Джун

Говорят: «Бог… не попустит вам быть искушаемыми сверх сил». Но это поднимает более важный вопрос: зачем Богу вообще обрекать нас на страдания?

– Без комментариев, – сказала я в телефон и шумно брякнула трубку, отчего Клэр, которая сидела на диване с айподом, настороженно выпрямилась.

Заглянув под стол, я выдернула провод, чтобы больше не отвечать на звонки.

Мне звонили все утро: возле моего дома люди разбили лагерь. Что я должна чувствовать, зная, что у стен тюрьмы собрались протестующие в надежде освободить человека, убившего моего ребенка и мужа?

Как вы думаете, желание Шэя Борна стать донором органа – это способ искупить вину за содеянное?

Я думаю, что бы Шэй Борн ни делал и ни говорил, это не вернет жизнь Элизабет и Курту. Я на собственном опыте знала, как ловко он умеет врать и что из этого может получиться. Все это – не более чем рекламный трюк, чтобы вызвать жалость к нему, ведь кто же через десять лет станет сочувствовать тому полицейскому и той девочке?

Я.

Находятся люди, которые заявляют, что смертная казнь несправедлива, ибо так долго тянется время до исполнения приговора; что бесчеловечно одиннадцать лет заставлять ожидать наказания; что, по крайней мере, для Элизабет и Курта смерть была скорой.

Позвольте объяснить вам, где кроется ошибка в этой цепи рассуждений: предполагается, что Элизабет и Курт были единственными жертвами. Это исключает меня, исключает Клэр. Уверяю вас, что каждый день за последние одиннадцать лет я думаю о том, что` потеряла от руки Шэя Борна. Я ожидаю его смерти так же давно, как и он.

По долетевшим из гостиной голосам я поняла, что Клэр включила телевизор. Экран заполнила зернистая фотография Шэя Борна. Это был тот же снимок, что печатали в газетах, но Клэр его не видела, поскольку я сразу их выбрасывала. Теперь волосы Борна были коротко острижены, вокруг рта появились складки, а из уголков глаз расходились морщинки, но в остальном он не изменился.

– Это он? – спросила Клэр.

«Комплекс Бога?» – гласила надпись под снимком.

– Да.

Я подошла к телевизору, нарочно загораживая обзор Клэр, и выключила его.

Дочь подняла на меня взгляд и сказала:

– Я помню его.

– Детка, – вздохнула я, – ты тогда еще не родилась.

Она развернула лежащий на диване плед и накинула себе на плечи, словно ее вдруг пробрал озноб.

– Я помню его, – повторила Клэр.

Майкл

Я не в пещере живу, чтобы не знать того, что говорилось о Шэе Борне, но был совершенно не склонен поверить в его мессианство. Насколько мне известно, существовал единственный Сын Бога, и я знаю, кем Он был. Что до умения Шэя Борна устраивать шоу – что ж, когда-то я видел, как Дэвид Блейн заставил исчезнуть слона на Пятой авеню в Нью-Йорке, и это тоже не было чудом. Просто и понятно: в мою задачу входило не вникать в бредовые фантазии Шэя Борна, а лишь помочь ему перед казнью принять Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя, чтобы оказаться в Царствии Небесном.

А если я сумею попутно помочь ему пожертвовать сердце, пусть так оно и будет.

Через два дня после происшествия на первом ярусе я подъехал к тюрьме на своем мотоцикле. В мыслях все время крутились строчки из Евангелия от Матфея, когда Иисус обращается к своим ученикам: «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Ученики – честно говоря, немного неотесанные – смутились. Они не могли припомнить, чтобы Иисус был наг, болен или сидел в темнице. И Иисус ответил им: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».

В тюрьме мне вновь вручили бронежилет и защитные очки. Дверь на первый ярус открылась, и меня отвели по коридору к камере Шэя Борна.

Все это не так уж отличалось от исповедальни. В металлической двери камеры были просверлены небольшие отверстия, и я мог мельком видеть Шэя. Хотя мы были примерно одного возраста, у него был вид пожившего человека. Виски его поседели, но он был по-прежнему худым и жилистым. Я медлил, ожидая, что он узнает меня и начнет барабанить в дверь, требуя удалить человека, запустившего в действие механизм его казни.

Но когда ты в церковном облачении, происходит странная вещь: ты не мужчина. Ты кто-то больше и одновременно меньше. Мне нашептывали секреты; я видел, как женщины приподнимают юбки, чтобы поправить колготки. Подобно врачу, священник должен быть невозмутимым – наблюдатель, муха на стене. Спросите у десяти человек, знакомых со мной, как я выгляжу, и восемь из них не смогут сказать, какого цвета у меня глаза. Они просто не присматриваются ко мне.

