Глава 11

Я натянула вожжи, чтобы Грейс, наша старая кобыла, ехала быстрее. Мне нужно было продать полный вагон цыплят, и я понимала: если Грейс не прибавит шагу, они в своих перьях просто зажарятся под августовским солнцем.

После того как долгоносики съели весь наш хлопок и, судя по рассказам, соседский тоже, папа был очень занят, размышляя, как еще заработать денег, чтобы по меньшей мере заплатить налоги на землю, а если повезет, по дешевке купить еще какую-нибудь из ферм. Я думала, что он спятил, и, кажется, даже сказала ему об этом, но он только рассмеялся и сказал, что трудные времена когда-нибудь закончатся и земля снова будет в цене. Я надеялась, что он прав, потому что если он намеревался продолжать в том же духе, мы вскоре скупили бы всю местность.

У нас еще оставался мамин огород, которым занималась только я, так что мы не умерли бы с голоду, но папа считал, что нам нужно купить побольше коров и свиней. Мы могли сами пить молоко и есть мясо, могли продавать, могли даже взять на работу кого-нибудь из бедолаг, что каждый день стучали в нашу дверь. Папа считал себя добрым христианином, потому что давал милостыню и разрешил Ламару остаться в том доме, где он жил с Руфусом. Хотя, может, это он сделал, потому что понимал – Руфус погиб не в результате несчастного случая.

Продавать цыплят придумала я. У нас их развелось много, и яйца было некуда девать. Я сказала папе, что, если мы станем их продавать, люди смогут разводить кур и есть хотя бы яйца и мясо. В детстве мне было жалко продавать своих цыплят, но теперь во мне не осталось ни малейшей сентиментальности. Видя, как фермы приходят в упадок, как целые семьи идут босиком по грязным дорогам, волоча за собой пожитки, ища работы и еды, я многое переосмыслила. Что касается цыплят, то я перестала придумывать им имена, еще когда Гарри за обедом сообщил мне, что я сейчас жую свою любимую курицу Марту.

Самым счастливым днем моей жизни стал тот, когда Гарри отправили жить к родственникам в Каир, тот, что в Джорджии, чтобы он там работал на лесоперерабатывающем заводе. Папе и дома пригодилась бы его помощь, но Гарри, связавшись с Кертисом Брауном, совсем отбился от рук, и папа таким образом немного подрезал ему крылья. Хотя бы ненадолго. Но от Кертиса, заправлявшего теперь небольшой фермой, которой тоже владел папа, мне было никуда не деться. «Зря я, наверное, перегнул палку», – не раз говорил папа доктору Маккензи. Но ему было жаль бедную миссис Браун, муж которой сидел в тюрьме, и он не мог отказать в помощи ей и ее дочкам только потому, что сын ей достался никуда не годный. Когда миссис Браун заболела и умерла, а девочек забрали, Кертис пообещал папе, что будет стараться изо всех сил. Хорошо, что папа не слишком поверил в эти слова, потому что иначе он был бы сильно разочарован.

Цыплята, впрочем, были только причиной. Хотя было воскресенье и работать мне в общем-то не следовало, я должна была разыскать Джимми – и Ламара, поскольку эти двое разлучались только на ночь, – пока папа не обнаружил, что он после церкви отправился гулять в парадных воскресных брюках. Портить хорошие штаны было, по папиным меркам, страшным грехом, так что я везла с собой комбинезон Джимми. Я знала – он опять ищет птиц, поэтому не стал тратить время, заходить домой и переодеваться, а пошел прямо так.

С тех пор как Гарри уехал, у всех прибавилось работы, даже у Бобби, который все делал так медленно и плохо, что только зря занимал место. Мы все вкалывали до изнеможения, с рассвета до темноты, и у Джимми почти не было возможности понаблюдать за птицами. Я его не винила, но если он порвал бы хорошие штаны, мне же самой пришлось бы их штопать. А если мне удалось бы продать цыпленка-двух, я провела бы время с пользой, и не пришлось бы врать папе о том, где я была.

Даже если бы я заблудилась, я поняла бы, что добралась до фермы Браунов, по забору, который должен был отмечать границы их фермы. Точнее, по тому, что осталось от забора. Большую часть досок они сожгли прошлой зимой, когда стало совсем холодно, а миссис Браун тяжело болела. Леса с юга от фермы были густыми, темными, но Кертису лень было поднять топор и нарубить дров. Мне не хотелось быть поблизости, когда папа узнает, что случилось с забором.

Грейс остановилась у подъездной дорожки, хотя я об этом ее не просила, – она всегда находила причину остановиться. Дорожка была вся в камнях и колеях, потому что никто не уделял ей особого внимания, да никто по ней и не ездил.

Пуф. Пуф. Услышав выстрелы, Грейс лишь приподняла голову, но внутри меня все задрожало, как натянутая струна. Целая стая ворон слетела с деревьев на краю леса, и с одного из них что-то упало. Судя по всему, человек.

Я не совсем поняла, что случилось потом. Все, что я помню – как тихо вдруг стало, как птицы перестали петь, будто загрустив, и как я с трудом заставила Грейс быстрым шагом дойти до полумертвого дуба, под которым оставила ее и цыплят. Дуб я очень хорошо помню – с черной расщелиной от удара молнии по всему стволу. Я выпрыгнула из повозки и так быстро, как только могла, рванула в лес.

