Глава IX

Последняя Македонская война

Положение Филиппа после войны и его приготовления. Царь Персей. Начало войны и успехи Персея. Победа римлян при Пидне. Устройство Македонии. Политика римлян на Востоке

После разгрома Азиатского царства положение Филиппа Македонского стало положительно невыносимым. Так как римляне ничем не вознаградили его за энергичную поддержку, то окружавшие Филиппа греческие племена, прежде трепетавшие пред ним, поняли, что македонский царь не пользуется расположением Рима, и начали непрерывно досаждать ему самым обидным образом: против македонян постановлялись специальные законы, возбуждались постоянно разные несправедливые споры из-за таможенных пошлин, пограничных земель и т. п. По условиям мира споры эти должны были разрешаться римским сенатом, и они разрешались всегда против Филиппа. Римляне относились к Македонии как к Карфагену, но Филипп, при всех своих недостатках, был истинный царь и не способен был выносить унижений, какие финикияне терпели безропотно. Он решил бороться, хотя, быть может, и сознавал, что теперь успех несравненно менее вероятен, чем прежде, зато он вложил теперь в это дело столько страстной энергии, вел его с такой осторожной скрытностью, с таким благоразумием, что, прояви он такие качества ранее, еще неизвестно, победили ли бы его римляне. После последнего мира с римлянами он много и с большим успехом поработал для того, чтобы восстановить в Македонии военную силу, порядок и благосостояние, в течение же последних десяти лет, после мира римлян с Антиохом, он образовал многочисленную и отлично устроенную армию, заготовил огромное количество военных запасов, собрал богатую казну, обеспечивавшую по крайней мере три года упорной войны. Материальные силы Македонии стали, вероятно, вдвое больше, чем с какими начал Филипп последний раз борьбу с Римом.

Посреди этих приготовлений Филипп умер в 179 г. Ему наследовал сын его Персей. Это был человек блестящий, он вполне усвоил планы отца и продолжал действовать в его духе, но в сущности Персей был натура несравненно менее глубокая и сильная, чем его отец. Филипп бывал нередко беспечен, отдавался разным увлечениям, но, когда было нужно, он умел действовать, являлся неутомимым, отважным, изобретательным, его энергия возрастала по мере того, как обстоятельства становились серьезнее. Персей же, наоборот, был способен составлять прекрасные планы, отлично их обдумывать, умело подготовлять средства, но в решительную минуту начинал колебаться, терял энергию и находчивость. Это, впрочем, обнаружилось после, в начале же царствования Персей производил на всех обаятельное впечатление, привлекал все сердца. Македоняне его обожали, а скоро он сделался чрезвычайно популярен и по всей Греции. Там никогда не прекращалось недовольство на римлян, большинство замечало, что, получив свободу, Греция оказалась даже в худшем положении, чем была под владычеством Македонии, но, конечно, большинство не понимало, что виноваты в этом сами греки, и за все неурядицы оно винило римлян, будто бы искусственно создававших преграды лучшим стремлениям эллинов. И когда стало понятно, что замышляет македонский царь, на его стороне было сочувствие чуть ли не всей Греции, за исключением разве тех, кто получил выгодные должности при поддержке римлян, да тех немногих благоразумных людей, которые понимали, что причина неурядиц в Греции лежит в самих греках.

Греция переживала в это время сильнейший экономический кризис; обеднение массы, задолженность отдельных лиц и целых общин достигли невероятных размеров, на этой почве разыгрывалось множество преступлений всякого рода, несколько городов ограбили соседние города, чтобы поживиться добычей; этоляне объявили однажды амнистию лишь для того, чтобы немедленно по возвращении нескольких сот изгнанников перебить их и овладеть их имуществом. Персей не брезговал ничем: он объявил, что в Македонии найдут приют все изгнанные за политические преступления и бежавшие от долгов и что всем им царь вернет их имущество и права. Этим он привлек к себе людей, которым нечего было терять и которые готовы были рискнуть на все, а таких было немало.

