Морин
Мы встретились в пабе напротив Топперс-хаус, чтобы отпраздновать Девяностый День. Мы собирались немного выпить, подняться на крышу, немного подумать обо всем, а потом наведаться в индийский ресторанчик на Холлоуэй-роуд. Насчет индийского ресторанчика я сомневалась, но остальные сказали, что это все обсуждаемо.
Правда, я не хотела идти на крышу.
— Почему? — спросила Джесс.
— Потому что люди кончают там с собой, — объяснила я.
— Ясен пень, — сказала Джесс.
— А, так тебе понравилось то, что мы видели на День святого Валентина? — поинтересовался Мартин.
— Нет, мне не понравилось. Я о другом, сам понимаешь.
— Нет, не понимаю, — ответил Мартин.
— Это же часть жизни.
— Так всегда говорят о всяких неприятных вещах. «Ах, в этом фильме показывают, как кому-то выкалывают глаза штопором. Но это же часть жизни». А еще люди какают, и это тоже часть жизни. Этого никто не хочет видеть, ведь так? И этого не показывают в кино. Давай вечерком посмотрим, как люди сидят на горшке.
— Все равно не получится, — возразила Джесс. — Люди же запирают дверь в туалет.
— А если б не запирали, ты бы наблюдала за ними.
— Если бы не запирали, это было бы частью жизни в большей степени, разве нет? И тогда бы я наблюдала.
Мартин застонал, закатив глаза. Может показаться, что он намного умнее Джесс, но он ни разу, кажется, не переспорил ее, да и в этот раз у него не получилось.
— Но люди запираются для того, чтобы им не мешали, — сказал Джей-Джей. — А еще, возможно, они не хотят, чтобы им мешали, задумываясь о самоубийстве.
— То есть ты хочешь сказать, что мы должны спокойно стоять в стороне? — спросила Джесс. — Я не думаю, что это правильно. Возможно, сегодня мы сможем остановить кого-нибудь.
— А как это соотносится с теориями твоего друга? — спросил Мартин. — Насколько я понимаю, ты теперь считаешь, что попытка самоубийства — это лотерея.
Незадолго до того мы говорили о человеке без имени, которого зовут Безсобаки и который сказал Джесс, что в мыслях о самоубийстве ничего плохого нет, и все должны через это проходить.
— Я никогда ничего подобного не говорила.
— Прости. Я перефразировал твои слова. Мне казалось, мы не имеем права вмешиваться.
— Нет-нет. Мы можем вмешиваться. Вмешательство — это часть задуманного, понимаешь? Просто нужно задуматься об этом, а потом будь что будет. Если мы кого-то остановим, то послужим рупором богам.
— Будь я богом, — заметил Мартин, — я бы точно сделал тебя своим рупором.
— Это издевка?
— Это комплимент.
Джесс была польщена.
— Поищем кого-нибудь? — предложила она.
— А как ты собираешься кого-то искать? — не понял Джей-Джей.
— Во-первых, здесь кто-нибудь должен быть.
Мы оглядели паб. На часах было только начало восьмого, и народу было немного. В углу сидели два парня в костюмах, которые смотрели на экран мобильного телефона и смеялись. За столиком у барной стойки сидели три женщины, которые разглядывали фотографии и смеялись. За соседним столиком сидела молодая пара — они просто смеялись. А за стойкой сидел мужчина средних лет и читал газету.
— Слишком много смеются, — заметила Джесс.
— Человек, считающий пришедшее на мобильный сообщение смешным, не покончит с собой, — ответил Джей-Джей. — Мозгов не хватит.
— Я видела смешные сообщения, — возразила Джесс.
— Ну, — протянул Мартин, — я не уверен, что этот аргумент опровергает теорию Джей-Джея.
— Заткнись ты, — огрызнулась Джесс. — А что с тем человеком за стойкой? Он один. Читает газету. Пожалуй, лучше нам не найти.
Джей-Джей с Мартином переглянулись и одновременно рассмеялись.
— Лучше нам не найти? — переспросил Мартин. — То есть, по-твоему, мы должны отговорить кого-нибудь из присутствующих от самоубийства независимо от того, собираются ли они покончить с собой или нет?
— Ну, те смеющиеся идиоты на крышу не полезут. А в нем чувствуется… глубина, что ли.
— Он читает газету «Сан». Проглядывает полосу о скачках, — сказал Мартин. — Скоро придет его друг, и они надерутся пивом.
— Сноб ты.
— Скажите пожалуйста! А кто здесь думает, будто для мыслей о самоубийстве необходима некая духовная глубина?
— Все мы так думаем, — ответил Джей-Джей. — Разве нет?
Мы еще посидели в том баре, заказав выпить по два раза. Мартин пил виски с водой, Джей-Джей пил «Гиннесс», Джесс пила «Ред Булл» с водкой, а я — белое вино. Три месяца назад я бы, наверное, немного захмелела, но теперь пью намного больше, так что, когда мы вышли на улицу, мне просто было тепло и хорошо. За неделю до того часы перевели на час вперед, и хотя внизу казалось, что на улице темно, на крыше возникло такое ощущение, будто в городе еще осталось немного света. Мы прислонились к стене — рядом с тем местом, где Мартин перерезал проволоку, — и просто глядели в сторону Темзы.
