– Нельзя считать, что побывал в Париже, если не видел Лувра, – говорит мама, когда мы входим во внутренний двор дворца. – Это просто недопустимо.

Вот куда мы идем: в Лувр, огромный музей со стеклянной пирамидой в самом конце Тюильри.

Он просто гигантский. В нем есть огромные залы, посвященные разным странам и эпохам. Здесь статуи и картины, гобелены, изразцы и разные древности. Кусочки прошлого. Чтобы осмотреть все, нужны недели, а может, и годы, но в нашем распоряжении всего пара часов, и мы перебегаем из зала в зал вместе с другими туристами. В одном из залов огромная толпа собралась у маленькой картины. Подойдя ближе, я вижу, что это «Мона Лиза». Я думала, что она намного больше.

Рядом со мной ходит Джейкоб, рассеянно смотрит на картины, но вряд ли их видит. Мыслями он где-то витает. В сотый раз я жалею, что не могу читать его мысли так же, как он читает мои. А спросить напрямую, о чем он думает, я не решаюсь, зная, что он может и не ответить.

Пока мы идем вниз, я слышу тук-тук-тук. Призраки. Вокруг колышется Вуаль – но только когда мы оказываемся в египетских залах. И вскоре я понимаю, почему.

– Видишь эти отметины? – мама указывает на внутренние стенки саркофага. – Это следы человеческих ногтей, – она неопределенно шевелит пальцами. – Значит, их погребли до того, как они умерли.

– Ничего подобного, – упрямо заявляет Джейкоб. Я с ним согласна и радуюсь, когда мы переходим в зал с мраморными статуями.

– Память о прошлом очень важна, – говорит папа, пока мы переходим из зала в зал. – Нужно обращаться к нему, изучать его, исследовать. Изучение прошлого помогает проживать настоящее и открывать будущее.

А еще воспоминания о прошлом помогают двигаться дальше, думаю я. Помогают освободиться.

Джейкоб начинает отставать, на одну ступеньку, вторую. А потом я оглядываюсь и вижу, что его нет рядом. Родители, держась за руки, остановились и любуются статуей. Я отхожу от них, предупредив, что скоро вернусь. Как ни странно, они не возражают.

Я нахожу Джейкоба на другом конце зала. Он сидит на скамье, уставившись на какой-то камень, накрытый стеклянным колпаком.

– Эй, – я сажусь рядом с ним.

– Эй, – вяло откликается мой друг, отводя глаза. Он долго молчит, потом прерывисто вздыхает.

– Кэсс, – медленно начинает он. – Я готов рассказать.

– Что рассказать?

– О том, что со мной случилось.

Я замираю. Я всегда хотела узнать это, но Джейкоб не хотел об этом говорить. Я не виню его, не могу винить. Разве приятно вспоминать о том, как ты умер?

– Ты уверен? – спрашиваю я.

Он отвечает так тихо, что я не сразу понимаю.

– Ага.

Джейкоб смотрит вниз, на свои руки, лежащие на коленях, и мы оба замечаем, как выглядят его пальцы. Они не такие прозрачные, как раньше.

– Джейкоб, – начинаю я, – если ты не готов, не обязательно…

Но он не дает мне договорить.

– Я все помню. Пока помню. Но я знаю, что единственная разница между мной и Тома в том, что я ничего не забыл.

– Это не единственная разница, – перебиваю я. – Еще у тебя есть я.

– Точно, – говорит Джейкоб. – Поэтому я и хочу все тебе рассказать. Чтобы, если стану забывать, ты помогла бы мне вспомнить.

Я неуверенно киваю.

– Ладно. Говори, я слушаю.

Он запускает руки в волосы, зачесывает волосы назад. Я тысячу раз видела этот жест, но никогда еще у Джейкоба не было такого серьезного и печального лица.

Я невольно вспоминаю мальчика, которого увидела в осколках зеркала, другую версию Джейкоба, потерянного, мертвенно-бледного и мокрого. Но этот Джейкоб другой. Он здесь, рядом со мной, закрыл глаза, наморщил лоб и весь собрался – видимо, ему трудно сказать правду. И все же он начинает говорить:

– Эллис Хейл.

– Кто это? – не понимаю я.

– Я, – он резко открывает глаза. – Это мое имя, его остальная часть. Джейкоб Эллис Хейл.

Джейкоб Эллис Хейл.

Очень странно, но эти два имени делают Джейкоба более… реальным. Это так странно, потому что он и так всегда был для меня реальным. Но я всегда знала его только таким, какой он сейчас, с лохматыми светлыми волосами, в футболке с супергероем и потертых джинсах – постоянным, неизменным…

– Мертвым, – заканчивает он за меня.

Впервые за все время я слышу от него это слово. И сейчас он кривится, как будто съел что-то гадкое.

– Я родился в Стретчклайде – это на севере штата Нью-Йорк. Но потом мы переехали в Лэндинг. Мне тогда было восемь.

Лэндинг – это городок рядом с нашим, на другой стороне реки.

– Восемьсот пятьдесят семь. Вот сколько дней назад это случилось, если подсчитать. Я каждый день считаю.

Мне не нужно говорить ему, что я тоже считаю, считаю каждый день, прошедший с тех пор, как я (чуть не) утонула. У меня это триста девяносто два дня. И я ведь даже не стараюсь ничего запоминать, просто просыпаюсь каждый день с этим знанием.

Но в случае с Джейкобом мне приходится произвести в уме кое-какие подсчеты, а это непросто – у меня с математикой всегда проблемы. И я еще вожусь с делением, когда он говорит: «Два с половиной года».

