В четверг 24 мая был праздник Вознесения Господня. Профсоюзы, идя навстречу пожеланиям трудящихся, объявили его нерабочим днем. В Горках и соседних деревнях раздавался колокольный звон. Ленин долго гулял. После ужина почувствовал легкую изжогу. Как обычно, не мог заснуть. Вышел послушать соловьев. Стал бросать на их звук камушки в кусты и ощутил слабость в правой руке. Снова лег в постель, но в 4 утра плохо себя почувствовал, резко поднялась температура, раскалывалась голова. Заснул после того, как вырвало. Когда проснулся, ощутил тяжесть в правых конечностях, не мог свободно говорить.

Пожалуй, нет ни одного человека, которого лечило бы столь большое количество светил медицины. Ни одного человека, чьи предсмертные мучения были бы описаны столь детально, а эти описания обнародованы столь широко вопреки всякой врачебной этике. Уход Ленина был по-человечески трагичен. Его мучения продолжались почти два года, и это действительно были мучения.

Рассказывал доктор Розанов: «25 мая 1922 года, утром, часов в десять, звонит ко мне по телефону Мария Ильинична и с тревогой в голосе просит поскорее к ним приехать, говоря, что “Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота”. Скоро подали автомобиль, заехали в Кремль, а оттуда уже на двух машинах отправились в Горки, забрав из аптеки все необходимое: и для инъекций, и различные медикаменты. Поехали Н. А. Семашко, брат ВИ Дмитрий Ильич, доктор Л. Г. Левин, тов. Беленький и еще кто-то… Раньше нас из Химок приехал уже Ф. А. Гетье и осмотрел ВИ; сначала, по словам окружающих, можно было подумать, что заболевание просто гастрическое, хотели связать его с рыбой, якобы не совсем свежей, которую ВИ съел накануне… Гетье передал, что у ВИ рвота уже кончилась, болит голова, но скверно то, что у него имеются явления пареза правых конечностей и некоторые непорядки со стороны органа речи. Было назначено соответствующее лечение, главным образом покой. И так в этот день грозный призрак тяжкой болезни впервые выявился, впервые смерть определенно погрозила своим пальцем»²⁴⁷⁵.

Утром 28 мая Гетье привез известного в Москве невропатолога профессора Василия Васильевича Крамера. Тот обнаружил «явления транскортикальной моторной афазии на почве тромбоза» На следующий день прошел консилиум с участием профессоров Семашко, Крамера, Гетье, Кожевникова и Россолимо. Алексей Михайлович Кожевников – невропатолог – с того дня стал дежурным врачом в Горках.

Симптомы не укладывались в картины известных болезней. Парезы правых конечностей, головные боли повторялись, но скоро исчезали. «Он не в состоянии преобразовать зрительные образы в речевые конструкции; еще хуже дела обстоят с письмом – повреждение какого-то отдела коры головного мозга блокирует возможность генерировать графические символы; счет – умножение и деление – также вызывает у него сильнейшие затруднения»²⁴⁷⁶. Выдвигались все новые диагнозы болезни, вплоть до сифилиса. 29 мая был даже взят анализ на реакцию Вассермана, который дал отрицательный результат. Доктора – Крамер, Гетье – откровенно признавались, что не понимали природы болезни.

Болезнь эту расшифруют только в XXI веке в Соединенных Штатах. Мутация гена NT5E, переданная по отцовской линии, при которой сосуды головного мозга накапливают известь и каменеют²⁴⁷⁷. Ее следствием стал инсульт. Первый.

Ленин с трудом говорил, мысли путались, выздоровление представлялось сомнительным, он был в отчаянии. 30 мая он пригласил к себе Сталина, который сразу догадался, о чем пойдет речь. Свидетельствовала Мария Ильинична: «Сталин пробыл у ВИ действительно минут 5, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что ВИ просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с ВИ, и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить ВИ, и Сталин вернулся снова к ВИ. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно и время исполнить его просьбу не пришло. ВИ заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину:

– Лукавите?

– Когда же Вы видели, чтобы я лукавил, – ответил ему Сталин»²⁴⁷⁸.

Вопрос об эвтаназии обсуждался на ближайшем же (оно было 1 июня) заседании Политбюро, и поведение Сталина с Бухариным было признано правильным. А потом Сталин полагал, что отказ принести яд был одной из причин вскоре проявившейся обиды на него Ленина.

