводится в разряд низших карт, как известно любому игроку.

Я промолчала, наблюдая, как он смачивает в тазу льняной лоскут и смывает кровь.

– Ах да, – как будто ему только что это пришло в голову, – сразу после этого тебя казнят за подлог личности. Скорее всего, обезглавят.

И он изобразил простецкую пантомиму, закончив ее выпученными глазами и свешенным изо рта языком.

– Что тебе нужно? Я имею в виду, какую выгоду ты намерен извлечь из моей ситуации?

– Как ты изящно формулируешь! – саркастично воскликнул ван Харт и зашипел от боли, когда вода попала на рану. – Я еще не придумал, как именно тебя использовать.

– Наверное, как инструмент? – не менее саркастично сказала я. – Ты же так используешь доверившихся тебе людей?

– Я, по крайней мере, не пытаюсь их убить. – Он поморщился. – А еще, милая, мне больше любопытно сейчас, как тебя хочет использовать лорд Мармадюк вкупе с нашим величеством. Очень любопытно, какой расклад попытаются закрыть Цветочком Шерези. Что он делает с Мармадель, мне и без того понятно, и тут я претендовать ни на что не буду, брезгуя объедками…

Мне стало гадко, я потянула за краешек простыни, вытерла глаза, а потом, громогласно трубя, высморкалась в нее и, увидев на лице Гэбриела отвращение, ощутила вкус крошечной победы.

– Хорошо, лорд ван Харт. Я в восхищении от вашей любознательности и наблюдательности, и прочих талантов. Давайте на сегодня закончим. Сейчас я надену свой пояс и вернусь в казарму к друзьям. Мы до поры до времени забудем о том, что произошло между нами сегодня, сохранив спокойные деловые отношения или видимость их. А когда вы надумаете меня использовать, я буду к вашим услугам.

Отбросив грязную простыню в угол комнаты, я потянулась к артефакту:

– Могу дать вам клятву, если дворянское слово Шерези хоть что-то еще значит.

– Нет, – он отодвинул пояс носком сапога, – ты не вернешься в казарму. С сегодняшнего дня ты будешь жить со мной.

– Простите?

Ван Харт сокрушенно вздохнул и проговорил медленно, чуть не по слогам:

– Два миньона ее величества Авроры – ван Харт и Шерези будут жить вместе, разделяя радости служения своей леди.

– Где именно?

– В этих покоях.

– Здесь только одна кровать!

Он патетически воздел руки:

– Мы разделим походный плащ, Шерези, как принято между друзьями!

– Мы не друзья!

– Ты мне надоела, – ван Харт наклонился, подбирая пояс, – иди куда хочешь, дели что хочешь, с кем тебе угодно, но если к рассвету ты не явишься сюда…

Он выпучил глаза и провел под подбородком ребром ладони.

– … все закончится примерно так.

Я взяла из его рук пояс и быстро застегнула его на талии, в мужской ипостаси сдерживать слезы было легче.

– Как странно устроено волшебство фей, – протянул ван Харт, – я все равно теперь вижу перед собой девицу, пытающуюся притвориться парнем.

Я подумала, что, видимо, это волшебство действует на всех по-разному. Потому что Мармадюк, помнится, говорил мне обратное – что в поясе никто и не усомнится, что перед ним не бравый граф.

– Помни, Цветочек, до рассвета, – в спину мне проговорил мой мучитель.

Я вышла за дверь, не обернувшись. Возвращаться я не собиралась.

Спальня ван Харта располагалась на самом верху круглой башенки. Тайного хода, которым он вел, ну или, если угодно, нес меня сюда, обнаружить не удалось. Поэтому я воспользовалась обычной спиральной лестницей, спустившись по ней, и вышла во двор, толкнув массивную дощатую дверь. В этой части замка я, кажется, раньше не бывала, но шпиль королевской резиденции возвышался буквально в двух шагах, из чего я заключила, что нахожусь во внутреннем круге и что от королевских-то покоев дорогу к пажеским казармам найду без труда.

