Глава II

Возвышение Помпея и победы его на Востоке

Союз демократов с предводителями армий. Помпей уничтожает пиратство. Назначение его на Восток с широкими полномочиями. Фактическое падение сенатского управления. Успехи Помпея на Востоке. Победы над Тиграном и Митридатом. Устройство дел в Сирии

В управлении делами внутри государства восстановленная Суллою олигархия действовала так, как всегда действуют совершенно неспособные люди. Постановления Суллы проводились не целиком, а лишь в тех своих частях, которые были непосредственно выгодны членам правящей олигархии, в других же и иногда важнейших вопросах они или оставлялись без применения, или и прямо нарушались. Когда немедленно после смерти Суллы началась сильнейшая агитация в пользу возобновления хлебных раздач и возвращения трибунам всей полноты их прежней власти, сенат последнее требование отклонил, хлебная же раздача была восстановлена, но эта полууступка, как все вообще полууступки, не удовлетворила тех, кто требовал большего, и раздражила тех, кто не считал нужным ничего уступать.

Затем начались страстные нападки на сенаторские суды. Суды эти действовали, бесспорно, самым неудовлетворительным образом: были неоспоримо установлены многочисленные случаи подкупа судей, стало как бы признанным порядком вещей, что чиновникам предоставлялось сколь можно больше грабить и притеснять провинции, а затем, путем подкупа судей, они как бы вносили вознаграждение в пользу членов партии, остававшихся в Риме, и не подвергались никакой ответственности. Если некоторые из наиболее бессовестных представителей власти и были наказаны – после горячих нападок, между прочим, Цезаря и Цицерона, – то по существу ничего от этого не менялось, потому что тот «народ», который толкался в Риме на площади и избирал должностных лиц, сам был ничуть не лучше сената. Что было за это время во внутреннем управлении сделано сколько-нибудь полезного, то прошло не под давлением демократической оппозиции, а благодаря усилиям партии умеренных реформаторов-консерваторов. Но партия эта не блистала талантами и не могла направить на серьезную работу силы правительства, ничтожного по своим способностям и занятого только борьбою с оппозициею, столь же ничтожною в смысле дарований и государственных идей.

Но в 71 г. в Италии явилась новая политическая сила: из Испании вернулся Помпей со своим победоносным войском. Он требовал себе неслыханных наград. Сенат, пожалуй, дал бы ему – хотя и с прямым нарушением ясных законов – триумф, а его солдатам земельные наделы, но Помпей непременно желал быть назначенным для ведения войны на Востоке, и на это сенат решительно не соглашался: легкие лавры и богатая добыча в Азии предоставлялись исключительно самым родовитым аристократам. Тогда Помпей вступил в сношения с демократической оппозицией. Имея в виду только личное возвышение, он понимал, что личных целей можно отлично достигать при каком угодно правлении. Вожди же оппозиции, для того чтобы иметь союзника против сената, готовы были идти и с Помпеем, готовы были забыть, как он казнил по требованию Суллы нескольких виднейших представителей демократии.

В это время Марк Красс тоже стоял еще с войском, усмирившим рабов. Если бы дело дошло до борьбы, ему пришлось бы принять в ней участие. Он предпочел прямо вступить в соглашение с Помпеем и демократией (71) – тогда сенат уступил всем требованиям: на 70 г. Помпей и Красс были избраны консулами, и Помпей в народном собрании открыто заявил, что будет поддерживать требования демократии. И действительно, в следующем же году, с вступлением новых консулов в должность, трибуны были восстановлены во всех своих прежних правах, затем сенаторские суды изменены так, что равное влияние в них дано сенату, всадникам и представителям демократии, потом восстановлены откупа в Азии, благодаря чему капиталисты вновь получили источники огромных доходов, наконец, восстановлена должность цензоров, и первыми новыми цензорами были избраны два консула, недавно лишенные сенатом командования за неумелость и трусость в борьбе со Спартаком. Теперь они отомстили сенату, исключив на 69 г. из сената 64 человека, по преимуществу сторонников Суллы.