Вновь были выписаны Ферстер и Клемперер. Уже 2 июня Ферстер прилетел рейсом из Бреслау и в тот же день обследовал Ленина. 3 июня Сталин обязал постпреда в Берлине Крестинского добиться того, чтобы Ферстер и Клемперер все лето провели в России²⁴⁷⁹. Четвертого июня в «Правде» был напечатан врачебный бюллетень о состоянии здоровья Ленина за подписями Ферстера и Крамера: «В четверг, 24 мая, ВИ захворал острым гастроэнтеритом, сопровождавшимся повышением температуры до 38,5. На почве предшествовавшего общего переутомления это заболевание вызвало ухудшение нервного состояния больного и явления небольшого расстройства кровообращения, которое, однако, в ближайшие дни стало быстро восстанавливаться. В настоящее время температура ВИ нормальна, самочувствие хорошее, и больной, которому предписан абсолютный покой в течение ближайшего времени, находится на пути к полному выздоровлению»²⁴⁸⁰.

Клемперер осматривал Ленина в Горках 11 июня. В тот день пациент сказал Кожевникову, что чувствует себя совсем хорошо. «Инсульт, повлекший за собой дислексию, напугал ВИ надолго, но основные навыки уже через несколько дней восстановились; он вновь заговорил, причем мог изъясняться не только по-русски, но и по-немецки и по-английски, без ошибок умножать большие числа; отступил и паралич. В середине июня он вставал, ходил; “даже пробовал вальсировать”… хотя правая нога плохо сгибалась»²⁴⁸¹.

Врачам и родным удалось убедить Ленина перебраться – на носилках – в Большой дом. Заманили возможностью проводить время на обширной террасе. Крамер, Кожевников и немцы сочли даже уместным разрешить посещение коллег. Но при условии, что те не будут вести деловых разговоров. Это условие Ленин отверг и предпочел отказаться от свиданий. Как и от германских врачей. 15 июня он продиктовал послание Сталину – для Политбюро: «Покорнейшая просьба освободите меня от Клемперера. Чрезвычайная заботливость и осторожность могут вывести человека из себя и довести до беды».

Мария Ильинична замечала: «В отличие от профессора Ферстера, Клемперер обладал меньшим тактом и умением подходить к больному. Его болтовня и шуточки раздражали ВИ, хотя он встретил его очень любезно и наружно был с ним очень вежлив». Впрочем, Ферстер раздражал Ленина не меньше. «Убедительно прошу, избавьте меня от Ферстера, – умолял он Сталина. – Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка. Русские люди вынести немецкую аккуратность не в состоянии, а в консультировании Ферстер и Клемперер участвовали достаточно»²⁴⁸².

Сталин ответил на просьбу начальника 17 июня: «В связи с Вашим письмом о немцах мы немедленно устроили совещание с Крамером, Кожевниковым и Гетье. Они единогласно признали ненужность в дальнейшем Клемперера, который посетит Вас лишь один раз перед отъездом. Столь же единогласно они признали полезность участия Ферстера в общем наблюдении за ходом Вашего выздоровления. Кроме того, политические соображения делают крайне полезными подписи известных иностранных авторитетов под бюллетенями, ввиду сугубого вранья за границей… P. S. Крепко жму руку. А все-таки русские одолеют немцев»²⁴⁸³. На следующий день был опубликован второй бюллетень, где утверждалось, что Ленин чувствует себя хорошо, но тяготится предписанным ему врачами бездействием. Но Старик завелся с немцами не на шутку. 19 июня Кожевников написал в дневнике: «Много говорил о немецких профессорах… Очень просил оказать влияние на то, чтобы они скорее уехали домой…» На следующий день больной надиктовал сестре записку для Сталина: «Если Вы уже оставили здесь Клемперера, то советую, по крайней мере: 1) выслать его не позже пятницы или субботы из России вместе с Ферстером, 2) поручить Рамонову вместе с Левиным и другими использовать этих немецких врачей и учредить за этим надзор»²⁴⁸⁴.

После того как ПБ весьма скептически отнеслось к этой инициативе Ленина, он начал саботировать установленный для него режим и говорил Кожевникову:

– Надо, чтобы мне дали возможность чем-нибудь заняться, так как, если у меня не будет занятий, я, конечно, буду думать о политике. Политика – вещь, захватывающая сильнее всего, отвлечь от нее могло бы только еще более захватывающее дело, а его нет.