До рассвета было часа три. Замок не спал, продолжая празднества. Количество пьяных и просто веселых его обитателей увеличивалось соизмеримо расстоянию, которое отделяло меня от башни ван Харта. А в казармах недвижных и малоподвижных тел было как на поле брани после кровопролитной тридцатидневной войны. Я надеялась, что мои друзья празднуют окончание испытания в каком-нибудь другом месте. Все, что мне было нужно – сменить свои кружевные балетные одеяния на нечто практичное.

Я толкнула дверь спальни. Патрик испуганно подпрыгнул.

– Цветочек! Не ожидал тебя сегодня увидеть.

Я ощутила стыд от того, что абсолютно не думала о друге.

– Перебираешь реликвии? – спросила я, кивнув на сундук, у которого лорда Уолеса и застала.

– Это твои вещи, – сказал Патрик. – Их доставили после обеда по распоряжению лорда-шута.

Я заглянула под крышку. Моя сменная одежда, которую я подгоняла еще в Шерези, белье, сбитые на каблуках сапоги, фамильный клинок с фамильным гербом, свернутая в трубочку картина маменьки и фамильный кристалл поверх всего этого богатства.

– Я очень рад, что ты успел… Не будешь ли ты добр, дружище…

Патрик еще что-то говорил, но я уже подхватила стопку одежды и заперлась в клозете. Прежде чем переодеться, я умылась, оттерев грим и следы крови, расчесала волосы и стянула их в тугую косицу на затылке. Затем сбросила кружевные тряпки и облачилась в простой костюм, принадлежавший некогда папеньке, покойному и последнему настоящему графу Шерези.

– Извини, ты не мог бы повторить? – попросила я Патрика, вернувшись в спальню.

– Ты куда-то собираешься? – удивленно спросил запнувшийся на полуслове лорд Уолес.

Не ответив, я села на кровать и стала натягивать сапоги.

Сапоги были большими, на полторы моих ступни, штаны – вытертыми на коленях почти до дыр, а плохо подогнанный кафтан топорщился на плечах. Как я выйду из замка? Пропуск ван Харта остался в лиловом камзоле, камзол – в солярии…

Я зарычала и стукнула кулаком по кровати, заставив матрац колыхнуться.

– Ну-ну, – Патрик присел рядом и обнял меня за плечи, – если хочется поплакать, не сдерживайся, станет легче, а я никому не расскажу…

Он одной рукой стал массировать мне шею у линии волос. Я прикрыла глаза и расслабилась.

– Говорят, лорд наш Спящий благословил этой способностью слабый пол…

Сердце пропустило удар, ладонь Патрика замерла, он опустил руку.

– Ты знаешь?! – хриплым шепотом спросила я.

Лорд Уолес опустил глаза, рассматривая свои колени, затем кивнул.

– Как давно?

– С самого начала. – Он смутился, покраснел и говорил запинаясь. – Ты же помнишь, я вырос в монастыре, а сестры часто переодевались в мужское, когда вели торговлю в городе или для боя. И это все так заметно, вы же по-другому ходите, выворачивая носки вперед, иначе держите голову…

Я тряхнула челкой:

– Глупости, Уолес! Переодетую женщину, допускаю, можно определить сразу, но как можно преодолеть колдовство?

– Ах, так это колдовство? – Патрик облегченно улыбнулся. – Тогда кадык у тебя не настоящий? Потому что, например, у второй предстоятельницы, сестры Флауры, были такие … гкх-м… усики, которые помогали ей при случае изобразить мужчину, но пугали тех, кто видел сестру впервые, когда она была в женском обличии.

Я опять тряхнула челкой:

– При чем тут дамские усы?

– Святые бубенчики, Басти! Ты не замечаешь, что даже в поклоне замираешь на мгновение, чтоб не перепутать, какой стороной, мужской, или женской складывать ладони?

– Тогда почему ты раньше мне об этом не сказал?

– Потому что мы друзья, а друзьям прощают как недостатки, так и секреты, я ждал, когда ты сам… сама…

– Шере-зи-и-и! – заорал кто-то за окном громко и пьяно. – Цве-то-о-очек! Не прячься от почитателей твоего таланта! Выйди к нам!

