12. Решительные шаги

Особняк Фордов: штаб-квартира Континентальной армии, Морристаун, Нью-Джерси

Февраль 1780 года

Алекс бессмысленным взглядом уставился на документ, лежащий перед ним. Хоть он и узнал свой почерк, но не сразу вспомнил, кому только что писал. Как единственный человек в штабе генерала Вашингтона, свободно говорящий по-французски, он частенько писал по двадцать писем в день командованию французской армии и аристократам, оплачивающим ее.

Самой большой проблемой для Алекса были феноменально краткие распоряжения генерала Вашингтона. Его Превосходительство, как Алекс называл главнокомандующего с равной степенью почтительности и добродушной иронии, мог сказать: «Вели Ла Бошамбро перебросить войска к Шарлотте» или «Попроси у герцога Нормандского еще пять тысяч франков на кампанию в Джорджии». И предоставить Алексу превратить полдюжины слов в несколько страниц дипломатической речи с лестью, призывами к светлой стороне натуры адресата, комплиментами детям, женам и любовницам и даже с тщательно завуалированными угрозами. Нелегкая задача.

Хотя официальным представителем Штатов во Франции был Бенджамин Франклин, которому в заслугу ставили вступление французов в войну на стороне Америки, именно благодаря деликатности и дипломатичности Алекса, ведущего переписку, они все еще из нее не вышли. Несмотря на то что конфликт развивался с черепашьей скоростью и никаких немедленных выгод им не сулил, унижение британцев являлось само по себе достойной целью, к которой французы готовы были стремиться без особого поощрения.

Алекс снова посмотрел на письмо и попытался вспомнить, кому оно адресовано. А! Джону Лоуренсу, подполковнику Континентальной армии, в данный момент несущему службу в своем родном штате – Южной Каролине, и по совместительству лучшему другу Алекса.

– Дорогой Лоуренс, – прочитал он, виновато оглядываясь, дабы убедиться, что никто не стоит за плечом.

В начале послание носило довольно формальный характер, сообщая последние новости с фронтов, но уже к середине Алекс свернул к личным делам. Ранее он уже рассказывал Лоуренсу об истории с платком. Тогда Алекс хотел разобраться во всем немедленно, но Джон убедил его подождать, пока закончится суд над генералом Скайлером, поскольку Элиза без сомнений отвергла бы всякие ухаживания человека, выступающего против отца.

Алекс согласился с разумностью доводов друга, хотя ему потребовалась вся сила воли, чтобы не писать Элизе одно любовное послание за другим. Но когда он ошеломленно сообщил Джону, что девушка приезжает в Морристаун на зиму, тот понял, что его дорогой друг пал жертвой женских чар.

– Я считаю, Гамильтон, что пришло время предпринимать решительные шаги.

Именно Джону пришла в голову идея следить за почтовым трактом, чтобы иметь возможность перехватить экипаж Элизы, хотя в его плане и не было сломанного колеса. Это была бы полная победа. Вместо этого Алекс все испортил, представ в глазах дамы сердца настоящим повесой и ужасно обидев ее.

Два года он тосковал по решительной девушке, которая так ловко поставила его на место на балу. Молодой человек помнил каждое мгновение того вечера, словно все случилось вчера, и не мог выкинуть из головы ее смеющиеся глаза и острый язычок. От тех часов, которые они провели вместе, добираясь до Морристауна, остались воспоминания о тонкой талии под его руками, мягких волосах у щеки и остроумных репликах, которыми она легко парировала все его выпады. Целомудренная и благоразумная, красивая внешне и щедрая душой – качества, которые он когда-то перечислял Лоуренсу, описывая свою идеальную спутницу, – все это было в Элизе. И Алекс понял, что она нравится ему еще сильнее теперь, когда знал, что записка была написана не ею.

Но разве не глупцом он был, рассчитывая, что девушка ответит на его чувства? В конце концов, во время их совместной поездки она ясно дала понять, что питает к нему лишь отвращение, подтвердив это позже, когда отказалась принять его в резиденции Кокранов. Но Алекс достаточно поднаторел в любовных играх, чтобы знать: нет лучшего способа привлечь внимание поклонника, чем не проявлять к нему ни капли интереса.