Подойдя к двери камеры, Шэй заулыбался:

– Вы пришли.

Я сглотнул.

– Шэй, я отец Майкл.

Он прижал ладони к двери. Я вспомнил одну фотографию из улик преступления – эти пальцы, потемневшие от крови девочки. За прошедшие одиннадцать лет я сильно изменился, а Шэй Борн? Раскаивается ли он? Достиг ли зрелости? Стремится ли, как и я, вычеркнуть из памяти свои ошибки?

– Привет, отец! – завопил кто-то (позже я узнал, что это был Кэллоуэй Рис). – Нет ли у вас тех ваших облаток? Умираю от голода.

Проигнорировав его, я сосредоточил внимание на Шэе:

– Значит, как я полагаю, вы католик?

– Меня крестила приемная мать. Тысячу лет назад, – ответил Шэй и взглянул на меня. – Вас могли бы отвести в комнату для переговоров, куда обычно приводят адвокатов.

– Начальник тюрьмы сказал, что мы должны поговорить здесь, около вашей камеры.

Шэй дернул плечами:

– Мне нечего скрывать.

«А вам?» – услышал я, хотя он этого не говорил.

– Во всяком случае, как раз там нас заражают гепатитом C, – проронил Шэй.

– Заражают гепатитом C?

– В день стрижки. Каждую вторую среду. Нас отводят в комнату для переговоров и стригут машинкой под бокс. Лезвие номер два, даже если хочешь подлиннее на зиму. Зимой здесь не так уж жарко. Начиная с ноября здесь жутко холодно. – Он повернулся ко мне. – Как это выходит, что в ноябре не могут дать тепло, а сейчас пусть было бы прохладно?

– Не знаю.

– Это на лезвиях.

– Простите?

– Кровь, – сказал Шэй. – На лезвии бритвы. Кто-то порежется, кто-то другой подхватит гепатит C.

Вести этот разговор было все равно что смотреть, как прыгает супербол.

– С вами это случилось?

– Это случилось с другими, значит случилось и со мной.

Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.

У меня поплыло сознание: я надеялся, виной тому сбивчивая речь Шэя, а не приближение панического приступа. Я страдал от этих приступов уже одиннадцать лет, с тех самых пор, как мы приговорили Шэя.

– Но в основном у вас все в порядке?

Сказав это, я прикусил язык. Глупо спрашивать умирающего о его самочувствии.

А в остальном, миссис Линкольн, подумал я, как вам пьеса?

– Мне одиноко, – ответил Шэй.

Я автоматически произнес:

– С вами Бог.

– Ну, – откликнулся Шэй, – Он не силен в шашках.

– Вы верите в Бога?

– А вы почему верите в Бога?.. – Он сделал паузу и, наклонившись вперед, вдруг напряженно спросил: – Вам известно, что я хочу пожертвовать свое сердце?

– Об этом я и пришел поговорить.

– Хорошо. Никто больше не хочет помочь.

– А ваш адвокат?

– Я отказался от него, – пожал плечами Шэй. – Он израсходовал все апелляции, а потом заявил, что надо пойти к начальнику тюрьмы. А тот даже не из Нью-Гэмпшира, вы об этом знали? Он родом из Миссисипи. Я всегда хотел увидеть эту реку, отправиться по ней на плавучем казино, как какой-нибудь карточный шулер. Они там еще есть?

– Ваш адвокат…

– Он хотел, чтобы начальник тюрьмы смягчил мой приговор, но из этого ничего не получилось. И я отказался от него.

Я подумал о Койне, о том, как он был уверен, что все это лишь уловка Борна для отмены казни. Мог ли он ошибаться?

– Шэй, вы говорите, что хотите умереть?

– Я хочу жить, – ответил он, – поэтому должен умереть.

Наконец-то хоть за что-то можно было уцепиться.

– Вы будете жить, Шэй, – сказал я. – В Царствии Отца. Независимо от того, что происходит здесь. И независимо от того, сможете ли вы пожертвовать свои органы.

Неожиданно его лицо потемнело.

– Что это значит – смогу ли?

– Ну, это сложно…

– Я должен отдать ей свое сердце. Должен.

– Кому?

– Клэр Нилон.

У меня отвисла челюсть. Эта специфическая часть просьбы Шэя не попала в СМИ.

– Нилон? Она имеет какое-то отношение к Элизабет?

Я с опозданием понял, что обычный человек, не присутствовавший на коллегии присяжных по делу Шэя, не мог столь быстро распознать это имя. Но Шэй был слишком взволнован и не заметил.