Когда 23 июня Ленин спускался по лестнице, чтобы выйти в парк, случился спазм, и он не удержался на ногах. Перед очередными консилиумами он сильно волновался. Клемперер посетил Ленина – в последний раз – 24 июня вместе с Крамером, Левиным, Кожевниковым и Семашко. Ферстер осматривал Ленина вместе с Крамером 27 июня. Врачи ничего нового не выяснили и не сказали. После консилиума Ленин позвал к себе Семашко и произнес:

– Политикой заниматься мне не позволяют, я Вас не стану расспрашивать, но вот что я Вам скажу: пусть в Гааге будут очень осторожны… А каковы виды на урожай? Не грозит ли опасность от саранчи?²⁴⁸⁵

Длительное отсутствие Ленина ставило вопрос о том, как управлять страной без него. И, что еще более серьезно, – после него. Есть версия, что именно с конца мая, в предчувствии ухода Ленина, в Кремле начинает функционировать новый руководящий триумвират. «Заключение врачей (конечно, секретное, для членов Политбюро, а не для страны) было, что это начало конца, – подтверждает Бажанов. – Уже после удара Зиновьев, Каменев и Сталин организуют “тройку”»²⁴⁸⁶. Главного конкурента – Троцкого, который во время приступа Ленина ловил рыбу в дальнем Подмосковье, – триумвиры даже не сочли нужным проинформировать о происшедшем. Тот увидел в этом эпизоде зловещие признаки. «Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку. Завтра же, даже сегодня могли ребром встать все вопросы руководства. Противники считали важным выгадать на подготовку хоть день. В это время, надо полагать, уже возникла идея «тройки» (Сталин – Зиновьев – Каменев), которую предполагалось противопоставить мне»²⁴⁸⁷.

Между тем Ленину разрешили работать. Из Москвы стала поступать информация: протоколы заседаний, письма, докладные, секретная почта, пресса. Глава правительства зафонтанировал поручениями своему аппарату, указаниями подчиненным. Начались встречи, и главным связующим звеном с Кремлем был Сталин. «В это время Сталин бывал у него чаще других, – подтверждала Мария Ульянова… – Ильич встречал его дружески, шутил, смеялся, требовал, чтобы я угощала Сталина, принесла вина и пр.»²⁴⁸⁸ В те месяцы, что Ленин безвыездно находился в Горках, Генсек посетил его 12 раз, гораздо больше, чем кто-либо другой. Впрочем, встречи эти не всегда были приятными.

На Сталина, как он напишет в «Правде», Ленин при первом посещении – 11 июля – произвел «впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости, переутомления.

– Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает тов. Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины…

Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы – все эти вопросы мелькают один за другим. Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус» ²⁴⁸⁹.

Кожевников в день этого свидания записал: «На тов. Сталина свидание произвело благоприятное впечатление, и он нашел ВИ в гораздо лучшем состоянии, чем предполагал. Он мало отличался от ВИ до болезни». Со следующего дня Ленину разрешили прогулки в саду и в парке²⁴⁹⁰. И тогда же он направил Каменеву послание загадочного свойства: «Ввиду чрезвычайно благоприятного факта, сообщенного мне вчера Сталиным из области внутренней жизни нашего ЦК, предлагаю ЦК сократить до Молотова, Рыкова и Куйбышева, с кандидатами Кам[енев], Зин[овьев] и Томск[ий]. Всех остальных на отдых, лечиться. Сталину разрешить приехать на авг[устовскую] конференцию. Дела замедлить – выгодно, кстати, и с дипл[оматической] точки зрения… P. S. Приглашаю на днях Вас к себе, хвастаю моим почерком; среднее между каллиграфическим и паралитическим (по секрету). PPS. Только что услышал от сестры о бюллетенях, вами обо мне выпущенных. И хохотал же! “Послушай, ври да знай же меру!”»²⁴⁹¹

Послание – весьма язвительное в адрес всей партийной верхушки. Даже если речь шла исключительно об отпусках, мысль оставить из всех 27 членов ЦК только троих во главе с Молотовым, с кандидатами в лице Каменева, Зиновьева, Томского и при всяком отсутствии Сталина, Троцкого или Бухарина может рассматриваться и не только как шутка. И как яростная реакция на какую-то, нам неизвестную, новость. И как реакция радостная: все идет настолько хорошо, что весь ЦК можно отправить на юга.

