Книга: Русская фантастика 2014
Назад: Александр Золотько ЯСНАЯ ПОЛЯНА. МЕСТЬ АННЫ
Дальше: Владимир Аренев СВЕТОЧИ

Антон Фарб

РИМ

1
Третий Каледонийский вернулся в Рим в канун ноябрьских календ, или, по языческому обычаю, в ночь праздника Самайн. Легион изрядно потрепало за два года на Адриановом валу: выдержав три большие осады и бесчисленное множество мелких террористических атак, совершив полдюжины карательных рейдов на вересковые пустоши и потеряв половину личного состава, Третий Каледонийский вошел в Рим через Дубовые ворота на холме Целий.
Накрапывал дождик. Было сыро и холодно. Над канализационными решетками вились столбики пара.
Легион — или, вернее, его остатки: один турм бронетехники, четыре когорты пехоты, пять манипул десантников и центурия спецназа, — вернулись в Рим тихо и без всякой триумфальной помпы. Облезлые, в подпалинах и шрамах от бронебойных пуль, выкрашенные в серо-черный горный камуфляж БМП неспешно ползли по улицам Вечного Города, устрашающе порыкивая на редких прохожих и обдавая их сизым выхлопом дизелей. Несмотря на поздний час — что-то около половины одиннадцатого, улицы Рима были пугающе малолюдны.
— Чума, что ли? — спросил центурион первого копья Приск, в недоумении повертев головой.
Военный трибун Кассий Марциллиан, исполняющий обязанности безвременно погибшего (наступил на пиктскую мину) легата Дементия, в ответ только пожал плечами.
Приск и Марциллиан сидели на броне штабной машины вместе с аквилифером и еще тремя офицерами, и мелкая морось противно барабанила по шлему, холодными струйками сбегая за ворот кирасы. Кассий смахнул с лица капли дождя, протер цевье карабина и сказал:
— Ну что за мерзкая погода! Прям как в Каледонии. И воняет так же.
И действительно, к вони солярной гари, машинного масла и вечного римского смога прибавились знакомые ароматы торфяного дыма и паленого мяса.
— Ага, — кивнул Приск. — Точно. Это что, барабаны бьют?
— Не может быть. В Риме? Откуда?
Но это действительно били барабаны пиктов. Сразу за поворотом на Виа дель Корсо, ведущую к Капитолийскому холму, дорогу легиону преградила муниципальная гвардия — за заслоном пылал костер, на котором жарилась туша оленя.
Вокруг огня слонялись полуголые люди с выкрашенными в синий цвет лицами.
Рука Кассия скользнула на карабин. Щелкнул предохранитель.
— Это еще что? — рявкнул Кассий на мордатого вигила, едва смолк рокот мотора БМП.
— Распоряжение муниципалитета, — угрюмо ответил вигил, сцепив ладони на объемном брюхе. — Улица перекрыта для празднования Самайна пиктской общиной города.
— С ума сдуреть, — пробормотал Приск, с неохотой выпуская рукоятки спаренного пулемета. — Митра Великий, куда катится этот мир?
Картина, развернувшаяся перед ними, напоминала большой шабаш пиктов на фоне взорванного нефтепровода у Альт Клута… Только вместо оленей тогда жгли римлян из «Иска Петролеум».
— Заворачивай! — махнул вигил. — В объезд!
Третий Каледонийский легион свернул на Виа Триумфале, и была в этом мрачная ирония… Дождь усилился. Небо окончательно заволокло тучами, в них громыхало и посверкивали молнии. Рекламные щиты прикрывали облупившуюся штукатурку старых покосившихся зданий. В лужах на раздолбанной мостовой стояла грязь. Навстречу колонне бронетехники брели группки синелицых пиктов, постепенно собираясь в толпу. Косматых друидов с дубовыми посохами несли в паланкинах. Легионеры хранили мрачное молчание.
Когда Капитолий остался позади, по левую руку, и машины легиона, пофыркивая и надсадно ревя, поднялись на холм Виминал, меньше стало рекламы вокруг, зато на серых от сырости стенах прибавилось граффити на сотне варварских языков и наречий. Преобладали кельтские руны, поверх которых то и дело встречалась грубо намалеванная красным волчья морда. Смуглые рабочие, судя по прическам — из секванов или гельветов, лениво замазывали граффити известью, несмотря на дождь, делавший их работу бессмысленной.
Их коллеги в оранжевых жилетках дорожной службы — то ли гетты, то ли фракийцы — с тупым упрямством заделывали выбоины в мостовой, плюхая раствор прямо в лужи.
— Бар-рдак! — прорычал Кассий, глядя на это безобразие. — Поворачивай к казармам!
Казармы Легиона располагались на холме Квиринал. Тут, у самого КПП с дремлющим часовым, шумел палаточный лагерь каких-то леваков с транспарантами вроде «Свободу Северной Каледонии!» и «Остановим расправы над мирными деревнями!». Леваков было немного: видимо, в канун Самайна даже самые толерантные римляне не рисковали высовываться на улицы.
— О, гляди! — обрадовался Приск и ткнул пальцем в портрет сенатора Фортуната, которым тряс один из леваков. — Ваш будущий тесть, трибун! — Приск скабрезно ухмыльнулся: шуточки о грядущей свадьбе командира скрашивали ему долгую дорогу от берегов Каледонии до Неаполя.
— Отставить трепаться! — Кассий спрыгнул с брони, забросил карабин за спину и с наслаждением размял ноги, пнув литое колесо БМП. — Оружие сдать в Арсенал. Машины — в гараж. Легионеров разместить по казармам, накормить ужином. Увольнительных не давать! Я в штаб, доложиться.
— А как же невеста?! — не унимался Приск.
— А потом — к невесте. Всему свое время…
Кассий снял шлем, пригладил слипшиеся от пота русые волосы и провел ладонью по щеке. Щетина его — светлая, с рыжиной, еще один предмет для шуточек Приска о кельтских кровях командира — уже утратила всякую жесткость и могла претендовать на звание бороды. Не буду бриться, решил Кассий, расстегивая кирасу бронежилета. Вот в баню бы сходить…
— Парни взбунтуются, — доложил Приск. — Как это — в первую ночь и не давать увольнительных? А девочки мадам Алевтины? Они так ждут!
— Перебьются, — отрезал Кассий. — Знаю я твоих парней. Их только выпусти в Самайн в город. Мигом начнут уши синелицым резать…

 

* * *
— Что это? — Косматые брови Деорда сползлись к кривой, многажды сломанной переносице. — Я тебя спрашиваю, что это?!
Бран инстинктивно съежился в ожидании удара.
— Это не мое! — выкрикнул он, и отец опустил занесенную было руку с кожаным рюкзаком, который он выудил из-под кровати Брана.
— А чье? — прорычал Деорд. Клеймо на его лбу, наполовину скрытое шапкой седых волос, побелело, как всегда в минуты глубокого душевного волнения, а вот шрам на щеке, наоборот, побагровел, наливаясь кровью.
— Не мое! Меня попросили! Отдали на хранение! Всего на пару дней! Сегодня заберут!
Деорд в раздражении швырнул рюкзак на кровать сына. Рюкзак металлически брякнул, тяжело продавив ветхий матрас.
— Идиот, — бросил старик, постепенно успокаиваясь. — Ты хоть понимаешь, что за это может быть?
Бран предпочел промолчать. В свои семнадцать лет смуглый и жилистый Бран дважды становился чемпионом клана по кулачному бою, но попадать под единственную руку отца ему не хотелось. Вторую руку после ранения в битве за Дал Риаду старику ампутировали римские хирурги в лагере для военнопленных.
— Тебя же распнут, — продолжал Деорд. — А меня лишат гражданства. И твою сестру. И брата. Вышлют обратно в солнечную Каледонию, комаров на болотах кормить!
Троих старших сыновей Деорд потерял в битве за Дал Риаду. Брана, Улу и малютку Алпина старик любил больше всего на свете — даже слишком сильно, с точки зрения Брана. Как-то очень… по-римски.
— Что, романтики захотелось? Борьбы за свободу Родины? Аромат вересковых полей будоражит твои ноздри? — издевался Деорд.
Бран родился и вырос в Риме и вереск видел только в сушеном виде. Но тут Бран не выдержал. Кровь пиктов взыграла в его венах.
— Да, захотелось! — выкрикнул он. — Лучше запах болот, чем вонь этой каморки!
Деорд и трое детей (жена, вольноотпущенница из племени силуров, умерла родами Алпина) ютились в комнатушке под лестницей. Не самое просторное помещение в доме для прислуги сенатора Фортуната, У которого Деорд трудился садовником, Бран подрабатывал подметальщиком, а Ула прислуживала на пирах в качестве виночерпия. Комнатушка была крошечной, без окон, и из-за спертого затхлого воздуха Алпин все время кашлял.
Как раз в этот момент кто-то из слуг ступил на лестницу, и скошенный потолок каморки привычно заскрипел. На голову Брана посыпалась труха, и он замолчал.
— Дурак, — сказал Деорд с жалостью. — На болоте ты не протянешь и дня. Да и нет больше болот. Теперь там римские рудники… Когда за этой дрянью придут? — спросил он, кивнув на рюкзак.
— Я сам отнесу. Вечером. В ресторан «Карфаген». Где твой сын моет посуду за жирными римлянами и собирает объедки после их пиршеств.
— Лучше собирать объедки, чем подыхать от голода — и смотреть как подыхают твои дети. Так что заткнись, избавься от этой дряни, и передай тому, кто тебе это всучил, что больше ты в их играх не участвуешь. Понял?
— Понял, — мрачно буркнул Бран, отправляя тяжелый рюкзак обратно под кровать. — Я давно уже все понял…
* * *
У самого Эсквилина такси пришлось отпустить, и дальше Кассий пошел пешком. Проехать там было невозможно: кельты, достаточно зажиточные, чтобы скупать недвижимость на Эсквилине у обедневших патрициев, двигались навстречу сплошной стеной. Все были в нарядных тартанах и беретах, друиды рядились не в рубища, а в парчу, и несли изящно позолоченные дубовые ветки.
Идя сквозь морось и сгущающиеся сумерки навстречу потоку варваров, Кассий активно работал локтями и в недоумении вертел головой. Римских лиц вокруг почти не было; вместо латыни раздавалось гортанная кельтская речь, шипение пиктов и отрывистый лай германцев. Грохотали ритуальные барабаны, подвывали волынки. У небольшой, заливисто хохочущей кампании подростков-римлян лица оказались вымазаны синей краской. Из рук в руки переходили оплетенные лозой бутыли. Потрескивали и чадили факелы. Под ногами хрустело битое стекло.
На камуфляж трибуна косились с опаской.
Ближе к вершине холма стали попадаться небольшие группки мужчин с выбритыми, как у легионеров-новобранцев, висками и затылками. Эти якобы легионеры были одеты в шорты и белые, с изображением волчьей морды и надписью «Lupus est!», футболки.
Лжелегионеры прятались от дождя под навесами автобусных остановок и маркизами закрытых на ночь забегаловок — и на насупленно-настороженных лицах читалось предвкушение большой драки.
Не боязнь, а именно предвкушение. А если драки, упаси Митра, не случится, они сами ее и затеют, подумал Кассий.
У самых ворот имения Фортуната дежурил отряд волкомордых под руководством здоровенного детины с татуировкой на бицепсе: кастет и подпись «Добро пожаловать в Рим!». При виде трибунских нашивок детина вытянулся во весь рост:
— С кем имею честь?
— Трибун Кассий Марциллиан к сенатору Форту-нату.
— Прошу! Сенатор скоро будет, он просил вас обождать. К дому вас проводят.
Провожатым оказался пожилой однорукий пикт. Взгляд у старика был тусклый, походка — рваная, прихрамывающая. На поясе висели садовые ножницы.
Кассий прошел через полутемный парк — от мокрых деревьев умопомрачительно пахло хвоей и смолой, поднялся по ступенькам к колоннаде и, подождав, пока однорукий отворит тяжелую дубовую дверь, ступил в залитый светом холл.
