Отец

За два дня до письма

– Что, вот так взял и выгнал?

– Да, и я теперь живу у Рината.

– И позволишь этому неуравновешенному человеку заниматься твоим сыном? – Катя пылала от возмущения.

Утреннее кафе относилось к возмущению с равнодушием. Нина растерянно разглядывала проезжающие за окном машины.

– На него надо подать заявление в полицию! Ты понимаешь, что он опасен для ребенка, для тебя, для общества? Нина, он психопат, а ты жертва психопата. Слышишь меня?

– Я и психопаты неотделимы.

– Отделимы! Нельзя так думать! Ты совсем двинулась, что ли?! – Катя застучала кулаком по столу.

– А что мне делать? Я же кругом неправа. Я же сама виновата во всем. Я же все это допустила.

– Перестань так говорить. Тебе надо спасать детей и себя.

– Катя, я все время от чего-то себя спасаю. Но не очень-то выходит.

– Так! Надо продумать план. У тебя есть план?

– Все упирается в анализ. Его можно сдать уже сегодня. Дальше в зависимости от результата. Пока не узнаю результат, не хочу ничего планировать.

– Так иди сдай. Хочешь, я с тобой схожу? Зачем медлить?

– Мне страшно. Горло долго не проходит. Этот герпес на губе уже третий раз выскакивает. Все это знаки, что вирус есть.

– Никакие это не знаки, ничего не знаки без анализа! Дай мне слово, что сдашь сегодня.

Катя встала со своего места и подсела к Нине на диванчик. Обняла ее за плечи. Нина ответила дружеским детским объятием.

Утром в кафе две подруги обнимались как дети.

Ты живешь и так остро чувствуешь, что мог бы и получше. Где-то вокруг тебя есть настоящие взрослые люди. Они живут взрослой жизнью, совершают взрослые поступки. Принимают мудрые решения. О таких людях снимают фильмы, пишут книги. Их действия приводят к процветанию и гармонии вокруг. Эти люди точно есть, ведь тебе о них говорили с детства. Эти люди выросли как раз из тех самых детей, про которых упоминали твои родители и учителя: «Все дети как дети, а ты!» Все эти «дети как дети» выросли и стали «все люди как люди». Они точно есть, не может же быть, чтобы их не было. Но с тобой что-то не заладилось с самого начала. Ты это подозревал всегда, потому что был ты и были все остальные. С тобой что-то не так. Твоя мама это знала и говорила тебе. Пара учителей и те самые девочки в лагере, которые выдергивали страницы из твоей анкеты и выбрасывали твое белье из окна в дождь, они тоже поняли, что ты не такой, не такая. Не из их стаи.

Ты не можешь жить мудро. Ты вечно хочешь чего-то. Все тебе не так. Поступки какие-то глупые, не как у людей. Влюбляешься не в тех, ссоришься не с теми. И почему-то совсем не хочешь стать бухгалтером, как Юля из соседнего подъезда, которая купила к 35 годам сама вторую квартиру. Ты носишь этот секрет в себе, но кажется, что он с каждым днем заметнее выпирает. А секрет в том, что ты никак не можешь стать взрослым. В твой конструктор взросления недоложили детали. Положили взрослое тело с эффектом старения, а чего-то другого недодали.

Но как только ты вглядываешься в людей, которые тебя окружают, понимаешь, что и им недодали тоже. Родителям твоим уж точно.

Нина наконец неожиданно дозвонилась отцу. Она часто набирала его номер и уже привыкла, что абонент не отвечает. И вдруг услышала: «Алло. Здравствуй, Нина».

– Папа, у меня скорее всего ВИЧ, муж выгнал меня из дома. Я живу у бывшего любовника, который болен ВИЧ. А у тебя что хорошего?

– Алло, Нина. Ты где сейчас? Я подъеду. Не пропадай, пожалуйста.

– Не знаю, не знаю, я же твоя дочь – могу и пропасть. Тебе-то можно пропадать.

– Нина, прости. Скажи, где ты.

– У «Инвитро» на Калужской.

И он действительно приехал – похудевший, посвежевший, в совершенно другой одежде. Совершенно не похожий на отца. Нина сидела у лаборатории. До этого она на подгибающихся ногах дошла до ресепшен, прошептала секретарю, на что именно нужно ей сдать кровь. Шею сдавило до боли, громко говорить было невозможно. Секретарь предложила сдать расширенный комплекс ЗПП плюс все гепатиты. Говорила спокойным будничным тоном. Будто ничего не происходило. Обычная работа. Нина зашла в процедурную, вены спазмировались, кровь не хотела идти. Медсестра-лаборантка два раза колола, просила расслабить руку. Результат будет через день-два, так и сказали. Посмотреть можно на сайте в личном кабинете. На почту придет письмо с оповещением, что анализы готовы, и ссылкой для захода в личный кабинет. Лаборатория очень загружена. И вот Нина вышла с перебинтованной рукой и села в машину. Голова кружилась. Время шло то вперед, то назад.

– Здравствуй, Нина.

– Зачем ты ушел от нас? Все разрушилось. Ты же отец, ты мне был нужен.

– Я не мог по-другому. Ты уже выросла. У всех своя жизнь. И я наконец-то решился на свою.

– Кто она? Мама говорит, молодая. Ты ей купил машину.