А 13 июля Ленин написал Фотиевой: «Можете поздравить меня с выздоровлением. Доказательство: почерк, который начинает становиться человеческим». Просил готовить ему книги и посылать списки: «1) научные, 2) беллетристику, 3) политику (последнюю позже всех, ибо она еще не разрешена). Пожалуйтесь Рыкову (Цюрупа уехал?) на всех секретарш: ведут себя плохо, болеют от малярии и пр. Пусть распишет их на отдых в Ригу, в Финляндию, под Москву и т. п.»²⁴⁹² Фотиева отметила: «Письмо Владимира Ильича было написано хорошим, твердым почерком».

Четырнадцатого июля приехал Каменев. Просидел полтора часа, вместе пообедали. Очевидно, что Каменев оставил Ленину некое послание, на которое тот вскоре отреагировал еще одной не менее загадочной запиской. Касалась она явно разногласий внутри Политбюро. «Я думаю, преувеличений удастся избежать. “Выкидывает ЦК или готов выкинуть здоровую пушку за борт”, – Вы пишете. Разве это не безмерное преувеличение? Выкидывать за борт Троцкого, – ведь на это Вы намекаете, иначе нельзя толковать – верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим уже до безнадежности, то как Вы можете это думать???? Мальчики кровавые в глазах… Частное совещание? Я согласен, но советовал бы не сейчас. Не подождать ли 2–3 дня? 1) Прозондировать почву сначала и 2) обеспечить, что совещание не взорвет страсти. Я ругаться не буду наверняка. А другие?»

Скорее всего, со стороны Каменева (который вряд ли выступал только от своего имени) речь могла идти о том, чтобы использовать предложенную Лениным массовую отправку на лечение для освобождения высшего эшелона от неугодных лиц, прежде всего, Троцкого… Ленин возвращается к теме 18 июля, написав Сталину: «Черкните за себя и за Каменева, не забыл ли он: условились, что он ответит насчет Троцкого после общего совещания»²⁴⁹³. Генсек быстро ответил – неизвестно, что и каким способом. Но известна сразу последовавшая реакция Ленина: «Очень внимательно обдумал Ваш ответ и не согласился с Вами. Поздравьте меня: получил разрешение на газеты! С сегодня на старые, с воскресенья на новые»²⁴⁹⁴.

Действительно, в тот день Ферстер разрешил Ленину до воскресенья читать газеты за май, июнь и июль, а с воскресенья – уже и свежие. После газет позволили читать книги, и библиотекарша Манучарьянц стала присылать списки поступавшей в его приемную литературы. Чего там только не было. Одних газет 32 названия, в основном, иностранных. Читал (или листал) он в эти летние месяцы Маркса с Энгельсом, Гегеля, «Мои университеты» Горького, брошюры Бухарина и Сокольникова²⁴⁹⁵.

Ленин стал думать о возвращении в Кремль, дав указание сделать ремонт в его кремлевской квартире: установить абсолютно звуконепроницаемые перегородки между комнатами, абсолютно не скрипучие полы, «устроить еще форточки во всех комнатах (нечто вроде дыр в стенах) так, чтобы и зимой можно было держать приотворенными всю ночь».

В инструкции для охраны Горок от 18 июля было сказано: «Беспрепятственно пропускать следующих лиц: т. т. Сталина, Каменева, Зиновьева, Бухарина и Троцкого (если стоящий на посту знает их в лицо)». В инструкции, выпущенной через неделю, не окажется фамилии Троцкого. Теперь он мог попасть в Горки только с разрешения Дзержинского²⁴⁹⁶. 20 июля ПБ приняло решение о том, что свидания с Лениным «должны допускать лишь с разрешения Политбюро, без всяких исключений».

Ленин был в ватной изоляции врачей и коллег, хотя и весьма относительной. С июля по октябрь у Ленина перебывало около 30 человек. Помимо Сталина, Каменева и Бухарина – Зиновьев, Троцкий, Калинин, Петровский, Красин, Свидерский, Скворцов-Степанов, Орджоникидзе, Мещеряков, Крестинский, Мануильский, Дзержинский, Хинчук, Преображенский, Рудзутак, Сокольников, Владимиров, Раковский, руководители Грузии, Армении, Азербайджана.

