– Хотел бы я знать, когда это случилось, – сказал Фишер, глядя Насте не в глаза, а чуть повыше, в точку над переносицей, как будто там была размещена какая-то очень важная информация. – Хотел бы я знать, когда все повернулось вот так.

– Так – это как? – спросила Настя, тщетно пытаясь поймать взгляд холодных фишеровских зрачков. Тягаться с профессионалом было бесполезно.

– Мне представили тебя год назад как маленькое и немного странное увлечение наследника престола. Поскольку самого наследника у нас под рукой не было, пришлось показывать королевским гостям и моим деловым партнерам тебя, своего рода куклу или, если хочешь, постер, висящий на стене музея, пока сама картина находится на реставрации.

– Неудачный пример, – возразила Настя. – Постер – это копия картины, а я никогда не была копией Дениса Андерсона.

– Да уж, – согласился Фишер. – Разница видна невооруженным взглядом. У Дениса не хватило бы духу пойти и на половину того, на что решилась ты.

– Спасибо за комплимент.

– Это не комплимент, это… – Фишер щелкнул пальцами, затрудняясь в подборе правильного слова. – Так ты говоришь, что Люциуса больше нет?

Это был довольно неожиданный поворот в их разговоре, но Настя удержалась в колее.

– Его схлопнули, – подтвердила она. – Втянули в такой специальный ангелоуловитель, а потом схлопнули.

– Надо же, – холодно сказал Фишер. Настя думала, что сейчас будет произнесена краткая эпитафия, но Фишер заговорил о другом: – Я вспомнил о Люциусе, потому что однажды он сказал мне: «Глядя на вас, людей, я испытываю странное чувство. Это как завести аквариум, чтобы любоваться маленькими суетливыми рыбками, а однажды утром увидеть, что рыбки построили Тадж-Махал. Не знаю, в чем именно заключался божественный план, но я никак не ожидал от людей такого – города, самолеты, телевидение, космические корабли. Я был удивлен тем, как вы развивались, и в какой-то момент просто перестал понимать, что же я должен делать…» Но это уже его личные проблемы. Так вот, Анастасия, Тадж-Махала ты еще не построила, но меня беспокоит тенденция. Ты принимаешь решения и ты веришь, что они должны осуществляться. Меня это беспокоит.

– А меня беспокоит, что вы ничего не делаете насчет Леонарда. И этот банковский кризис… Это уже ни в какие ворота не лезет! Если вы ничего не делаете, тогда я буду делать…

– И это по определению очень плохая идея. Это не может кончиться ничем иным, кроме большой трагедии или большой глупости. Повторный поединок? Не слышал большей глупости со времен… – Фишер скривил лицо, что должно было означать отсутствие прецедентов Настиной глупости. – Чего ты этим добьешься? В худшем случае тебя убьют, и Лионея покроет себя еще большим позором, в лучшем – мы рассоримся с вампирами.

– Меня не убьют. А вампиры… Если они не прислушиваются к добрым советам, нужно эти советы вколотить им в головы.

– Так мы ничего не добьемся.

– Вы ничего не добьетесь, если будете просто сидеть и смотреть, как рушится мир. Ультиматум Леонарда истекает завтра, и…

Фишер раскрыл какую-то папку с бумагами, что, вероятно, должно было показать его крайне скептическое отношение к ультиматуму, о выдвижении которого слышала лишь одна Настя. Король Утер, правда, там тоже присутствовал, но в таком состоянии, что сейчас не мог ни подтвердить, ни опровергнуть Настины слова. Скользя холодными глазами по строчкам текста, Фишер между делом бросил в Настину сторону:

– Да-да, но ты ведь провела переговоры с людьми из президентской администрации? Пусть теперь они ловят мышей.

– Это были прекрасные переговоры, на которых я выглядела как полная дура, потому что документы…

– Я же сказал – техническая ошибка. Такое случается. Или ты думаешь, что это заговор? Против тебя? С какой целью? Провалить переговоры? Гораздо проще было бы вообще не говорить тебе о наших контактах в президентской администрации. Ты не узнала бы о самой возможности вести такие переговоры, так что бумаги… Это всего лишь бумаги. А принцесса Анастасия – всего лишь принцесса Анастасия, которой не помешало бы обдумать свое место в Лионейском государстве.

– Я уже думала над этим.

– Значит, стоит передумать. Не стоит взваливать себе на плечи все мировые проблемы, пока тебя об этом не попросят. И даже если попросят – не стоит.

– Меня уже попросили.

Фишер отвлекся от папки:

– И могу я узнать имя этого просителя?

– Я сама.

– Ради всего святого… – пробормотал Фишер и вернулся к своим бумагам.

– Я сама попросила себя этим заняться. Потому что больше никто не хотел брать на себя…

– Глупости. Все это государство, все это Учреждение, – Фишер выделил голосом – я имею в виду Лионею, все оно было выстроено исходя из понятия о том, что кто-то должен держать на плечах неподъемный груз мировых проблем. Кто-то – имеется в виду наследный король Лионеи и его администрация. А вовсе не случайные знакомые одного из принцев, которые… – Фишер жестом дал понять, что он мог бы многое поставить Насте в вину, но у него на это нет ни времени, ни желания. Поэтому он сразу перешел к заключению: – Оставь мировые проблемы тем, кто в состоянии с ними иметь дело. И постарайся больше не делать глупостей.

– Что вы… – начала Настя, но Фишер посмотрел на часы и легко стукнул по кнопке, вмонтированной в крышку стола.

– Время вышло, аудиенция окончена, – безапелляционно сказал он и указал Насте на дверь кабинета, которая именно в этот момент раскрылась, обнаружив сутулую фигуру фишеровского секретаря.

– Ладно, – сказала Настя. – Только и вы тоже.

– Что? – не понял Фишер.

– Тоже не делайте глупостей.

Оставив первого рыцаря Лионеи исходить злобой от этого маленького прощального укола – так, по крайней мере, Настя надеялась, – она вышла в овальный холл перед кабинетом Фишера, миновала еще одни двери и оказалась в коридоре.

Фишер сказал ей не делать глупостей, но что оставалось делать, если в коридоре она наткнулась на такое, что никак не предусматривало умного решения?

Пожалуй, решения там не было вообще.