Глава тринадцатая

Париж

Первым, что почувствовала Марго, очнувшись от сна, был запах. Густой, тяжелый, пьянящий. Она поморщилась, принюхиваясь к незнакомому аромату. Сама она наносила на кожу лишь капельку одеколона, этот же запах был мускусным, насыщенным. Она не сразу узнала Minuit à Paris – «Полночь в Париже», духи, без которых невозможно представить Жижи Арманд. Только тогда Марго вспомнила, где находится. Открыв глаза, она увидела шелковые розовые шторы, подвязанные шнурами с кисточками. Раннее солнце лилось сквозь высокие окна. Она лежала на узкой раскладной кровати, вторая же обитательница комнаты еще спала на своем роскошном ложе. Маска защищала ее глаза от света. Марго была в «Рице», в номере мадам Арманд.

Марго тут же вспомнила все, что произошло за последние сутки. Ощущение полного отрыва от реальности, начавшееся, когда среди ночи ее разбудил немецкий солдат и ее повезли в гестапо; затем чудесное вмешательство ее работодательницы, мадам Арманд, вследствие которого Марго увезли и поместили сюда, в «Риц», – подумать только. Охватить все это разумом было невозможно. От ужаса и отчаяния – к фуа-гра за столь короткое время. Что это, как не игра воображения?

У входа в гостиницу лакеи открыли перед ней двери, кланяясь и бормоча: Bonjour, mademoiselle. Кто-то понес ее чемоданчик. Они с мадам Арманд пересекли великолепный вестибюль и поднялись на один пролет по лестнице, устланной красным ковром. Навстречу попадались только немецкие офицеры. Некоторые были с дамами – может, женами, а может, и нет. А потом мадам Арманд открыла двустворчатые двери и провела Марго в свои апартаменты.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище, – проговорила она. – Не напоминает о родном доме?

Марго обвела взглядом позолоченную мебель, лепной потолок, тяжелые портьеры, мягкий ковер. И цветы, цветы повсюду.

– Фарли попроще, – призналась она. – А здесь у вас роскошно.

– Ну разумеется. – Жижи Арманд довольно огляделась. – Я знаю, что рановато, но закажу-ка я нам ланч. Вы, должно быть, умираете от голода. Чего вам хочется?

Марго потеряла дар речи. Еду уже давно готовили из того немногого, что удавалось раздобыть на рынке, – овощи на суп, хлеб с привкусом опилок, а мясо… мяса почти никогда не было.

– Заказывайте все что душе угодно, – предложила мадам Арманд. – Вас не помешает подкормить.

И будто по мановению волшебной палочки в комнату внесли густой наваристый суп, омлет с травами, тонкий бифштекс с жареным картофелем, а на десерт – безе с заварным кремом и сухое эльзасское вино. Марго пока не поняла, какую роль играет в ее жизни Жижи Арманд, ангел ли, посланный ей с небес, или хитрая пособница немцев, которой велели усыпить бдительность жертвы. Но в любом случае Марго не собиралась отказываться от хорошей еды, ведь Париж так долго голодал.

Подавив опасения, Марго выпила за обедом вина и смогла уснуть, но сейчас вместе с ярким утренним светом к ней вернулось всепоглощающее отчаяние. К этому времени она уже ясно поняла, что находится в великолепно обставленной тюрьме, и не представляла, каким образом все может хорошо закончиться. Разумеется, ее просто обрабатывают, чтобы она расслабилась и последующий удар застал ее врасплох. Возвращение в штаб гестапо – всего лишь вопрос времени. Она не знала, что и думать: то ли немцы так уважают Жижи Арманд, что доверили ей безопасность пленницы, то ли она активно с ними сотрудничает и спасение Марго – часть их общего плана. Впрочем, сейчас-то какая разница. Девушка понимала одно: нужно тянуть время.

Она почувствовала, как горло сдавливает страх. Надо оставаться сильной, что бы ни произошло, ради Гастона и ради себя самой. Если есть хоть какая-то надежда, что он еще жив и его отпустят, она должна сделать все, чтобы этого добиться. Если они полагают, что она – всего лишь любовница участника Сопротивления и ничего не знает, все еще, возможно, обойдется. Если же перевернут всю квартиру вверх дном, то наверняка обнаружат рацию, хотя буклет с шифром – вряд ли. Его странички спрятаны в дешевом бульварном романе, стоящем на полке среди себе подобных. Но достаточно будет и одной рации. Марго снова заберут в гестапо и будут пытать. Значит, ее единственный козырь – то, что она нужна им живой, поскольку они планируют отправить ее на задание. Придется убедить гестаповцев в том, что она готова выполнить все, чего они хотят.