Голос удалялся, затихая.

– Мне пора! – Я поднялась и, выдернув из стопки простыню, принялась увязывать в нее свои пожитки.

Правду говорят: что знают двое, знает и свинья. Ее величество, Мармадюк, ван Харт, Патрик… Кто еще? А может, все вокруг осведомлены об этой моей дырявой тайне и только делают вид, что нет, а сами потешаются за спиной?

– Ты уходишь?

– Ты уже спрашивал, – огрызнулась я. – Да, ухожу.

– Куда?

– В Шерези!

– Я с тобой. – Лорд Уолес достал из-под кровати холщовый мешок.

– Куда?

– В Шерези, если граф меня пригласит. – Он улыбнулся. – Или в фаханову бездну, или в Малихабар, здесь я никому не нужен и в любом случае собирался покинуть Ардеру.

– Нам придется идти пешком, – предупредила я его, – денег нет и купить лошадей нам не на что.

– У меня нет, – Патрик снял с пояса пухлый кошель, – а у тебя достаточно.

– Откуда? – Я растянула горловину, сумма действительно была внушительной.

– Это те деньги, которые были зашиты тобою в матрац. Кажется, ты получил их за картины у доманского купца Пучелло.

– Ты притащил их из миньонской казармы? – Я отдернула руку, будто обжегшись. – Они отравлены!

Лорд Уолес покачал головой:

– Это экю, Басти, солнечные монеты.

– Отравленные экю! – Я лихорадочно терла ладони о штаны, как будто таким образом можно было избавиться от яда.

Патрик перекатился с пятки на носок и с занудством хабилиса начал вещать:

– Солнечные экю, которые имеют оборот во всей Ардере, прибрежной части Скасгардии, Домании и Тарифе производятся методом горячей штамповки королевским монетным двором Ардеры из золота.

Я потрогала пальцами рассыпанные на простыне монеты и не умерла.

– А золото, – продолжал Патрик, – единственный металл, колдовству фей неподвластный, стало быть, смертная бледь их отравить не может!

– А тебя? – Я ссыпала наши деньги обратно в кошель. – Ты-то не из золота, как ты не побоялся вернуться в казарму?

– Я не из золота. – Патрик все еще покачивался и продолжал учительствовать. – Но эликсир лорда Альбуса, как, впрочем, и любое снадобье, выводится из организма не за один день, поэтому я смог забрать монеты, не опасаясь отравиться.

– Ты самый умный из нас, Уолес! – восхитилась я, но кошель повесила на свой пояс. Если я смогу сторговать пару лошадей подешевле, остатка суммы хватит на ремонт флигеля в Шерези. – Интересно получается, значит, «золотая кость» – это не иносказание? У королевских потомков действительно скелет из благородного металла?

– Да и нет. Это не аллегория, но, если верить хроникам, золотых костей у потомков немного – один-два хряща или фаланга пальца, или вообще – зуб.

Я слушала, не прекращая сборов, тащиться с сундуком не хотелось, в простыню многое не помещалось, фамильный меч пришлось пристегнуть к перевязи, а кристалл – просто засунуть в карман.

– Хорошо, что у Авроры не зубы, – хихикнула я, – это смотрелось бы устрашающе. Кстати, милорд, а каким образом мы собираемся миновать стражу?

– У меня есть план. – Лорд Уолес был само спокойствие. – А ты подумай о том, что написать.

– Кому?

– Оливеру и Станисласу. Если мы покинем их без объяснений, они ринутся на поиски, заподозрив… Да мало ли, что они могут заподозрить, но действовать будут непременно.

А ведь и правда. Я вспомнила эпичную осаду госпиталия и всплеснула руками.

– Но они-то о моей маленькой особенности не знают?

– Не знают, – успокоил меня Патрик. – Но это не отменяет ни нашей дружбы, ни рыцарской клятвы, данной именем Спящего.