— Ну, — нарушила молчание Джесс. — Кто-нибудь собирается прыгать?
Ответа она не дождалась, потому что этот вопрос больше не стоял перед нами — мы только улыбнулись в ответ.
— Наверное, это хорошо? Хорошо, что мы живы, — сказал Джей-Джей.
— Ясен пень, — ответила Джесс.
— Вообще-то, это был риторический вопрос, — заметил Джей-Джей.
Джесс выругалась и спросила его, что это значит.
— Понимаете, мне действительно интересно, — сказал Джей-Джей. — Я действительно хочу узнать, так ли… Не знаю, как это сказать.
— Действительно ли лучше, что мы живы, а не наоборот? — спросил Мартин.
— Да. Наверное.
— Для твоих детей это лучше, — сказала Джесс.
— Пожалуй, — согласился Мартин. — Если не считать того, что я с ними не вижусь.
— Для Мэтти лучше, — подхватил Джей-Джей.
Я ничего не ответила, и все тогда поняли, что для Мэтти это не лучше.
— Все равно нас всех кто-то любит, — сказал Мартин. — И эти люди предпочли бы, чтобы мы остались в живых. В общем и целом.
— Думаешь? — засомневалась Джесс.
— Ты хочешь спросить, считаю ли я, что твои родители хотели бы видеть тебя живой? Да, Джесс, твои родители хотели бы видеть тебя живой.
Джесс скривила лицо, явно сомневаясь в утверждении Мартина.
— И как мы только раньше об этом не задумались? — сказал Джей-Джей. — Еще на Новый год. Я о своих родителях даже не вспомнил.
— Наверное, потому что тогда все было хуже, — ответил Мартин. — Семья ведь как… даже не знаю. Как сила земного притяжения. Иногда сильнее, иногда слабее.
— Да, для тебя. Именно поэтому с утра мы готовы взлететь, а к вечеру уже не можем и шага ступить.
— Или как приливы и отливы. Ведь сложно что-то заметить, пока… Ну, в общем, вы поняли.
— А если бы кто-нибудь поднялся сюда сегодня, что бы вы сказали этому человеку? — спросил Джей-Джей.
— Я бы ему рассказала про девяносто дней, — ответила Джесс. — Это ведь действительно так.
— Да, — согласился Джей-Джей. — Действительно. Никто из нас не собирается расставаться с жизнью сегодня. Но… Если бы он спросил нас почему, если бы попросил рассказать, что же такого великого с нами произошло, раз мы не хотим кончать с собой… что бы вы ему сказали?
— Я бы рассказала ему про свою работу в газетном киоске, — ответила я. — И про викторину.
Все почему-то опустили глаза. Потом Джесс захотела было что-то сказать, но поймала взгляд Джей-Джея, после чего передумала это делать.
— Что ж, у тебя все неплохо, — сказал Джей-Джей после небольшой паузы. — А я вот стал ср… уличным музыкантом. Прости, Морин.
— А я безуспешно пытаюсь научить читать самого недалекого ребенка в мире, — сказал Мартин.
— Да не убивайся ты так, — сказал Джесс. — Ты вообще много что безуспешно пытаешься сделать.
— Ах да. Зато ты, Джесс… У тебя, б…, вообще все получается.
— Прости, Морин, — подсказал Джей-Джей.
— Да, Морин, прости.
— Девяносто дней назад я не знала Безсобаки, — возразила Джесс.
— Ах, точно. Безсобаки, — ухмыльнулся Мартин. — Серьезнейшее достижение, чья ценность неоспорима и не идет ни в какое сравнение с остальными. Исключая, конечно, приглашение Морин на викторину.
Я не стала напоминать ему про работу. Знаю, это не бог весть что, а могло показаться, будто я только о ней и думаю.
— Давайте расскажем нашему другу, который собирается покончить с собой, о Безсобаки. «Кстати, Джесс тут встретила одного человека, который отрицает имена и считает, что нам всем надо почаще пытаться свести счеты с жизнью». Вот он развеселится.
— Да ни хр… он так не считает. Ты просто издеваешься. Да и зачем ты вообще поднял эту тему, Джей-Джей? Мы собирались хорошо провести вечер, а теперь всем паршиво.
— Да, — ответил Джей-Джей. — Простите. Мне просто было интересно. Интересно, почему мы до сих пор живы.
— Спасибо, — ответил ему Мартин. — Спасибо тебе огромное.
Вдалеке виднелись огни знаменитого лондонского колеса обозрения.
— Но нам ведь не обязательно что-то решать прямо сейчас, правда? — сказал Джей-Джей.
— Конечно нет, — уверил его Мартин.
— Может, тогда еще полгода подумаем? Посмотрим, как пойдет.
— А эта штука вообще крутится? — задумался Мартин. — Никак не могу понять.
Мы долго смотрели на колесо обозрения, пытаясь понять. Мартин был прав. Оно казалось неподвижным, но на самом деле оно, наверное, вертелось.
notes