Таким образом, дело Суллы было уничтожено: опять столичная чернь кормилась на счет провинций, снова денежная аристократия выдвинулась на первое место и приговора ее судов, далеко не беспристрастных, трепетали правительственные чиновники. По-прежнему всякий демагог мог нарушать правильное течение государственной жизни и извращать смысл постановлений закона. Естественным продолжением произведенных перемен было требование, чтобы наказаны были сподвижники Суллы. Требования эти уже и раздавались, но для Помпея и для Красса согласиться на это значило поднять руку на самих себя, поэтому они заставили демократов отказаться от этих требований, и этот отказ лучше всего свидетельствует и о несерьезности программы демократов, и о слабости их партии.

Было очевидно, что сенат более не может править государством, но ясно было и то, что не может исполнять эту задачу и партия демократическая. Никогда дела Рима не шли так плохо, так позорно, как в десятилетие после смерти Суллы, только что нами рассказанное. Сенат вел дело так, что люди, жившие под властью Рима, не имели ничего из тех выгод, которые государство обязано доставлять своим подданным: не существовало более ни личной безопасности, ни покровительства законов и спокойного управления, ни обеспеченных торговых сношений, ни ненарушимой целости государства. Не только люди, способные наблюдать и мыслить, видели упадок государства – он ощущался всеми, его чувствовал всякий, кто чем-либо торговал или покупал хоть меру хлеба, временами страшно дорожавшего благодаря пиратам.

Было бы несправедливо винить за все это одно правительство. Оно, бесспорно, было и плохо, и виновато, но так же плоха и виновата была и вся нация, которая уже почти не давала простых, твердых людей, любивших прежде всего и больше всего свою родину, готовых жертвовать для нее своим достоянием, трудом и самой жизнью. Теперь богачи рабовладельцы стремились лишь к обогащению, солдаты не хотели повиноваться, командиры были или безрассудно самоуверенны, или трусливы, демагоги только разжигали дурные страсти толпы. Но правительство, во всяком случае, было не способно править, а когда правительство не может править, оно теряет свое разумное основание, перестает быть законным, и кто имеет возможность его свергнуть, имеет и право это сделать. Не скоро только оказываются налицо люди, способные это выполнить и – главное – способные установить новое правительство.

После понтийско-армянской войны, во время долгого господства пиратов на море, после того как едва усмирено было восстание рабов, все понимали, что олигархия править не может, и огромное большинство возложило свои надежды на демократию и этим дало ей силы победить. Но и демократия оказывалась бессильною взять в свои руки руководительство всем государством. Приходилось признать, что государство может вновь выйти на путь спокойного существования только тогда, если власть будет сильна, если она во всей полноте будет в одних руках. Захватить такую власть мог, очевидно, только человек, опиравшийся на военную силу. В данную минуту Помпей и Красс оба стояли во главе армий, следовательно, только тот или другой и мог это сделать. Каждый из них мечтал об этом, и каждый опасался другого. И тот и другой под разными предлогами держали свои армии в сборе и на военной ноге, хотя уже давно истек законный срок, в какой они должны быть распущены.

Демократы, чрезвычайно боявшиеся решительного шага со стороны которого-нибудь из полководцев, уговорили наконец Красса, имевшего менее шансов на успех, распустить своих солдат. Помпей, неоднократно заявлявший, что держит свою армию только потому, что Красс не распускает своей, не нашелся, под каким бы предлогом уклониться от прежних заявлений, и тоже распустил своих солдат по домам. Опасность, страшившая демократов, была устранена – и оба консула тотчас же увидали, что значение их пало совершенно, они не решились даже выставлять своих кандидатур на какие-либо новые должности и удалились с политической арены.

Четыре года после этого прошли без крупных событий. Война на Востоке была почти окончена Лукуллом. В столице оппозиция, видя свое бессилие захватить власть, довольствовалась тем, что на каждом шагу мешала правительству, дискредитировала его и раздражала. На морях по-прежнему господствовали пираты. Наконец в 67 г. народный трибун Авл Габиний, человек даровитый, но самых сомнительных правил, внес предложение – по-видимому, предварительно согласившись с Помпеем – начать решительную борьбу с морскими разбойниками. Он предложил назначить на три года главнокомандующего и облечь его неслыханными в Риме полномочиями: в полное его распоряжение предоставить армию в 120 000 человек, 500 кораблей и крупную денежную сумму, предоставить ему единоличное избрание себе всех помощников, а всех правительственных чиновников и военачальников в береговой полосе в 20 миль шириною подчинить ему безусловно.