Он подошел к столу и достал из-под скатерти лист бумаги, а из кармана – угольный карандаш. Я, оставив у кровати уже свернутый и связанный тюк, тоже приблизилась.

– Для начала давай решим, почему мы покидаем Ардеру?

– Ты первый, – предложила я с толикой коварства.

– Я здесь лишний, – грустно сказал Патрик, – я упустил время, когда мог продемонстрировать свои таланты, и лишился не по своей вине покровительства хабилиса Джесарда. Пока я спал, правила игры изменились, и я за ними не успеваю.

– Это не повод бросать друзей!

– Я собираюсь вернуться через год, получив степень какого-нибудь университета. А почему бросаешь друзей ты?

– Потому что Гэбриел ван Харт узнал мою тайну и хочет меня использовать!

– И?

– И мне нужно сделать так, чтоб использовать меня он не смог!

Лорд Уолес молча смотрел на меня, размышляя:

– Значит, ты не бежишь, а отступаешь, чтоб, аллегорично выражаясь, собрать войска?

Я кивнула.

– Каким образом?

– Я собираюсь превратиться в настоящего мужчину, дружище. В Шерези, не в самом замке, а неподалеку от него, живет моя фея, дарующая имена, она-то и сделала тот самый артефакт, который позволил мне притворяться графом все это время. Фея должна мне еще одну услугу, так как получила плату вперед. Я потребую от нее окончательной трансформации. Лорд Мармадюк сказал, что такое волшебство возможно.

– То есть лорд-шут знает?

– И ее величество, – вздохнула я, – королева видела все с самого начала, так как на золотую кость волшебство фей не действует.

– М-да, – лорд Уолес хмыкнул, – это почему-то не приходило мне в голову, хотя лежит на поверхности. Видимо, потому, что я не знал, каким образом тебе… тебя… Ах, Басти, я не знаю, как к тебе обращаться!

– Меня зовут Бастиана. – Я поклонилась, держа ладони по-женски, треугольником вниз.

– И ты-женщина абсолютно непохожа на себя-мужчину?

– Хочешь посмотреть?

– Обязательно, – Патрик улыбнулся, – но не сейчас. Тебе не кажется, что мы тянем время, чтоб кто-нибудь пришел и уговорил остаться?

Я схватила карандаш:

– Ван Харт сказал, что если не вернусь в его покои до рассвета, он расскажет мою тайну обоим канцлерам.

– И чем он подтвердит свои слова, если тебя в замке уже не будет?

– Да! А потом граф Цветочек Шерези вернется во всем блеске своей мужественности и докажет всем, что канцлеров сынок солгал!

«Мои драгоценные друзья, – вывела я вверху листа, – Станислас, Оливер. Неотложные дела требуют моего срочного присутствия в Шерези…»

Я помусолила карандаш и добавила дюжину восклицательных знаков.

«Патрик лорд Уолес любезно согласился сопровождать меня…»

– А можем ли мы покинуть дворец без разрешения ее величества? – вдруг пришло мне в голову.

– То, что лорд Мармадюк вернул фамильные кристаллы, развязывает нам руки. Формально – можем.

Я быстро дописала письмо друзьям, оставив подпись в завитушках и пообещав скорую встречу, и достала из-под скатерти еще один лист.

«Моя драгоценная, моя бесценная, моя любимая…»

Письмо Авроре писалось легко, как песня.

«Ваш покорный слуга безмерно благодарен за ваше разрешение посетить родные края в эту нелегкую для всех годину…»

Ее величество поймет и подыграет, мы ведь с ней обе девчонки, мы всегда сумеем договориться за спиной у парней.

«Моя путеводная звезда, моя Аврора…»

Вместо подписи я оставила угольный отпечаток губ.

– Мы положим оба послания здесь, а уж друзья придумают, как доставить одно из них ее величеству.

– Не желаешь черкнуть пару строк лорду ван Харту?

– Разве что клинком на его черном сердце.

– Что ж, – Патрик достал из кармана какой-то футляр и положил его поверх писем. – Я кое-что хотел оставить лорду Доре.

– Что именно?

Он, кажется, смутился:

– Будем считать, что я отдаю ему долг.