Пол тут был мраморный, надраенный до зеркального блеска. С рифленой подошвы легионерских ботинок Кассия тут же отвалились комья грязи, а с промокшей униформы натекла лужа. Пока трибун соображал, где можно вытереть ноги и обсохнуть, через весь вестибюль к нему метнулась девушка, то ли силурка, то ли фракийка, так с ходу и не разберешь, и принялась ползать вокруг Кассия на четвереньках, подтирая тряпкой.
— Трибун! — зычно прогудел Фортунат, стремительно входя следом за Кассием. — Как же я рад тебя видеть, дружище!
— Сенатор, — кивнул Кассий и щелкнул каблуками.
— Как там Каледония, мой Кассий? Неужели до сих пор еще воюем?
— Увы, — ответил трибун.
Бенедикт Фортунат в шестьдесят с лишком выглядел от силы на сорок — сорок пять. Ухоженный, холеный, он зачесывал назад начинающие седеть волосы, подстригал густые брови и волосы в носу, брился дважды в день, регулярно посещал солярий и массажистов, умеренно наслаждался вином и женщинами — и вполне, если бы не объемистое брюхо и свисающие бульдожьи брыли сенатора, мог сойти за ровесника сорокалетнего, но весьма потрепанного жизнью, шершавого даже на вид трибуна Кассия.
— Вина! Горячего, со специями! — приказал сенатор, на ходу сбрасывая прямо на пол бежевое пальто из верблюжьей шерсти. Служанка подхватила дорогую вещь на лету. — И протопить камин в библиотеке! — Пурпурный шарф, признак высокого положения Фортуната, отправился следом за пальто. — И пошевеливайся, дурища безъязыкая…
Чуть позже, утонув в глубоких креслах и вытянув ноги к жарко полыхающему камину (от промокшей формы валил пар), Кассий отхлебнул подогретого вина и спросил:
— Что случилось с Римом, сенатор? Куда подевались все римляне?
Фортунат хохотнул.
— Самайн, дружище Кассий, Самайн!
— Я что-то пропустил за время своего отсутствия? — наморщил лоб трибун. — Рим завоевали варвары?
— Напротив! Доблестные легионы Рима покорили так много варварских племен, что теперь не знают, куда девать пленных! На место одного дворника претендуют по два-три секвана, на стройках трудятся одни далматы, а гордые римские квириты жалуются на безработицу.
— Так выслать их к бесам, обратно в горы, леса и болота!
— А работать кто будет? — возразил Фортунат, раскуривая сигару. — Мой однорукий садовник-пикт вкалывает за двенадцать сестерциев в месяц — что в десять раз меньше минимального жалованья для квирита, и в десять раз больше, чем он заработал бы на рудниках родной Каледонии.
Кассий вспомнил нищету и убожество пиктских деревень, хмыкнул и залпом допил вино.
— И одной рукой он управляется лучше большинства наших криворуких и бездарных соотечественников, — продолжал сенатор, — которых на презренную работу садовника не заманишь, им всем подавай теплый кабинет и мягкое кресло под задницу. А кусты надо подстригать — так же, как надо класть кирпич и чинить дороги.
— Ну и пусть подстригают, — сказал Кассий. — Зоопарк-то зачем на улицах устраивать? Звери должны жить в клетках.
— Э, нет! — погрозил пальцем сенатор. — Опасно рассуждаешь, дорогой трибун. Прямо как «люпусы». За такие слова можно лишиться нашивок и должности. Чай, не в Средние века живем! Ныне мы чтим обычаи чужеплеменных общин. Римская Империя всегда прирастала покоренными народами. И сила наша, и богатство — это сотни варварских племен, трудящихся на благо Вечного города. И раз уж они после отмены рабства не вернулись в свои пещеры — значит, со временем научатся мыться, чистить зубы и говорить на латыни, и через пару поколений их не отличишь от римлян.
— Ага, если не вырежут нас такой вот славной ночью.
— Да полноте, трибун! — отмахнулся. — Это же Рим! Ему тысячи лет, он и не такое переваривал…
Кассий подозвал девочку-виночерпия — из пиктов, судя по косичкам — и жестом потребовал еще вина.
— А кто такие эти «люпусы»? — спросил он.
— Молодые балбесы, которые не хотят служить в армии и называют себя общественной дружиной. Сила без мозгов, которую надо контролировать. Прекрасный клапан для стравливания пара в обществе.
— Они охраняют ваше поместье.
— Ну да, а что? — удивился Фортунат. — Не преторианцев же ставить в караул!
— Мне казалось, что вы придерживаетесь более… либеральных взглядов, — осторожно подбирая слова заметил Кассий, вспомнив пикет леваков у казарм и портрет сенатора.
— Это, брат трибун, и называется политика! — раскатисто захохотал сенатор. — Взгляды взглядами, а террористов в Риме хватает. Да и волчат этих тупоголовых лучше держать на коротком поводке, дабы не натворили безобразий. Еще вина! — скомандовал он и, когда девочка склонилась над его бокалом, по-хозяйски потрепал ее по круглой попке.
Девочка вздрогнула, но не издала ни звука.
— А не уединиться ли нам, трибун, в опочивальнях? Есть несколько новых гетер из Киликии и Мавритании. И отборный гашиш из Месопотамии. А, трибун? После службы на благо Империи не грех и расслабиться?
Если бы Кассий не утратил способность смущаться, он бы, наверное, смутился.
— Я, вообще-то, пришел к Виринее.
— А ее нет! — развел руками Фортунат. — Моя своенравная дщерь отправилась в ресторан, праздновать Самайн…
— Одна? — нахмурился Кассий.
— Нет, ну что ты, с однокурсниками! — Кассий нахмурился еще сильнее, и Фортунат хлопнул его по колену: — Да не напрягайся ты, они же все, как один, педерасты! Очень модно среди римской молодежи в этом сезоне. Так что Виринея в полной безопасности во всех отношениях. Так как насчет гетер? — сенатор подгреб девочку-виночерпия и силой усадил к себе на колени. — И эту с собой возьмем, пусть приобщается к прекрасному!
Кассий взглянул на дикарку — в глазах ее стояли слезы — и покачал головой.
* * *
На заднем дворе ресторана «Карфаген» — огороженном сеткой-рабицей клочке асфальта между парковкой и кирпичной стеной в потеках копоти — было холодно. После полуночи дождь прекратился, и в мутных лужах отражался свет единственного фонаря над черным ходом. Из мусорных баков воняло гнилью.
Бран вынес корзину с отбросами, примостил ее на крылечке и, преодолев брезгливость, достал из кармана полиэтиленовый пакет. Сегодня Самайн, а значит, среди объедков могли попасться нетронутые деликатесы. В праздники римляне всегда много пили и мало ели; после Вакханалий Бран притащил домой целого поросенка.
Сегодня добычу Брана составили десяток тарталеток с красной икрой, копченые свиные ребра и два стейка из оленины. Отнесу Уле, решил Бран, пакуя еду в пакет. Сестренка что-то совсем загрустила в последние месяцы. Если узнаю, что старый боров Фортунат распускает руки, убью. Перережу глотку.
Бран опрокинул корзину в мусорный бак, спрятал пакет за пазуху и закурил.
С улицы несло гарью: отсыревшие дрова праздничных костров сильно чадили, из-за чего пьяные друиды проклинали все на свете. У огня плясали римляне в масках — не настоящих, конечно, из ивовой коры, а дешевых гуннских, из пластмассы. Пикты и кельты к этому времени уже перепились.
На парковке поблескивали глянцем «Феррари» и «Ламборджини» — ярко-желтые, ярко-красные, ярко-синие. Золотая молодежь Рима приехала развлекаться на Самайн. Из ресторана доносились древние ритмы пиктских барабанов в современной обработке.
Зеленый кабриолет «Альфа Ромео» въехал на парковку на самых малых оборотах, тихонько урча могучим двигателем и шурша шинами по асфальту. Из машины, воровато озираясь, выбрался Фидах, на ходу натягивая форменную куртку парковщика и выуживая из-под сиденья кружевные трусики.
— Доиграешься, Фидах, — заметил Бран. — Опять уволят.
— Невелика потеря, — хмыкнул Фидах, вешая ключи от «Альфа Ромео» на стенд. — Все равно тут нет перспектив карьерного роста!
Фидах, как и Бран, появился на свет и вырос в Риме. Родители его, зажиточные купцы-кельты, отдали сына в престижную частную гимназию в надежде сделать отпрыска полноправным квиритом. В первый же день Фидаха обозвали «синемордым», мальчишка полез в драку и был с позором изгнан из гимназии. В публичной школе для иммигрантов он и встретился с Браном. Вместе они ходили драться с римлянами, воровали яблоки из садов патрициев, писали руны на стенах Капитолия, ухаживали за девчонками, удирали от «люпусов», жгли костры на Бельтейн, играли в мяч, занимались кулачным боем и слушали бардов.
Именно Фидах познакомил Брана с Тарлой.
— Ну что, принес? — спросил Фидах нетерпеливо. — Они скоро подъедут.
— Угу. Помоги отодвинуть…
Вдвоем Бран с Фидахом, сморщив носы от вони, отодвинули мусорный бак, и Бран вытащил из-за него кожаный рюкзак.
— Ну ты ловкач, — одобрительно кивнул Фидах. — Хитер, как римлянин. Ага, вот и они.
Неприметный пикап зарулил на парковку, из него выбрались двое усатых мужчин в черно-красных тартанах. Длинные усы одного из мужчин были заплетены в косички. Тарла. Долговязому Брану он едва доставал до подбородка, но из-за широких плеч казался почти квадратным. Низкий лоб, массивная челюсть, колючие глазки, жесткий ежик черных с проседью волос.
Спутник его отличался сломанным носом и расплющенными ушами бойца панкратиона. Усы боец носил соломенно-рыжие, взгляд телохранителя, как и подобает, рассеяно-цепко блуждал по сторонам.
— Вечер добрый, пикты! Хорошего урожая! — проскрипел Тарла традиционное приветствие.
— Спасибо, брат пикт. И тебе того же… — чуть смущенно ответил Бран.
Как-никак, это был сам Тарла, за голову которого вигилы давали двести сестерциев. Тарла, герой сопротивления, вожак пиктского подполья, ветеран Битвы за Альт Клут, беглец из римского концлагеря, неформальный лидер кельтской диаспоры, террорист и борец за свободу Каледонии…
— Ты сохранил наш груз? — спросил Тарла.
— Да, — Бран протянул ему тяжелый рюкзак.
— Молодец. Заглядывал внутрь?
— Нет.
— Это хорошо. Но ты ведь знаешь, что там? — хитро прищурился Тарла.
Бран усмехнулся:
— Догадываюсь.
Их беседу прервал пьяный гомон, долетевший от парадного входа ресторана. Телохранитель Тарлы шустро перехватил рюкзак и отправил его в кузов пикапа, а сам Тарла как бы невзначай расстегнул куртку, освобождая кобуру.
— Не надо, — сказал Бран. — Я схожу, посмотрю…
Тарла кивнул.
У входа в «Карфаген» назревала драка. Обычная пьяная свара между здоровенным вандалом и троицей римлян грозила перерасти в побоище, и перевес был на стороне вандала, так как из его противников — миниатюрной девицы, жеманного юноши в женском платье и его брата-близнеца в мужской одежде, но с румянами на щеках и лавровым венцом на голове, — на драчуна не походил никто.
Неизвестно, чем эта троица задела вандала, но тот рассвирепел всерьез и уже закатывал рукава, готовясь отправить римлян к праотцам. А значит — приедут вигилы, устроят допрос, поднимут записи камер наблюдения, увидят встречу Брана и Тарлы… Вот ведь как некстати, подумал Бран, ускоряя шаг. Принес их Цернунн на мою голову.
Расклад стал еще опаснее, Бран узнал девицу — это была Виринея, дочь сенатора Фортуната. Точно, без вигилов не обойдется, даже если вандал никого и не убьет.
— Эй, ты! — заорал Бран, переходя на бег. — Бык безрогий! А ну оставь молодых господ в покое!
Вандал изумленно повернулся к бегущему пикту.
— Что, выслужиться захотел, крысеныш синемордый?! — прорычал он.
Бран сунул руку за пазуху (пакет с объедками шлепнулся на асфальт) и выдернул кинжал — скин-оккл, единственный верный друг любого пикта.
— Я сказал — проваливай! — рявкнул Бран.
