Милосердная сестра
Запретная наука жила в Бургоне на западной стороне парка, во дворце Птицы-Грозы. Любимая птица бога была высечена в камне над воротами дворца: вместо глаза Око с молниями, клюв как меч, раскинутые крылья в острых перьях, хвост веером, лапы когтистые.
Дворец выглядел мрачно: приземистый, в два этажа, с мелкими окнами в толстых темно-серых стенах, под покатой черепичной кровлей. По углам стояли башенки со шпилями, а над крышей возвышались шпили-громоотводы с трезубцами на концах.
— Входи, — подтолкнул Лару Тикен, когда они оказались у двери.
Лара недоверчиво прошла сумрачный вестибюль. Навстречу из потемок выдвинулась сутулая фигура:
— Ты и есть новенькая? А почему в верховом костюме?
Это был невысокий худой старик, наряженный, как школьный учитель, в застегнутый доверху долгополый сине-черный сюртук и круглую шапочку. Голос у него скрипел, словно старикан был навсегда простужен, на чисто выбритом лице недовольная гримаса, а глаза смотрели твердо, как железные.
— Здравствуйте, гере профессор.
— Тебе известно, что значат слова «быть прилично одетой»? Ты не на конной прогулке.
— Этот костюм дала мне ан Безуминка.
— Ан Безуминка! — Старик усмехнулся, его взгляд стал немного мягче. — Иди за мной. Меня зовут Рикс Картерет или профессор Картерет. Я здесь господин, ясно?
«Наверно, он тоже кого-то убил, если поселился здесь, — думала Лара, шагая за стариком по неосвещенному коридору. — Надо было выспросить побольше у Удавчика. А если мне дадут шлем, я смогу вызвать Огонька? Нет, рано. Сначала все разузнаю как следует».
— Кто ты, из каких мест, и кто твои родители? — сухо спрашивал профессор на ходу, не оборачиваясь.
— Я из Гагена, Гурской провинции. — Лара разглядывала потолок и стены. Вдоль стен тянулись кабели в свинцовых и каучуковых чехлах, как на электростанции. — Мой батя — мастер Ольдер, кровельщик, а мама Рута — из прислуги.
— Братья, сестры есть?
— Да, брат младший, а сестренка совсем малая. — Сказав это, Лара спохватилась: «Эй, помалкивай, болтушка!»
— Кто-нибудь еще в семье или родне слышал голоса?
— Нет, я одна заболела.
— Заболела… Напротив, барышня Динц, ты одна среди них здоровая. Ты грамотна? Считать умеешь?
— Ага.
— Ну что ж, проверим твою память и способности. Но как бы то ни было, барышня, отныне ты в службе Его Высочества. Пока будешь иметь звание кадета и жалованье сто унций в месяц.
«Сто унций! — Лара едва не ахнула. Она редко держала в руках больше полтины, и то считала за великое богатство, и вдруг такие деньги! Но восхищение мгновенно схлынуло, стоило ей подумать: — Э-э, за просто так сто унций не отвалят. Какую же работу мне назначат?»
— Но если ты откажешься служить, — остановившись, Картерет в упор поглядел на нее, — следующая ночь станет для тебя последней.
Лара не нашла слов, только смогла кивнуть.
— Надеюсь, ты будешь умницей.
Комната, которая открылась ей, была велика, словно общий зал школы. Только потолок низковат, и окна будто бойницы. Освещали комнату электрические лампы.
Из мебели были только одинаковые шкафы, стулья, письменные столы и три странных кресла. Такие кресла Лара видела в комнате ужасов, в публичном городском саду, где за пять лик показывают страхи и куда младших детей не пускают. Вроде бы на кресло сажали еретиков, чтобы их мучить. В Церковном Крае до сих пор сажают, там суровые порядки.
Сделанные из толстых досок и массивных брусьев, кресла имели высокие спинки, к которым привинчены колпаки цвета тусклой бронзы. Как раз, если сядешь, голова окажется под колпаком.
А в одном из кресел сидела Безуминка!
Она едва взглянула на Лару, вновь уставилась в пюпитр, торчавший перед ней на гнутой штанге, и продолжила читать, отчетливо выговаривая каждое слово: — Седьмой эскадрон направляется в Линдес через Конт и занимает шлюзы. Шестнадцатый дивизион следует в Каллен и занимает позицию у железной дороги.
«Я раньше слышала такое, — вспомнила Лара. — Она диктует приказы военным частям, вот что».