Элиза отталкивала его, чтобы подзадорить, или действительно не питала к нему никакого интереса?

Если бы он увидел ее еще раз, то смог бы это выяснить, лишь бы она согласилась с ним поговорить. Возможно, юноша грезит о мифическом Эльдорадо и ему пора переключиться на более реальные цели?

Но если у Алекса, безродного сироты с Карибов, который красноречием проложил себе путь в штаб самого Вашингтона, чего-то и было в избытке, так это упорства.

Шел легкий снежок, когда Гамильтон очутился перед белым двухэтажным домом на Чепл-стрит, в четверти мили от штаба Его Превосходительства. Во всем здании было освещено лишь одно окно – кабинет доброго доктора. Алекс остановил Гектора перед домом и уставился на темные окна второго этажа. Такую задачу он поставил перед собой сегодня – охранять дом Кокранов от возможного нападения красноспинных, но, сказать по правде, скорее, вглядываться в окна в отчаянной надежде, что в них мелькнет силуэт Элизы, если та, по счастью, пройдет неподалеку.

Он замер в седле под прикрытием дерева и нес свой караул. Потерев руки друг о друга в попытке согреться, он склонился к шее верного коня и как следует почесал его гриву.

Гектор был счастлив отправиться на прогулку по ровной, залитой слабым лунным светом дороге со своим человеком и чувствовал небывалый прилив сил. Снег прекратился, луна вышла из-за облаков. С дальнего поля позади дома донеслось ржание, которое, по мнению Гектора, явно издала кобылица. Конь заплясал на месте и затряс головой, похотливо взбрыкивая задом. Алекс вполне мог его удержать, но знал, что старый добрый Гектор может быть очень норовистым.

– Тише, мальчик. Успокойся. Представь, что кто-то увидит нас здесь. Они решат, что я – проходимец или, что намного хуже, влюбленный дурак.

Даже такому замечательному боевому коню, как Гектор, понадобилась вся сила воли, чтобы подчиниться хозяину. Он грыз удила и рыл снег копытами. Все же природа брала свое.

Когда приглашающее ржание снова донеслось до них, глаза Гектора распахнулись, а изо рта вырвался такой рев, что разбудил бы и мертвого. И уж точно всех обитателей дома Кокранов.

Свет залил гостиную первого этажа, когда доктор Кокран вышел на парадное крыльцо с лампой в руках.

– Кто здесь? Назовите себя! Что вам здесь нужно?

Алекс застыл. Его обнаружили. Он направил коня в круг света, отбрасываемый лампой. В окне второго этажа мелькнул смутный женский силуэт.

– О, так это же полковник Гамильтон, не так ли? Что привело вас сюда так поздно, да еще и в непогоду?

– Добрый вечер, доктор Кокран. Не хотелось бы волновать вас, сэр, но, говорят, на тракте появился разбойник. Я решил, что стоит проверить, достаточно ли хорошо вы с дамами защищены. Все ли в порядке в доме Кокранов?

Хозяин резиденции окинул взглядом пустой двор. Как обычно тихий.

– Мы в порядке, сэр, и весьма признательны вам за заботу.

Алекс пытался сделать вид, что серьезно озабочен поимкой воображаемого негодяя, но его взгляд помимо воли смещался на окно спальни на втором этаже, в котором за кружевной занавеской мерцал огонек свечи. Размытый силуэт, замерший у окна, полностью завладел его вниманием.

– Что ж, мне давно уже пора быть в кровати, молодой человек. Я могу еще чем-нибудь помочь, полковник? – сердечно спросил добрый доктор, и Алексу показалось, что тот без труда диагностировал у него любовное помешательство. – Кхм, полковник?

– Что такое? О, да. То есть нет. Нет, сэр. Раз вы говорите, что моя помощь здесь не требуется, я, пожалуй, откланяюсь. – Алекс приподнял треуголку, прощаясь с доктором, и пришпорил коня. – Доброй ночи, сэр!

– И вам доброй ночи, полковник! Я обязательно передам Элизабет, что вы заезжали повидать ее.

Свеча в окне второго этажа внезапно погасла.