При виде холодной стали вандал поостыл. Одно дело — набить морду изнеженным римлянам, а другое — получить кинжал в брюхо от озверевшего пикта.
— Ну?! — продолжал напирать Бран.
Боевое безумие охватило его, но даже сквозь красную пелену и гул в ушах он отметил, как выехал с парковки пикап Тарлы.
— Щенок! — бросил вандал, ретируясь. — Римский выблядок!
Бран перевел дух и убрал кинжал в ножны.
— А я тебя знаю, — объявила Виринея, крохотного роста блондинка с кукольным личиком. — Ты — сын нашего садовника. Да?
— Юная госпожа. — Пикт согнулся в поклоне, чтобы скрыть торжествующую усмешку.
— Проводи меня домой! — велела Виринея капризным тоном. — А вы, братья Гортензии, можете проваливать. Ни на какую оргию я с вами не пойду. Потому что вы — трусы и не муж-чи-ны, — по слогам выговорила она.
Братья Гортензии не выказали особого расстройства, утешившись в объятиях друг друга. А Виринея — да она же пьяна в стельку, запоздало сообразил Бран — повисла у него на шее и прошептала:
— Отведи меня домой, мой смелый пикт!
Следовало вернуться на кухню, предупредить начальство о незапланированной отлучке, отпроситься под надуманным предлогом — но на кухне был жар и смрад горелого жира, а тут — стылый ночной воздух, звезды в прорехах облаков и мягкое женское тело.
— Они же пе-де-рас-ты, — бормотала Виринея. Язык у нее заплетался, как и ноги, и Бран все время поддерживал ее за талию. — Долбят друг друга в жопу. Пидоры. И трусы. Даже драться не умеют. Плебейское, видите ли, занятие! А мне нужен муж-чи-на. Настоящий. Смелый. Воин. А то выдадут меня замуж за старого вояку-пердуна — и все. Кончилась юность Виринеи. Буду всю жизнь сидеть у очага и рожать маленьких три-бун-чи-ков.
Что она плетет, думал Бран, ощущая сквозь тонкий шелк туники горячий и упругий бок. Каких еще трибунчиков?..
— А ты смелый. И сильный. И… ой! — Виринея поскользнулась, и Бран едва успел подхватить девушку. Изящная римлянка почти ничего не весила, и пикт одной рукой приподнял ее и перенес через лужу.
А когда собрался поставить обратно на землю, Виринея обхватила его обеими руками за шею и обвила ногами талию, повиснув на Бране, как обезьянка.
— Люби меня, — выдохнула она. — Люби меня, мой сильный пикт!
Это было глупостью. Смертельно опасной глупостью. Но влажные губы Виринеи приблизились к лицу семнадцатилетнего Брана, дыхание ее пахло вином и пряностями, и пикт забыл о разуме.
Он поцеловал Виринею и потащил ее в ближайшую подворотню.

 

* * *
— Ваш будущий тесть в чем-то прав, — с наслаждением прокряхтел Приск, когда смуглая сарматка начала разминать мускулы на его спине. От постоянного ношения бронежилета центурион — как и все легионеры — страдал болями в пояснице. — Талантами варваров Рим крепнет. Взять хотя бы эту девку. Черта с два римлянка будет так стараться. Ляжет, корова, ноги раздвинет и постанывает. А эта… ух… откуда только силища у дикарок?
Сарматка, не поняв ни слова из монолога Приска, белозубо захохотала и еще крепче впилась пальцами в каменные мускулы легионера. Тот застонал и предпринял безуспешную попытку выползти из-под сарматки. Тщетно: девица сжимала его лежащее на массажном столе тело обнаженными ляжками, будто коня в родных степях.
— Ну-ну, — промычал Кассий, блаженно закрыв глаза. Он сидел в плетеном кресле, прикрыв бедра полотенцем, а миниатюрная фракийка разминала ему икры, постепенно поднимаясь все выше и выше. — Я по дороге в термы собирался перекусить. Оказывается, в Риме нынче проще купить кельтский хаггис, чем пиццу или моретум!
— Ну и что? — хмыкнул Приск. — Хаггис — штука сытная. И вообще, трибун, у кельтов он всегда свежий и горячий. А пиццу наши братья-квириты могут и в микроволновке разогреть. И вино варвары не разбавляют. Помните, на Виа Таранто лузитанский подвальчик — пока сам хозяин наливал, с одной бутылки упиться можно было. А как наняли римского сопляка — мигом водицы плеснул, гаденыш. Ой, хорошо-то как… — простонал он, когда сарматка приступила к его ягодицам.
Фракийка тем временем откупорила флакончик с ароматическим маслом и начала втирать в бедра Кассия.
— А, — махнул рукой трибун, — разве в вине дело? У нас в легионе каждый второй верит в Митру, каждый пятый — в Юпитера и старых богов, а новобранцы и вовсе почитают кто Аримана, а кто Цернунна. Жрецов на них не напасешься. Скоро друидов будем в обозе таскать! Поэтому и воюем мы… так, как воюем. Каждый за своего бога. Каждый за свой Рим. Распад и гниение, вот как это называется.
— Угу, — согласился Приск, переворачиваясь на спину. — А также моральное разложение и упадок нравственности. Да что тут говорить о простых легионерах, если сам трибун, образец для подражания, накануне помолвки отправляется в бордель мадам Алевтины…
— Пошел ты, — беззлобно ругнулся Кассий. Ладошки фракийки нырнули под полотенце, и трибун потянулся за пачкой презервативов. — Рим загибается. Даже гондоны разучились делать. Гуннские покупаем, «сделано в Паннонии». Начнется война с гуннами — все помрем от сифилиса…
— Думаете, все-таки начнется? — спросил Приск.
— Третья танковая армия гуннов уже в Далмации, в одном дневном переходе от Рима… А император подписал с Аттилой Восьмым договор о расширении культурного обмена… Теперь студентов-гуннов ждут университеты Рима и Милана… В обмен на доступ к нефтяным полям Дакии… Но мне… если честно… плевать… Я… свое… отслужил… Буду… выращивать… виноград… на вилле… и сыновей… В глухой провинции… у моря… К черту… все… Уф-ф-ф!.. Хорошо-то как…
Кассий оттолкнул скользкую от пота фракийку, отвалился на спинку кресла и хлебнул охлажденного вина.
— Гм, — промычал Приск, придерживая за бедра скачущую на нем сарматку. — А я-то, грешным делом, думал, что вы ударитесь в политику. С таким-то тестем! Прямая дорога в Сенат. От простого трибуна — до консула, а?
— К черту, — сказал Кассий, выбираясь из кресла. — Хватит с меня войн. А подковерные интриги — точно не мое.
Он прошлепал босиком к двери, ведущей в термы. За спиной закричала сарматка, и утробно зарычал Приск.
В термах из-за клубов серого пара царил полумрак. Мраморный пол приятно грел босые ступни. Из пасти золотого льва с журчанием лилась струйка ледяной воды — под нее трибун сунул голову, намочив волосы, а потом уселся на скамью и закрыл глаза, позволив мышцам расслабленно обмякнуть от жары. Время остановилось; пропали заботы о судьбе Рима, замыслах гуннов, культурном распаде, двуличном Фортунате и ветреной Виринее…
Было только здесь и сейчас; так жил Рим. И Кассий стал частью его.
…Дно бассейна украшала мозаика: орел, сжимающий в когтях буквы SPQR, в окружении обнаженных гетер, водящих хоровод с сатирами. С одной стороны на это взирал грозный Марс с мечом в руке, а с другой — веселый Вакх с виноградной гроздью.
Кассий проплыл от Марса до Вакха под водой, задержав дыхание и мощными гребками посылая тело вперед. Плыть было удовольствием. Прохладная, чуть голубоватая вода омывала распаренное тело. Легкие жгло. Когда воздух закончился, трибун одним рывком выбросил себя из воды и, жадно вдыхая, вцепился в бортик бассейна.
Он стоял у лесенки, ведущей в бассейн: молодой парень лет двадцати, со стрижкой легионера, но слишком тщедушный для службы, одетый в шорты и футболку, что выделяло его из толпы голых легионеров, — и смотрел на трибуна с восхищением, из-за чего Кассий мимо воли вспомнил слова Фортуната о нравах современной римской молодежи — но потом разглядел на плече юноши (там, где легионерам набивали герб легиона и группу крови) вытатуированную волчью морду, и сообразил, кто это мог быть.
— Трибун Кассий Марциллиан? — вытянулся в струну юноша и попытался щелкнуть несуществующими каблуками.
Кассий отбросил со лба налипшие волосы и вылез из бассейна по лесенке, молча разглядывая нежданного поклонника.
— Меня зовут Ренат Стаберий, я кесарь римского отделения «Люпус Эст».
У двадцатилетнего кесаря еще виднелись следы юношеских прыщей на узкой крысиной мордочке, а между передних зубов зиял внушительных размеров свистун. Но Стаберий был отнюдь не хилый — просто болезненно худой, и страшно жилистый при этом. На тонкой шее перекатывался острый кадык.
— И что? — спросил Кассий, выпрямляясь в свой немалый рост рядом с «люпусом».
— Сенатор Фортунат, — невольно попятившись, промямлил кесарь, — порекомендовал обратиться к вам…
— По поводу?
— Пригласить вас… — совсем сбился Ренат, — для проведения… Урока… военно-патриотического воспитания… Рассказать о службе в легионе… Сенатор просил передать вам, что этим вы окажете большую услугу ему лично! — выпалил он козырный аргумент.
Кассий раздраженно передернул плечами. Начинается, подумал он. Помогаем будущей родне делать политическую карьеру. Или Приск прав, и Фортунат имеет виды на меня? Как-никак, ветеран, весь в наградах… К черту все. Вилла и виноградники.
— Там будет дочь сенатора, госпожа Виринея! — добавил сникший было Ренат.
— Хорошо, — сказал Кассий. — Я приду.
* * *
Фидах назначил встречу на половину одиннадцатого, под мостом Фабричо. Фонари на набережной горели через один, озаряя улицу грязновато-рыжим светом. Бран припарковал лимузин у обочины, выбрался наружу, закрыл за собой влажно чмокнувшую дверцу и огляделся.
Вокруг не было ни души. Дыхание вырывалось изо рта облачком пара.
Знакомый пикап уже ждал, втиснувшись между могучими быками моста. Бран не торопясь спустился по лестнице к каменистому берегу Тибра, еще раз огляделся. Бродячие собаки что-то грызли у основания набережной, и чуть дальше дремал бездомный, укрывшись картонными коробками. Все было спокойно, и Бран подошел к пикапу.
— Ого! — сказал Фидах и одобрительно присвистнул. — Растем, да? Делаем карьеру?
Он завистливо пощупал лацкан шоферской ливреи Брана и прищелкнул пальцами.
— А то! — ответил Бран и поправил фуражку. — Не все же мусор подметать. Надо искать свое место в этом мире. С перспективой.
Фидах гоготнул.
— Это точно. Пошли, покажу кой-чего!
Гравий поскрипывал под ногами, и тихо плескались воды Тибра. От реки несло помоями и мочой. Фидах перегнулся через борт пикапа и откинул брезентовый полог.
— Вот, — кивнул Фидах. — Три кило.
У Брана пробежал холодок по спине. Пятнадцать серых брикетов, похожих на куски хозяйственного мыла, были уложены аккуратной пирамидкой на дне кузова. Рядом лежал пакет с торчащими из него проводами и детонаторами.
— На пару дней, — попросил Фидах. — Потом Бедвир заберет. Или сам Тарла. Ему, кстати, понравилось, как ты тогда у ресторана конфликт разрулил. Ты ему вообще понравился, только это между нами, хорошо?
Бран промолчал. Одно дело — рюкзак. Там все понятно. Оружие есть оружие, без оружия — ты раб, с оружием — свободный человек. Но это…
— И с лимузином ты классно придумал, — продолжал трещать Фидах. — Просто отлично. Кто же остановит лимузин с номерами Сената? Никто. Ни один вигил не посмеет! Соображаешь, братишка пикт!
— В прошлом году, — покачал головой Бран, — после взрывов в метро… Забыл, да? Про волну погромов? Когда две недели ни один пикт нос на улицу не мог высунуть? Про то, как «люпусы» наши лавки жгли и капища оскверняли? Улу тогда отец даже в школу не отпускал.