Со времени Ганнибаловской воины Рим не организовывал такого грандиозного предприятия и ни один полководец не получал даже приблизительно таких полномочий. Было ясно, что если предложение пройдет, то власть эту получит в народном собрании непременно Помпей. Такое возвышение его представлялось одинаково опасным и партии сената, и демократам, и представители обеих партий делали величайшие усилия, чтобы отклонить проект или хоть внести в него некоторые ограничения. Но в народном собрании предложения Габиния прошли подавляющим большинством голосов без всяких изменений. Помпей начал действовать против разбойников замечательно удачно – и вскоре прошло предложение трибуна Гая Манилия, в силу которого Помпей получил и командование сухопутными армиями на Востоке тоже почти с неограниченною властью, так что власть была вручена ему почти на 5 лет.

Долголетняя борьба против сената этим завершилась: сенат теперь более не правил. Достигнуто было то, к чему первые шаги сделал Гай Гракх и к чему так упорно стремились его последователи. Но как переменились за время этой борьбы и люди, и обстоятельства, нравы, военная дисциплина, экономическое положение! Все было уже совсем другое, чем в те годы, когда цель была впервые высказана. То, что с самыми чистыми намерениями и с самыми светлыми упованиями было начато благородным юношей, то было закончено просто хитрыми и ловкими интригами. Одна борьба – против сената – этим была действительно окончена, но из самых последних событий было уже ясно, что против того человека, который получит в свои руки всю полноту власти, начнется немедленно новая, быть может упорнейшая, борьба. Успокоению не суждено было наступить.

Принятую на себя задачу Помпей исполнил блистательно. Конечно, со средствами Римского государства, если распоряжаться ими сколько-нибудь умело, было и нетрудно сломить пиратство, но тем не менее нельзя не признать, что успех был достигнут быстро благодаря умелой организации, которую Помпей придал данным в его распоряжение силам. Давно не испытывали в Риме такого чувства удовлетворения, как теперь, когда Помпей, отплыв весною 67 г., уже через 40 дней совершенно очистил от разбойников море между Италией, Сицилией и Африкой, а затем перешел в восточные воды и там в течение 7 недель почти окончательно истребил пиратство. До 1300 разбойничьих кораблей было потоплено, погибло свыше 10 000 корсаров. Погибли они почти все в боях, с теми же, кто изъявлял покорность, Помпей обращался чрезвычайно снисходительно.

Италия наконец вздохнула свободно, вместо тревог и дороговизны распространились спокойствие и дешевизна всех жизненных припасов – и люди с удивлением видели, что в руках одного человека дела идут гораздо лучше, чем в руках сената.

В водах Крита у Помпея чуть было не дошло до открытых столкновений с Метеллом, давно уже находившимся на Крите с армиею и не желавшим подчиняться Помпею, но как раз пришло известие, что Помпей назначен начальствовать и в Азии с такими же широкими полномочиями, какие были ему даны против пиратов. Он немедленно оставил флот в полной готовности подавить какие-либо попытки воскресить пиратство и в 66 г. отправился наконец туда, куда так давно стремился.

В Азии за это время уже начались серьезные недоразумения между Митридатом и Тиграном, так что союз между ними существовал только по имени. Помпей обратился прежде всего на Митридата. Понтийский царь не мог держаться против тех 30 или 40 тысяч войска, которые были у Помпея, и уклонялся от сражения. Некоторое время ему это удавалось, но наконец Помпей нагнал Митридата, искусно обошел его войско и в ночном нападении истребил его целиком, царь едва спасся сам. Он попробовал искать помощи у Тиграна. Но Тигран давно уже подозревал, что Митридат является вдохновителем и тайным руководителем разных заговоров против него, к тому же он был напуган восстанием одного из своих сыновей, так что не только не оказал поддержки своему зятю, но объявил крупную награду тому, кто захватит его, а сам явился к Помпею, бросился к его ногам и принял от него мир на унизительных условиях. Помпей двинулся преследовать Митридата, который укрылся в своих владениях на северном берегу Черного моря. Впервые появились теперь чужеземцы в горах Кавказа, с незапамятных времен занятых полудикими и совершенно независимыми племенами. Жители встретили пришельцев враждебно, да и по условиям местности движение представлялось чрезвычайно затруднительным. Помпей решил, что даже захват Митридата не вознаградил бы за неизбежные опасности и потери и, удовольствовавшись тем, что сопротивлявшиеся племена все-таки были смирены римским оружием, двинулся обратно.

