Глава 10

Заключительный аккорд

Время пролетало просто с ошеломительной скоростью. Конец недели застал меня врасплох. Возблагодарив молитвой Спящего, я обменяла свою медь на серебряную бусину и еще на шаг приблизилась к цели.

Следующим этапом должно было стать два экзамена – по арифметике и по ратному делу. Для зрелищности – а лорд-шут собирался допустить на экзамены публику – во второй включили состязания по стрельбе из лука. Отдельно нас этому не учили, рассудив, что любой ардерский дворянин и без того владеет благородным искусством стрельбы.

Я не владела, но, решив, что за две недели смогу освоить хотя бы азы, нисколько не волновалась.

В конце этой недели пятьдесят наших товарищей покинули стены Ардерского замка. В казарме стало посвободнее.

– Сегодня объявят о возможности смены крыла, – сказал Оливер, когда мы переодевались к обеду после занятий ратным делом.

Нас ставили в пары и заставляли отрабатывать удары палками, изображающими мечи. Я взмокла больше, чем бывало от бега, и спешила снять мокрую одежду.

– Для чего?

– Чтоб уравнять количество человек в каждом цвете. Не хочешь перейти к нам?

Я не хотела, и причина этому переодевалась сейчас в черный камзол в двух шагах от меня. За эти несколько дней я привязалась к Гэбриелу. Он поил меня горькими отварами, поддерживающими силы, и подарил брусочек мыла, от которого мои ладони вернули себе свой телесный цвет. А еще мы много беседовали, когда представлялась такая возможность.

– Я подумаю, – ответила я Виклунду. – Лорд-коннетабль щедро тебя одарил за победу!

На груди Оливера висело две нити серебра.

– Он считает, что шансов на предстоящем экзамене у меня нет, поэтому решил подстраховать подобным образом. Хотя ты прав, я победил. Думаешь, награда с этим как-то связана?

Соперником Оливера был «черный» лорд Формино, почти такой же огромный, как и мой друг, и за исходом их поединка с трепетом наблюдали все. Это выглядело так, будто две горы сошлись в битве, – величественно и страшновато.

– Ни в коей мере, – я толкнула друга в плечо, – подумаешь, доблесть – поколотить палкой другого здорового парня.

– В этом действительно мало доблести, – пригорюнился Оливер. – Формино оказался слабаком. Я просил себе Туреня, там могло бы получиться интересно, его обманчивая рыхлость маскирует стальные мышцы, а уж сила удара может соперничать с ударом быка.

– Благодарю за комплимент. – Турень тоже был здесь и даже покраснел от удовольствия.

Они торжественно пожали друг другу руки и принялись вслух мечтать, как рано или поздно сойдутся лицом к лицу. Мужчины, что с них взять.

Прибежал паж ван Сол, передал Гэбриелу какие-то стянутые шнуром письма и быстро удалился. Ван Хорн уселся на постель и погрузился в чтение.

– У Патрика еще не закончились занятия? – спросила я Станисласа. – Или Джесард не хочет его от себя отпускать?

– Сегодня с белыми и синими мэтр Бони – риторика и логика.

– Арифметику с картографией они уже постигли?

– Лорд Робен по секрету сказал мне, что хабилису Джесарду понадобилось срочно уехать, а замены на его предметы пока не нашли. Поэтому и ему, и мэтру Бони пришлось передвинуть свои занятия, чтоб занять наше время.

К слову, на Станисласе также болталось новое серебряное ожерелье. Проследив за моим удивленным взглядом, он сообщил:

– Хабилис Робен считает, что на предстоящем состязании лучников у меня шансов нет, так что решил меня немножко поддержать.

Любимчики! И только его лордейшее шутейшество Мармадюк оставил меня с одной серебряной бусиной, будто Цветочку Шерези повредит серебряная поддержка. Хотя я еще не из последних, у меня есть еще десяток меди, а вот у Гэбриела и того нет. За прошедшие дни количество его бусин не возросло, его бу́сины, если точнее, одиноко приколотой у отворота камзола серебряной же булавкой.

– Кстати, я как раз хотел поговорить с вами об этом. – Оливер закончил любезничать с Туренем и вернулся к нам.

– О бусинах?

– О шансах. – Он посмотрел вокруг. – Но нам потребуется уединение.

На обед еще не звали, поэтому я предложила отпереть купальню, где нам уж точно никто не помешает.

Оливер предложение одобрил.

Я пригласила друзей внутрь и приоткрыла ставни, чтобы впустить солнечный свет.

Станислас опустился на лавку, Оливер на другую.

– Жаль, что приходится начинать без Патрика, но… Любезный наследник Доремара, скажи, сколько свечей в этом канделябре?

Он стоял у противоположной стены, туазах в шести.

Менестрель бренькнул струнами:

– Шесть?

– Ты понял? – Оливер повернулся ко мне встревоженным лицом.

Я похолодела.

– Станислас, дружище, ты плохо видишь?

– Не ожидал, что мою страшную тайну так быстро раскроют. – Он жалко улыбнулся. – Да, я слеп почти как крот, не могу рассмотреть монеты под ногами. Как ты понял?

– Видел, как ты машешь палкой, – хмыкнул Оливер. – Один из моих покойных дядей, которого отравили, ослеп незадолго до последнего путешествия в чертоги Спящего, подозреваю, что вследствие яда. Вот он примерно так же не знал, куда колоть и кого рубить. Что будем делать? Ни одного ратного экзамена наш доремарец не выдержит. Еще хорошо, если не пульнет стрелой в почтеннейшую публику.

– Наша проблема обширнее. – Я присела рядом со Станисласом. – Для экзамена по арифметике придется сначала прочесть задание, написанное на доске, доска будет одна на всю залу, от первого ряда до стены – четыре туаза. Это слишком далеко?

– Да, – прошептал менестрель.

– Мармадюк говорил мне, что королевский совет, в чьем ведении находятся сейчас королевские миньоны, потребует хороших результатов хотя бы в одной дисциплине. То есть ты должен справиться либо с арифметикой, либо со стрельбой из лука. Никакие бусины тебя не спасут, если оба экзамена будут провалены.