— Да не трясись ты! В этот раз все будет по-другому! Ты что, думаешь, Тарла дурак? Он все наперед просчитал!
В этот момент лимузин сенатора Фортуната помигал фарами и раздраженно прогудел клаксоном.
— Это кто? — не на шутку перепугался Фидах. — Кто там, в машине? Ты кого с собой притащил?!
— Это Виринея, — поморщился Бран. — Дочка сенатора.
— Кто-о? — округлил глаза Фидах.
— Я ее трахаю. А она за мной таскается, как собачка. Нравится, наверное… А что? А как, по-твоему, я водителем стал?!
Фидах изумленно покачал головой:
— Ну ты идиот… Да она же с «люпусами» заодно! С кесарем ихним, Стаберием за одной партой сидела! Она же нас всех сдаст!!!
От этих слов Брана бросило сначала в жар, а потом в холод. Он почувствовал, что стремительно и неудержимо краснеет. Кровь прилила к голове, загудело в ушах. Виринея. И Ренат Стаберий, малолетний кесарь этих стриженых тварей. Гадина. Шлюха. А что, если… Он испуганно оборвал мысль на полуслове, но слишком поздно: ледяные пальцы пробежали по позвоночнику, обхватили затылок — и Бран закончил: что, если все это было обманом? Подставой, чтобы вывести «люпусов» на Тарлу?
Ну уж нет. Этому — не бывать.
Бран прищурился, плотно сжав губы, и процедил:
— Не сдаст. Давай сюда груз. Все будет нормально.
Упаковав серые брикеты в спортивную сумку под взволнованным взглядом Фидаха, Бран поднялся по лестнице, отправил сумку в багажник лимузина, а сам уселся за руль.
Виринея, опять пьяная, успела перебраться на соседнее сиденье и свернуться в клубочек, обхватив ноги руками. Трусиков на ней не было. Под сиденьем валялась пустая бутылка из-под шампанского.
— Ну почему ты так долго? — надула губки Виринея. — Мне же ску-у-чно!
— Пошла вон, — процедил Бран.
— Что-о?!
— Я сказал — пошла вон! — рявкнул пикт. — Подстилка «люпусовская»!
Виринея распахнула глазищи.
— Совсем сдурел, чурбан синемордый? — прошипела она, мигом протрезвев.
Вместо ответа Бран распахнул дверцу и вытолкал девчонку на мокрый асфальт.
— Да мой отец тебе яйца отрежет, дикарь! — завопила Виринея.
Бран захлопнул дверцу и рванул лимузин с места так, что шины завизжали.
* * *
Спортзал «люпусов» находился на Авентине, в престижном районе среди вилл патрициев и государственных учреждений вроде штаб-квартиры муниципальных вигилов. Странное место для спортзала, подумал по дороге Кассий, ведь куда проще арендовать помещение в подвалах Колизея. Но, видимо, вигилы в качестве соседей устраивали «люпусов» больше, чем варвары-гладиаторы.
Сам спортзал располагался в старом и заброшенном храме Юпитера. Могучие стены толщиной в руку, дорическая колоннада, тонкой работы барельефы и превосходная акустика. Но вместо алтаря — ринг пути-листов, рядом борцовский ковер и сетчатая клетка панкратиона. Вдоль стен висели мешки, и стояли изрубленные манекены для ножевого боя.
На почетном месте высилась статуя Волчицы, вскармливающей Ромула и Рема.
В зале пахло потом, кровью, старыми носками и адреналином. Было жарко, узкие окна запотели и почти не пропускали свет.
К приезду Кассия и Рената «люпусов» в зале набралось уже с полсотни, и они продолжали прибывать. Все как один с легионерской стрижкой (которую носили, конечно же, только салаги первого года службы), с татуировками волчьих морд на плечах и в белых футболках с уже знакомыми трибуну изображением кастета и надписью «Добро пожаловать в Рим!».
Судя по внешнему виду, «люпусы» вербовали рекрутов из самых разных слоев общества. Были тут и подкачанные, с мощными шеями и перебитыми носами спортсмены; среди них толкались худые, с голодными и злыми взглядами люмпены из трущоб Квиринала; пребывали в меньшинстве отпрыски патрицианских родов — этакие пухлощекие румяные увальни, которых легко узнавали по ухоженно-холеному виду и брезгливо оттирали в сторонку; и галдело великое множество детей и подростков с грязноватыми цыплячьими шеями и рвано-дергаными движениями. На костлявых плечах волчьи морды напоминали шакальи.
При появлении кесаря Рената «люпусы» засуетились, притихли и быстренько распределились по залу, сымитировав классическое построение когорт легиона в шахматном порядке.
— Слава Риму! — нестройно гаркнули они.
— Смерть врагам его! — ответил Ренат, стукнув себя кулаком в грудь.
Кассий молча кивнул. Что-то было не так в этой картине. Что-то ему не нравилось. За годы службы трибун тысячи раз стоял перед строем, приветствуя таких вот малолетних оболтусов, которым предстояло проливать кровь — свою или чужую — за величие Рима. Но эти… С этими трибун Кассий Марциллиан в бой идти не хотел. Такие скорее ударят в спину, чем прикроют. Да у половины из них взгляд мародеров, идущих на разграбление взятого города, сообразил трибун. А у другой половины — стеклянные глаза фанатиков. Не знаю, что хуже…
— Волки! — выкрикнул Ренат. — Я рад видеть вас! Сегодня! У нас особый гость! Даже два! Первый — отец-тавроктоний Силантий из капитолийского митреума! А второй — трибун Третьего Каледонийского легиона Кассий Марциллиан!
В ответ «люпусы» возбужденно загудели.
Из-за спины Кассий выплыла громоздкая туша отца-тавроктония. Отец Силантий, облаченный в сиреневую хламиду, отличался пышной седой бородой и монументальной фигурой с брюхом столь выдающимся, что массивная золотая голова быка на толстой цепи не столько висела, сколько лежала на оном брюхе. Толстые пальцы-сардельки, украшенные рубиновыми перстнями, перебирали нефритовые четки.
Так вот чей лимузин был припаркован у входа в спортзал, сообразил Кассий.
— Дети мои! Дети волчицы! — Голос жреца Митры, хорошо поставленный, слегка отдавал сипотцой любителя заложить за воротник. — Рим болен. Рим умирает. Язычники справляют варварские обряды на наших улицах. Капищ стало больше, чем митреумов. Костры друидов горят ярче жертвенников Митры. Еще чуть-чуть, и Победителя Быка постигнет участь старых богов. Будут заброшены храмы. Погаснут жертвенники. Римляне отвернутся от единого бога. И тогда Рим умрет. Потому что без веры, без духовности, без бога нет Рима! И воцарится разврат и тлен, и скверна войдет в ваши дома! Ваши сестры будут спать с грязными германцами! Вонючие вандалы изнасилуют ваших матерей! Ваши дети и внуки будут красить лица в синий цвет и молиться деревьям! Рогатые боги придут!!!
Перейдя на крик, Силантий побагровел лицом и начал задыхаться. Пока жреца не хватил апоплексический удар, Ренат выступил вперед и подхватил пламенную речь:
— Рим болен! Но мы — лекарство! Мы, дети волчицы, спасем Рим! Мы очистим его от скверны! От синемордых! От варваров! От дикарей! Мы не позволим им утянуть нас в пучину язычества! Мы отвергнем их обычаи! Мы вышвырнем их из нашего города! Из Империи! Рим — для римлян! Слава Империи!
— Слава Империи!!! — заорала взбудораженные «люпусы», и раскаты этого рева эхом отразились от стен бывшего храма Громовержца.
Ренат, сделав шаг назад, легонько толкнул Кассия в спину. Мол, трибун, давай, твоя очередь — я их разогрел, а ты займись военно-патриотических воспитанием.
Кассий, прищурившись, обвел взглядом беснующихся «люпусов» и молча ткнул пальцем в ближайшего.
— Ты, — сказал трибун, дождавшись тишины. — Подойди.
Хлипковатого вида парнишка заозирался растерянно, а потом просиял и гордо приблизился, выкатив впалую грудь. На футболке у него был вышит орел Пятого Мавританского легиона.
Брат Кассия Климент Марциллиан служил центурионом в Пятом Мавританском. Шесть лет назад, в Девятую Пуническую кампанию Пятый Мавританский полностью уничтожили нумидийцы.
— Ты служил в легионе? — спросил Кассий.
Парнишка помотал головой, продолжая радостно улыбаться.
Трибун протянул руку, ухватил футболку за ворот и резко дернул. Затрещала тонкая ткань.
— Этот орел… — начал Кассий. — Парни куда смелее тебя отдали свои жизни за право его носить. Они умерли во славу Империи. Без патриотических воплей и речевок. Скорее всего, матерясь себе под нос. Они не называли себя детьми волчицы, патриотами Рима, сынами Империи. Они просто дрались за Рим. За Империю. И не для того чтобы такие сопляки таскали футболки с орлом их легиона!
Парнишка смотрел на трибуна с обидой и горечью. Нижняя губа сопляка задрожала. Кассий швырнул ему в лицо обрывки футболки и обернулся к притихшим «люпусам».
Те смахивали на стаю шавок, напоровшихся на матерого волчару. Прижатые уши, поджатые хвосты, смесь страха и восхищения во взглядах. Щенки почуяли силу. Щенки испугались, но захотели стать такими же… Краем глаза Кассий заметил, как светится от счастья Ренат и одобрительно качает бородой Силантий.
Выступление трибуна, видимо, идеально вписалось в их планы.
Ах, так. Лекарство, подумал Кассий, играя желваками. Вы считаете себя лекарством от болезней Рима… Такое лекарство хуже любой болезни. Глупые вы сопляки. Ну, сейчас я вам выдам!
Но выдать не получилось.
В задних рядах «люпусов» началась какая-то непонятная возня, по толпе прокатился ошеломленно-испуганный вздох — и перед трибуном вдруг очутилась помятая девица хрупкого телосложения, одетая в короткое серебристое платье и почему-то только в одну туфельку. Девица посинела от холода, и лишь благодаря гриве белоснежных волос Кассий (с трудом, правда) узнал в ней Виринею — дочь сенатора Фортуната и свою невесту, виденную трибуном один раз в жизни три года тому назад.
— Ренат, — жалобно пропищала Виринея. — Меня… Меня изнасиловали!
Мир вокруг Кассия опрокинулся.
2
Ночью ударили первые в этом году заморозки — прихватили тонким хрустким ледком лужи и вскрыли инеем оконные стекла, а утром пошел снег. Мелкие белые крупинки сыпались с тяжелого серого неба, оседая ноздреватыми горками на клумбах и асфальте.
Рим в одно мгновение стал серым и угрюмым. Высотки Виминала, будто кельтские менгиры, подпирали провисшее небо. На улицах не было ни души.
Приск остановил армейский внедорожник, заглушил мотор и сверился с картой.
— Вроде здесь, — буркнул он.
Кассий молча выбрался из джипа, поежился и поднял воротник пальто.
— Если, конечно, стукач не наврал… — задумчиво пробормотал Приск, выбираясь следом и вытаскивая с заднего сиденья кувалду.
— Скоро мы это выясним, — процедил Кассий.
Шестнадцатиэтажную высотку построили совсем недавно — два года назад, когда Третий Каледонийский отправлялся на место несения службы, на Вими-нале еще орудовали бульдозеры, снося трущобы и освобождая место под дома. А сейчас тут вырос целый район одинаковых зданий с аккуратными двориками и детскими площадками. Песочницу, качели и горку (все яркое: красное, желтое, оранжевое) присыпало снегом, точно мелкой солью.
Во дворе этой конкретной высотки копошилось, убирая снег, с полдюжины дворников-секванов в оранжевых жилетках. Фанерные лопаты скребли по асфальту. На Приска с кувалдой в руках и Кассия варвары покосились с ужасом.
Легионеры поднялись на крыльцо, и центурион нажал на кнопку домофона.
— Точно здесь? — скептически уточнил Кассий. — Элитное вроде жилье.
В ответ центурион пожал плечами. Кувалду он держал легко, словно игрушечную.