Голос Безуминки звучал странно, словно… словно она была под хмельком и старалась говорить четче, чтобы язык не заплетался.
Безуминка перевернула лист на пюпитре и помотала головой под бронзовым колпаком. Она жмурилась и кривила губы, будто ее терзала изжога. Лицо девушки выглядело хуже, чем вчера. Она что, так и не выспалась? Кожа побелела, глаза ввалились.
Лара заметила, что Безуминка не просто сидит в кресле, а пристегнута к нему. Ремни охватывали ее тело под грудью и в талии, а ноги были прихвачены к подножкам.
«Ничего себе работенка! Никаких ста унций не надо. Пропади все деньги, я должна отсюда выбраться! То-то Удавчик намекал: „Не нанимайся на службу, которая проклята“! Но как отвертеться?»
Кроме Безуминки, в комнате-зале находился еще кое-кто. Двое жандармов в темно-синем, с револьверами и саблями. Они тихо сидели вдали у стены, покуривая папиросы, и табачный дымок уплывал в вытяжные окошки. Лица у свиней были совершенно равнодушные.
— Вот твое место, — указал профессор на пустое кресло. — Унтер! Помогите барышне устроиться и опустите ее шлем пониже.
Жандармский унтер безмолвно застегнул ремни и надвинул колпак на Лару, закрыв ей уши. Она поерзала, прислушиваясь, но голосов в голове не было.
— Я показываю таблицу. — Профессор повернул к Ларе пластину на штативе, покрытую короткими словами. — Ты запоминаешь, что там написано, и повторяешь вслух. Не спеши! Сначала микстура.
Жандарм поднес к ее губам стакан, наполовину налитый чем-то желтым. Из стакана в ноздри ударил резкий аптечный дух. Лара отдернулась, закусив губу.
— Пей. Настойка пьянь-травы, тебе понравится.
— Не хочу.
Рукой в белой перчатке унтер хлестнул Лару по лицу:
— Пей.
Сжав зубы, она отвернулась от стакана. Глаза защипало от слез. Свиньи!
— Валган, — прервав диктовку, сказала Безуминка, — когда тебя будут вешать, я буду тянуть за ноги. А потом станцую на твоей могиле.
— Продолжай вещание, не отвлекайся. — Унтер даже не взглянул в ее сторону, наблюдая за Ларой. — Зажму нос, сама проглотишь. Пей.
Захлебываясь и лязгая зубами о стекло, Лара выпила жгучую мерзость и закашлялась. Жидкость как битое стекло сползла вниз, в живот, и вскоре Лару охватило пьяное тепло. Голова закружилась, стало как-то по-дурному весело. Слова на таблице качались перед глазами. Лара казалась себе одинокой, как никто на свете.
— Запоминай и повторяй. Унтер, снять заземление.
Собака Валган нажал педаль внизу, позади кресла.
На голову обрушились вперемешку далекие и близкие голоса:
— Приказ понял, выполняю. Внимание, Безуминка, повтори для арсенала в Каллене: выдать шестнадцатому дивизиону пятьсот тысяч патронов к картечницам. Куда подогнать мотофургоны? У меня помехи из-за грозы, плохо тебя слышу. Безуминка, кого ты вешать собралась? Если тебя кто-то тронул, только скажи. Ты меня слышишь?
Последний голос принадлежал Удавчику. Лара пошевелила пальцами, глядя на его платок.
— Сгинь из эфира, пьянь, — огрызнулась Безуминка. — Сними обруч, час не твой!
— Имя. Что там происходит? — не сдавался Тикен.
Лара сдерживалась, но не вынесла обиды и заплакала:
— Валган! Он меня силой напоил!
— Лара, понял. О, дьявол, надо было проводить тебя. Пусть он выйдет.
— Выйди к Удавчику, — проговорила Лара, с ненавистью сверля унтера мокрыми глазами. Голос у нее срывался. — Ты не мужик, а блевотина.
— Эй, в Бургоне, хватит разбираться, надоели! — сердито встрял далекий голос. — Безуминка, вещай дальше!
— Отлично, связь есть, — кивнул профессор, наблюдавший за стрелками на приборах. — Продолжим с таблицей. Унтер, сходите на крыльцо и передайте прапорщику Тикену мой приказ: снять обруч и не вмешиваться в вещание.
Валган глядел на Лару как на жалкую собачонку, которая вдруг ни с того ни с сего укусила его. Распрямившись, он зашагал к выходу: рослый, плечистый. Лара поняла, что унтер сильней Удавчика.