Приехал 28 июля Троцкий. Встреча, как отметил доктор, продолжалась полчаса и прошла оживленно. Троцкий нашел, что Ленин прекрасно выглядел, «как будто у него был насморк, который прошел, и нельзя поверить, что ВИ перенес такую тяжелую болезнь». Но в записке, направленной тогда Каменеву, Сталину и Зиновьеву, Троцкий обращал внимание на другое: «ВИ в разговоре со мной несколько раз говорил о “параличных явлениях” у него и посматривал глазком на меня: что скажу?.. Я почувствовал “ловушку” и промолчал… Этот вопрос его сейчас больше всего интересует»²⁴⁹⁷. В мемуарах же Троцкий напишет, что речь на их встрече касалась главного политического события лета 1922 года – процесса эсеров²⁴⁹⁸.

Суд проходил в Колонном зале Дома союзов. Председательское кресло занимал Пятаков, рядом с ним – Луначарский и Покровский. Роль главного обвинителя поручили заместителю наркома юстиции Крыленко. Защиту представляли три бригады, одна из которых состояла из четырех европейских социалистов во главе с Эмилем Вандервельде, а в другую входили Бухарин и Томский. Обвиняемых, которых начитывалось 34 человека, разделили на две группы. 24 – закоренелые и неисправимые, среди них половина – члены ЦК эсеров во главе с Абрамом Гоцем и Дмитрием Донским. Вторая группа была сформирована из дюжины раскаявшихся, которым была поручена одновременно роль обвинителей. В зале находились обученные представители общественности, вовремя подававшие нужные реплики. 20 июня – на двенадцатый день процесса – по Охотному ряду прошла демонстрация с участием десяти тысяч человек, требовавших смертной казни для предателей²⁴⁹⁹.

Борьба в Политбюро по поводу приговора шла вплоть до момента его оглашения. Троцкий вспоминал: «Смертный приговор со стороны трибунала был неизбежен. Но приведение его в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора… Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимость от того, будет или не будет партия продолжать террористическую борьбу. Другими словами: вождей партии превратить в заложников… Первое свидание мое с Лениным после его выздоровления произошло как раз в дни суда над социалистами-революционерами. Он сразу и с облегчением присоединился к решению, которое я предложил:

– Правильно, другого выхода нет»²⁵⁰⁰.

Предложение и было принято пленумом ЦК: приговор Верховного Трибунала в отношении 12 представителей первой группы подсудимых, осужденных на казнь, «утвердить, но исполнением приостановить». Остальные получили различные сроки заключения, что, впрочем, особого практического значения не имело, поскольку все они были обречены провести остаток жизни в тюрьмах, лагерях и ссылках.

В начале сентября Ленину на глаза попадется июльское письмо Горького Анатолию Франсу, где процесс характеризовался как приготовление «к убийству людей, искренне служивших делу освобождения русского народа» и содержалась просьба обратиться к советскому правительству «с указанием на недопустимость преступления». 7 сентября Ленин пишет Бухарину: «Я читал (в “Социалистическом Вестнике”) поганое письмо Горького. Думал быстро обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй, это чересчур»²⁵⁰¹. Действительно, чего махать кулаками после драки и мараться в вопросе, где и так уже все решено.

После эсеров Ленин вспомнил про интеллектуалов. 16 июля он направил Сталину возмущенное письмо, в котором предложил и целый список кандидатов – из числа близко и много лет ему знакомых социалистов – на высылку из страны, и выступил за ускорение этого процесса: «К вопросу о высылке из России меньшевиков, народных социалистов, кадетов и тому подобных я бы хотел задать несколько вопросов ввиду того, что эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас. Решительно «искоренить» всех энесов? Пешехонова, Мякотина, Горнфельда? Петрищева и др. По-моему всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее.

Тоже А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники «Экономиста» (Озеров и многие, многие другие). Меньшевики: Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик (Мигуло или как-то в этом роде), Любовь Николаевна Радченко и ее молодая дочь (понаслышке, злейшие враги большевизма); Н. А. Рожков (надо его выслать, неисправим); С. Л. Франк (автор «Методологии»). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго»²⁵⁰². Уже двадцатого июля Политбюро заслушало отчет Уншлихта о работе комиссии по высылке политических противников большевиков и осталось недовольным: «Признать работы комиссии неудовлетворительными как в смысле недостаточной величины списка, так и в смысле его недостаточного обоснования… Той же комиссии, в тот же срок поручить подготовить закрытие целого ряда органов печати»²⁵⁰³.