Дверь подъезда отворил пожилой мужчина, и Кассий сразу же признал в нем бывшего легионера. Военная выправка, седой ежик, шрам от ожога через все лицо. Поверх форменной ливреи консьерж накинул старый бушлат, из-под которого виднелись орденские планки. Манипуларий, морская пехота. Осада Каффы, Пятая Македонская, Второй Парфянский поход и что-то еще, Кассий не разглядел.
— Вы к кому? — спросил консьерж-ветеран.
Вместо ответа Кассий сверкнул своей трибунской бляхой, и консьерж посторонился, пропустив легионеров в дом. Они миновали лифт и свернули налево, к двери в подвал. За дверью тянулись бесконечные ряды стиральных машин. Где-то рядом гудела и клокотала котельная. Было жарко и влажно, как в термах.
— Сюда, — махнул рукой Приск, указывая на неприметную дверь в уголке.
— Не понимаю, — заявил Кассий, дергая ручку. Заперто. — Если тут есть консьерж, откуда взяться варварам в подвале?
— Эх, трибун, — усмехнулся Приск и вскинул кувалду, ухватив ее двумя руками. — Не знаете вы солдатской жизни. У этого консьержа пенсия — пятьдесят сестерциев, ну, может, за выслугу лет еще десятку накинут. Прожить на это в Риме невозможно. А так — с каждого синемордого по сестерцию, глядишь, и ветерану хватит на бутылочку фалернского… Опять же, улицы ведь кому-то подметать надо… Посторонись!
Центурион замахнулся и с хаканьем двинул кувалдой в дверь. Та выдержала, засов — тоже. Косяк разлетелся на куски, явив трухлявое нутро.
— Все прогнило, — сказал Кассий, вышибая ногой створку.
В лицо пахнуло казармой — спертым воздухом, немытыми телами, прокисшим вином. За дверью был узкий и темный коридор. Под ржавыми трубами парового отопления и силовыми кабелями вдоль стен стояли двухъярусные армейские койки, на которых испуганно жались к другу дружке грязные, чумазые пикты.
Кассия и Приска они, видимо, приняли за вигилов из иммиграционной службы и потому терпеливо сносили лучи фонарей, направленные им в лицо, и совали какие-то бумажки с цветными печатями, наверное, разрешения на работу.
— Деорд, — сказал Приск и на ломаном кельтском добавил: — Нам нужен однорукий.
Пикты в ужасе качали головами.
— Ну что, трибун, — весело и зло сверкнул глазами центурион. — Как в Альт Клуте?
Кассий вытащил из кармана «парабеллум» и передернул затвор.
— Я буду убивать каждого пятого, пока вы не отдадите мне однорукого, — сказал трибун. — Первый. Второй. Третий…
— Не надо! — раздался хриплый голос.
Из темноты выступила широкая согбенная фигура. Правый рукав был завязан узлом, на лбу, под гривой седых волос, виднелось клеймо раба. Щеку пересекал извилистый шрам.
Кассий направил луч фонаря на единственную руку пикта. Там, между большим и указательным пальцем, был выбит номер концлагеря на острове Тиберин, где содержали пленных после битвы за Дал Риаду. Все сходится.
— Что тебе надо, римлянин? — спросил пикт.
— Твой сын.
— Ты его не получишь, — угрюмо покачал головой Деорд.
— Тогда я убью тебя, — пожал плечами Кассий и вскинул пистолет.
— Валяй.
— Папа! — Щуплая девочка с косичками метнулась наперерез выстрелу, обхватила отца руками. — Нет!
Где-то я ее уже видел, подумал Кассий. Ах да. Виночерпий Фортуната. Похотливый сатир еще лапал ее в тот вечер… Плевать.
— Или, — сказал Кассий, — мне начать с нее?
Ствол «парабеллума» качнулся в сторону девочки, и старый пикт сделал глупость. Он оттолкнул дочь и бросился на трибуна, схватившись за пистолет.
Кассий ударил Деорда ладонью в нос. Старик рухнул на колени, но пистолет не выпустил. Тогда трибун ударил пикта ногой — Деорд, падая на спину, дернул за ствол, и грянул выстрел.
В узком подвальном коридоре он прозвучал как взрыв гранаты. В ушах раздался тонкий свист. Резко запахло пороховым дымом и свежей, горячей кровью.
Деорд вздрогнул и упал. На лбу его, точно посредине клейма, появилась маленькая черная дырочка.
Пронзительно закричала девочка.
3
— …масштабные танковые маневры в Далмации, — гундосил старый черно-белый телевизор, — на самой границе Римской Империи. Царь гуннов Аттила Восьмой опроверг обвинения в мобилизации населения Паннонии и стягивании войск в Рецию. По его словам, целью учений является подготовка гуннской национальной гвардии к ликвидации последствий возможного стихийного бедствия…
Гостиничный номер был обставлен скудно. Кровать, больше смахивающая на солдатскую койку, платяной шкаф, два стула, тумбочка под телевизор. Отсыревшие обои и вылинявший ковролин дополняли картину унылого прибежища дальнобойщиков и командировочных на окраине Рима. Кассий сидел на койке и смотрел телевизор.
— Теперь к новостям Рима. После взрыва на станции метро «Колизей», предположительно устроенного известным кельтским террористом Тарлой, были ужесточены меры безопасности Вечного Города. В районах компактного проживания кельтской диаспоры с целью предотвращения возможных погромов усилены патрули вигилов. Верховный друид пиктской общины отказался комментировать версию о возмездии за убийство Деорда как возможном мотиве теракта…
Кассий встал, открыл шкаф. Вытащил и повесил на спинку стула парадный китель. Заправил футболку в брюки, надел сорочку и начал застегивать пуговицы.
— …тем временем у стен Капитолия продолжается пикет общественной организации «Люпус Эст». Главными лозунгами «люпусов» остаются «Рим для римлян!» и «Синелицые, убирайтесь домой!». Бенедикт Фортунат, возглавляющий умеренную фракцию в Сенате, заявил, что понимает гнев римской молодежи, но призывает сохранять спокойствие и не допустить разжигания межнациональной розни…
Закончив с сорочкой, Кассий надел темно-синий китель. Тот оказался на удивление тяжелым: золотой галун на рукавах и стоячем воротнике, серебристые аксельбанты, пять рядов орденских планок и две медали — бронзовая фалера за Каледонию и «дубовый венок» за Аквитанский рейд. Кассий поддернул манжеты сорочки, поправил шнур аксельбанта.
— …сегодня состоится суд над военным трибуном Кассием Марциллианом, известным также как Палач Каледонии. Напомним, в вину трибуну вменяют умышленное убийство пиктского иммигранта Деорда, которое послужило толчком к массовым беспорядкам в последние три дня Самайна…
Перед тем как надеть белую лакированную портупею, трибун снял с нее кобуру. Идти с пустой было глупо, идти без ремня — позорно. Потом настал черед белых же, тончайшего шелка, перчаток и фуражки с высокой тульей и золотым орлом на кокарде.
— …Рим же готовится к празднованию Сатурналий. Никакие социальные потрясения не помешают римлянам весело встретить Новый год…
Кассий взял пульт и резко, будто выстрелив в экран, выключил телевизор. В эту же секунду в дверь робко поскреблись.
— Да, — сказал трибун. — Я готов.
Дверь приоткрылась, и в комнату просунул голову Ренат Стаберий, облаченный в черный берет с волчьей головой:
— Трибун! К вам сенатор Фортунат.
* * *
Фидах опаздывал. Бран подышал на озябшие ладони, поправил шарф, замотанный вокруг нижней половины лица, и поглубже сунул руки в карманы, бросив мимолетный взгляд на циферблат наручных часов.
Фидах опаздывал на пятнадцать минут. Еще пять — и операцию можно смело считать сорванной, бросать все и уходить. И пускай Тарла сам отрывает Фидаху голову, яйца и все остальное!
Замерзли ноги в модных туфлях из тонкой телячьей кожи. Бран уже и пританцовывал, и прохаживался, и даже прыгал на месте — ничего не помогало, пальцы ног практически не чувствовались. Будь прокляты эти римляне с их дурацкой обувкой, думал Бран, настороженно озираясь.
Город готовился к Сатурналиям. В каждой витрине мерцали праздничные гирлянды, на каждом углу продавали горячее вино со специями, и каждый римлянин тащил подарок, упакованный в непременную коробку с ярким бантом.
Бран забыл про подарок, и только это выделяло его из толпы. Всем остальным — туфли, пестрые брюки, дутый пуховик и ярко-красный шарф, обмотанный вокруг лица — пикт не отличался от любого представителя римской молодежи. По крайней мере, Бран очень на это рассчитывал: местом встречи тупица Фидах выбрал вход на станцию метро «Площадь Республики», ближайшую к центральному вокзалу «Термини», а после взрыва на «Колизее» по всему метро дежурили усиленные патрули вигилов и преторианцев.
В двух шагах от приплясывающего Брана торчали двое верзил с автоматами, дубинками и «оливковыми веточками» в петлицах. Рядом с ними, за сверкающим стеклом кондитерской, под нежную мелодию крутились на подставках шоколадные торты, нарезанные ломтиками, и парили воздушные, взбитым кремом увенчанные пирожные.
Бран сглотнул слюну, и тут его хлопнули по плечу:
— Здорово, дружище! С праздником!
По части маскировки Фидах переплюнул даже Брана. Он напялил на себя немыслимо яркую хламиду, а на голову нацепил плюшевые оленьи рога.
— Рога-то тут при чем? — спросил Бран, скептически оглядев приятеля.
— Это же римляне, брат! Им что Сатурн, что Цернунн — все едино, лишь бы весело было! — взмахнул металлической фляжкой пикт.
Ко всему прочему, Фидах успел изрядно надраться. Замечательно, подумал Бран.
— Хочешь? — предложил ему Фидах фляжку.
— Нет.
— Это тебе не какое-то разбавленное римское вино! — обиделся Фидах. — Это, между прочим, настоящая каледонийская «аква вита»!
— Тише ты, — одернул его Бран, указав на вигилов. Отобрав у товарища фляжку, Бран сделал глоток (виски обжег горло, сразу согрев внутренности), после чего схватил Фидаха за руку и потащил за собой. Фидах попытался было запеть праздничный гимн, но после тычка под ребра заткнулся.
Они свернули с Виа Национале в какой-то переулок, где Фидах моментально протрезвел.
— А здорово, правда? — весело подмигнул он. — Первый раз идем на дело с пустыми руками. Непривычно даже.
Последние полтора месяца Бран и Фидах выполняли вспомогательные функции в отлаженном механизме террора. Задания сводились к простейшим действиям: взять сумку, отнести, оставить под скамьей или в мусорном баке. Бросить записку в почтовый ящик. Вымыть пол с хлоркой в вестибюле патрицианской виллы. Отвезти за город и закопать в лесу два мешка…
Но сегодня молодым пиктам была уготована главная роль в грядущей акции. И какой акции!
Акции возмездия.
Даже само слово приятно щекотало язык.
Фидах привел Брана к старому, черному от копоти зданию уныло-имперской архитектуры — доходному дому, построенному из каменных блоков настолько массивных, что выдержал бы даже землетрясение, случись таковое в Риме. Но экономика оказалась посильнее природных катаклизмов — окна в доме кое-где были выбиты и заделаны фанерой, а с фасада осыпалась штукатурка.
Лифт, как ни странно, еще работал. Фидах крутанул никелированную рукоятку — и ржавая клеть, скрипя и дребезжа, поползла вверх, увозя обоих пиктов. Люк на чердак был открыт, слуховое окно — тоже.
На крыше дул пронизывающий ледяной ветер, гоняя снежную крупу по рыжей черепице.
Тарла, в длинном кожаном плаще, ждал у парапета в полном одиночестве, даже без верного телохранителя Бедвира. У ног Тарлы лежала брезентовая армейская сумка вроде тех, что Бран и Фидах отвозили и оставляли для кого-то.
Сегодня сумку оставили для них.
— Молодцы, — похвалил их Тарла вместо приветствия. — Чисто пришли. Я смотрел.
Фидах просиял, а Бран спросил, кивнув на сумку:
— Это оно?
— Да, — качнул усами Тарла. — Не торопись, у нас еще полчаса… Взгляни лучше сюда.