«Но… он не смеет поднять руку на офицера!»
А как оно в полку, где сплошь выродки?..
Тикен уступал Валгану в росте и ширине плеч, зато ловко умел стравливать бойцовых псов, чтобы самому остаться в стороне и не марать рук.
Когда унтер вышел на крыльцо, Удавчик объяснял пришедшему Сарго:
— …и дал девчонке по мордасам.
— Да, гере корнет, — подтвердил Валган. — Той самой, которая вас подстрелила. Таких надо воспитывать, верно?
— Хм! — Сарго набычился, его кривой нос побагровел. — А тебе она что сделала?
— Не слушалась.
— Поди, в кресле сидела?
— Так точно.
— Когда я ей вломил, она была с оружием в руках. Это законно. Тикен, я иду под арест, за недосмотр… — Сарго скосился на унтера. — Если что, вели снести его в лазарет.
И он показал на Валгане, за что кулачные бойцы попадают в полк.
Такой уж полк был у Его Высочества!
— Извольте убедиться, граф. — Принц широким жестом пригласил Бертона подойти к столу, где была разложена одежда.
Граф испытал невольную дрожь, осматривая вещи. Да, никаких сомнений, все это принадлежало Лисси. Вот вышитые именные метки. С одной стороны платье и сорочка разорваны, но следов крови нет.
— Она жива? Цела? — проговорил он вполголоса.
— Ей ничто не угрожает, — заверил принц, теряясь в догадках, каким образом ан Лисена ускользнула из башни и куда она подевалась. Разъезды прочесывали парк, но пока безуспешно. Ночная стража отчиталась, что троих действительно отвели в башню, но до рассвета оттуда никто не выходил. Мистика какая-то!
В довершение дурных событий на краю парка авиаторы сбили мориорский летун. Должно быть, пилот был неопытный, раз позволил засечь себя в свете зари! Сгорел, бедняга, в кислотном огне, даже костей не осталось.
Однако граф был в руках принца, и это согревало душу Цереса. Когда граф выполнит условия сделки, обратного пути не будет! Он тоже станет заговорщиком.
— Все мои предложения в силе, любезный Бертон. Пост канцлера ваш, а люди Гестеля мои. Когда наше предприятие увенчается успехом, дочь вернется к вам. Вы можете сейчас же отправляться в Гестель и готовить его к эвакуации. Половина питомцев должна быть доставлена в Бургон, а остальные в те места, куда я укажу. Завтра я жду здесь принцессу Эриту.
— Я не могу привезти Ее Высочество против ее воли, — хмуро ответил граф.
— А вы попробуйте. У вас получится. Для верности я дам вам отделение своих жандармов.
Слово «верность» прозвучало из уст Его Высочества как-то двусмысленно.
Бертон еще раз перебрал вещи своей дочери. Кроме печали, его начали одолевать сомнения. Как ученый, он привык решать проблемы и загадки, а перед ним лежала именно загадка.
«Платье не обожжено, только порвано в одном месте. Значит, Лис как-то сумела покинуть поезд до бомбежки. А потом? Лес был сожжен наутро, но и этого Лис избежала. Затем подошли жандармы принца…»
— Где образец ее почерка?
— Позже. Я предъявлю его позже. — Принц постарался не выдать своего замешательства, но тень неуверенности на его лице не укрылась от наблюдательного Бертона.
«Ах, „позже“! Вариантов только два: либо Лис отказалась писать под его диктовку… и тогда она истинно благородная девица, либо она не в состоянии взять в руки перо. Ранена? Мертва? В любом случае я не имею права быть слабее собственной дочери. Что ж, Ваше Высочество, вы сделали свой ход, теперь мой черед».
Холодно откланявшись, граф покинул Цереса и вскоре уже катил к Гестелю, а следом пылил небольшой эскорт мотофургонов с лаково-черным броневиком.
Крепко выспавшись под действием какой-то лекарской настойки, Огонек проснулся почти здоровым. Только временами его слегка мутило и кренило на сторону, если он слишком резко вертел головой.
Держать его у себя синие жандармы не собирались и отправили санитарным паровиком на станцию. Там кипела выгрузка-погрузка, сплошь воинские эшелоны! Купол умело руководил в новой запретной зоне, вывозя перепуганное и возмущенное население, а взамен располагая вокруг озер саперов.