Процесс эсеров завершился 7 августа, а через три дня Политбюро приняло постановление «Об утверждении списков высылаемых деятелей интеллигенции». Аресты прошли по всем крупнейшим университетским центрам страны в ночь с 16 на 17 августа. Было арестовано более ста человек, которым предъявили постановление коллегии ГПУ о высылке за границу на три года. Вскоре секретарь ЦК КПУ Лебедь докладывал, что и на Украине «изъято» 70 человек, часть предлагалось отправить на Север, часть – за границу. Любопытно, но в списке не оказалось ни одного украинца, одни русские и евреи.

Из ГПУ Ленину 18 сентября сообщали об аресте в Москве и Петрограде 120 антисоветских элементов. К изначальным ленинским кандидатурам были добавлены ректоры обоих столичных университетов, а также все светила отечественной философии. Список Ленин правил и дополнял собственноручно. С конца сентября интеллектуалов стали группами высылать за границу – сначала по железной дороге в Ригу и в Берлин. Символом этих событий стал «философский пароход», которого на самом деле не было. Философы в числе изгоняемых оказались в меньшинстве и высылались дробно. Сорокин и Степун был отправлены 23 сентября по железной дороге через Ригу, Бердяев, Ильин и Франк – 29 сентября пароходом «Обербургомистр Хакен», Лосский и Карсавин – на «Пруссии», Булгаков на пароходе «Жанна» – в ноябре. Всего до конца года выслали 60 человек (у остальных нашлись заступники). Среди них были не только ученые-гуманитарии, но и медики, агрономы, профессора технических и естественных наук, которых вполне хватило бы на целую Академию наук государства поменьше. Они составят славу науки тех стран, где окажутся по ленинской воле.

Не своей Родины.

Меж тем Ленин уже настраивал себя на скорое возвращение к рулю государства. 30 июля приезжал Сталин. Беседовали час двадцать. «ВИ был в прекрасном настроении. Говорили исключительно о делах, преимущественно о партийных, в связи с предстоящей конференцией, – записал доктор. – Сталин, по-видимому, смотрит на ВИ как на совершенно здорового человека». 1 августа был Зиновьев, проговорили час. «ВИ был очень оживлен, вспоминал из прошлого, иногда даже очень мелкие факты, которые и Зиновьев не помнил». К концу встречи устал²⁵⁰⁴. Вечером 3 августа собиралась гроза, у Ленина разболелась голова. На следующий день после полудня отказали правые рука и нога, на полтора часа пропала речь. Попросил пригласить Сталина. Тот приехать не смог: открывалась XII Всероссийская конференция РКП(б), где приняли приветствие вождю мирового пролетариата. Сталин приехал на следующий день. Уложился в 15 минут, в ходе которых и передал Ленину приветствие. Договорились, что посещения коллег возможны, но на условиях, определяемых врачами.

Седьмого августа Ферстер и Крамер после осмотра зачитали Ленину новый распорядок, по которому встречи могли проходить только при присутствии в доме врача. Политические свидания не разрешались. Ленин вновь поднял бунт и пожаловался Сталину в письме, которое ошибочно датировано Лениным и издателями его трудов «7.VII»: «Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного припадка в пятницу и сделали сугубую глупость: попытались запретить «политические» посещения (сами плохо понимая, что это значит!!). Я чрезвычайно рассердился и отшил их. В четверг у меня был Каменев. Оживленный политический разговор. Прекрасный сон, чудесное самочувствие. В пятницу паралич. Я требую Вас экстренно, чтобы успеть сказать, на случай обострения болезни. Успеваю все сказать в 15 минут и на воскресенье опять прекрасный сон. Только дураки могут тут валить на политические разговоры. Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и политических разговоров. Надеюсь, Вы поймете это, и дурака немецкого профессора и К° отошьете. О пленуме Центрального комитета непременно приезжайте рассказать или присылайте кого-либо из участников»²⁵⁰⁵.

Участники конференции (о ней шла речь) – Орджоникидзе, Петровский, Крестинский, председатель Азербайджанского ЦИК Агамали-оглы до Ленина добрались. 15 августа приехал Сталин. На следующий день Ленин, уже минуя врачей, просил его пригласить в горки Красина, Владимирова и Смилгу.