Митридат готовился к новой борьбе. Уменье ненавидеть было, пожалуй, преобладающею чертою в его характере. Возможно, что он действительно лелеял мысль, которую ему приписывают, напасть на Италию с сухого пути, хотя очевидно, что такая попытка была безумием. Царь собирал воинов, заготовлял припасы и снаряды с тем большею энергиею, чем менее было у него ресурсов, почти невыполнимые требования предъявлялись к подданным с невероятною жестокостью. Любовью подданных Митридат никогда не пользовался, не был он любим и ближайшими своими помощниками: его подозрительность проявлялась слишком часто, а подозрение почти всегда грозило смертью тому, кто его навлекал. Теперь же, когда неудачи давали особенно много пищи недоверчивости царя, никто не чувствовал себя около него в безопасности. Это привело к широкому и сильному восстанию.

Скоро Митридат увидел себя всеми покинутым. Его собственный сын, Фарнак, заявил свое непременное намерение предать отца смерти – тогда 68-летний царь заставил выпить яду всех бывших с ним дочерей и жен и принял яду сам, яд действовал очень медленно, и он приказал рабу заколоть себя (63).

Римляне не имели на Востоке врага столь энергичного и опасного, как Митридат. Это был человек если и не гениальный, то бесспорно крупный. Выступление его на исторической сцене ознаменовало собою начало новой борьбы для римлян, с его смертью борьба эта вовсе не оканчивалась.

Как весть о важной победе было принято известие о смерти Митридата в лагере Помпея, который в то время устраивал дела в Сирии. Царство это было в состоянии, близком к полной анархии. Власть царей, можно сказать, никем не признавалась. Каждый сколько-нибудь энергичный вождь отдельного племени держал себя как вполне независимый владетель и сам устанавливал отношения войны или мира с такими же, как он, князьками. Богатые торговые города, как Дамаск и Бейрут, особенно страдали от жадности соседей и сами должны были охранять себя, подобно тому как западноевропейские города в средние века. В особенно возбужденном состоянии были входившие в состав Сирии евреи, у которых около этого времени выдвинулся энергичный род Маккавеев, под его управлением евреи захватили безусловное преобладание по всему побережью от Малой Азии до Египта. Маккавеи, быть может, приобрели бы и большое политическое значение, если бы в их племени не началась упорная внутренняя борьба партий, которые, расходясь по некоторым религиозным вопросам и по политическим своим тенденциям, боролись с тем ожесточением и с тою беспощадностью, которыми всегда характеризуются религиозные распри.

Водворить порядок в хаосе Сирийского царства было или очень трудно, или очень просто. Сенат пытался поддерживать начала легитимности – и безнадежно запутался среди неразрешимых споров разных властителей, среди династических вопросов и притязаний отдельных областей. Но дело сразу упрощалось, если подойти к нему с другой стороны: позабыть династические интересы правящего дома, а поставить себе ясные и определенные цели и стремиться только к тому, чтобы соседи не отняли или не разорили вконец эту богатую и важную для Рима область и чтобы населению жилось полегче. Помпей так и сделал. Когда Антиох, носивший титул царя Сирии, письмом просил римского полководца, чтобы его восстановили на отцовском троне, Помпей тоже письменно ответил, что он не оказал бы даже по просьбе подданных поддержки тому царю, который не умеет править, и что тем более не сделает этого против желания подданных. Этим письмом династия Селевка была фактически низложена с престола.