Римскому сенату было известно, что происходило в Греции, знал он и о сношениях, какие заводил Персей с иллирийскими и фракийскими племенами, и наконец решил положить конец этим проискам. Послам, отправленным только для вида, так как война была уже решена, Персей действительно объявил, что не желает соблюдать условия договора 197 г., но согласен заключить равноправный союз. Это, очевидно, должно было вести прямо к войне, но тут Персей вдруг начал колебаться, стал питать странную надежду, что еще удастся избегнуть открытого столкновения, и упустил время поднять Грецию, он начал также обнаруживать и чрезмерную бережливость, а греки без денег, конечно, ничего не делали. Сторону Персея активно приняли только четыре второстепенных беотийских города, наоборот, все, кто был обязан доставлять Риму военную помощь, – Эвмен, царь пергамский, Карфаген и др., – немедленно выставили вспомогательные отряды.

Весною 171 г. римский флот появился у берегов Македонии, сколько-нибудь энергичных действий он, впрочем, не предпринимал. Сухопутная армия тогда же высадилась у Аполлонии. Она долго стояла без движения, в это время вспомогательными отрядами греческих племен были взяты и сурово наказаны беотийские города, приступившие к Персею. Наконец римская армия под начальством Публия Лациния Красса вступила в Македонию, но под Лариссой она потерпела полное поражение, и было особенным счастьем, что Персей дал ей возможность отступить к морю. Теперь Персей повторил свое предложение заключить мир, соглашался даже на условия 197 г., но римляне, верные своему правилу не заключать мира после поражения, не согласились на переговоры.

Весть о победе Персея произвела глубокое впечатление в Греции, одна бы победа еще – а одержать верх над совершенно неспособным Крассом было вовсе не трудно, – и вся Греция наверно бы поднялась. Но Персей приготовился вести оборонительную войну и не сумел перейти в наступление, хотя обстоятельства ему благоприятствовали. Целых три года (171–169) военные действия шли вяло, без значительных результатов, успех, скорее, был на стороне Персея, который не испытал ни одной серьезной неудачи, а во многих мелких стычках одержал верх. Наконец прибыл к римскому войску новый главнокомандующий, только что выбранный в консулы Люций Эмилий Павел, сын консула того же имени, павшего при Каннах. Это был уже пожилой, но вполне бодрый человек, римлянин старого закала, воин, испытанный во многих боях, человек твердый, строгий к себе и к другим. Он быстро восстановил в армии дисциплину, за последнее время очень ослабевшую, и стал действовать энергично. Персей был оттеснен из ущелий, где он укрепился.

22 сентября 168 г. – день определяется случившимся около битвы лунным затмением – у Пидны произошло сражение. Оно началось атакою фаланги столь стремительною, что сам Павел, участник многих битв, признавался, что испытал страх, легионы должны были отступить. Но при торопливом преследовании по гористой местности фаланга расстроилась и разорвалась, этим воспользовались римляне: легионеры врубились в фалангу, и менее чем в час она была перебита почти до последнего человека, македоняне потеряли убитыми 20 000, 11 000 было взято в плен. Персей бежал одним из первых, а вскоре, покинутый даже самыми близкими людьми, униженно, в слезах явился в стан римлян и сдался со всеми своими сокровищами, он украсил собою триумф Эмилия Павла и через несколько лет умер государственным пленником в городе Альбе.

С битвы при Пидне Полибий считает начало всемирного владычества римлян, и не без основания. Действительно, здесь в последний раз римляне боролись с самостоятельным и цивилизованным государством, последующие войны они вели или против бунтовщиков, или против так называемые варваров. С этого момента также замечается перемена и в политике сената по отношению к побежденным. До сих пор сенат всеми мерами старался не приобретать владений вне Италии, не держать за морями армий и никогда не облагать жителей побежденных государств налогами в пользу римской общины, он нигде не убивал самостоятельной государственной жизни и довольствовался тем, что Римская республика господствовала над другими государствами своею политическою и военною силою. Теперь от этих принципов были допущены существенно важные отступления. Македония как государство была уничтожена: она обращена была в четыре союза городов, по образцу греческих; заключать браки и приобретать недвижимое имущество можно было только внутри одного союза; страна была навсегда обезоружена, только на севере для защиты от варваров сохранен был военный кордон; все бывшие царские чиновники были выселены в Италию и за попытку вернуться наказывались смертью; жители должны были доставлять в Рим ежегодную дань в размере половины того, что они платили своему прежнему царю. Подобным же образом поступили римляне и с Иллирией.