Раненому полагается лежать на носилках. Огонек не раз порывался вскочить. Валяться без дела ему была мука мученическая, но бородатый санитар укладывал назад:
— Лежи, малый. Видишь бирку? Гере доктор пометил тебя: «Голова ушиблена». Значит, полный покой. Сейчас эшелон подойдет, сдам тебя поездной команде.
— Да я здоров!
— Доктор сказал, значит болен.
— А девчонок в зоне нашли? Там должны быть три девчонки.
— Может, и вправду здоров, если о девках думаешь, — хмыкал санитар в бороду. — Только у меня приказ, лежи и помалкивай.
— А среди раненых девчат не было?
— Какое там, одни солдаты. Убило многих, беда. Ты еще везунчик!
В глазах у Огонька стояло мимолетное зрелище, увиденное им в овраге у позиции. Темноволосая скуластая милашка наставила ствол прямо на него, а карие глаза так и сверкали! Жуть, красотища! Прямо все внутри переворачивается, как вспомнишь. Голос у нее такой колючий, щиплет за душу. Что угодно отдашь, чтоб вновь ее увидеть.
«Скорей бы шлем напялить. Я сразу наших опрошу по кругу, слышал ли кто ее. Не может быть, чтобы она на связь не вышла! Даже если боится, все равно попробует».
Отчего-то Огоньку казалось, что Ларита будет его искать и звать. Ну беглая, ну и что? Граф Бертон не зверь, простит. Главное, найти ее, а там дело наладится.
Так, в мечтах и маете, доехал он до Гестеля, а там его вмиг определили:
— В лазарет!
Дружки из мужского корпуса, даже девчонки посмелей из женского сбежались подержаться за его носилки и спросить про бой у леса. Огонек тотчас притворился раненым героем, вытянулся на носилках, то и дело страдальчески закрывая глаза, словно от боли.
— Страшно было?
— Мрак. Наша самоходка в упор дала по черепахе. А та как шибанет лучами!
— Давай скорее поправляйся! Придешь, расскажешь.
— Нас завтра увозят.
— Куда?
— Не говорят. Жандармы прибыли, будут охранять. Здесь опасно.
— Тебя, наверно, в звании повысят!
Попасть в лазарет было всегда заманчиво. Этот монастырский корпус стоял в стороне, туда не пускали. Мало кому удавалось там побывать, потому что смолоду все здоровые как кошки. Но уж кто полежал в лазарете, те вспоминали и облизывались:
— Там такие сестрички ухаживают, прелесть. И подушку подоткнут, и с ложечки напоят. Есть даже дворянские дочки, с особого корпуса. Руки нежные-пренежные, как шелковые, а голоса будто хрустальные.
Огонек едва не подпрыгивал от нетерпения на носилках, предвкушая новые неслыханные впечатления. Ларита то являлась ему в воображении, то исчезала, а голова кружилась, или от ушиба, или от волнения.
— Кадет, вы можете подняться? — пропела милосердная сестра, вся в белом и черном, как монашка.
Огонек кивнул и ответил:
— Нет, ноги не держат.
— Мы вас переоденем в лазаретную одежду.
«О, ни за что! Давайте скорее!» — Он зажмурился. Сейчас они притронутся. Ай! Вот, притронулись. А почему так крепко?
Он распахнул глаза. Птички-сестрички сгинули, его раздевала сильная сухощавая тетка, годившаяся ему в бабушки. Левый глаз ее отсвечивал бельмом. Огонек икнул от ужаса.
— Вы… кто?
— Сестра Мана, — твердым мужским голосом ответила черно-белая дама. — Не смущайтесь, кадет. Вот ваши подштанники.
За ширмой тонко хихикнули. Красный от стыда, Огонек стремительно натянул белье и стал путаться в завязках. Пижама, халат, тапки, готово!
— Сестра Эрита, проводите кадета в палату.
— Я помогу вам, — тихо молвила черно-белая девчонка, поддержав его под руку.
Огоньку казалось, что небесный дух ведет его в рай. Только у духов из обители громов могут быть такие изящные руки и лица, словно с иконы. А какая осанка, с ума спрыгнуть. Идет, будто плывет, фигура под одеждами рисуется: одно, другое обозначится и тут же спрячется, как нарочно для соблазна. Глаза желто-карие, а из-под чепца чуточку выбилась шатеновая прядка. Губы тонко прорисованы, прямо горят темным огнем и будто скрывают улыбку.
— Эрита, как вас здорово зовут, — выдохнул Огонек, пошатываясь от блаженства. — Как принцессу.