Струны мандолины всхлипнули.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем, – твердо проговорила я. – Может, будет возможность тихонько тебе подсказать? У тебя же прекрасный слух, как у всякого музыканта.

– Это может сработать с арифметикой, но бесполезно в стрельбе из лука. Для того чтобы выучиться стрелять на слух, лорду Доре надо было начинать тренировки лет пятнадцать назад.

– Лорд Робен говорит, что, если моя канцона понравится ее величеству, даже в случае исключения из состязаний меня оставят при дворе. Место королевского менестреля мне не светит, но я смогу устроиться помощником менестреля, следить за инструментами.

Я чуть не всхлипнула, представив полуслепого Станисласа на побегушках. Мы обязательно что-то придумаем. Просто нужно немного времени. Надо спокойно поразмышлять на досуге. Хотя этого самого досуга нам катастрофически недостает. Время сжалось в пестрый клубок и сматывается все плотнее и плотнее.

Во дворе раздался звук трубы, призывающий к обеду.

– Займите мне местечко, я запру купальню и присоединюсь к вам, – попросила я.

Друзья ушли, я еще немножко подумала и со вздохом поднялась с места.

В дверях я столкнулась с Гэбриелом.

– Подожди, Цветочек, мне срочно нужна печь.

Он чиркнул кремнем, высекая искру, и принялся жечь над углями бумаги, видимо, те, которые недавно принес ему паж.

Я ждала, когда он закончит, хотя могла просто отдать ключ и догнать друзей.

– Ты знаешь какие-нибудь способы улучшить зрение?

– Зачем?

– Не важно. Просто есть некий человек, который плохо видит, и в жизни ему это в принципе не мешает. Но на какое-то время он должен прозреть.

– Существуют окуляры, специально отполированные стекла, которые крепятся перед глазами. – Ван Хорн закончил сожжение и разогнулся. – Ты можешь спросить об этом хабилиса Джесарда, который как раз увлекается оптикой.

– Хабилис покинул столицу и недосягаем для меня.

– Ну тогда лорда Уолеса, кажется, это их общая тема.

А ведь точно! Патрик переписывался с хабилисом об оптике!

Я бросила Гэбриелу ключ и побежала на обед, только что не подпрыгивая от радости.

– Нет, – сказал Патрик на мой вопрос.

Это невозможно, для этого требуются особые инструменты, которые, скорее всего, были у Джесарда, но которых нет у него.

Оливер со Станисласом, которых я поначалу заразила своим оживлением, синхронно погрустнели.

– А кто рассказал тебе об окулярах?

– Не помню, – соврала я, чтобы опять не вызывать дружескую ревность лорда Уолеса, – и даже не помню когда.

Остаток обеда прошел в молчании.

Когда мы уже собирались покинуть залу, чтобы дать возможность прислужникам подготовить ее к занятиям, к нам с визитом пожаловал лорд Мармадюк.

Десять минут обязательных оскорблений я дремала с открытыми глазами, затем шут перешел к делу, ради которого и явил нам свой светлый лик.

– Время, когда вы можете сменить цвет крыла, – сегодня до заката. С последним лучом солнца я закрываю списки. Это понятно?

Мы сказали, что да.

– Ну а теперь, птенчики, радостная для вас новость: до ужина вы совершенно свободны. – И, переждав недоверчивые возгласы присутствующих, продолжил: – Но она соседствует с грустной – ужин у вас сегодня тоже отменяется. Вечером в королевском дворце лорд-канцлер ван Хорн дает бал в честь воссоединения с любимой супругой и не менее любимым шурином Адэром лордом ван Хартом. Поэтому, как вы понимаете, наш любезный лорд Пападель будет занят, а с ним и те люди, которые, видимо, за какие-то тайные, но страшные грехи вынуждены обслуживать вашу ораву. Так что сегодня у вас день свободы, разбирайтесь со всем самостоятельно. А чтоб вы не загрустили и не принялись сворачивать шеи королевским почтовым голубям или павлинам… Успокойтесь, Алари, да, павлины здесь есть, и да, их иногда едят. Но вам это не светит. Поэтому сейчас вам принесут какой-нибудь снеди, чтобы продержаться до завтрака, а уж вы сами решайте, что с ней делать.

В залу вошел строй пажей, нагруженных подносами.

Дальше последовала безобразная свалка и борьба за еду. Эпичное побоище.

– Ну как так можно? – высокомерно протянула я. – Ведь никто не умрет, один раз пропустив ужин. Лорд Виклунд, дружище, там на столе лежит освежеванный кролик. Не будешь ли так любезен добыть его для своих друзей?

– И вина, – поддакнул Доре.

– И хлеба, – сказал Патрик, – потому что без хлеба ты, Оливер, не испытаешь удовольствия от крольчатины.

Кто мог противостоять нашему посланнику? Явно никто. Лорд Формино еле передвигался после недавнего спарринга с Виклундом, а Турень… С Туренем Оливер как раз и поделился, вернув вежливый поклон.

Через десять минут в нашем распоряжении была краюха хлеба, семь бутылок вина, гирлянда красных перцев и две кроличьи тушки, а также все свободное время до того, как нас сморит сон.

Ван Хорн в битве за еду участия не принимал. Он издали махнул мне рукой и, когда я нагнала его во дворе, повесил на шею мое ожерелье.

– Ты уходишь, чтоб повидать родственников?

– Не сейчас, но я подумал, что сегодня тебе пригодится купальня.

– Ты мог бы к нам присоединиться, – сказала я неуверенно.

– И терпеть обжигающие взгляды Уолеса? Нет уж, избавь меня от этого удовольствия. Кстати, он сделает окуляры?

– У него нет необходимых инструментов, – вздохнула я.

Ван Хорн похлопал меня по плечу:

– Ты обязательно придумаешь какой-нибудь выход, Цветочек.

– Было бы неплохо.