Затем Помпей стал распоряжаться по произволу: энергично, вооруженною рукою, восстановил он в Сирии порядок и спокойствие; своевольничавшие князьки были наказаны, некоторые, наиболее упорные, взяты в плен и казнены; вторгавшиеся в страну соседние племена прогнаны; отчаянное сопротивление оказали евреи, но к концу 63 г. и они были усмирены. Сирия, Вифиния и Понт были прямо обращены в римскую провинцию и организованы приблизительно так, как вообще устраивали римляне покоренные области: верховная власть, принадлежавшая прежде царям, целиком перешла к Риму, внутреннее же управление по возможности предоставлено было местному населению. На пространстве Сирии несколько десятков отдельных князьков сохранили особые права, подобные правам прежних царей, но по объемам своих владений они были совершенно незначительны и не опасны.

Почти такие же права полунезависимых властителей были признаны за первосвященниками некоторых наиболее известных и почитаемых храмов – в Пессинунте, Комане, Киликии. В ряду других сохранил особые права и первосвященник и народный вождь евреев. Городским общинам и ромпей, как Лукулл, оказывал всякое покровительство. И тот и другой понимали, что, являясь в Азии представителями эллинской цивилизации, они должны содействовать развитию городской жизни, которая наиболее соответствовала эллинскому духу и была наилучшим его проводником.

Старые эллинские города были вознаграждены за потери, понесенные ими во время последних смут. Крупнейшие города, как Антиохия на Оронте, первый город после Александрии, Селевкия, Газа, Митилена, Фанагория, получили полную автономию. Сверх того Помпей основал до 60 новых городов в пределах бывшего царства Понтийского, в Каппадокии, Киликии. Многие из этих городов достигли впоследствии процветания, иные существуют и до нашего времени, что служит свидетельством, как удачно избраны были для них места поселения. Большею частью в этих городах были объединяемы разбросанные прежде жители деревень, сравнительно немногие пункты заселены пришлыми колонистами, по преимуществу пиратами, изъявившими полную покорность. Эта мера вызвала в свое время сильные порицания, но по тогдашнему положению вещей пиратов можно было рассматривать не как разбойников, а как воинов враждебной державы, и отношение к ним Помпея надо признать очень благоразумным. На самых отдаленных восточных границах оставлены были совершенно незначительные царства Каппадокийское и Коммагенское, и возникло новое, сравнительно более могущественное, царство Галатия – оно было создано для одного кельтского предводителя, Диотара, отличившегося со своим отрядом и под командою Лукулла, и под командою Помпея.

На Востоке образовалось, таким образом, государственное тело, подобное тому, что представляла собою впоследствии Священная Римская империя германской нации. В создании его равная роль принадлежит Лукуллу и Помпею. Аристократия превыше меры восхваляла Лукулла, но демократическая лесть, всегда успешно соперничающая с придворною, далеко превзошла аристократическую своим прославлением Помпея: ему поднесены были небывалые знаки отличия, воздвигнуты памятники с высокопарными лживыми надписями в честь его побед, присвоен титул Великого. Лукулл, бесспорно, проявил выдающиеся военные дарования, а Помпей – совершенно беспримерную осторожность, он действовал всегда наверняка и не потерпел ни одной неудачи.

Результаты были, конечно, выгодны для Рима: он приобрел в полную свою власть обширные и богатые области, государственные доходы увеличились почти в полтора раза. Легче стало и жителям, которые были управляемы все-таки лучше, чем при собственных царях. Но и Лукулл и Помпей не показали себя великими государственными людьми в полном смысле этого слова: оба они не оценили должным образом того факта, что с уничтожением прежних вассальных государств Рим делался непосредственным соседом огромного и могущественного Парфянского государства, и оба, особенно Помпей, немало сделали для того, чтобы у парфян создалось самое враждебное отношение к Риму, из чего впоследствии возникли для Рима большие затруднения. Наконец, и присоединенные провинции, несмотря на сравнительное улучшение их администрации, были устроены так, что с течением времени положение их неизбежно должно было ухудшаться: хотя поборы и были меньше, чем прежде, но собранные суммы не расходовались уже на местах, а вывозились немедленно в Италию, так что провинции мало-помалу беднели.

Свободным на Востоке оставался еще Египет. Правда, уже в 81 г. он был формально уступлен Риму, но сенат не осуществлял полностью прав Рима: египетское золото оказывалось слишком могущественным. Здесь тоже происходили постоянные внутренние усобицы и смуты, и в 55 г. сенат наконец вынужден был для прекращения совершенной анархии ввести в Египет военную оккупацию и римское управление.