38

По дороге домой Матильда заехала в аптеку. Поднявшись в квартиру, она разложила на кухонном столе коробочки с лекарствами и долго смотрела на них, борясь с желанием все выкинуть в помойку. Это не для нее – ей никогда еще не случалось принимать такое. Матильда вспомнила, какой ужас охватывал ее в больнице, во время посещений матери, когда та, уже в агонии, должна была вместе с едой глотать кучу пилюль. А ради чего? Ее пичкали химическими препаратами просто так… ну, то есть не просто так, а чтобы «умерить боль». Матильда задумалась над этим выражением – «умерить боль». Вот о чем она сейчас мечтала. Конечно, никто не мог излечить ее от тоски по любимому, никто ничего не мог изменить. Но хотя бы умерить боль, ту боль, которая не отпускала ее ни на минуту, – вот чего она хотела больше всего на свете. Ее привлекла красота этого глагола, она целый час раздумывала над ним и даже заглянула в толковый словарь, чтобы уточнить его смысл: «Умерить – облегчить, ослабить, уменьшить, смягчить, снизить интенсивность, притупить ощущение, чувство».

Именно это и нужно было Матильде. Она никак не могла надеяться, что ее душевная боль пройдет, но умерить ее, смягчить, облечь флером печали – да, она стремилась именно к этому: раз уж нет счастья, пускай хоть несчастье будет управляемым.

Перед тем как принять таблетку и лечь в постель, Матильда отсканировала бюллетень и послала его электронной почтой господину Бертье. Эти несложные действия потребовали от нее неимоверного усилия, но они были необходимы, чтобы поставить в известность внешний мир, – теперь она могла спокойно отдаваться своему горю, никому не причиняя лишнего беспокойства. Она больше не хотела, чтобы к ней нагрянула сестра или еще кто-нибудь. Лекарство подействовало быстро; Матильда была так измучена, что проспала целый день. Сон – вот прекрасное средство умерить боль, укоротить дни или ускорить их бег.

39

Бертье был поражен этим сообщением. Разумеется, он давно свыкся с депрессиями преподавателей, с их нервными расстройствами и переутомлением. Но нездоровье Матильды казалось ему совершенно невероятным – сперва директор даже счел присланный бюллетень чьим-то дурацким розыгрышем. Все это выглядело крайне подозрительно. Вдобавок освобождение от работы было выписано женщиной-психиатром, – значит, речь шла не о физическом состоянии. Бертье прекрасно знал Матильду – никто не мог бы заподозрить у нее этой болезни, такой опасной, такой неуправляемой… Директор совсем растерялся: вот, значит, как плохо мы знаем окружающих.

Незадолго до обеденного перерыва он вызвал к себе в кабинет Сабину. Шагая по длинному коридору, она успела перебрать все возможные причины внезапного вызова. Неужели на нее кто-то нажаловался – чей-нибудь родитель или один из учеников? Она жалела, что одета сегодня в черное, это придавало ей мрачный вид. Бертье наверняка сделает ей выговор – «Вы, мол, не в тюрьме», – но поди знай, что он вызовет ее к себе! За три прошедших года он ни разу этого не сделал, хорошо хоть помнил ее фамилию. Она преподавала испанский язык, который никого не интересовал, – даже физкультура или рисование считались более важными предметами; на педсоветах ее мнения никогда не спрашивали, а если она и вмешивалась в обсуждение, чтобы сообщить о замечательных успехах Тибо или Анаис, ей отвечали снисходительной усмешкой, больше похожей на гримасу. Вот о чем она думала, направляясь к кабинету Бертье: он наверняка вызвал ее, чтобы отменить изучение испанского, считая его совершенно лишним; в лицее изучали живые и мертвые языки, но кому-то понадобилось включить в программу новую категорию – языки агонизирующие, а испанский как раз относился к таковым. Значит, нужно любой ценой отстоять свой предмет, найдя убедительные доводы. Увы, в голову ничего не приходило, она была неспособна доказать, что испанский необходимо изучать в лицее. И страх Сабины обернулся жестокой истиной – никчемностью ее профессиональной жизни.

Она вошла в кабинет. У Бертье было странное, непривычное выражение лица; он явно плохо владел собой, выглядел растерянным. Сабина гадала, что же он сейчас ей скажет. Это утвердило ее в первом предположении: ее вызвали, чтобы уволить. Ей хотелось привести веские аргументы, произнести пылкую тираду в защиту своего предмета, но она смолкла, в ожидании приговора. Молчание директора показалось ей вечностью, хотя на самом деле оно длилось всего несколько секунд. Ровно столько, сколько ей понадобилось, чтобы сесть. Бертье тотчас заговорил:

– Мадам Ромеро, большое спасибо, что пришли. Я хотел бы обсудить с вами… э-э-э… немного странную вещь.

– Испанский язык?

– Нет-нет, это не имеет никакого отношения к вашей работе. Речь пойдет о мадам Пеше…

– Ах так… – с облегчением выдохнула Сабина.

– Мне кажется, вы с ней очень дружны, не правда ли?

– Да, верно. Ну, то есть мы часто обедаем вместе. А что, у нее какие-то проблемы?

– Н-нет… собственно… она взяла больничный…

– Да, я заметила, что ее не было сегодня утром… но я еще не успела ей позвонить и узнать, в чем дело. Что с ней?

– Вот именно поэтому я и решил с вами поговорить. Может, вы что-нибудь знаете… Я спрашиваю, потому что она необычайно предана своей работе, как вам известно… и за три года ни разу не пропустила занятий… так вот, я немного удивился, когда получил от нее письмо с освобождением на целую неделю…

– Наверно, у нее грипп.

– Да… скорее всего, – ответил он, поняв, что Сабине ничего не известно. Или же она не хочет ничего сообщать.

Бертье не мог позволить себе вмешательства в частную жизнь одного из своих преподавателей, хотя ему не терпелось спросить Сабину, известно ли ей, что Матильда обратилась к психиатру. Тем не менее он воздержался от прямых вопросов и попробовал подойти к теме окольным путем:

– А вы не знаете, может быть, у нее сейчас какие-нибудь личные неурядицы?

– Я… нет, не знаю. По правде говоря, она ведь довольно скрытный человек.

– Согласен… Благодарю вас за помощь, мадам.

– О, не за что. Я не очень-то и помогла. Но я попробую с ней поговорить и, если что-нибудь разузнаю, буду держать вас в курсе…

Сабина покинула кабинет со вздохом облегчения, но при этом в полной растерянности. Что именно хотел узнать директор? Вероятно, до него дошла какая-то информация, которая обеспокоила или удивила его, раз он начал это расследование. Сабина начала вспоминать, когда же она в последний раз болтала с Матильдой и не сказала ли та что-нибудь важное. Нет, ничего необычного.