В поисках пути выхода из того бюрократического бедлама, который творился в управлении страной, Ленин стал все чаще обращать свои взоры, почему-то, на Рабоче-крестьянскую инспекцию – Рабкрин, контролирующую бюрократическую надстройку, да еще непрофессиональную. 21 августа он написал коллегии РКИ: «Боюсь, что работа не совсем правильно стоит. Тип работы – отдельные обследования и доклады. Старина. А переделки аппарата и улучшения его нет. Нет образцовых аппаратов, построенных сплошь из коммунистов или сплошь из учеников совпартшкол; нет систематически выработанных норм работы, кои бы можно было прилагать к другим ведомствам; нет систематических измерений того, что могут сделать совработники в тех или иных отраслях в неделю и т. п.»²⁵⁰⁶.

На 23 августа Ленин просил приехать Сталина. Говорили больше часа. Вероятно, именно эту встречу (а может, и эту, и предшествовавшую) Сталин опишет в «Правде»: «На этот раз тов. Ленин окружен грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости, переутомления. Нет признаков нервного рвения к работе – прошел голод. Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью. Наш старый Ленин, хитро глядящий на собеседника, прищурив глаз… Зато и беседа наша на этот раз носит более оживленный характер. Внутреннее положение… Урожай… Состояние промышленности… Курс рубля… Бюджет…

– Положение тяжелое. Но самые тяжелые дни остались позади. Урожай в корне облегчает дело. Улучшение промышленности и финансов должно прийти вслед за урожаем. Дело теперь в том, чтобы освободить государство от ненужных расходов, сократив наши учреждения и предприятия и улучшив их качественно. В этом деле нужна особая твердость, и тогда вылезем, наверняка вылезем.

Внешнее положение… Антанта… Поведение Франции… Англия и Германия… Роль Америки… Белая пресса… Эмиграция… Невероятные легенды о смерти Ленина с описанием подробностей…Товарищ Ленин улыбается и замечает:

– Пусть их лгут и утешаются, не нужно отнимать у умирающих последнее утешение»²⁵⁰⁷.

Ферстер вместе с Крамером 24 августа в Горках. Нашли пациента выздоравливающим, продлили время прогулок, разрешили чтение зарубежной и научной литературы, продлили время свиданий до часа и даже обещали через месяц выпустить на работу. Раковский, Каменев, Скворцов-Степанов, снова Сталин, приезжавшие в конце месяца, укладывались в часовой лимит. Превысил его только руководивший РКИ Свидерский – вопросы Рабкрина, похоже, волновали Ленина больше всего. Встречи же со Сталиным и Раковским, скорее всего, были посвящены вопросам создания нового союзного государства.

Второго сентября после полуторачасовой беседы с Зиновьевым Ленин впервые с мая выехал с территории Горок. Погулял в лесу. На следующий день – после такой же прогулки – были запущены фотографы, которые запечатлели вождя мирового пролетариата в машине, в саду, в комнате, с детьми и т. д. Прогулки стали регулярными, благо погода благоприятствовала. Участились и посещения.

Вскоре Ленин отметился первым после инсульта публичным посланием, направив по просьбе Томского приветствие V Всероссийскому съезду профсоюзов. Работал над ним несколько дней, общаясь на эту тему с Томским и Сталиным. 13 сентября послал Сталину проект с припиской, в которой просил показать его Томскому и, если понадобится, другим членам Политбюро: «…Верните мне, пожалуйста, переписанным на машине завтра же. Я пришлю к съезду 16-го или когда будет надо». Подобного рода тексты Ленин ранее писал за две минуты, конечно, не отдавал на суд ПБ. Текст был оглашен на первом заседании съезда вечером 17 сентября, и последние строки – «Всеми силами, со всех сторон усилить и улучшить работу – в этом единственное спасение рабоче-крестьянской власти»²⁵⁰⁸ – покрыты восторженными аплодисментами.

Новый врачебный консилиум был назначен на 11 сентября. Теперь уже Ленин нервничал из-за возможного срыва перспективы выхода на работу. Он сравнил Кожевникову свое нервное состояние «с тем, какое у него было еще в 1897 году, когда ВИ сидел в тюрьме и боялся, что его не выпустят в указанный срок. Тогда тоже была бессонница и нелады с кишечником»²⁵⁰⁹. Консилиум – Ферстер, Крамер, Гетье – разрешил вернуться к работе с 1 октября.

Но Ленин чувствовал и понимал, что работу в полном объеме не потянет. Сразу после консилиума он обратился к Сталину с предложением вынести на Политбюро вопрос: назначить Председателю Совнаркома «еще двух замов (зампред СНК и зампред СТО), именно: т. Троцкого и Каменева. Распределить между ними работу при участии моем и, разумеется, Политбюро, как высшей инстанции». Сталин приехал в Горки по этому вопросу на следующий день. Проговорили два часа, после чего Ленин долго в одиночестве гулял по окрестностям. 13 сентября – двухчасовая встреча с Каменевым – в основном, на прогулке.