Мы немножко помолчали, Гэбриел все еще держал руку на моем плече.

– Не хочешь посетить со мной торжественный прием?

Я захлопала ресницами:

– Ты меня приглашаешь?

– Ну да, мне не нравится, когда мой друг грустен, поэтому мое желание развеселить и развлечь его вполне объяснимо.

Я раздумывала.

– Это карнавал, Басти. Под маской тебя никто не узнает, мы выпьем хорошего вина, не чета той невнятной бурде, которую подают в казарме будущим миньонам, ты послушаешь музыку. Хотя, думаю, от тесного общения с лордом Доре у тебя давно должно выработаться отвращение к любым ее видам.

Я хихикнула:

– Еще скажи, что мы будем танцевать.

– Почему бы и нет? Под маской мы сможем делать все, что душа пожелает.

Ах, как Басти – не граф Шерези, а та девчонка, которой я была совсем недавно, – любила танцевать! У меня даже голова закружилась, будто в хороводе. Басти знала все движения, умела исполнить и народную пляску, и горячую доманскую чакону, и болеро.

– Хорошо.

– Ты согласен?

– Почему бы и нет, к тому же мне хочется посмотреть на твоих родственников. Погоди, но ты же не собираешься меня им представить?

Гэбриел взял меня и за другое плечо, склонив голову поближе.

– А тебе бы этого хотелось?

Я фыркнула и сбросила его руки.

– Вот еще!

Мы рассмеялись, я дружески пихнула его в бок.

– Воображаю себе эту сцену. Маменька, папенька, это мой друг Цветочек Шерези, с которым мы делим казарму и купальню…

– Да уж, эпичное зрелище, мы будем избегать знакомства. Значит, встречаемся после заката, ну, например, на этом самом месте. Сейчас много не пей, иначе не почувствуешь тонкости вкуса прекрасных королевских вин, да и твоя выносливость в танце нам сегодня пригодится.

– Хорошо.

Наш разговор напомнил мне кое-что из прошлого. Примерно так же мы с Пьером договаривались о встрече на празднике сенокоса и о том, что ночью я стану принадлежать ему. Аналогия заставила меня слегка покраснеть.

– И постарайся не притащить с собой всю вашу компанию.

– Постараюсь. После заката, здесь. Я буду.

Меня переполняло предвкушение праздника.

Мармадюк наблюдал за беседой молодых людей с крыльца. Цветочек плавился от счастья, а Гэбриел все увеличивал градус своего обаяния. Глупый маленький Шерези, его в данный момент разводили просто как девицу, прежде чем залезть к ней под юбку, но он ничего не замечал, глядя на ван Хорна влюбленными глазами. Шут понимал, что делает ван Хорн, и знал зачем. А также мог разбить его планы всего лишь одной фразой, брошенной вскользь в обществе канцлера. Мог, но не хотел. Мальчик имеет право на месть.

Ах, какой мальчик! Как осторожно и уверенно он ведет игру, все свои игры. Намек, ожидание реакции, обдумывание, ответ. В этом он напоминал ему Этельбора. Ну разве можно устоять перед таким сходством?

Пусть будет как будет. Мармадюк даст шанс юному Гэбриелу и, если тому удастся его интрига, будет доволен. Цветочек, конечно, огорчится тем, что его использовали, или придет в бешенство. У него горячее благородное сердце, на струнах которого так легко играть.

Он будет раздавлен, бросится за утешением к нему, Мармадюку, и если окажется, что граф Шерези все-таки девица… Что ж, он утешит его в любом случае. И либо воспитает из него достойного соперника любому интригану, либо отдаст замуж за кого-нибудь из великовозрастных пажей, срок службы которых подходит к концу.

Решено. Пусть ван Хорн играет, а мы понаблюдаем за его игрой.

Молодые люди расстались, Шерези отправился к друзьям, поджидающим его у двери купальни, а ван Хорн, заметив шута, ему поклонился.

Мармадюк спрыгнул с крыльца и подошел к Гэбриелу. Он ничего не говорил, это было лишним, лишь достал из кармана камзола фамильный кристалл ван Хорнов и протянул на раскрытой ладони.

«Я знаю, мальчик, я все знаю, – говорил его жест, – и разрешаю тебе продолжать».

Гэбриел взял кристалл и еще раз поклонился, он понял, что ему хотели сказать.

Начинать ужин сразу после окончания обеда было глупо, но глупость происходящего нас волновала меньше всего. Сырое мясо, знаете ли, портится от свежего воздуха. Пока я беседовала с Гэбриелом, мои друзья успели сервировать стол (тот самый картежно-умывальный, который, наверное, уже притомился от частой смены ипостасей). Я послала Виклунда к кузнецам, велев принести нам какой-нибудь железный прут, который мы могли использовать в качестве вертела, и развела огонь. Тонкость приготовления мяса состоит в том, что угли предварительно нужно прожечь, чтобы жар, от них исходящий, был равномерным. Пападель нас барбекю не баловал, но что делать, я знала прекрасно и без него. Когда Оливер вернулся со старым выщербленным клинком, я насадила на него обе тушки, предварительно их промыв. Специй у нас не было, даже соли, поэтому, когда мясо стало подрумяниваться, я потихоньку подливала на него вино, это должно было придать кушанью мягкость и изысканный вкус. Скоро по двору казармы разнесся божественный аромат. Но никто не стремился нарушить наше уединение. Большинство претендентов, пользуясь случаем, предпочли заняться своими делами, отправиться на турнирное поле или завалились спать в казарме.

– Я бы на тебе женился, Цветочек. – Виклунд потянул носом и закатил глаза.

– Но-но! – Я погрозила ему бутылкой. – Что за гнусные намеки!

– А что? Я бы добывал дичь, ты бы ее готовил, а в свободное от еды время мы приударяли бы за девами.

– Тогда вам придется усыновить меня, – не отстал от друга Станислас.

– Ты ничего не умеешь. – Виклунд не желал увеличивать нашу семью. – Лучше мы удочерим Патрика, он хотя бы умный.