Оставалась надежда – впрочем, очень небольшая, – что о ее судьбе узнают те, кто надо. Было нетрудно спрятать конвертик с адресом и маркой среди овощей, оставленных консьержке. Марго не сомневалась, что мадам Арманд ничего не заметила, когда девушка перекладывала капусту и лук в корзинку, на дне которой уже лежало письмо с карандашной пометкой: «Пожалуйста, отправьте это по почте». Старуха консьержка всей душой ненавидела немцев и с жалостью смотрела, как Марго увозили, – значит, есть вероятность, что письмо отправят. С другой стороны, существует также вероятность, что явка по тому адресу провалена. В такие времена никто ничего не знает наверняка.

Мадам Арманд от души потянулась и сняла маску для сна.

– Bonjour, ma petite, – проговорила она, как будто это было самое обычное утро. – Хотите принять ванну, пока я буду заказывать завтрак?

Марго воспользовалась возможностью насладиться горячей водой и душистым мылом. Выйдя из ванной, она нашла Жижи Арманд у телефона. Та весело смеялась.

– Ах ты проказник, – щебетала она. – Увидимся позже. – И Жижи положила трубку и с улыбкой взглянула на Марго:

– Завтрак скоро принесут. Здесь пекут великолепные круассаны.

Марго прошла к балкону, посмотрела в окно и, набравшись смелости, произнесла наконец:

– Позвольте нескромный вопрос: почему немцы оставили вас в прежних апартаментах, когда все прочие номера забронированы для их офицеров?

Мадам Арманд посмотрела на нее и рассмеялась.

– Все очень просто. Я моделирую прелестную одежду для их жен и знаю всех в Париже. Я им нужна, вот они и оставили меня в покое.

Марго была уверена, что ей сказали не всю правду, но промолчала. Она съела несколько круассанов с настоящим сливочным маслом и настоящим джемом, запила их настоящим кофе, и тут в дверь постучали.

– Entrez, – откликнулась мадам Арманд.

Вошел герр Динкслагер, гестаповец, допрашивавший Марго накануне.

– Доброе утро, доброе утро, – сердечно поздоровался он. – Прекрасная погода, не правда ли? В такой день хочется отправиться на прогулку, прокатиться верхом по Булонскому лесу. Надеюсь, вы хорошо спали, миледи?

– Да, благодарю вас.

– Примите мои извинения за эту рухлядь. – Он указал на складную койку на колесиках, которую вчера прикатили для Марго. – За столь короткое время ничего лучшего достать не удалось.

– Ну что вы, кровать оказалась вполне удобной, mein Herr, – вежливо ответила она.

– Садитесь, прошу вас.

Он указал на обитый штофом позолоченный пуф. Марго села. Немец подтянул к себе стул и уселся лицом к Марго. Мадам Арманд молча стояла в стороне.

– Итак, вопрос в том, что нам теперь с вами делать, – проговорил Динкслагер и, выдержав многозначительную паузу, продолжил: – Кое-кто из моих коллег сгорает от нетерпения заполучить вас в свои руки и заставить говорить, но сам я – цивилизованный человек. Мы с вами аристократы, и я не сомневаюсь, что прекрасно поймем друг друга. – Он дружелюбно улыбнулся.

Марго промолчала.

– Я уверен, что вы ненавидите эту дурацкую войну не меньше, чем я, – продолжал он.

– Не мы ее начали, – ровным голосом ответила Марго.

– Разумеется. Но вы должны понимать, что Гитлер высоко ценит британцев. Мы два арийских народа, сливки цивилизации. Нам следовало бы сотрудничать, а не воевать. Фюрер ничего так не желает, как заключить мир с Англией, и я знаю, что его чувства разделяют многие ваши соотечественники. Если бы в ваших силах было содействовать заключению этого мира, разве вам не хотелось бы нам помочь?

– Под миром вы подразумеваете капитуляцию? Немецкую оккупацию?

– Мирную оккупацию.