Что произошло дальше, и почему Троцкий не стал заместителем Ленина в Совнаркоме?

Сталин показал Троцкому ленинское письмо, на котором сам уже успел написать «За». Троцкий засопротивлялся. Между тем опрос по телефону членов ПБ по кандидатуре Троцкого дал такие результаты: Сталин и Рыков – «за», Калинин – «не возражаю», Каменев и Томский воздержались, Троцкий – «категорически отказываюсь». Политбюро рассматривает вопрос 14 сентября. Кандидатура Каменева в качестве зампреда СНК утверждена. При этом ПБ, как было записано, «с сожалением констатирует категорический отказ т. Троцкого»²⁵¹⁰.

Почему он отказался? «Ленину нужны были послушные практические помощники, – скромно объяснял Троцкий в мемуарах. – Для такой роли я не годился»²⁵¹¹. Всего лишь одним из замов он себя не видел. «Тов. Ленин ответил, что против моего желания он не станет предлагать меня замом»²⁵¹². Больше Ленин к этому вопросу не возвращался. Полагаю, «тройка» с облегчением вздохнула.

С 17 сентября Ленин развил бурную активность. От члена коллегии Наркомвнудела Полякова ему требуется информация о том, «как у нас дело с трудгужналогом. Итог (кубов и сколько шпал?) % исполнения? и т. п.». От Наркомфина Владимирова ему надо выяснить, «1) сколько у нас осталось золота? (а) всего, (б) в том числе свободного от всяких обязательств? 2) сколько других ценностей (совсем кратко, в наиболее общих обозначениях). 3) размер дефицита теперь (последний квартал или месяц)»²⁵¹³. Раздосадованный плохим качеством письменных принадлежностей, которые теперь понадобились, Ленин отчитал дежурного секретаря: «И конверты и клей такая гадость, что терпеть нельзя. И то и другое выпишите из Берлина»²⁵¹⁴. При всей активности Ленин тут же просит Чичерина на все обращения корреспондентов о приеме их главой правительства отвечать отказом.

Главными вопросами, которые его тогда занимали (и будут занимать до конца сознательной жизни) были перепись чиновников в Москве, руководство Госпланом. 25 сентября он писал Рыкову: «По-моему, абсолютно необходимо произвести однодневную перепись всех чиновников и служащих города Москвы… Наш аппарат такая мерзость, что его надо чинить радикально»²⁵¹⁵. Свидание с Пятаковым по госплановой проблематике состоялось 24 сентября, содержание беседы Ленин сам суммировал в инструкции: «1) на т. Пятакова возлагается организация (и подтягивание по-военному) самого аппарата Госплана (или аппарата самого Госплана); главным образом через исполнительного управдела. Самому на это около получаса в день максимум»²⁵¹⁶.

И, начиная с 22 сентября, Ленин всерьез озаботился национальным вопросом и созданием СССР. Кто-то до сих пор считает, что лучше бы он этого не делал. Но об этом отдельно и чуть ниже.

Ленин деятельно готовился к возвращению в Москву. 23 сентября Ленин уже нетерпеливо писал в аппарат СТО Смольянинову: «Я приезжаю 1 или 2.Х. Во вторник, 3.Х, буду председательствовать. Заседание 5–9 часов. С перерывом ¼ часа. Предупредите курильщиков. Не курить. Строго. В перерыве (в соседней комнате) чай и курение»²⁵¹⁷.

Между тем выяснилось, что затеянный в кремлевской квартире ремонт затягивался. Ленин устраивает разнос Енукидзе: «Убедительно прошу внушить (и очень серьезно) всем заведующим ремонтом квартиры, что я абсолютно требую полного окончания к 1 октября. Непременно полного… Я нарушения этой просьбы не потерплю»²⁵¹⁸. Несмотря на приданное ускорение, поселиться в своей квартире сразу по приезде в Москву, 2 октября, все же не удалось. Ремонт был почти завершен, но все еще сильно пахло краской от заново выкрашенных окон и дверей.

Пришлось Ленина после долгого перерыва временно поселить в другой части здания Судебных установлений, в трех комнатах рядом с кабинетом Цюрупы.