Я не стала настаивать. В конце концов, каждый имеет право на секреты, даже от друзей, мне ли об этом не знать.

Мы подхватили свои пожитки и, закрыв дверь спальни, спустились во двор. До рассвета оставалось совсем немного, обе луны – и белоснежная Алистер, и ее темная сестра Нобу прощались с нами, почти исчезнув с небосклона.

– Так что мы скажем стражникам?

– Мы их не увидим, – гордо ответил Патрик, – так что ничего объяснять не придется. Не знаю, привлекло ли твое внимание обилие пустых бутылок…

– Привлекло. Мы с ван Солом решили, что ты так борешься с одиночеством.

– Боюсь, что, если бы я выпил все это в одно горло, компанию мне уже составил бы сам Спящий лорд в своих чертогах.

Мы миновали двор, свернули направо, прошли под аркой.

– Так с кем ты пил?

– С одним из помощников королевского картографа.

– Я его не знаю.

– Неважно. Это маленький человечек на маленькой должности, нас познакомил хабилис Джесард еще до своего отъезда. Ты же знаешь, я уважаю картографию.

Этот двор был крошечным колодцем, в него не выходило ни одного окна, у стены ютились грядки с каким-то укропом и фонтанчик, служащий скорее для полива огорода, чем для красоты.

– Так вот, – Патрик опустил на землю свой мешок и, низко склонившись, стал высматривать что-то у себя под ногами, – маленький человечек, чей желудок просто бездонен, когда дело касается выпивки, подарил своему собутыльнику и приятелю, то есть мне, план одного из подземных ходов Ардерского замка. И когда я говорил тебе о плане, имел в виду именно его.

Я зааплодировала, зажав свой тюк под мышкой:

– То есть наследник Ленстера подпоил слугу, чтоб добыть чертеж?

– Нет, Басти, – серьезно и грустно ответил Патрик, – я не умею играть и управлять людьми, я просто искал собеседника, которому до меня есть дело.

Стыд залил мои щеки жаром. Благородный прекраснодушный Патрик! Как мы были себялюбивы, бросив тебя в одиночестве!

– Нашел! – Лорд Уолес с усилием поднял и отодвинул квадратный кусок дерна, оказавшийся крышкой люка.

В этот момент лорд Солнце показался из-за стены, метнув косой луч, подсветивший фонтанчик. Я похолодела. Вода, стекающая в чашу, была красной.

– Патрик! – позвала я испуганно.

– Что? – он посмотрел, куда я показала, подошел к фонтану и обмакнул в жидкость кончики пальцев, поднеся их затем к носу. – Это определенно не кровь. Может, краска?

Я тоже понюхала его пальцы:

– Киноварь, – я хихикнула от облегчения.

– Краску добавили не в чашу, а в резервуар, откуда вода поступает.

– Как расточительно! Киноварь! Патрик, это же наша киноварь, та, которую мы искали с лордом-шутом! Мы думали, что она понадобилась Ригелю для того, чтоб помечать своих последователей, что их уже сотни, а на самом деле…

– Ригель? – Патрик округлил глаза.

– Ригель Безумный, ну то есть не он сам, а его потомок по прямой линии, золотая кость, заговорщик и убийца. Дружище, я обязательно тебе об этом расскажу, по дороге. Только оставлю весточку лорду-шуту.

Я достала из кармана прихваченный из спальни угольный карандаш и жирно вывела на стене поверх чаши: «Киноварь», потом нарисовала звезду с пятью лучами и, обмакнув пальцы в фонтан, раскрасила ее.

Патрик наблюдал за мною скептично, но терпеливо.

– Не одолжишь чернил?

– Карандаша тебе не хватило? – он снял с пояса крошечный сосуд из оленьего рога, синие чернила были очень дорогими, и тратить их просто так никто не любил.

– Мне только капельку, – я заткнула горлышко флакона пальцем, перевернула его, а затем провела чернильным пальцем поверх киноварной звезды, красный ожидаемо пошел лиловыми полосами.