– А я музыкальный.

– Это еще одна причина для нашего окончательного «нет»! В нашем доме под запретом будут все музыкальные инструменты, а слово «мандолина» – приравнено к самому страшному ругательству.

В ожидании, когда мясо приготовится, мы потягивали вино прямо из бутылок, поэтому беседа и приобрела столь фривольный характер.

Мы еще немножко поспорили и пришли к выводу, что жить вчетвером было бы идеальным решением.

– Мы и так живем вчетвером. – Я пила осторожно, памятуя, что меня ожидает через несколько часов.

– Интересно, как надолго? – задумчиво протянул Станислас.

– Что ты имеешь в виду?

– Сейчас нас объединяет общая цель, а что с нами будет, ну, например, через пять лет?

– Ты станешь королевским менестрелем, – уверенно сказала я, – твои канцоны и баллады прогремят на всю Ардеру, Оливер будет новым лордом-коннетаблем, самым молодым за всю ардерскую историю, а Патрик – патроном Королевского университета и, может быть, хабилисом, на лекции которого будут съезжаться студиозы со всего мира.

– А ты? Кем станешь ты, Басти?

Я пожала плечами:

– Буду с достоинством носить адамантовую королевскую звезду. В конце концов, я больше ничего не умею.

Мои друзья расхохотались. Потом мы спорили, на какой именно части тела предписано носить королевский адамант, потом спорили о чем-то еще, слушали песни Станисласа, пели, жевали действительно неплохо получившееся мясо и запивали его вином.

На закате мы стали собираться, прибрали купальню, вернули на место умывальный стол, Оливер вынес пустые бутылки и прочий мусор к выгребной яме.

– Может, прогуляемся? – предложил Патрик. – Абсолютно не хочется спать.

– К сожалению, я вынужден вас покинуть.

– Куда ты идешь?

– Гэбриел ван Хорн пригласил меня на празднество.

Патрик покачал головой:

– Не стоит, Басти.

– Я хочу!

– Ты помнишь, о чем я тебе говорил? Будь с ним осторожен. Он из тех людей, которые используют других, а потом отбрасывают как ненужные вещи.

– Ты его не знаешь, как знаю я.

– Со стороны все видится отчетливей.

Мне стало грустно, я обвела взглядом лица своих друзей, они тоже были невеселыми.

– Если вам так уж не хочется спать, господа, граф Шерези знает, чем вас развлечь. – Я сняла с шеи ключ и протянула его Патрику. – В дальнем углу у стены вы обнаружите неплохой запас углей и дров, а за боковой дверцей – парильню. Она на одного, так что париться вам придется по очереди. Кто из вас умеет раскалять камни?

– Я! – Виклунд выдернул из моих рук ожерелье. – Это прекрасный подарок, граф. Иди развлекаться, я позабочусь и о будущем королевском менестреле, и об ученом светиле.

Развернувшись, я пошла ко входу в казарму, а заметив уже стоящего там ван Хорна, ускорила шаг.

Ван Хорн был весел как никогда, он сыпал остротами и всячески демонстрировал предвкушение. Вот именно, что демонстрировал. Мне показалось, что на самом деле он волнуется и пытается скрыть это под напускной бравадой даже от себя. Может, отчасти он поэтому пригласил меня с собой, для дружеской поддержки?

– Ты пил вино, Цветочек?

– Немного.

– Хорошо.

Во внутренний круг нас проводил паж ван Сол. Он ждал нас у ворот.

– Шерези, ты почему здесь?

– Поторопись, – оборвал его Гэбриел, – нам еще нужно переодеться.

Мы слегка поплутали между хозяйственных построек.

– Это пажеские казармы, – пояснил мне ван Хорн. – Празднество проходит неподалеку, в королевской оранжерее.

Дэни толкнул какую-то дверь:

– Сюда, господа.

Пажеская казарма отличалась от миньонской в лучшую сторону. У маленьких бездельников были почти отдельные комнаты, в каждой из которых стояло по две кровати, а также сундуки с одеждой и прочим скарбом. Я завистливо хмыкнула, когда очутилась в покоях Дэни ван Сола.

– Подождите, маскарадные костюмы должны прибыть с минуты на минуту.

Паж покинул нас, ван Хорн раздраженно плюхнулся на кровать, я села рядом, потому что стульев в комнате не было.

То ли мне передалась нервозность Гэбриела, то ли выпитое сегодня вино давало о себе знать, но я дрожала.

Вдалеке хлопнула дверь.

– Стой! – высоким голосом закричал какой-то мальчишка. – Там переодевается Гэб.

– Подумаешь! Что я там не видел? Или он с дамой?

И мальчишки захихикали. Потом зашептались, потом заржали.

Ван Хорн обнял меня за плечи:

– Маленькие болваны. Ты встревожен?

– Тебя называют Гэб?

– Это вызывает удивление?

От тепла, распространившегося от его руки, я расслаблялась.

– Это была дурацкая идея. Мне не стоило идти с тобой.

– Понятно. – Гэбриел поднялся с кровати, уверенно подошел к одному из сундуков и отбросил крышку. – Это должно снять твою тревогу. – В его руке оказалась шарообразная прозрачная бутыль. – Моя любезная мачеха Эленор часто передает мне гостинцы с родины. – Ван Хорн вытащил пробку и взболтнул изумрудное содержимое. – Это…

– Эликсир фей, – уверенно сказала я. – Он пахнет лакрицей и полынью.

– Как я мог забыть… – Рука Гэбриела опять скользнула в сундук и извлекла из него небольшой хрустальный бокал. – Ты же провел ночь с прелестной Моник.

В хрустале эликсир смотрелся еще лучше, чем в стеклянном заточении. Я поднесла бокал к лицу, вдыхая аромат.

– К сожалению, наша с тобой Моник в тот раз не оставила мне ни капли. Или к счастью. Мне показалось, что в состав этого чуда входит белладонна.

– В небольших количествах она не причиняет вреда.