Два с половиной года.

Значит, если бы он остался в живых, сейчас ему было бы почти пятнадцать. Я знала, что Джейкоб старше меня – должен был быть. В конце концов, сейчас-то мы ровесники, а утонул он раньше, чем я.

– Но если в этом и есть какой-то плюс, – реагирует он, – так это то, что я не чувствую себя старше. Возможно, у всех призраков так же.

– А может, мальчишки просто позже взрослеют, – шучу я.

Он слабо улыбается.

– Извини, – спохватываюсь я. – Продолжай.

Он снова вздыхает.

– Ну, в общем, мы с братьями…

Братья. Семья. Я невольно вспоминаю о Тома и Ришаре, о той странной тяжести, которая легла на плечи Джейкоба, когда мы узнали правду о Тома.

– У тебя есть братья?

– Угу, – в глазах у Джейкоба будто огонек вспыхивает. Он улыбается мягко и грустно. – Старший и младший. Мэтью было шестнадцать, но сейчас он, ясное дело, старше. Наверное, уже в колледже. А Кит, ну, Кит меня просто с ума сводил. Ему только семь исполнилось, когда…

Джейкоб тихо выдыхает, потом делает глубокий вдох, как будто готовится нырять.

– У Кита была любимая игрушка – фигурка героя комикса. Череп из «Черепа и Кости». Я подарил ему эту фигурку на последний день рождения, и он с ней не расставался, таскал с собой повсюду. В школу. В кровать. Даже в душ, – Джейкоб тихо смеется. – Мы пошли на реку, и Кит, конечно, взял с собой игрушку. Я ему говорил, чтобы не ходил с ней в воду. Говорил, что он ее потеряет. Но эти младшие братья… – он мотает головой. – Никогда не слушаются. Ну и вот, Кита накрыло волной, и он потерял эту дурацкую фигурку. Я вылез на берег, переоделся и вдруг увидел, что он сидит и ревет. Я решил, что он поранился или еще что-то в этом духе. Уж очень громко он плакал. Устроил настоящую истерику. Ну, я психанул и прыгнул в воду прямо в одежде.

Слушая Джейкоба, я закрываю глаза. Невероятно, но мне кажется, что я все это вижу своими глазами: реку, летом течение там очень быстрое. Маленького брата Джейкоба – он сидит на берегу, обхватив колени.

До сих пор наша телепатическая связь с Джейкобом была односторонней, но тут я впервые что-то увидела в его голове. Впервые он мне это позволил.

– Фигурка была тяжелая, – объясняет он. – Знаешь, там такие специальные грузики, чтобы она могла стоять на дне ванны. Так что я понял, что искать надо на самом дне. Нырнул раза три или четыре и увидел ее. Застряла под корягой. Пришлось повозиться, чтобы ее освободить, и у меня почти уже получилось, когда… – Он прочищает горло. – Не знаю, Кэсс. До сих пор не могу понять. Может, это было течение… Поднимало со дна камни и бревна, тащило их по дну реки. Я только помню, что меня ударило что-то большое и твердое, и все просто… остановилось.

Джейкоб тяжело дышит.

– Вот и все.

Три коротких слова.

Разница между жизнью и смертью. У меня голова идет кругом. Не знаю, что сказать, но что-то сказать нужно. И я понимаю, что нельзя отделаться простым «мне так жаль».

Я знаю только Джейкоба-призрака. Я узнала его, только когда он появился в моей личной истории. А о том, что у него была и своя история, я как-то не задумывалась. Но она была – целая жизнь, хотя и короткая, пока наши истории не переплелись. Пока Джейкоб не стал моим лучшим другом.

А сейчас он как будто вырос, стал осязаемым. Живым.

– Ты когда-нибудь пытался вернуться к ним? – шепчу я.

– Хочешь знать, являлся ли я своей семье? – спрашивает Джейкоб, скрипнув зубами. – Нет. Я… не смог. Сначала… у меня не получалось покинуть реку.

Конечно. Это же была его Вуаль.

– А потом, после того как я встретил тебя и смог уйти, я… Наверное, я просто боялся увидеть, как они живут без меня. Боялся, что это будет слишком больно. Что я застряну там. Как в этом Зеркале Еналог.

Я невольно хихикаю.

– Еиналеж.

Это зеркало в «Гарри Поттере» показывало людям их самые сокровенные желания. Но Дамблдор предупредил Гарри, что перед этим зеркалом можно застрять навсегда и лишиться всех сил.

Джейкоб тоже негромко смеется.

– Ага. Типа того, – он опускает глаза. – Надо мне все-таки прочитать эти книги.

– Обязательно.

И мы оба надолго замолкаем.

Я не знаю, что сказать Джейкобу. Как грустно, что я не была с ним знакома раньше. Как здорово, что мы знакомы теперь. Что он поделился со мной своей историей, своим прошлым, своей правдой, всем, из чего состоит настоящий Джейкоб. Неважно, что случится дальше, я не забуду и ему не дам забыть, кто он и кем он был. И как много он значит для меня.

Я прислоняюсь к нему. Наконец, между нашими плечами больше не остается воздуха, и я чувствую небольшое сопротивление его тела, но это меня больше не пугает.

Тебя зовут Джейкоб Эллис Хейл, – думаю я. – Ты родился в Стретчклайде, штат Нью-Йорк. Два с половиной года назад ты нырнул в реку, а в прошлом году вытащил оттуда меня.

И во всем, что между ними.