– Она сестра убитой девочки. У нее заболевание сердца. Я видел это по телевизору. «Когда вы рождаете это в себе, то, что вы имеете, спасет вас. Если вы не имеете этого в себе, то, чего вы не имеете в себе, умертвит вас».

Мы с Шэем совершали одну и ту же ошибку. Мы оба верили, что можно исправить прежнее зло, сделав позже доброе дело. Но, отдав Клэр Нилон свое сердце, он не вернет к жизни ее сестру. А мое появление в качестве духовного наставника Шэя Борна не умаляло того факта, что я был отчасти виновен в его пребывании здесь.

– Но, Шэй, невозможно обрести спасение, жертвуя органы. Единственный путь обрести спасение – признать свою вину и просить у Иисуса отпущения грехов.

– Что произошло тогда, теперь не имеет значения.

– Не надо бояться взять на себя ответственность. Господь любит нас, даже когда мы причиняем кому-то вред.

– Я не смог это остановить, – сказал Шэй. – Но на этот раз смогу все уладить.

– Предоставьте это Господу, – посоветовал я. – Скажите Ему, что сожалеете о содеянном, и Он простит.

– Не важно, что ты сделал?

– Не важно.

– Тогда зачем говорить, что сожалеешь?

Я замялся, пытаясь доходчиво растолковать Шэю, что такое грех и спасение. Это своего рода сделка: человек признается, а в ответ получает искупление грехов. Шэй видел для себя спасение в том, чтобы отдать часть себя – и через это ощутить себя целым.

Так ли уж несхожи эти две идеи?

Пытаясь разобраться в этом, я покачал головой.

– Люций – атеист, – сообщил Шэй. – Правильно, Люций?

Из-за соседней двери послышалось мычание:

– Мм… гм…

– И он не умер. Он болел, и ему стало лучше.

Больной СПИДом. О нем говорили в новостях, вспомнил я.

– Вы имеете к этому какое-то отношение?

– Я ничего такого не делал.

– Люций, вы тоже в это верите?

Я отклонился назад и встретился взглядом с другим заключенным, худым мужчиной с копной седых волос.

– По-моему, Шэй имеет отношение ко всему, – сказал он.

– Пускай Люций верит во что угодно, – откликнулся Шэй.

– А как же чудеса? – добавил Люций.

– Какие чудеса? – спросил Шэй.

Меня потрясли два факта: Шэй Борн не провозглашал себя мессией, Христом или кем-то еще. И он свято верил, что не упокоится с миром, пока не отдаст свое сердце Клэр Нилон.

– Послушайте, – обратился ко мне Люций, – вы собираетесь ему помочь или нет?

Может быть, ни один из нас не может искупить прошлые грехи, но это не означает, что не надо думать о будущем. Закрыв глаза, я вообразил себя последним человеком, с которым говорит Шэй Борн перед приведением в исполнение казни штатом Нью-Гэмпшир. Я представил, как выбираю цитату из Библии, созвучную ему, как смягчаю молитвой страдания этих последних минут. Я мог бы сделать это для него. Мог стать тем, кто ему нужен сейчас, ибо не стал тем, кто был нужен ему тогда.

– Шэй, – сказал я, – знать, что твое сердце бьется в теле другого человека, – это не спасение. Это альтруизм. Спасение – это возвращение домой. Понимание того, что не надо показывать Господу, на что ты способен.

– Ой, ради бога! – фыркнул Люций. – Не слушай его, Шэй.

Я повернулся к нему:

– Вы мне мешаете!

Потом я передвинулся, чтобы не видеть Люция и сосредоточить внимание на Шэе:

– Бог любит вас независимо от того, пожертвуете вы свои органы, совершали или нет ошибки в прошлом. И в день казни Он будет ждать вас. Христос может спасти, Шэй.

– Христос не сможет дать сердце Клэр Нилон. – Внезапно взгляд Шэя стал пронзительным и ясным. – Мне не нужно искать Бога. Мне не нужен катехизис. Все, что я хочу знать: смогу ли я спасти девочку, после того как меня убьют?

– Нет! – резко ответил я. – Нет, если вам сделают смертельную инъекцию. Это лекарство вызывает остановку сердца, и после этого сердце не подходит для донорства.

Свет в его глазах померк, и я затаил дыхание.

– Мне жаль, Шэй. Знаю, вы надеялись услышать что-то другое, и у вас добрые намерения… но нужно направить эти намерения в другое русло, чтобы примириться с Богом. И я могу в этом помочь.

Внезапно на первый ярус ворвалась молодая женщина. По ее спине рассыпался каскад черных кудрей, а из-под бронежилета виднелся безобразный полосатый костюм, хуже которого я не видел.

– Шэй Борн? – спросила она. – Я знаю, как вам стать донором органов.