– Поверю знатоку, ведь все твои снадобья до сих пор приносили мне лишь пользу. – Я отпила примерно половину и задохнулась от пролившейся в меня крепости. – Ваша очередь, мой лорд.

Он быстро опрокинул в себя оставшуюся половину и налил опять.

– Я думал, что стал твоим врагом после той истории с Моник.

– Она вряд ли сможет стать причиной моей вражды хоть с фаханом из ада. – Ван Хорн внимательно смотрел, как я приканчиваю уже третий бокальчик.

– Почему? – Мне стало легко и весело, уже хотелось танцевать и проказничать.

Я бросила пустым бокалом в Гэбриела и растянулась на постели. Судя по тому, что звона разбитого хрусталя не воспоследовало, он его поймал, а судя по движению матраса – сел рядом со мной.

– Потому что для вражды нужны сильные чувства, а испытывать их к инструменту – к инструменту, чье предназначение донести некие мысли до человека, к которым он не прислушается, если они исходят от тебя…

– Станислас любит свою мандолину и испытывает… – Я икнула и оттого не закончила фразы.

– Для этого инструмент должен быть очень-очень особенным.

Я открыла глаза, ван Хорн, опершись на локоть, заглядывал мне в лицо.

– Например, как ты… – Его пальцы коснулись моей щеки, подбородка.

Я опять зажмурилась.

– Костюмы, Гэб!

– Заносите.

Ван Хорн поднялся с постели, я осталась лежать абсолютно без сил, голова кружилась, а тело как будто плавилось в лучах злого солнца.

– Ого! Цветочка Шерези эпично разнесло. Ты напоил его эликсиром?

– Помоги. Празднество в разгаре?

– Встреча двух канцлеров состоялась, если ты об этом, и никто никого не убил. Ее величество вполне может и не порадовать нас своим присутствием. По слухам, она так разозлилась, что ван Хорн-старший решил использовать оранжерею, не испросив разрешения, что топала ногами и ругалась. Маман твоя поражает общество немодным энненом, а дядя – старческой сварливостью. Мармадюк наслаждается всем вышеперечисленным. Так я не понял, что с Шерези? Вы и выпили-то всего ничего.

– Учись на чужом примере, малыш. Смешивать хмельные напитки – очень опасно. Эликсир в сочетании с молодым вином…

– И что, ты оставишь его здесь отсыпаться?

– Если я все рассчитал правильно, через несколько минут нас ждет чудесное воскрешение бравого миньона.

– Уже! – громко сказала я и поднялась с постели. Тело пело, голова была звонко-пустой, хотелось дурачиться и танцевать.

Гэбриел успел сменить мундир на расшитый канителью камзол и шелковый плащ.

– Тебе помочь? – спросил он меня.

– Я сам со всем спр-равлюсь! – Отвесив шутовской поклон, я вытолкнула дворян в коридор и заперла дверь.

Одежда, которая предназначалась мне, была точно такой же, как у Гэбриела. Руки дрожали и не слушались, я возилась с застежками, напевая под нос.

– Ты скоро? – спросили из-за двери.

– Уже! – Воздвигнувшись на пороге, я ткнула ван Хорна указательным пальцем в грудь. – Где моя маска?

– Без нее будет удобнее. Поспешим, Цветочек. Ты же хотел танцевать?

– Да-да-да. – Я схватила ван Хорна под руку и потащила по коридору. – Танцевать, и попробовать всяческих вин, и посмотреть на эннен леди ван Хорн, чтоб выяснить, больше ли он эннена госпожи Фроше, моей достойной тетушки, или уступает ему в размерах. Уступить там нетрудно, труднее превзойти. Ах, если бы видели тот эннен! Ах, поскорее бы увидеть этот!

Ван Хорн подстраивал шаг под меня, Дэни семенил позади, время от времени выдавая восхищенное:

– Шерези в лоскуты! Какой будет скандалище!

Королевская оранжерея была прекрасна, были прекрасны цветочные арки, цветочные гирлянды, цветочные деревья и цветочные кусты, и музыка была тоже, наверное, цветочной. И людей видимо-невидимо.

Потом меня закружил вихрь хоровода, потом Гэбриел протягивал мне тонкий бокал на ножке, и я пила пронзительно-кислое вино, а за ним – приторно-сладкое, а еще – танцевала с Мармадюком. И это мне точно не привиделось. Потому что во время танца я постоянно норовила погладить его по лысой голове, а он сказал – «ты просто звезда сегодняшнего вечера», а я сказала – «адамантовая звезда» и, оставив его, схватила в объятия первую попавшуюся леди, чтоб танцевать в обратную сторону. Леди оказалась рослой, но почти не отбивалась, сраженная моим напором, а я подпрыгивала, чтоб рассмотреть, нет ли на ней эннена. А еще мне послышался обрывок разговора: «…провинциальный дворянчик… миньоны королевы… но пока его избрал своим миньоном младший ван Хорн… одинаковые костюмы… бедный отец… такой позор… ни от кого не скрываясь…»

А потом музыка закончилась, я поклонилась своей леди и услышала за плечом голос Гэбриела:

– Тебе пора немножко отдохнуть.

– Пить! Я умираю от жажды.

Ван Хорн уверенно вел меня сквозь толпу, придерживая за плечи, отдернул тканую драпировку, за которой оказалось высокое узкое окно.

– Садись. – Он обхватил меня за талию, приподнял и усадил на подоконник.

– Дай мне вина, – протянула я капризно.

Он оглянулся через плечо, кивнул кому-то, и моих губ коснулся прохладный ободок бокала. Я отпила:

– Фу-у-у! Вода?

– Ну мы же не хотим, чтоб ты заснул и пропустил самое интересное? – Гэбриел недобро улыбнулся и отпил из своего бокала, сразу же поставив его на подоконник. – Правда, Цветочек? – Он прислонился к моим коленям, разведя их в стороны. – Тебе не кажется, что наша дружба несколько поблекла и требует подновления?