Сделав половину звезды лиловой, я для надежности добавила углем слова «чернила» и «холодный синий», подведя под «холодный» двойную черту. Кому надо, тот поймет. Мармадюку надо.

– Благодарю. – Я вернула Уолесу чернильницу и угольный карандаш. – Интересно, зачем ему понадобилось менять цвет воды? – Я вытерла руки о штаны и, взяв вещи, стала спускаться в подземный ход.

Лорд Уолес бросил мне свой мешок:

– Это как раз понятно. Звезда начнет охоту на звезду.

– Это какая-то песня?

– Лиловый сменит алый, затем придет другой. Звезда звезду поймает, и только Спящий знает… – Патрик повис на одной руке, другой задвигая люк, затем спрыгнул вниз. – Мои пресветлые сестры любили по вечерам перетолковывать уже исполнившиеся пророчества. Одно из них про звезды. А когда ее величество Аврора взошла на престол, вся вода в Ардере на три дня стала лиловой.

В абсолютной темноте я не могла видеть своего друга, и от этого, а еще от торжественности его голоса меня пробрала дрожь.

– То есть киноварь в фонтане предрекает смену династий?

– Нет, Басти, не так, – лорд Уолес, хорошо подготовленный к путешествию, зажег небольшой светильник, – это не киноварь предрекает, а Ригель Безумный. Или, скорее, угрожает. Пойдем.

Я поежилась, но последовала за своим другом по коридорчику настолько тесному, что плечи мои касались стен, а звук дыхания буквально оглушал.

Откуда Патрик так много знает о королевских династиях? Ему рассказали в монастыре? Звезда начнет охоту на звезду…

Нет, я не могу думать о ленстерце плохо. Он мой друг, мы поклялись друг другу в верности.

Он с самого начала знал, что ты девушка.

Догадался! Он знает женщин лучше всех остальных, знает не как объект желания, а как друзей, соратников, учителей. Его так воспитали. Он внимателен и очень умен.

А чем подкреплено твое мнение о его уме? Ну вот назови хоть один случай, когда тебя поразил его ум. Ты никогда не слышала, чтоб он с лету решил арифметическую задачку или выиграл ученый спор. Оптика, картография – всего лишь красивые слова. Вспомни, он не смог сделать окуляров для плохо видящего Станисласа, он отговорился отсутствием нужных инструментов. А может, дело в незнании?

Первым с ним подружился лорд Виклунд, в чьем благородстве никто не может усомниться.

С Оливером они встретились незадолго до тебя. Совместная драка в придорожном трактире, которая вполне могла быть просто представлением, затем знакомство, обмен именами, не подкрепленный доказательствами. Тиририец никогда не был в Ленстере и не видел раньше тамошнего наследника.

Наследование подтвердил фамильный зеленый кристалл! Ты видела, как он зажегся в руках Патрика.

А также видела, как в руках Авроры зажглись они все. Дар золотой кости. А ты замечала хоть раз, чтоб лорд Уолес брал в руки чей-нибудь чужой камень? Твой или Доре, или Виклунда? Может, потому, что и они бы засветились?

Он мой друг.

У него изумрудные глаза, как у Авроры, и золотистые волосы, которые вполне можно назвать рыжими.

Патрик пострадал от смертной бледи, на представителя золотой кости этот яд не подействовал бы.

Ты уверена? Его осматривал брат Гвидо, помеченный красной звездой приспешник.

Звезда! Лорд Альбус тоже осматривал Патрика и не обнаружил на нем меток!

Потому что метят лишь подчиненных, метят именно для того, чтоб будущий узурпатор мог их узнать. Это он, Басти, прекрати отрицать очевидное. И ты сейчас в его власти.

Он! Мой! Друг!

Патрик лорд Уолес замедлил шаг и стал спускаться:

– Тут крутые ступеньки. – Он обернулся, в черных огромных зрачках плескался алый отсвет.

Я охнула, Патрик повел светильником из стороны в сторону, рассматривая мою перекошенную физиономию, затем испуганно пробормотал:

– Впереди кто-то есть, – и потушил светильник.