Он обвел могучей рукой панораму Рима. Купола Пантеона и Капитолия, гигантская чаша Колизея, Испанская лестница, небоскребы Форума, триумфальные арки и колоннады храмов, приземистые портики терм и острые шпили египетских обелисков, бесчисленные фонтаны и скульптуры Вечного Города — все это было заметено серым, грязным от смога снегом и придавлено хмурым зимним небом.
Закат был красным, как кровь.
— Вечный Город, — задумчиво проговорил Тарла. — Вечный! Ха! Еще чего! Развратный. Мягкотелый. Дряхлый. Обреченный… Какой угодно, но не вечный. И римляне сами в этом повинны. Они забыли лица предков. Отринули старых богов. Прокутили Империю в пьяном угаре… Римляне сами продают нам оружие, из которого мы их убиваем! — Тарла пнул армейскую сумку. — Да они мать родную продадут ради золота, вина и девок… Они забыли слово «долг». Забыли слово «месть». Но мы — пикты! — мы помним!
Да, Бран? Поэтому мы останемся. А римляне сгинут во тьме истории…
Полтора месяца назад Бран стоял бы, разинув рот, и внимал пафосным речам Тарлы. Но сегодня он просто опустился на одно колено и деловито расстегнул сумку.
Внутри лежала оливко-зеленая труба противотанкового гранатомета «Пилум». Рядом валялись две мины «Клеймор».
— Это еще зачем? — спросил Бран.
— Это для него. — Тарла показал на Фидаха. — Установишь их одним кварталом ниже по улице. На случай, если Бран промахнется…
— Я не промахнусь, — сказал Бран, заряжая гранатомет.

 

* * *
Едва выйдя из дверей гостиницы, люпусы во главе с Ренатом Стаберием напялили темные очки, подцепили за уши витые шнурки гарнитур и стали играть в крутых телохранителей. Внешне получилось даже похоже: камуфляжные куртки, начищенные берцы, черные береты, суровые лица, деловитое бормотание в поднесенный к лицу манжет, текучая суета вокруг Кассия и Фортуната… Но Кассий знал, что огнестрельного оружия у люпусов нет — по статусу не положено, и охрану они обеспечивали скорее декоративную; люпусы тоже это понимали и были слегка взвинчены.
На улице стоял мороз. Сенатор Фортунат застегнул бежевое пальто, обмотал шею пурпурным шарфом и сказал:
— Не волнуйся, друг трибун. Все будет нормально.
Сенатор заметно похудел за время процесса, холеное лицо его осунулось и приобрело мужественные черты. Истинный римлянин, готовый возглавить нацию в тяжелый час испытаний… Кассий сунул руки в карманы шинели:
— Я и не волнуюсь.
— Узнаю легионерский стоицизм! — расцвел в профессиональной улыбке Фортунат.
Трибун предпочел промолчать.
В окружении «люпусов» они пересекли узкую улочку и остановились возле кортежа, состоявшего из трех мотоциклов, лимузина и армейского джипа центуриона Приска. Центурион сидел за рулем и, кажется, дремал.
— А он что тут делает? — удивился Кассий. — Я думал, легион вы вмешивать не станете.
— Личная инициатива старого боевого товарища! — воздел палец к небу Фортунат. — На мотоциклах поедут «люпусы». А мы с тобой, мой Кассий, сядем в мой лимузин. Получится очень символично: народ, сенат и армия поддерживают героя — защитника Рима.
Кассий фыркнул.
— А ваши левые дружки, что пикетируют суд и называют меня Палачом Каледонии, тоже нас поддержат? — осведомился он.
— Нет, — скривился сенатор. — Полудурки как с цепи сорвались… Но это, впрочем, не играет совершенно никакой роли. В конце концов, я дал судье взятку в пять тысяч сестерциев не для того, чтобы он прислушивался к мнению каких-то оборванцев.
Для трибуна упоминание о взятке стало сюрпризом.
— Подождите, сенатор, — нахмурился он. — Если суд куплен — то зачем это все? Поддержка народа, полемика в прессе? Неужели нельзя было просто замять дело?
— Увы, мой Кассий, увы! — развел руками Фортунат. — Это Рим, здесь нельзя иначе. Даже покупая судей, надо поддерживать видимость твердого порядка!
— А может, это все — лишь элемент вашей предвыборной кампании?
— Нашей, друг трибун, — обнял его сенатор. — Нашей предвыборной кампании. Но об этом мы поговорим позже.
Кассий стряхнул его руку.
— Я поеду с Приском, — сказал он.
Сенатор смерил его долгим взглядом, после чего опять расплылся в улыбке и заявил:
— Прекрасная идея, дружище! Так будет даже лучше!
Первыми выехали Ренат и «люпусы» на мотоциклах; за ними плавно и величественно покатил лимузин Фортуната; и лишь через пару секунд отчаянно зевающий Приск тронул с места внедорожник.
— Не выспался? — спросил Кассий, сидя рядом с центурионом.
— Выспишься тут, — пробурчал Приск. — Как вас арестовали, трибун, так весь Третий Каледонийский дрючат в полный рост и днем, и ночью. Моих десантников поставили Арсенал охранять, виданное ли дело — парашютисты в карауле стоят!
— Так, — сказал Кассий. — Это еще зачем?
— У них там ревизия, в Арсенале… — скривился центурион. — Воруют все, до последнего интенданта. Приехала комиссия. И не обычные военные вигилы, а преторианцы. Нет, мол, доверия легиону. А нас поставили в караул, дескать, вы, боевые части, вне подозрений. Ох, чует мое сердце, попытаются нас крайними сделать, сволочи преторианские…
— Что пропало-то?
— Да по мелочи… Одежда зимняя со складов. Сухие пайки солдатские, пару ящиков. Палатки походные.
Кортеж остановился на светофоре. Ренат с мотоциклистами успели проскочить на зеленый, а лимузин — нет, и теперь «люпусы» не знали, что им делать — ехать дальше, останавливаться или возвращаться. «Балбесы», — подумал Кассий. Они как раз приближались к Виа Национале, дальше начиналась площадь Республики, где, несмотря на ранний вечер выходного дня, царило оживленное движение, усугубленное предпраздничной суетой. Там «люпусы» могли и вовсе потеряться.
— И что, из-за каких-то шмоток и жратвы преторианцы пожаловали? — не поверил трибун.
— Ну… — замялся Приск. — Не только. Оружие пропало. Карабинов десятка два. Пистолеты. Патроны.
— Да, гнилое дельце…
«Люпусы» все-таки вернулись к лимузину, нагло проехав по улочке с односторонним движением навстречу потоку машин, и опять пристроились во главе кортежа. Стаберий, понимая все минусы езды через центр, свернул в какой-то переулок, и лимузин последовал за ним. Приск скептически хмыкнул, но отрываться не стал, направив джип за лимузином.
— Что еще пропало? — спросил Кассий.
— «Пилумы», — ответил центурион. — Десять штук.
Кассий присвистнул:
— Ого! Кому же это в городе понадобились противотанковые гранатометы?
И словно в ответ на его вопрос вертикальная белая полоса расчертила вечернее небо и уперлась в лимузин, тут же вспучившийся оранжевым облаком с черными прожилками.
Ахнуло глухо, и лобовое стекло джипа — все в паутине трещин — ударной волной вогнуло внутрь.
— Жми! — заорал Кассий, но Приск и без команды трибуна врубил заднюю и выжал из джипа все возможное.
Надсадно взвыл мотор, и по бронированной крыше знакомо застучали пули.
* * *
В качестве транспорта для отхода Тарла оставил для Брана крошечный мотороллер ядовито-сиреневого цвета, и это было здорово придумано: на таких вот тарахтелках по всему Риму сновали курьеры, доставляя пиццу и другую ерунду, заказанную по телефону. В канун Сатурналий количество курьеров зашкаливало, и затеряться среди них не составляло особого труда. На тарахтелки никто не обращал внимания, как на привычную деталь городского пейзажа.
Особой скорости, конечно, мотороллер с его слабеньким движком выдать не мог, зато маневренностью обладал изумительной, легко запрыгивая на тротуары, протискиваясь сквозь заторы и бодро проскакивая между столбиками, ограждающими пешеходные улицы.
Чего Тарла не учел, так это слаженности и оперативности римского механизма по отлову преступников и террористов. Все-таки стрельба из гранатомета по сенаторскому лимузину в центре Рима являлась настолько незаурядным событием, что на ноги подняли всех, и практически мгновенно.
Бран еще только натягивал шлем, когда издалека донеслись первые завывания вигильских сирен. Горожане, наученные предыдущим опытом терактов и повальных облав, быстренько убирались с улиц, отчего Рим стремительно пустел; когда Бран вырулил на площадь Республики, там почти никого не было, и ветер гонял по брусчатке пустые бумажные стаканчики. Навстречу пикту пронеслась темно-зеленая «Альфа Ромео» с мигалками на крыше, за которой колонной ехали тяжелые патрульные мотоциклы вигилов.
Улицы перекрывали быстрее, чем Бран успевал сориентироваться. Несколько раз он сворачивал буквально за пару секунд до того, как на его пути вырастал заслон муниципальной гвардии или патруль вигилов. Сирены выли все ближе и настойчивее.
А хуже всего, что кроме вигилов по улицам Рима проносились черные фургоны с огромной надписью «Антитеррор» на борту. Преторианцы. А уж им в руки, как советовал Тарла, живым лучше не попадать.
Вылетев прямо на такой фургон, Бран наклонил мотороллер почти параллельно земле, оттолкнулся от бордюра, еле вписался в поворот, но столкновения избежал и юркнул в узкий — еще чуть-чуть, и коленями стены заденешь — переулок.
Переулок закончился древней, будто оплывшей, лестницей.
Мотороллер легко, точно козлик, заскакал по ступеньках, вытряхивая из Брана внутренности. Верный скин-оккл в ножнах под мышкой заколотил по ребрам, и тут Бран, совершенно неожиданно для себя, впервые по-настоящему испугался.
Ему не было страшно, пока он стоял на крыше и ждал кортеж. Не было страшно, когда он выцеливал лимузин и нажимал на спуск. Юноша хранил абсолютное, ледяное спокойствие, пробираясь через проходные дворы к мотороллеру. Веселый азарт погони владел Браном, пока он играл в кошки-мышки с вигилами и преторианцами.
А сейчас, вспомнив о кинжале, Бран похолодел, кровь отхлынула от лица, и руки задрожали.
Любой вигил. Любой патрульный. Любая римская сволочь, остановив Брана, сдаст его преторианцам просто за то, что пиктам в Риме носить оружие запрещено.
И из-за какого-то дурацкого ножика…
Бран остановил мотороллер, снял шлем и глубоко вдохнул морозный воздух. Слипшиеся от пота волосы мокрой шапкой облепили голову, как холодный компресс.
Спокойно, пикт, сказал себе Бран. Спокойно. Это страх из тебя выходит. Бедвир рассказывал, что так бывает. Это надо просто переждать.
Переждать не получилось. На верху лестницы, по которой только что съехал Бран, раздался хищно-веселый гомон, и нарисовалась компания «люпусов» с короткими дубинками в руках. Почуяли кровь, твари!
Бран нахлобучил шлем и рванул мотороллер. Слишком резко рванул, слишком лихо срезал на повороте — и молоденький, еще не успевший отрастить брюхо вигил махнул ему жезлом, приказывая остановиться.
Удирать было некуда, и Бран остановился.
— Права! — пролаял вигил. Глаза у него были жадные и голодные.
Бран протянул ему права — те самые, что сделала Виринея, когда устраивала на должность водителя лимузина. Того самого лимузина, который Бран превратил в груду пылающих обломков полчаса назад.
Бран исправил только имя: теперь его звали Вран, а мало ли пиктов носит это славное имя? А еще, по рекомендации Виринеи (будь ты проклята, сука!), он всегда держал в правах сложенные вчетверо двадцать сестерциев.
Вигил взял права, раскрыл их и пожевал губами. Ну вот и все, обреченно подумал Бран. Сейчас он меня арестует. Я, конечно, попытаюсь его пырнуть и удрать, но «люпусы» меня догонят. А если не «люпусы», то вигилы. Или муниципальная гвардия. Или преторианцы.