– Что? – Я разжала пальцы, бокал ответил с пола звоном разбившегося стекла, в отличие от ван Хорна, который не ответил ничего.

Он взял меня за шею, приблизил лицо и поцеловал.

Что там говорила белокурая Моник про экстаз, который наступает от фейского эликсира? Не важно. Важно, что этот экстаз наступил. Пожар, землетрясение, потоп. Я застонала и страстно ответила на поцелуй, сжала колени, привлекая к себе Гэбриела, запустила руку ему под сорочку.

– Позор! – раздался громовой голос.

Гэбриел отодвинулся от меня и обернулся.

– Отец?

Они были похожи – ван Хорн-старший и Гэбриел, канцлер был мощнее и кряжистее, и волосы его, тронутые на висках сединой, гораздо темнее, но семейное сходство явно прослеживалось. Одно их разнило. Гэбриел сейчас стоял ко мне вполоборота, и мне прекрасно было видно, что в отличие от пышущего праведным, абсолютно натуральным гневом отца сын только изображает испуг.

Канцлер занес руку и нанес первый удар, Гэбриел упал на колени, склонив голову.

– Кровь от крови, плоть от плоти моей! – кричал отец, в ход пошли кулаки, затем носки башмаков, окантованных железом.

Хмель покинул меня, я с ужасом смотрела на побоище, разворачивающееся буквально у моих ног.

– Подвинься. – Мармадюк, подпрыгнув, сел со мной рядом на подоконник, сбрасывая на пол второй бокал. Разбившийся с таким же хрустальным звуком. – У тебя лучшее место в зрительном зале.

Канцлер входил в раж, на узорный пол брызнула кровь, Гэбриел упал на бок, конвульсивно дернулся.

– Помогите ему, мой лорд, – жалобно попросила я. – Он же убьет его.

– Он в своем праве, – ответил шут равнодушно. – Потерпи, представление только начинается.

Мой взгляд, мечущийся по толпе, выхватил из нее женщину в конусообразном эннене. Она была очень молода, может, чуть старше меня, и очень хороша собой. Она плакала, поднося к глазам кружевной платок. Неужели и она не вступится за пасынка?

На лицах стоящих рядом с леди ван Хорн людей читались разные чувства – злорадное удовлетворение, злорадное любопытство, простое злорадство.

– А вот и Адэр лорд ван Харт, дядюшка твоего друга, – сказал Мармадюк, указывая в сторону.

Оттуда, пересекая почтительно расступающуюся толпу, к нам приближался рослый старец.

– Наказываешь сына, Гэбриел?

Их одинаково зовут, сына назвали в честь отца?

Канцлер повернулся, тяжело дыша.

– Он! Мне! Не сын! – раздельно произнес Гэбриел ван Хорн, канцлер Ардеры. – Отныне не сын! Я отказываюсь от этого выродка! Слышите все? У меня нет сына!

В гробовой тишине, последовавшей за этим заявлением, Гэбриел-младший пошевелился и сел на полу.

Я дернулась спрыгнуть, чтобы ему помочь, но Мармадюк придержал меня, ухватив за талию.

– Сидеть, Цветочек. Это не твоя игра.

Гэбриел с трудом поднялся на ноги, покачнулся, по его лицу текла кровь, он вытер ее ладонью, потом засунул руку за отворот камзола и, достав оттуда черный фамильный кристалл, поднял его над головой на раскрытой ладони.

– У вас и правда теперь нет сына, лорд ван Хорн!

Толпа ахнула. Кристалл не зажегся, Гэбриел потерял право наследования.

– Какая неожиданность, – желчно сказал старец Адэр. – Отдай камушек канцлеру, мальчик.

Гэбриел протянул кристалл бывшему отцу, тот взял его и обратился к ван Харту:

– Теперь вы сможете забрать его в Дювали и распоряжаться по своему усмотрению. Это ничтожество, этого безродного выродка.

– Ну почему же безродного. – Ван Харт покачал головой и закусил нижнюю губу. – У мальчика есть семья, он происходит из достойного рода, ему самое время проявить себя при дворе владычицы нашей Авроры, храни ее Спящий.

Пока все вразнобой повторяли: «Храни ее, Спящий!», ван Хорн сверлил ван Харта взглядом, потом издевательски протянул:

– В качестве кого?

– Ну не знаю. – Ван Харт пожевал губами. – Он хотел стать миньоном? Почему нет?

– Скорее это я заставлял этого ублюдка к этому стремиться.

– Понимаете ли, Гэбриел, – старец жевал губами постоянно, – Гэбриел, не вы, а этот Гэбриел… Ах, почему моя покойная сестра решила назвать ребенка в честь мужа, создав тем самым такую путаницу? Мальчик, подойди ко мне.

И пока лишенный наследства юноша пересекал разделявшее их расстояние, ван Харт продолжал говорить:

– Этот молодой человек никогда не делает того, что сам не хочет, ну вот так плохо я его воспитал, прости старику эту ошибку. Подожди, я знаю все, что ты сейчас попытаешься мне сказать. Ты скажешь, что без фамильного кристалла он не сможет продолжать борьбу за миньонство. И на это у меня есть ответ.

Из-под отороченного мехом плаща старец извлек другой кристалл – черный овал, испещренный какими-то рунами. И кристалл, и руны ярко светились.

– Как вы все знаете, богини наши не благословили мой брак потомством, поэтому, – он повернулся к юноше, – я нарекаю тебя сыном, Гэбриел, и наследником ван Хартов. Прими этот знак.

Гэбриел взял камень, вспыхнувший в его руках нестерпимо ярко, и поднял над головой.

– Я буду вам хорошим сыном, почтенный Адэр. Отец!

Старец улыбнулся и пожевал губами.

– Что еще? Ах да. Миньоны! Передай свой фамильный кристалл лорду-шуту, мальчик. Мне говорили, что именно любезнейший Мармадюк взял на себя труд хранить их, пока вы постигаете нужные вам науки.

Когда Гэбриел приблизился к нам, я улыбнулась и попыталась поймать его взгляд. Но он не обратил на меня никакого внимания, просто отдав камень шуту и вернувшись к новому отцу.