Пронеслась мимо полуразрушенного дома, краем глаза заметив Кертиса, стоявшего на сгнившем крыльце, которому не хватало половины ступенек. На плече Кертиса лежала винтовка, как будто он еще не закончил стрелять. Я бежала и бежала, надеясь, что он выстрелит мне в спину. Потому что тогда у меня появилась бы причина голыми руками разорвать его на клочки. Но он лишь зло выкрикнул мне вслед:

– Скажи своему идиоту братцу и его дружку ниггеру, чтоб держались подальше от моих деревьев, если не хотят, чтоб я принял их за белок. И если не свалите с моей территории, я всех перестреляю.

– Иди к черту, Кертис! – закричала я в ответ, не сбавляя скорость, зная, что он побоится стрелять в меня посреди поля, потому что тогда точно не сможет сказать, будто принял меня за белку.

Я быстро бегала – скорее всего, благодаря старшим братьям, которые любили, догнав меня, подбросить мне за шиворот дохлую змею, а то и живую, или сделать еще какую гадость. Это казалось мне в порядке вещей, пока Уилла Фэй не сказала мне, что ее двоюродных братьев (из родных у нее была только сестра) за такое бы выпороли. Я бежала так быстро, что не заметила Ламара, пока чуть не наступила на него, распластанного на земле. Хорошо, что он был черным, потому что ему было легче спрятаться в лесу. Я не сомневалась, что Кертис выстрелил бы и в него, если бы смог разглядеть. Потом я заметила, что он лежит рядом с Джимми. Мой брат смотрел в небо, на птиц, и его ноги были вывернуты так, как не должны были быть вывернуты.

– Дедушкин бинокль не разбился?

Я чуть не расплакалась, когда услышала эти слова, – мне казалось, он погиб, упав с дерева. Крови не было. Наверное, он упал на большую кипу листьев. Значит, подумала я, когда он придет в себя, мы пойдем домой и скажем папе, что сделал Кертис.

А потом я разозлилась, потому что Джимми мог умереть, а все, что его волновало, – бинокль. Который дал ему дедушка и велел носить осторожно. Бинокль висел у него на шее, целый и невредимый.

– Он цел. Ты сильно ушибся?

Ламар как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– Да думаю, нет, – ответил Джимми, переведя взгляд с меня на Ламара. – Мне не больно, – сказал он и рассмеялся, будто не мог поверить в такую удачу – упасть с дерева и не разбиться. – Он не попал, – добавил он. – Он такой меткий, что выпадет из лодки и в воду не попадет. – Джимми вновь рассмеялся. – Напугал меня, вот я и шлепнулся с чертова дерева.

Он прижал ладони к земле, согнул локти, попытавшись сесть, и вдруг замер.

– Мои ноги… они еще здесь?

Его голос был таким же, как в ночь, когда мы увидели росчерк кометы в небе, похожий на огненный шар. В этом голосе были волнение, и страх, и понимание, что вселенная гораздо больше, чем мы могли себе представить.

– Конечно… – Я посмотрела на его ноги. Они были на месте, но теперь стали такими же, как у моей любимой тряпичной куклы после того, как с ней поиграли Гарри и Уилл.

Ламар наклонился и ущипнул ногу Джимми.

– Чувствуешь?

– Чувствую что? – спросил Джимми так тихо, будто издалека.

Я посмотрела в глаза Ламару.

– Надо отнести тебя домой, – сказала я, и собственный голос показался мне чужим. Будто говорил кто-то другой, тот, кто знал, как быть дальше. – Потом Ламар сбегает к доктору Маккензи, и тот починит твои ноги. – Я сглотнула. – Я знаю, починит, – повторила я, как будто мои слова могли что-то изменить. Мне вспомнился любимый конь отца, Горацио, который сломал себе ногу, прыгая через забор. Вспомнилось, как выглядела эта нога и как отец едва сдержал слезы. И как Руфусу пришлось положить конец мучениям животного. Тогда я впервые увидела – не все, что сломано, можно починить. Но все же я должна была попытаться.

Ламар посмотрел на опустевшее крыльцо, где только что стоял Кертис с винтовкой.

– Понесу его на спине.

Я кивнула:

– Джимми, тебе надо держаться как можно крепче, слышишь? Я помогу Ламару тебя дотащить, а потом положим тебя в повозку с цыплятами. Они чудесные, не будут тебе мешать, так что не обращай на них внимания. – Я говорила и двигалась очень быстро, как всегда, когда была взволнована или напугана, но, кажется, это успокоило Джимми. И Ламара, на спину которого мы взвалили Джимми, и его ноги свисли. Я увидела на его воскресных брюках пятна крови, но ничего не сказала, потому что тогда он увидел бы свои ноги. Я не выдержала бы, если бы Джимми расплакался.

Мы отнесли его домой, доктор Маккензи пришел на него взглянуть, но он не мог починить кости Джимми. То, что позволяло ногам двигаться, сломалось при падении с дерева. Кертиса не посадили в тюрьму, потому что он всем сказал, что это был несчастный случай – он просто охотился на белок. Мама Уиллы Фэй отдала Джимми старую тетину инвалидную коляску, и все в конце концов свыклись с таким положением дел. Кроме меня.

Тогда-то Бобби, обо всем знавший из книжек, рассказал мне о карме и о том, как все плохое или хорошее рано или поздно возвращается. Эти слова помогли мне вернуть радость к жизни. Я знала – рано или поздно Кертис Браун получит по заслугам.