Это же машина, подумал пикт с тоской. Весь Рим — огромный механизм. А я — всего лишь песчинка, угодившая между шестеренок. И чего я хотел добиться? Сломать машину, которой столько веков?
— Проезжай! — козырнул вигил, возвращая Брану права уже без денег.
И Бран поехал дальше, на деле убедившись в правоте Тарлы: Рим сгнил. Рим должен умереть. Туда ему и дорога.
И только подъехав к Пьяцца дель Пополо, где его должен был ждать Фидах, и увидев, как толпа «люпусов» избивает Фидаха ногами, а потом, набросив ему на голову мешок и скрутив руки за спиной, заталкивает в фургон без номеров, Бран понял: радоваться рано.
Борьба только начинается.
* * *
Ренат Стаберий блевал уже пять минут. Сначала его рвало полупереваренной едой, потом желчью. Теперь кончилась даже она, но юного кесаря «люпусов» продолжало выворачивать наизнанку.
— Ну что, долго он там еще? — потерял терпение Приск.
— Спокойно, центурион, — одернул его Кассий. — Мальчишка познакомился со смертью. Это бывает.
Ренат и двое его товарищей, изображавших эскорт телохранителей на мотоциклах, подорвались на минах в одном квартале от того места, где расстреляли лимузин Фортуната. И не на каком-то самодельном фугасе, а — как мрачно сообщил Приск, повертев в руках обугленный осколок — на фабричной мине «Клеймор» стандартного армейского образца. Родом мины были наверняка из злополучного Арсенала. Видимо, масштабы хищений оказались значительнее, чем думали.
Потом был допрос у-преторианцев. Два с половиной часа. Лампа в лицо, жесткий стул, зеркало во всю стену, нарочито выключенная камера и бесконечно тупой следователь, раз за разом повторяющий одно и то же.
Рената, Приска и Кассия допрашивали по отдельности и вместе, зачем-то брали отпечатки пальцев, фотографировали, опять допрашивали и — наконец! — отпустили.
Тут-то Стаберий и не выдержал. Прямо возле участка вигилов, где преторианцы развернули мобильный штаб операции «Варвар», кесарь «люпусов» согнулся в три погибели и сблеванул.
И все никак не мог остановиться.
— Слушай, Ренат, — спросил Кассий, чтобы хоть как-то отвлечь парня от этого увлекательного занятия. — А кем ты работаешь? Ну, в свободное от кеса-рения над «люпусами» время.
— Я… продавец… — ответил Ренат, вытирая рот ладонью. — Модной одежды… в бутике… на Виа дель Корсо…
Приск хрюкнул.
— Эк тебя в «люпусы»-то занесло, родимый? — насмешливо осведомился центурион.
Ренат гордо выпрямился:
— Я патриот Рима! И мне не все равно!
— Садись в машину, патриот, — скомандовал Кассий. — И так много времени потеряли.
Рим будто вымер. Преторианцы после убийства сенатора ввели чрезвычайное положение и комендантский час; над городом барражировали вертолеты, порыкивали, распугивая случайных прохожих, громкоговорители на фонарных столбах, и на каждом углу бдили патрули вигилов. Стрелки часов приближались к двенадцати. Операция «Варвар» была в самом разгаре. Толку от нее, конечно, не будет — боевики Тарлы, или кто там на самом деле обстрелял лимузин, уже давно скрылись, попрятались по норам и сидят себе тихонько, а муниципальная гвардия в ходе героических облав заметет сотни две безобидных дворников-фракийцев да таврийских проституток, помаринует денек-другой и отпустит, отрапортовав о масштабных оперативно-розыскных мероприятиях…
Еще и мзду соберут доблестные вигилы из иммиграционной службы с варваров-нелегалов. Это ведь проще, чем ловить настоящих террористов, да и безопаснее.
— Поехали в спортзал, — сказал трибун. — К «люпусам».
Армейский джип Приска никто остановить не посмел.
Несмотря на поздний час, в старом храме Юпитера было шумно и многолюдно. «Люпусы» готовились к большой драке. Накачанные парни с помятыми физиономиями уличных бойцов вытащили на центр зала, прямо к статуе Ромула и Рема, окованный железом сундук и деловито вытаскивали из него, и сразу же раздавали, будто подарки на Сатурналии, короткие дубинки с шипами, велосипедные цепи, монтировки, кастеты, ножи, самодельные кистени, обрезки железных труб и прочие дробящие и колюще-режу-щие инструменты.
Появление Рената и Кассия «люпусы» встретили восторженным ревом, воздев к потолку бывшего храма оружие.
— Кесарь Ренат! — выкрикнул щуплый парнишка, отделившись от толпы, и Кассий его узнал: тот самый сопляк, с которого трибун сорвал футболку с орлом Пятого Мавританского. — У нас есть кое-что… Кое-что важное!
Парнишка весь лучился от гордости.
— Показывай, — велел Стаберий.
Тщедушный «люпус» повел их мимо ринга в какую-то провонявшую потом подсобку, где отворил люк в полу и, взяв в руки фонарь, осветил лестницу в подвал.
— Там, — сказал он возбужденно. — Он там.
«Там» было неожиданно жарко и душно. С потолка капало. От труб отопления веяло жаром.
В центре подвала стоял деревянный стул с гнутыми ножками. К стулу был привязан человек с мешком на голове. Руки пленника прикрутили к бедрам, и пальцы левой руки торчали под странным, неестественным утлом.
Вокруг стояли трое мускулистых «люпусов» в промокших от пота футболках. Сбитые костяшки и довольные туповатые лица ясно давали понять, что здесь происходило последние пару часов.
— Он все рассказал, — доложил один из здоровяков.
— Пускай повторит, — велел Ренат.
Щуплый «люпус» сдернул с головы связанного мешок. Лицо пленника превратилось в один сплошной кровоподтек. Один глаз ему выбили, второй заплыл. Сломанный нос, расквашенные губы, осколки зубов торчат изо рта.
— Повтори! — визгливо выкрикнул щуплый. — Повтори, что ты им сказал!
— Мфмнм… — промычал пленник, и щуплый юнец тут же отвесил ему оплеуху. Брызнула кровь.
— Говори, мразь! — пустив петуха в конце вопля, потребовал щуплый.
А парнишка-то амбициозен, отметил про себя трибун. Никак, метит в помощники Ренату. Хочет стать правой рукой кесаря. Далеко пойдет. Ишь, какое рвение…
— Как тебя зовут? — поинтересовался Ренат у пленного.
— Ф-фидах… — выдохнул пикт.
— Если ты сейчас не расскажешь все, тебя опять будут бить, — ласково пообещал Ренат.
— Н-н-не… н-н-е н-надо… — с трудом проговорил Фидах. — На… Сатухналии… митинг… «люпусов»… Мы… планиховали… хасстхелять… вас… всех…
— Какой еще митинг? — спросил Кассий.
— Завтра, — мрачно ответил Ренат. — Завтра мы собирались выйти к Сенату. И потребовать очистить Рим от варваров. Раз и навсегда. А они задумали затеять драку… Ну и хорошо. Вот и славно. Будет им драка.
Кассий вспомнил сундук с холодным оружием наверху и слова Приска о пропавших из Арсенала карабинах, пистолетах и Митра знает чем еще. Это будет не драка, подумал трибун. Это будет бойня.
— Не торопись, кесарь, — сказал он. — Пойдем-ка, побеседуем с Приском…
Центурион ждал на улице, возле машины. Рядом с ним стояла девушка маленького роста, облаченная в камуфляжные штаны, высокие ботинки на шнуровке, черную нейлоновую курточку и черный же берет, из-под которого торчал хвост белоснежных волос.
— Виринея? — удивился Кассий. — Ты что здесь делаешь?
У Приска глаза полезли на лоб.
— Значит, не наврала, — пробормотал он себе под нос. — Так это ваша невеста, трибун?
— Бывшая, — холодно поправила его Виринея. — Я пришла к Ренату.
— Виринея, — сказал Ренат. — Твой отец…
— Я знаю, — ответила девушка. — Я хочу отомстить. Ты поможешь мне?
Кассий отвел Приска в сторону, подальше от трогательной сцены, где двое молодых римлян клялись друг дружке отомстить проклятым варварам, и спросил:
— Кто сегодня дежурит в Арсенале?
— Моя центурия, а что?
— Завтра будет большая драка. С пиктами. Прямо в Риме. Нужны бойцы. Или хотя бы оружие.
— Людей я не дам, — мрачно покачал головой центурион. — Разве что кто сам захочет пойти. Но это — трибунал. А оружие…
Он вытащил из кармана железное кольцо, на котором висело десятка два длинных ключей разной формы.
— Полчаса без присмотра я вам организую, трибун. Но не больше.
— Спасибо, Приск, — Кассий пожал центуриону руку, и тот добавил:
— Надеюсь, вы знаете, что делаете!
* * *
Бран высыпал в глиняную плошку порошок вайды, залил водой и помешал, пока не образовалась густая синяя кашица. Зачерпнул ее пальцами, размял комочки и провел по лбу. Кожа приобрела мертвенно-голубоватый оттенок. Пикт взял еще вайды, добавил в раствор и начал втирать в лицо.
Первый раз Бран и Фидах раскрасили лица в синий цвет еще в школе, в третьем классе, обычной акварелью. Деорд тогда выпорол Брана. Ты в Риме, бушевал отец, живи по-римски! Забудь обычаи холмов и болот! Это Рим! Лучше быть рабом в Риме, чем бегать по горам с синей мордой!
Прости, отец, подумал Бран, но римлянина из меня не вышло. Покончив со лбом, Бран принялся за правую щеку и челюсть. Лоб и правая половина лица — этой раскраске его научил Бедвир. Воин, идущий мстить за убитого члена клана.
Теперь известь. Втереть в волосы. Нанести на брови. Посмотреть в зеркало.
Призрак загробного мира глядел на Брана из мутного Зазеркалья.
Дух Самайна.
Пикт.
Бран сунул короткий автомат в рюкзак, туда же отправил запасные магазины и пару гранат. Надел куртку, надвинул капюшон на брови, закинул рюкзак за спину и вышел из квартиры.
На улице его подхватила толпа. Со стороны могло показаться, что это беспечные римляне спешат на Форум, чтобы как следует повеселиться на Сатурналиях. Но краем глаза Бран видел друидов в длинных балахонах, несущих дубовые посохи; сигнальщиков с их жуткими, человеческой кожей обтянутыми барабанами; боевиков Тарлы с тяжелыми, металлически побрякивающими сумками; просто молодых кельтов с дубинками и ножами под клетчатыми тартанами…
Их было много. Их было больше, чем Брану доставало смелости даже вообразить.
Варвары шагали по Риму.
А с Капитолийского холма доносилось ритмичное скандирование «люпусов»:
— Рим для римлян! Синемордые, пошли вон!!!
Ненависть, чистая и неразбавленная, плескалась перед Капитолием. Гордый Рим, изъеденный проказой, восстал против варваров. Озверелые от запаха крови «люпусы» накручивали себя перед очередной волной погромов. Туповатые молодчики, науськанные трусливыми жрецами Митры и хитрыми политиканами вроде Фортуната, собирались снова жечь, грабить и убивать варваров.
Но сегодня все будет по-другому. Варвары устали терпеть.
Варваров было много. «Люпусы», сами не сознавая того, оказались жалким родником пресной воды — а вокруг них плескалось море. Море голов, море рук, море стволов. Океан варваров. У «люпусов» не было шансов.
Среди бесчисленного множества кельтов Бран заметил квадратную фигуру Тарлы. Уже ни от кого не прячась, легендарный террорист забрался на крышу пикапа и обливал фонарный столб бензином из канистры. К столбу цепью примотали перекладину.
Тарла щелкнул зажигалкой — и огромный крест запылал над Форумом.
Кранн тара.
Древний сигнал к началу войны.
Тут же забили барабаны, и Бран, на ходу выдергивая из рюкзака автомат, побежал вперед вместе со всеми.
За отца! За Фидаха! За Каледонию!
Сквозь стучащую в ушах кровь Бран с трудом расслышал, как прогремели первые выстрелы, похожие на хлопушки и фейерверки Сатурналий. Началось. Бран прижал приклад к плечу, передернул затвор и приготовился убивать римлян — но тут случилось неожиданное.