– Разве так бывает? – спросила она. – Я наслышана о вашей мирной оккупации Дании и Норвегии.

– Тех, кому не хватает ума подчиниться, мы вынуждены уничтожать, – невозмутимо ответил он. – Но вы, я уверен, вполне разумны и желаете спасти ваших соотечественников, ваши знаменитые соборы и роскошные усадьбы – например, ваш фамильный особняк. Будет жаль, если эти шедевры превратятся в развалины.

– Что вы от меня хотите? – напрямую спросила она.

Гестаповец уставился на нее долгим пристальным взглядом.

– В вашей стране есть люди, которые сочувствуют нашему делу и приняли бы братьев-немцев с распростертыми объятиями. Вы будете встречаться с ними и помогать им осуществлять их планы.

– Планы?

– Избавиться от тех, кто стоит на пути мира, разумеется.

Марго посмотрела в окно. На краю балкона сидели голуби. По голубому небу плыли белые облака.

– А как же Гастон де Варенн? – наконец уточнила она. – Его свобода входит в наш договор? Вы переправите его целым и невредимым на нейтральную территорию?

Герр Динкслагер откинулся на стуле так, что передние ножки оторвались от пола, и притворился, будто задумался.

– Ах да, французский любовник. Преданная женщина сделает все ради его спасения.

– Мне нужно знать, жив ли он, – заявила Марго.

– Жив, но наотрез отказывается сотрудничать, – ответил Динкслагер. – Мы считаем, что он мог бы сообщить нам массу ценных сведений об организации Сопротивления. Но, как мы ни старались, он отказывается говорить. – Он впился в нее пристальным взглядом. – Признаться, леди Маргарет, я попал в неловкое положение. Нам требуются эти сведения. И, поверьте мне, мы их так или иначе получим. Мое начальство ни за что не согласится отпустить его, если он не скажет все, что знает. Так что вы могли бы помочь ему…

Марго уставилась на его начищенные до зеркального блеска сапоги, в которых отражался свет из окон.

– Неужели вы полагаете, что я смогу убедить его заговорить? – Несмотря на страх, она засмеялась. – Сдается мне, вы недооцениваете Гастона де Варенна. Он очень гордый человек. И чрезвычайно независимый.

Динкслагер внезапно качнулся вперед на стуле и очутился лицом к лицу с Марго.

– Вы должны понять, моя дорогая: если вы откажетесь с нами сотрудничать, дело ваше примет неприятный оборот. Вы любовница одного из главарей Сопротивления. Наверняка он что-нибудь вам рассказывал, может, намекал или вскользь упоминал о чем-то. Стоит мне щелкнуть пальцами, и вас немедленно станут пытать или расстреляют за пособничество врагу.

– Однако же я нужна вам живой, а не мертвой, – с деланым спокойствием заметила Марго.

На губах Динсклагера мелькнула улыбка.

– Это правда, вы могли бы оказаться нам полезной. Но если вы откажетесь с нами сотрудничать, я без колебаний велю вас казнить.

– Я вам уже говорила, он ничего мне не рассказывал. – Она невольно повысила голос. – Он даже не упоминал о том, что сотрудничает с Сопротивлением. В последние месяцы мы почти не виделись, а когда встречались, нам было не до разговоров.

Жижи Арманд фыркнула, оценив шутку.

– Но вы же подозревали?.. – уточнил Динкслагер.

– Да, подозревала. Но и только. Он ничего мне не говорил. Ни имен, ни планов, ничего. Вероятно, хотел меня уберечь, чтобы, случись мне оказаться в такой вот ситуации, совершенно искренне и честно я могла утверждать, что ничего не знаю.

– Получается, мы зашли в тупик. – Герр Динкслагер развел руками. – Я не могу его отпустить, пока он не сообщит нам нужную информацию.

– А я не стану вам помогать, пока не буду уверена, что он в безопасности и далеко отсюда… в Швейцарии или, быть может, в Португалии.

– Теперь вы и сами понимаете, леди Маргарет, в каком я затруднительном положении, – произнес гестаповец, уставившись на свои руки. – Начальство на меня давит, чтобы я поскорее выудил сведения из вашего любовника. Мне же хотелось бы потрудиться во имя мира – чтобы вы стали моей союзницей в работе во имя мира. Наверняка вы предпочли бы вернуться домой, к своей семье, живой и невредимой?