Милосердная сестра потупила глаза, но все-таки стрельнула взглядом из-под ресниц.
— Вы лучше молчите, а то упадете в обморок.
«Эрита, Ларита, все в башке перепуталось. Мамочка, пропадаю!»
— Я буду за вами ухаживать.
Он разинул рот, но слов не нашел.
— Только ведите себя достойно.
— Я, да, слушаюсь!
— Скоро я принесу вам кушать.
— О-о… вот рука. — Огонек согнул руку, потряс висящей кистью. — Будто отнялась. Покормите?
— Вы левша?
«Не ту руку показал, дурила».
— Да, правая тоже.
Она покачала головой.
«Не верит!»
— Вы кандидат в младшие офицеры, — терпеливо заговорил желтоглазый ангел, пряча улыбку. — Вам нельзя ребячиться. Даже если вы очень молоды.
— А вы красивая, — выпалил Огонек.
— Я знаю.
— Можно как-нибудь поговорить через эфир.
— Я левитесса, а не медиум, — спокойно ответила сестра Эрита, открывая дверь палаты. — Буду очень вам признательна, кадет Хавер, если вы не станете шутить о том, приятно ли взлетать по ночам.
— А как оно в самом деле? — Огонька разобрало. Раз уж она сама заговорила! — Можете на меня положиться, я никому не передам, слово воина.
Девчонки-лунатички не слишком откровенны. Если какую при луне поднимает с кровати, это значит, что за ней пора ухаживать. Начав летать, они становятся загадочными, поджимают губы и так далее.
— Надеюсь, вы знаете цену словам, — промолвила Эрита, испытующе глядя на Огонька. Затем удалилась, развевая черно-белые одежды.
«А можно так, чтоб сразу две девчонки нравились?» — в тоске спросил у бога Огонек, но Громовержец не ответил.
«Как вырвусь в церковь, погадаю у алтаря Девы-Радуги, на кого выпадет» — в отчаянии решил он, словно еретик или язычник. С чем и повалился в кровать, ждать возвращения сестрички.
Поесть горячего! Поглядеть на нее! Больше ничего не надо.
Валган не вернулся.
Второй унтер ушел поглядеть, куда пропал напарник, и тоже как сквозь землю провалился.
Лара улыбалась мстительно и злобно, время от времени слизывая кровь с губы. Она слышала, какой разговор шел за входной дверью и чем он закончился. Молодец Удавчик, что не сразу обруч снял!
На смену прежней паре пришли два других жандарма. Эти вели себя лучше, помня о кулачищах Сарго. Когда-никогда он из-под ареста выйдет. У верзилы две отрады: выпить и подраться. Девки в третью очередь.
Порция микстуры сломила Лару. Наверно, профессор подмешал туда что-то, ослабляющее волю. Или пьянь-трава сама такая?.. Лара хлебнула и еще раз, и еще. Голова туманилась, накатывало беспричинное веселье или безысходная тоска. Но глаза остались ясными, и понимать она не перестала.
А понимать пришлось немало.
Во-первых, Лара узнала, что у нее память медиума. Просто раньше не обращала на это внимания, или память резко выросла. Она легко и точно повторяла ряды слов, которые видела всего несколько мгновений.
Во-вторых, она начала слышать направление и расстояние. Правда, точно в мерах и милях назвать не могла, но уже чуяла дистанцию. А чувство направления на голос Картерет измерял круговой линейкой, надев ее на шлем.
В-третьих, само то, что с ней говорят люди-невидимки из дальней дали, наполняло девчонку незнакомым раньше восторгом.
«Я могу! Могу! Они будто рядом».
Их было четверо. Безуминка вызвала их в конце сеанса, чтобы помогли испытать Лару. Двое мужчин, девчонка и женщина. Драгун, Лепесток, Ласка и Шельма. Своих имен они не называли.
— Привет, новая! Какой позывной у тебя будет?
— Пока не знаю, — отвечала Лара.
— Ну-ка, прикинь, где я.
— Лепесток вон там. — Лара поворачивала голову, и профессор отмечал точку на шкале.
— А сколько тебе лет? Правда, микстура противная? Где я? — смеялась Ласка.
— Ласка вон там.
Действительно, микстура была отвратная. Если бы не плотный завтрак, Лара стонала бы от изжоги.
— Когда-нибудь я грохну этого плешивого козла, —обещала Шельма. — За вас, вроде тебя и Ласки. Мне-то уже не выбраться. У меня трое, мужа нет. Без денег никуда, а продаваться не могу, уж лучше в реку. Где я? Скажи, где я?..