– Это же не будет проблемой, Мармадюк, – спросил Адэр, – сменить в бумагах имя нашего мальчика?

– С сегодняшнего дня в списках черного крыла будет значиться Гэбриел лорд ван Харт, наследник канцлера ван Харта, – поклонился шут.

– Прекрасно. Ну что ж, господа, не смею больше мешать вашему веселью. Развлекайтесь, танцуйте, а я, с вашего позволения, откланяюсь, дорога меня утомила.

– Он бездарен, твой новый сын, туп и труслив.

Если канцлер хотел нанести разящий удар, то у него не получилось.

– У меня другое мнение.

– Он не преуспел ни в арифметике, ни в картографии!

– Он еще преуспеет. Правда, мальчик? В конце концов, припомнишь, за что в четырнадцать лет получил ученую степень Тарифского университета, и все наверстаешь.

– Ух ты! – восхищенно шептал Мармадюк у меня над ухом. – Кажется, они вместе эту интригу проворачивали. То-то дедуля петушится. Небось перед зеркалом каждое словечко репетировал.

– Кто с кем? Я ничего не понял.

– Ну смотри. – Шут обхватил меня за плечи, чтобы не упасть. – Адэр долго готовил племянника, ему дали образование и, я почти уверен, учили всему, что положено знать и уметь дворянину. Но все это втайне от отца, чтобы потом продемонстрировать ван Хорну букет плохих качеств и заставить его отречься от сына. Малыш Гэбриел пять лет терпел издевательства, пять лет готовился. И, знаешь, я уверен, что, если бы понадобилось не пять, а десять лет, он бы все равно пошел на это, твой друг Гэбриел. Браво. Снимаю шляпу. Не знаю, кто это придумал – новый отец или новый сын, но снимаю шляпу перед обоими. Всем известно, как канцлер ван Хорн ненавидит мужелюбов, и даже на этой слабости они тонко сыграли.

Я только моргала и пыталась безуспешно сглотнуть, в горле пересохло.

– Мы с тобой можем уходить, Цветочек. – Шут спрыгнул с подоконника и потянул меня за собой. – Представление окончено. Хотя нет, некоторые господа просто не чувствуют меры.

Ван Хорн заорал:

– Мужеложец!

Мармадюк засунул меня обратно и прислонился к моим коленям спиной.

– Не дергайся, Шерези, ты меня отвлекаешь, а я жажду узнать, чем парируют этот выпад.

Его парировал Гэбриел ван Харт:

– Я попрошу вас выбирать выражения, канцлер. Такие обвинения дворянину чреваты дуэлью. – Он достал из-за отворота платок и отер с лица кровь.

– Ты с ним целовался! С этим мальчишкой, про которого сплетничают все, от судомоек до пажей. Да и все сегодня это видели!

– В отличие от вас я не накоротке ни с одной судомойкой, милорд…

В толпе раздались смешки, Мармадюк одобрительно хмыкнул.

– …А всем я должен сообщить, что уже два года обручен с леди Дидиан ван Сол, что может подтвердить находящийся здесь Дэни лорд ван Сол, ее брат.

Паж выскочил как фаханчик из коробочки фокусника, подтвердил и исчез со сцены.

– Твое обручение не более чем трюк! Дымовая завеса для сокрытия правды. Поцелуй был! И не один!

– С Бастианом Мартере графом Шерези, – Гэбриел преувеличенно устало вздохнул, – мы обменялись поцелуями дружбы, которые приняты между боевыми соратниками со времен Спящего лорда. Вы, дорогой канцлер, вероятно, не осведомлены об этом древнем обычае, так как принять участие в бою вам не удавалось, видимо, вследствие невероятно важных причин, да и друзей у вас нет.

И тут ван Хорн не выдержал, заорал что-то невнятное, бросился с кулаками на бывшего сына, тот встретил удар предплечьем и вернул сторицей, ван Хорн отлетел туаза на четыре, упал на спину, Гэбриел остался стоять на месте и проговорил, повысив голос:

– Больше никогда вы не поднимете на меня руки, в следующий раз вас встретит клинок. Сегодня я вас прощаю, спишу все на волнение, но впредь будьте осторожнее, милорд, иначе Ардера лишится своего такого замечательного канцлера на дуэли.

На ван Хорна было страшно смотреть, его подхватили под руки и повели прочь, супруга семенила следом, ее плечи мелко дрожали от плача.

– Вот теперь точно все, – сказал Мармадюк. – Пошли, я отведу тебя в казармы.

Я двигалась как кукла на ниточках, просто двигалась, просто переставляла ноги.

Поравнявшись с Гэбриелом и старым ван Хартом, шут поклонился:

– Браво, милорды, брависсимо.

Адэр хихикнул:

– Похвала от трикстера самого Этельбора может вскружить мою седую голову.

– Нам нужно поговорить. – Гэбриел взял меня за руку, затем, будто обжегшись, отпустил и кивнул. – Следуй за мной.

Мы вышли из оранжереи. Наверное, дорога должна была быть мне знакома, но не была, сюда меня вели абсолютно пьяной, так что сейчас, будучи трезвой как тарифское стеклышко, я даже не пыталась определить наше местоположение. Цветочные гирлянды, цветочные арки, цветочные кусты… Золотистая дорожка вела нас через парк, меж клумб с уже увядающими розами. За поворотом появилась скамейка.

– Присядем? – Он опустился первым, я осталась стоять перед ним. – Я должен извиниться?

– К фахану извинения, лорд ван Харт. Вы всего лишь заманили меня дружеским участием, коварно напоили, филигранно рассчитав порцию, заставили бесчинствовать при скоплении народа, а затем поцеловали, но стоит ли извиняться перед инструментом?