Перед мысленным взором Марго вдруг встал Фарли: аллея в обрамлении цветущих каштанов, они с Паммой и Дайдо скачут верхом наперегонки. Усилием воли девушка отогнала это воспоминание.

– Естественно, мне хотелось бы вернуться домой, но и Гастона я бросить не могу. Сами понимаете, герр Динкслагер, в каком я затруднительном положении. Вы предлагаете мне предать родину ради спасения любовника.

– Я предлагаю вам спасти свою страну от краха. Подумайте о своем доме. Подумайте о Вестминстерском аббатстве. Неужели вы хотите, чтобы их превратили в руины? Еще тысячи погибших. Еще тысячи потерявших кров. И в конце концов все они обвинят тех, кто вынудил нас на это. Они обрадуются немецкой армии, которая даст им стол, кров и надежду на будущее.

Марго не хотелось этому верить, но надо было признать, что такое возможно, если война затянется надолго, а разрушения не прекратятся.

– Позвольте мне увидеться с Гастоном, – попросила она. – Отведите меня к нему. Я сделаю все, что смогу.

– Умница, – кивнул Динкслагер. – Надевайте пальто, идем сейчас же.

Марго посмотрела на мадам Арманд, хотела спросить, нельзя ли той пойти с ними, но модельерша быстро сказала:

– Ступайте. Ко мне должна прийти на примерку фрау фон Херцхофен.

Марго позволила немецкому офицеру отвести ее вниз по лестнице на улицу, к ожидавшему у подъезда автомобилю. Динкслагер галантно открыл ей заднюю дверь и помог усесться – можно подумать, они собрались в оперу. Сам сел рядом, и машина отъехала от гостиницы. Оказавшись вне стен «Рица», Марго попыталась справиться с нараставшей паникой. Куда ее везут – к Гастону или обратно в гестапо, где ее тоже станут допрашивать или пытать, а то и вовсе убьют? А вдруг вся любезность Динкслагера – лишь притворство, чтобы мадам Арманд не догадалась, что сейчас произойдет?

Вдоль Елисейских Полей на деревьях зеленела пышная листва. Автомобиль поднимался по улице к Триумфальной арке. В мирное время за уличными столиками здешних кафе не нашлось бы свободного места, посетители пили бы кофе, сейчас же улица была почти пуста. По тротуару, вжав голову в плечи, проковыляла старуха – наверное, боялась, что ее заметят. Мимо нее прошагали два немецких солдата, и старуха отпрянула, пропуская их. За площадью Звезды – кругом, от которого в разные стороны, точно спицы в колесе, расходились улицы, – они свернули на широкую авеню Фош. До войны Пасси считался респектабельным районом. Высокие светлые каменные дома с балконами и ставнями, окрашенными в яркие цвета, от улицы отделял ряд деревьев. По такому бульвару впору фланировать элегантным парам с собачками, но и эта улица пустовала, если не считать припаркованных у бордюра немецких автомобилей. В самом конце улицы, возле Порт-Дофин, одних из старейших городских ворот, автомобиль остановился. Марго взглянула на номер дома: 84. «Нужно запомнить на всякий случай», – подумала она. Не то чтобы девушка надеялась, что ей и правда придут на помощь и вызволят из этого дома номер 84, в котором явно размещалось гестапо. Она сцепила руки, чтобы унять дрожь.

Шофер вышел из кабины и открыл ей дверь, и снова герр Динкслагер проводил ее внутрь так, будто они входили в хороший ресторан. Солдат у дверей вскинул руку: «Хайль Гитлер!» Динкслагер поговорил с каким-то человеком в черной форме. Тот кивнул, что-то сказал в телефонную трубку. Они подождали в молчании. Затем телефон снова зазвонил, офицер в черной форме поднял трубку и кивнул им.

– Теперь наверх, – велел Динкслагер.

Они шагнули в тесный парижский лифт, похожий на железную клетку, и дверь захлопнулась. Выше, выше, этаж за этажом. Марго не ожидала, что здание окажется таким высоким, она полагала, что ее поведут вниз, в подвал или темницу. Наконец лифт со скрежетом остановился, дверь с лязгом отворилась. Марго ступила на лестничную площадку. Динкслагер указал ей на дверь напротив. Ее каблуки громко стучали по плиточному полу, эхо отражалось от стеклянной крыши. Немец открыл дверь, схватил Марго за руку и втолкнул внутрь. Сердце у девушки так колотилось, что она задыхалась. Но все же вошла, гордо вскинув голову.