– Моя одноклассница. Почти одноклассница – из моей школы, младше на несколько лет. Машину я никому не покупал. Я лишь хотел пожить для себя. Без вечных упреков. Без постоянных срочных идиотских дел. Сидеть тихонечко на даче и никаких подвигов.

– Что за бред, пап.

– Я не прошу, чтобы ты меня поняла. Но я не мог иначе.

– Ты счастлив?

– Нет.

– А смысл тогда был уходить?

– Я думал, буду.

– А почему нет тогда?

– Невозможно стереть прошлое. Можно убеждать себя, что ты счастлив, но прошлое не стирается. Я неправильно жил. И это уже не скорректировать.

– И как ты теперь мыкаешься с этим?

– Мыкаюсь.

– Пап?

– Что, Нина?

– Как повзрослеть?

– Если бы я знал…

– Я не могу больше так жить.

– Как?

– Так…

– Чем я могу помочь тебе? Как помочь?

– Можешь отмотать время на двадцать лет назад?

– Хотелось бы.

– Моя жизнь рушится.

– Как помочь тебе, дочка?

– Расскажи мне всю правду про себя. Я хочу знать. Я имею право.

– Хорошо. Попробую.

Отец не спешил начинать. Задумался. Повторял: «Сейчас, сейчас, соображу, как лучше начать». В машине работали печка и радио. Заканчивалась утренняя говорильня, шел анонс новостей: «Ученые обнаружили источник наибольшей электрической активности головного мозга. Выяснилось, что малоизученные разветвленные отростки нейронов головного мозга – дендриты – оказались преобладающим источником его электрической активности».

Нина дослушала новость и выключила радио.

– Я простой человек. Не амбициозный, мне всегда хотелось просто тепла и покоя. Я хотел заниматься наукой. Влюблялся редко. В школе меня интересовала только учеба. А потом, уже взрослым, я наконец-то влюбился – в твою маму. Мы поженились, родилась ты. Я работал в НИИ, мне все нравилось. Я любил проводить с тобой время. Шли годы, и я как будто просыпался, прозревал. Я как будто начал осознавать себя и пространство. С мамой твоей мы часто ругались. Она была недовольна мной, заслуженно совершенно, – я не альфа-самец, не делец, я, если честно, плохой любовник. Меня это все не так цепляет, как некоторых. Инстинкт есть, но зачем в него вкладывать столько сил? А мама твоя – горячая, пламенная женщина. Она жаждет страсти, денег, богатств, власти. Я давал ей лишь возможность почувствовать власть.

С Лизой мы время от времени виделись на улицах, здоровались – с детства же знакомы. Жили в одном дворе, играли в «бояр», в «казаков». В троллейбусе пару раз как-то поговорили. У обоих семьи. Все прилично. Как-то она нашла меня в «Одноклассниках» – стали переписываться. А потом что-то не так совпало. Я поругался с женой, она с мужем. Встретились успокоить друг друга. Муж ее был последний отморозок, таких мужчин не должно существовать, я считаю. У нее синяки на руках, глаз припух. Я зашел к ней поддержать – такая хорошая женщина страдает. И не смог удержаться. Наваждение. Сам от себя не ожидал, как бес вселился. Стали встречаться. Соседи. Жили через дом. И в мою жизнь пришла тайна, добавился объем – так я думал. Доктор Живаго вшивый какой-то. И там есть любовь, и там. И вроде бы плохо, а как с этим быть – непонятно. Она забеременела. Надо же. Ей ведь было уже за сорок, когда забеременела. И такое бывает. Оставила ребенка. Не хотела, чтобы я как-то портил свою жизнь. Ничего не просила. Она хорошая, тихая, медленная – как будто для меня ее создавали, понимаешь. И я жил как мог, старался не обижать никого. А потом вдруг решился. Ты выросла, у тебя своя семья, дети. Мы как-то сосуществовали в доме с твоей мамой. Чужие друг для друга совершенно. Она буквально физически не могла выносить меня. Ее раздражал мой запах. Мой голос, как я ем, как я лежу на диване. Она все время какие-то дела мне придумывала вне дома, чтобы я из квартиры ушел. Думаю, она чувствовала, что я помечен кем-то. И я решился: поговорил с Лизой. Продал машину, чтобы было на что жить. Переехал. Я слабый человек, когда я это понял, мне стало выносимо. А до того было невыносимо.

Тебе, наверное, больно это слышать. Я не вправе просить у тебя прощения – не надо меня прощать. Я испортил все. Но я люблю тебя, дочка, люблю, как только могу. Нужны деньги – пожалуйста! Я отдам все, что есть. Если нужны будут большие суммы на лечение, я не знаю, как это происходит, поговорим с Лизой, купим квартирку поменьше, тебе отдам. Я не брошу тебя.

Хочешь, приезжай к нам в гости. Познакомишься с братом. Они не виноваты перед вами. Хочешь, его фотографию покажу? На меня похож.

Нина молча покачала головой. Нет. Еще год назад она бы не смогла понять историю отца. Но сейчас, сейчас понимала. Конечно, ей хотелось кричать, что родители не должны так поступать, у них есть обязательства перед детьми – иначе зачем тогда рожали? Родители – это прежде всего родители детей, а только потом, если останется время, обычные люди. И никак не наоборот. Но знала сама, что это неправда.

Разошлись спокойно. Прохладно.

– Я понимаю тебя, – уже после прощания сказала Нина отцу. В спину, когда он вышел и побрел к своей машине.