– Остынь, Цветочек. Давай просто забудем то, что было, и начнем с чистого листа. Я не желал тебе зла. Просто так совпало, ты любишь мужчин… не спорь, ты со страстью отвечал на мои поцелуи… ты яркий, привлекаешь к себе взгляды. Мне нужен был кто-то вроде тебя. Отец… – Он запнулся. – Ван Хорн ненавидит мужелюбов, но, если бы не твое сегодняшнее представление, он просто еще раз избил бы меня. Так что я благодарен тебе за все.

– Как давно ты это задумал? Когда ты решил сделать меня инструментом?

– Как только увидел, – сказал Гэбриел. – Ты шутил с какими-то парнями у ворот королевского дворца. Они внимали твоим словам, смеялись, ты был в центре внимания. Твои волосы на солнце отливали пурпуром, и это тоже было ярко и забавно. А потом я увидел тебя с Патриком, как ты льнешь к нему, и картинка сложилась полностью. Мне всего лишь требовалось увести тебя от лорда Уолеса, как уводят красотку от мужа-рогоносца.

– Ты сейчас оскорбляешь моего друга. Твои слова ранят. Ты целовал меня, и это были вовсе не поцелуи дружбы, а поцелуи любви!

– Что ж, как я понимаю, у тебя есть своя картина произошедшего, и разрушить ее мне не удастся. – Он вздохнул, а затем голос его приобрел холодную твердость: – Бастиан Мартере граф Шерези, я прошу вас больше никогда не докучать мне своим обществом.

В моей голове как будто лопнул хрустальный бокал.

– Что?

– Наше дальнейшее общение невозможно. Я не разделяю ваших склонностей, а дружба с вами может бросить тень на честь ван Хартов.

Он поднялся и неторопливо ушел по дорожке. Я стояла в тишине и одиночестве. Я только что получила отставку, второй раз в жизни, и в отличие от первого – не могла отстегать обидчика. По щекам заструились слезы, я вытерла их рукавом, а потом, выдохнув, припустила за Гэбриелом.

Он не успел отойти так уж далеко, я обнаружила его за вторым поворотом, у его ног на коленях стояла женщина, ее роскошное платье сползло с плеч, полумаска болталась на одной завязке, женщина натужно рыдала и, кстати, оказалась нашей старой знакомой Моник.

Не став слушать, о чем она там стенает, я подбежала к Гэбриелу и развернула к себе, взяв за плечи. Он удивленно подчинился моему жесту.

– Последнее слово, – сказала я, ловя сбившееся от бега дыхание, – ты – бесчувственная скотина, ван Хорн, или ван Харт, если тебе будет угодно, ты разбил мне сердце, я больше никогда не заговорю с тобой без крайней необходимости и не посмотрю иначе как с надеждой, что ты корчишься в муках. Но знай! Для тебя никогда уже не будет все как прежде. Ты никогда ничего не забудешь и не обретешь покоя. В каждой встреченной тобой женщине ты будешь искать меня!

Я плюнула ему под ноги, чтобы поставить точку по-нашему, по-шерезийски, а потом быстро пошла к виднеющемуся вдалеке строению.

– Эти слова должна была сказать я, – рыдала позади безутешная Моник.

Мармадюк вернулся в свои покои на рассвете, у шута, знаете ли, всегда полно дел по ночам, особенно у лорда-шута, особенно у лорда-шута, который сначала в подробностях пересказывает ее величеству все перипетии прошедшего без ее величества праздника и пережидает восторги по поводу того, как отомстила судьба выскочке-канцлеру, без спроса захватившему королевскую оранжерею, потом обстоятельно утешает встреченных в парке прекрасных куртизанок, параллельно выслушивая подробнейший рассказ об их, куртизанок, злоключениях. Он справился со всеми делами только к исходу ночи, хотя куртизанка на самом деле была всего одна.

Шерези ждал его в его же покоях, клюя носом за его же письменным столом.

– Уже успокоился?

– Я и не волновался. – Басти зевнул, сдул со лба непослушную челку и многозначительно остановил взгляд на его безволосой голове. – А вы как поживаете?

– Я? Великолепно! – Мармадюк присел в кресло для посетителей. – Ну давай, рассказывай.

– А что рассказывать? Сначала я заблудился в парке, ходил по нему кругами как заколдованный феями, – тут снова последовал многозначительный взгляд на его лысину, – а потом мое верное сердце привело меня к моему лорду.

– И чего желает узнать твое верное сердце?

– Моник говорила правду?

– Ты говорил с Моник?

– Ах нет, милорд. Это вы говорили с ней. Я же сказал вам о сердце, мое сердце привело меня к вам, когда я был в парке, и вы были в парке, и Моник, что примечательно, тоже там была… с вами.

– Кхм… – Лорд-шут впервые за довольно долгое время почувствовал себя не в своей тарелке. – Что именно из сказанного Моник тебе хотелось бы уточнить?

– То есть это она продвигала Гэбриела к вершинам власти? Посвятила этому всю жизнь, многим пожертвовала?..

– Ох уж эти женщины. – Шут закатил глаза. – Я надеюсь, ты, Цветочек, не женщина? Потому что женщины, любезный Шерези, почему-то считают, что они многое значат в мужской судьбе, могут что-то решить, на что-то повлиять. Это все не более чем самообман, мой дорогой. А истина заключается в том, что Моник внушала одному своему любовнику то, что внушал ей другой любовник. Как только этот «другой» выиграл у «одного», она потеряла для него ценность.

– Инструмент, – прошептал Шерези и зло улыбнулся.

– Если я удовлетворил твое любопытство, мне хотелось бы поспать.

– Простите, милорд, позвольте откланяться.

У двери Басти обернулся и, махнув рукой в сторону настенного портрета, сказал:

– Знаете, милорд, мне очень хочется, чтоб через много-много лет какой-нибудь убеленный сединами ван Харт сказал мне: «Похвала трикстера самого лорда Мармадюка, трикстера самого Этельбора…»

Шут бросил в него башмаком:

– Сегодня. После ужина. Как обычно. Не опаздывай.

И когда Цветочек наконец действительно удалился, проговорил, обращаясь в пространство:

– Вот и растет наша смена, мой лорд.