При ее появлении мужчины в комнате поднялись на ноги. Один был высокий, белокурый, с прямой спиной – типичный, почти карикатурный немецкий солдат. Второй казался изможденной тенью со спутанными волосами и в грязной одежде; на левой щеке темнела глубокая ссадина, заплывший левый глаз был полузакрыт. Марго невольно ахнула.

– Гастон! – воскликнула она.

Мужчина посмотрел на нее с ужасом.

– Ради всего святого, Марго, что ты здесь делаешь? – Он повернулся к немцам: – Эта женщина ничего не знает. Я ничего ей не говорил, ни единого слова. Немедленно отпустите ее!

– Она пришла по своей воле, граф. Пытается договориться, чтобы вас вывезли в нейтральное государство – например, в Швейцарию.

Гастон уставился на Марго, но ничего не сказал. Она не могла понять, что выражает его взгляд.

– На каких условиях? – резко спросил он.

– Если вы сообщите нам необходимую информацию.

– Я вам уже сказал, что вы зря теряете время. Делайте со мной что хотите, но родину и друзей я не предам никогда.

– Вот как. – Динкслагер обернулся к Марго: – Прошу вас, присаживайтесь, миледи.

Он выдвинул из-за деревянного стола простой стул с прямой спинкой, и она села. Сам он опустился рядом на второй стул.

– Похоже, мы зря приехали, леди Маргарет. Какая жалость.

– Ты хочешь, чтобы я предал отважных людей? – спросил Гастон, холодно глядя на Марго.

– Нет. Конечно нет, – ответила она. – Я лишь хотела убедиться, что ты жив.

– Пока жив, хотя и не знаю, на сколько меня еще хватит. Отпустите ее, – обратился он к немцам.

Динкслагер взял Марго за руку. Девушка вздрогнула, но он держал ее крепко.

– У вас изящные руки, миледи, – заметил он. – Артистические пальцы. И такие длинные ногти. Странная это вещь, ногти. Они нам вроде как и не нужны, ведь мы уже не ловим добычу… голыми руками.

Голос его звучал любезно, однако Марго почувствовала, как к горлу подкатывает страх. Немец гладил ее руку, перебирал пальцы.

– Если уж они вам больше не нужны, то, может быть, избавимся от них?

Динкслагер уставился на Гастона. Марго хотела отдернуть ладонь, но этого делать было нельзя. Нельзя показывать немцу, что она боится. Динкслагер же протянул руку к молодому сотруднику, и тот подал ему предмет, похожий на деревянную щепку. Не говоря ни слова, Динкслагер сунул щепку под ноготь на указательном пальце Марго, вопросительно посмотрел на Гастона, но тот не шевельнулся. Тогда гестаповец толкнул щепку глубже. Жгучая боль пронзила Марго, слезы брызнули из глаз. Она стиснула зубы, чтобы не закричать.

– Продолжать? – Гестаповец поднял взгляд на Гастона: – Вы хотите, чтобы ваша возлюбленная страдала из-за вашего упрямства?

Гастон хранил молчание.

– Может быть, вырвать ей ногти один за другим? А ведь с ней может случиться и кое-что похуже. Например, у этого юноши давненько не было женщины, а он ведь живой человек со своими потребностями.

Марго посмотрела на окровавленную щепку, затем перевела взгляд на Гастона. Выражение его лица не изменилось. Она ждала, что он скажет хоть что-нибудь.

Наконец он холодно произнес:

– Она мне не возлюбленная. Режьте ее на кусочки, если вам так угодно, мне все равно. Это не заставит меня передумать. Я не предам товарищей и родину, что бы вы ни сделали. Но должен заявить, что это подло: вы пытаете кого-то другого, чтобы выжать сведения из меня. Мне жаль, если эта женщина пыталась мне помочь из ложно понятой верности. Даже если вы переправите меня в Швейцарию, я немедленно вернусь обратно и снова вступлю в Сопротивление. Давайте не будем терять время. Убейте меня сейчас, и дело с концом.

Марго выдернула щепку из кровоточившего пальца и поднялась на ноги:

– Уведите меня отсюда. Я сделаю все, что вы хотите.