Проклятые «люпусы», вместо того чтобы в ужасе рассеяться перед синелицей толпой, открыли стрельбу в ответ.
Дальнейшее Бран помнил фрагментами.
Падают под кинжальным огнем «люпусов» сигнальщики пиктов, барабаны катятся по мостовой.
По длинной дуге летит граната со слезоточивым газом, оставляя после себя белый перистый след.
Пикты опрокидывают легковушки, наспех сооружая баррикады, и занимают оборону.
Взрывается мотоцикл, и объятый пламенем патрульный вигил, бредет, пошатываясь и смердя горелым мясом, по улице, падает и продолжает гореть.
Пули с визгом рикошетят от стен домов, сыплется штукатурка и битое стекло.
Бран сжимает раскаленный ствол автомата и давит на спусковой крючок, но автомат не стреляет, пикт лезет в рюкзак за запасным магазином и вдруг понимает, что сжег все патроны.
Убитый Бедвир лежит посреди улицы в луже собственной крови. Бран подбирает его карабин, но патронов все равно нет.
Бегство через темные переулки, мимо мусорных баков, воняющих кошачьей мочой, под улюлюканье «люпусов».
Трое «люпусов» вздергивают на фонарный столб друида и вспарывают ему живот.
Горящий дом похож на игрушечную шкатулку, языки огня вырываются из окон.
Вертолеты кружат над головами, лучи прожекторов несут смерть.
Ула… Ула несет Алпина на руках среди сотен других пиктов, спасающихся бегством от начавшейся резни!
При виде перепуганной сестры Бран пришел в себя. Пробив локтями и плечами путь к Уле, он схватил ее за руку и проорал:
— За мной! — увлекая девушку с ребенком в сторону от основного потока.
«Люпусы», невесть кем предупрежденные и непонятно почему вооруженные, отбросили пиктов с Капитолия обратно к трущобам Квиринала; перепутанные варвары — не только кельты, но и фракийцы, даки, сарматы, гельветы, вандалы и прочие — бежали в ужасе от озверелых молодчиков, несущих смерть и разрушение, но бежали варвары в сторону Вими-нала, а там, Бран точно знал (видел? слышал? догадывался?) их ждали преторианцы, стена алых щитов, резиновые пули и пушки-водометы, и Бран потащил сестру к многоэтажной парковке.
Они поднырнули под шлагбаум, миновали будку с выбитыми стеклами и по темной эстакаде устремились на самый верх. Потревоженные автомобили вразнобой подвывали сигнализацией. Неоновые лампы тревожно мигали.
На крыше Бран остановился и перевел дух.
— Ты цела? — спросил он у Улы.
Сестра закивала, продолжая стискивать двухлетнего Алпина. Тот в ужасе смотрел на Брана, а потом, признав в синелицем и беловолосом призраке старшего брата, довольно заулыбался.
— Отсидимся здесь, — сказал Бран. — Потом я выведу тебя из города.
— Это вряд ли, — раздался голос за спиной пикта.
Бран резко обернулся. На фоне пылающего Рима стояли двое. Парень и девушка, оба в камуфляже и черных беретах. «Люпусы».
— Вот мы и нашли тебя, Бран, — довольно произнесла девица голосом Виринеи. — Я же говорила тебе, Ренат, что он придет за своей сестрой и братиком.
Стаберий — а это был именно он! — сделал шаг вперед.
— Сейчас ты умрешь, пикт, — сказал кесарь «люпусов», сбрасывая куртку и вытаскивая клинок.
Пехотный гладий, на два пальца длиннее скин-оккла. Но Брану было все равно. Он заслонил собой Улу и Алпина и выдернул из ножен кинжал.
Стаберий начал двигаться, чуть пританцовывая и забирая влево. Бран стоял, выставив скин-оккл и прикрыв свободной рукой шею. «Люпус» сделал ложный выпад в голову и присел, пытаясь подрезать Брану ногу. Пикт полоснул противника по руке, прыгнул вперед и вогнал кинжал в живот Стаберия.
Кесарь «люпусов» захрипел, рухнул на колени, выронил гладий и умер, уткнувшись лицом в гудрон.
Бран повернулся к Виринее, сжимая в руке окровавленный скин-оккл.
— Ты убил его, — потрясенно выдохнула Виринея. — Какой ты быстрый! Ты… ты настоящий воин. Ты увезешь меня с собой? В горы?!
Бран недоверчиво покачал головой. Неужели она и в самом деле на что-то надеется?
— Убей эту тварь, — прошипела Ула. — Убей ее. Это все из-за нее! Папа погиб из-за нее!
Виринея попятилась — и наткнулась на Тарлу, безмолвно возникшего у нее за спиной. Взвизгнув, римлянка бросилась наутек.
— Пускай бежит, — равнодушно проронил Тарла. — Внизу ее встретят. Ага, — сказал он при виде мертвого Стаберия. — Я все-таки опоздал. Хотел сам убить мерзавца. С таким трудом выследил и — опоздал… А ты молодец, Бран. Настоящий воин.
— Что теперь будет? — спросил Бран. — Мы проиграли?
Тарла широко ухмыльнулся:
— Напротив! Мы победили! Погляди! — Он обвел рукой панораму горящего Рима. — Разве это не прекрасно? Разве не об этом мы мечтали?
С улиц доносились крики и выстрелы. Где-то вдалеке шипели водяные пушки и взрывались газовые гранаты. Над городом кружили вертолеты, на улицах горели машины.
— И что теперь? — спросил Бран, одной рукой обнимая Улу и Алпина.
— Теперь бы будем воевать, — хищно улыбнулся Тарла. — Грабить и убивать. Теперь — наше время. Время варваров.
Брану вдруг стало страшно. Семнадцать лет он прожил в этом городе. Семнадцать лет Рим был его домом. Теперь дом сгорел. Ула тихонько всхлипывала, прижавшись к плечу Брана. На личике Алпина был испуг.
— Нет, — сказал Бран. — Мне надо позаботиться о семье. Увезти их из города.
— Неужели Рим сделал тебя таким мягкотелым? — не поверил Тарла. — Ты же пикт!
Вместо ответа Бран молча повел сестру и брата к выходу с парковки.
— Ты еще вернешься! — крикнул Тарла им вслед.
— Вряд ли, — ответил Бран.
Они вышли на улицу — ив эту секунду Рим погрузился во тьму. Погасли все фонари и прожектора, сгинули вертолеты, и лишь пламя пожаров освещало ночное небо.

 

* * *
Когда погас свет, Кассий находился под аркой Тита, в самом начале Виа Сакра, ведущей к Форуму. В паре шагов от него трое люпусов насиловали верещащую от ужаса и боли секванку: двое держали ноги, а один пыхтел над девушкой, пытаясь зажать ей рот и одновременно расстегивая потрепанное пальто варварки.
Двоих Кассий схватил за шкирки и свел лбами. Звук был — как от деревяшек. Третий успел обернуться и вцепиться в полу шинели, его трибун пнул ногой. Обезумевшая секванка перевернулась на живот и попыталась уползти. Трибун перешагнул через нее и окинул взглядом Форум.
Там шел бой, плавно переходящий в грабеж. У колонны Траяна горел грузовик вигилов, между колоннадой храма Сатурна кто-то вел ожесточенно перестрелку, под Регией кипело рукопашное побоище, Дом Весталок пылал, из взорванных ворот Мамертинской тюрьмы бежали заключенные.
А с Капитолия надвигалась стена алых щитов — когорта преторианцев, построившись «черепахой» и отбивая ритм дубинками, медленно, но неумолимо выдавливала бунтовщиков с Форума. Из-за «черепахи» по широкой параболе вылетали, запущенные аркбаллистой, канистры со слезоточивым газом, и виднелись водяные пушки на самоходных платформах.
По расчетам трибуна бунту оставалось бурлить около пяти минут. Преторианцы свое ремесло знали отлично и массовые волнения давили быстро, эффективно и беспощадно.
И именно в этот момент немногочисленные уцелевшие фонари на Форуме, равно как и прожектора, подсвечивавшие фасад храма Юпитера Статора и базилику Порция, погасли.
Форум накрыло мраком — как и весь Рим. А преторианцы, перегруппировавшись, двинулись обратно к Капитолию.
Ничего не понимая, Кассий вышел из-под триумфальной арки. Шальная пуля на излете прожужжала мимо и выбила кусок барельефа у Кассия за спиной. Под ногами хрустело битое стекло. Пахло гарью, бензином, порохом и дерьмом — канализационные люки бунтовщики пустили на баррикады.
Из разбитой витрины ювелирного магазина выскочили четверо «люпусов», с ног до головы увешанные золотыми цепочками. Один из мародеров наставил на трибуна армейский «парабеллум» — вполне возможно, из числа тех, что пару часов назад Кассий лично раздавал со складов Арсенала молодым патриотам Рима…
Твари, подумал Кассий, глядя в дуло пистолета. Рука «люпуса» — совсем еще мальчишки, лет пятнадцать, не больше — изрядно дрожала.
Неизвестно, выстрелил бы «люпус» или нет — но знакомый трибуну рев дизелей заглушил звуки уличных боев и спугнул мародеров. Мальчишки бросились бежать, унося добычу, а Кассий обернулся и нахмурился.
На Виа Сакра выезжала колонна бронетехники. Два турма БМП, четыре когорты пехоты, пять манипул десантников и центурия спецназа. Третий Каледонийский легион уходил из Рима, направляясь к Ратумен-новым воротам.
При виде трибуна в расстегнутой форменной шинели и парадном кителе головная машина колонны притормозила, и из нее вылез Приск — в шлеме, кирасе и разгрузочном жилете. В руках у центуриона был короткий десантный карабин.
— Что случилось, Приск? — спросил Кассий.
— Война, трибун, — ответил Приск. — Нас подняли по тревоге полчаса назад.
— Война?!
— Гунны. Гунны перешли границу Империи.
Кассий потрясенно выдохнул. Это многое объясняло: и затемнение города, и отзыв преторианцев… Но как же это было не вовремя!
— Пусти, — сказал трибун, ставя ногу на подножку БМП.
— Нет, трибун, — покачал головой центурион. — Вас отстранили от командования, помните?
— Что-о?!
Приск спрыгнул с брони и схватил Кассия за отвороты шинели.
— По вашей милости, трибун, — прошипел центурион, — у меня треть машин идет в бой с половинным боекомплектом! А еще треть — вообще без снарядов, исключительно для устрашения! У десантников по два магазина к винтовке, у пехоты — по одному! Ваши малолетние ублюдки разграбили Арсенал подчистую! Чем нам воевать, трибун? А?! Матом?!!
Кассий сорвал с себя руки Приска:
— Спокойно, центурион. Справимся. Не впервой.
— Мы-то справимся… Но без вас. Предателей нам не надо.
Кассий побелел.
И тут откуда ни возьмись нарисовался пузатый жрец Митры — тот самый отец-тавроктоний из спортзала «люпусов», Силантий его звали, с трудом припомнил Кассий.
— Благословляю вас, — пророкотал митраист, помахивая ведерком с бычьей кровью и пытаясь что-то намалевать на броне БМП, — сыны Империи, опора и надежда ее, щит и меч в руках ее…
— Пошел вон!!! — хором рявкнули на него Кассий и Приск, и жрец испуганно отпрянул.
Приск запрыгнул обратно в машину и молча захлопнул за собой люк. БМП взревел, обдав трибуна сизым выхлопом, и тронулся с места. Третий Каледонийский двинулся следом. Трибун — теперь уже бывший военный трибун Кассий Марциллиан — остался стоять на обочине, провожая взглядом своих подчиненных, идущих на верную смерть.
Легионеры отдавали ему честь.
Когда проехала последняя гаубица, Кассий опустил руку и обернулся. Руины Рима предстали перед ним.
Из-за Сервиевой стены донеслись первые разрывы снарядов.
* * *
На третий вечер декабрьских ид, в первую ночь праздника Сатурналии, танки гуннов вошли в Рим.
Назад: Александр Золотько ЯСНАЯ ПОЛЯНА. МЕСТЬ АННЫ
Дальше: Владимир Аренев СВЕТОЧИ