В Греции все бывшие сторонники Персея подвергнуты были жестокому преследованию, многие были казнены, в Эпире до 150 000 человек были проданы в рабство; впрочем, в отношении к побежденным противникам римляне были еще умереннее греков и должны были сдерживать свирепую ревность своих сторонников. Такие меры еще можно было извинить по отношению к Македонии, которая трижды начинала войну против Рима, но было явно стремлением поработить себе чужое государство и другой народ, когда сенат стал самым несправедливым, мелочным образом притеснял Эвмена Пергамского, который был верным и добросовестным союзником Рима и по своему личному характеру заслуживал полного уважения и доверия. Скоро Эвмен с грустью должен был понять, что римляне не желают допускать уже и полусвободных и полусамодержавных союзников, а требуют полного подчинения и полной покорности.

Жестоко наказал сенат и родосцев, нанеся почти непоправимые удары их торговле, – за то, что родосские послы предъявили в сенат неприятные заявления и требования, сенат не пожелал принять самых покорных просьб о прощении, какие потом представляли эти послы, а между тем почти несомненно, что они решились на свой несчастный шаг по коварным внушениям одного римского дипломата, обманувшего и Персея в самом начале войны, и совершенно достоверно, что, действуя так, они далеко преступили свои полномочия. Грубо вмешался сенат в распри между Сирией и Египтом и вынудил у этих государств почти полную покорность.

Римская община теперь владела всем царством Александра Великого. Многие думают, что это было результатом сознательного и упорного стремления римлян к завоеваниям. Но такой взгляд ошибочен. Римская политика вовсе не была завоевательною по принципу, не была она и предначертана каким-нибудь гениальным человеком, который бы представлял себе и отдельные ее фазисы, и конечный результат. Она была политикою просто толкового, но отнюдь не гениального совещательного собрания, которое хорошо знало и оберегало интересы представляемого им народа: чтобы обеспечить себе благополучие и покой, римляне стремились сознательно только к обладанию всей Италией, затем они благоразумно желали ослабить слишком сильных соседей, они очень старалась не вовлекать сначала Африку, затем Грецию и Азию в сферу римского протектората, как бы предчувствуя, что в такой гигантской оболочке будет раздавлено, изменится само зерно Римского государства. Получившийся результат был неизбежным следствием сложных международных отношений того времени, и нельзя указать пункт, где римляне могли бы остановиться, чтоб не дойти до того последнего предела, которого они инстинктивно более опасались, чем желали.

А уже чувствовалось, что и в римские нравы и понятия проникло много чего-то нового, не переработанного еще старым, простым римским обществом. При первом своем появлении на материке Греции римские войска и римские начальники произвели глубокое впечатление своею дисциплиной, храбростью, правдивостью. Во время же войны с Персеем в римской армии проявилась небывалая деморализация, упадок дисциплины, продажность и воровство. После поражения под Лариссой римские офицеры сознательно оклеветали в измене вспомогательные греческие отряды и с союзными городами обходились так жестоко и несправедливо, что сенат должен был издать особые постановления в защиту мирных жителей. Эмилий Павел был, по выражению современника, одним из немногих римских сановников, которому нельзя было предложить взятку, и избрание его, человека весьма заслуженного, но совершенно небогатого, в консулы было уже для своего времени исключительным явлением. Римский сенат и его делегаты, прежде отличавшиеся твердою честностью решений, стали прибегать к хитростям, обманам, судили несправедливо, и усилия единичных личностей вроде Катона вернуться к прежним, прямым и честным правилам оставались гласом вопиющего в пустыне. На новом поприще начинали действовать люди, не много сохранившие тех качеств, которые доставили им первое место в цивилизованном мире их времени.