— Шельма вон там. — Показав глазами, Лара на миг увидела худую женщину в шлеме, а вокруг бегает пара детишек. — Я ее вижу.
— Цвет волос? — тотчас спросил профессор.
— Рыжие. С проседью. Хотя она не старая.
— Не говори ему! — вскрикнула Шельма с запозданием.
— Очень интересный дар. — Профессор всмотрелся в Лару, словно хотел заглянуть ей внутрь головы. — Будет весьма любопытно с тобой поработать.
Безуминка отстегнулась от кресла и подошла к столу, налить себе воды. Она поглядывала на Лару с неприязнью. Профессор, отпустив жандармов, тоже убрел куда-то, оставив их вдвоем.
— Помогите мне, — попросила Лара, пытаясь освободиться от ремней.
— Откуда ты такая способная выискалась? — спросила девушка, кривя губы. — Хочешь выйти в офицеры? Ну давай. Только ты раньше сопьешься и сдуреешь.
Слегка покачиваясь, она приблизилась вплотную к креслу Лары и подразнила ее стаканом воды:
— Пить охота? Во рту пересохло? Это гигауна — пьянь-трава, детка. Мы ходим в эфир по ручейку микстуры, а он течет прямиком в ад. Все там будем.
— Я совсем не хочу вас обойти. Мне тут противно.
— А, не хочешь? Пустые слова. Рикс предложит тебе тысячу унций, сама будешь в кресло рваться. Слышать, видеть за сотни миль… Ради этого жизни не жаль. Ты же увидела Шельму?
— Раньше я никогда не видела…
— Мориорская броня. — Безуминка постучала по шлему костяшками пальцев. — Она усиливает в дьявол знает сколько раз. Разбудит даже то, о чем ты не подозреваешь. Тебе было хорошо, я заметила. Слышать, видеть, это счастье. Без шлема я словно слепая. Ты мне мешаешь.
Безуминка взяла со стола круговую линейку, провела пальцем по ее ребру.
— Не слишком острая. Я была пьяная. Просто случайность.
— Тикен! Удавчик! — закричала Лара.
— Не ори, он не слышит. Твой шлем заземлен. Что за делишки были у тебя с Удавчиком, а? Он повязал тебе надушенный платочек, как прелестно.
— Он передал вам порошок от пьянки, — торопливо вымолвила Лара.
Лицо Безуминки вмиг изменилось:
— Где порошок?
— Обещайте, что не тронете меня.
— Порошок, быстро!
— В правом кармане.
С лихорадочной спешкой достав пакетик, Безуминка высыпала его в стакан и принялась взбалтывать. Вода помутнела, стала белесой.
— Что же ты раньше не сказала?! А вдруг не успеем?!
— Вы ругались на меня.
— Еще бы не ругаться! Является девчонка, сразу начинает видеть через шлем!
Девушка залпом выпила раствор, содрогнулась от горечи и принялась расстегивать ремни Лары.
— Живо. Когда я сяду в кресло, снимешь заземление. Нельзя терять ни секунды. Кто выдумал эти педали сзади!?
Лицо Безуминки еще сильнее побледнело, на лбу ее выступила испарина, она дышала как больная. Лара испугалась:
— Вам плохо?
— Дурь выходит, — прохрипела девушка. — Следи, чтобы я не упала. Если выключусь, бей по щекам, сильно.
Она опустила на голову шлем, зажмурилась и вслушалась. На нее наплывал открытый государственный эфир.
— Ларита Динц вызывает Огонька Хавера! Ларита вызывает Огонька! Бургон! Бургон!
— И про Лисену Тор-Майда, — подсказала Лара, но Безуминка уже подняла шлем.
— Хватит, и так слишком много сказала. Думаешь, эфир не прослушивают? Вся надежда, что я попала на слухачей Купола, а не на своих. А ты молодчина, друзей не бросаешь. — Она погладила Лару по руке, как будто извиняясь. — Прости, если я… Ну, если я плохо вела себя. Это все микстура, гигаин… Когда пьяная, я не соображаю. Хочешь жить у меня в доме?
— Вы хотели говорить с кем-то другим? — помолчав, спросила Лара.
— Какая теперь разница, хотела, не хотела? — вспылила Безуминка. — Лучше не перечь мне! Что я сделала, то сделала, не твое дело. Отвечай, да или нет? И давай на «ты», как сестры, ты уже большая.
