XXIV
В тот год зима выдалась на редкость суровая. Снегом занесло все дороги. В Багларбаши около самых домов бродили волки.
Деньги, взятые осенью под залог дома, разошлись на пустяки. Зима застала всех врасплох: у детей не было даже теплого белья — его тоже забыли купить.
Слава аллаху, Хайрие-ханым оказалась на редкость изобретательной. Со дна сундуков, из самых дальних уголков шкафа она извлекла старые, уже отслужившие свой век вещи. Это был настоящий клад.
Для худышки Айше, которая особенно страдала от холода, Хайрие-ханым сшила из старого кроватного полога теплую куртку на вате, надерганной из дырявого матраса.
Из скатерти, уже порядком изъеденной молью, Неджла выкроила себе пелерину, края ее обвязала разноцветной шерстью, изобразив затейливый рисунок, вроде цветочков.
Обитатели-дома в этих странных нарядах напоминали персонажей из сказки «Золушка», и посторонний человек, очутившись среди них, мог подумать, что попал за кулисы перед поднятием занавеса…
Каждый день в зависимости от погоды у старого дома, точно у больного дряхлого старика, появлялись новые недуги. Когда шел дождь или таял снег, начинала течь крыша, если холодало и крепчал ветер, с потолков и стен обваливалась штукатурка, дуло из всех щелей — в комнатах становилось холодно, как на улице.
И несмотря ни на что, чада и домочадцы Али Риза-бея не унывали. Они стойко переносили нужду и невзгоды, весело подшучивали над собой, беззаботно острили, открывая все новые изъяны своего дома. Кажется, Али Риза-бей был недалек от истины, когда говорил, что дети его превратились в беспечных цыган.
Как-то раз, когда дочери, наряженные в свои живописные лохмотья, взявшись за руки, танцевали, выбивая чечетку под аккомпанемент барабанящих по жестяной посуде капель, на лестнице появился улыбающийся Али Риза-бей. В руках у него была пила, он собирался в сад за дровами. Увидев его улыбку, Хайрие-ханым воскликнула:
— Браво, отец! Да здравствуют веселые отцы, подобные тебе! Интересно, чему ты радуешься? Полюбуйся на плоды своих трудов: вот к чему приводят добродетель и справедливость!..
Жестокие слова жены сразили несчастного Али Риза-бея. Старик оступился и чуть было не упал с лестницы, уронив пилу.
В эти суровые, зимние дни пила часто приходила на помощь Али Риза-бею. Когда становилось особенно холодно, он, одевшись потеплее, отправлялся в сад и начинал пилить фруктовые деревья на дрова. А что еще прикажете делать? Да пропади все пропадом! Главное — дожить до лета… А все-таки жалко. Ведь эти деревья он своими руками сажал, растил, выхаживал… Они для него — словно дети. Впрочем, разве сравнишь их с детьми.
Пока стояла зима, болезни почти не покидали дом. Не успевал выздороветь один, как заболевал другой. Не пощадила судьба и Али Риза-бея. Он простудился и пролежал около недели. За это время никто о нем не вспомнил. Только иногда жена наведывалась и приносила чашку горячего чая или похлебку.
— Слава Аллаху, сегодня тебе лучше. Ты побереги себя, все пройдет, — тараторила она. — Я сама еле хожу, впору свалиться, да вот креплюсь. Мне нельзя болеть!
Казалось, она говорит, чтобы оправдаться перед мужем за свое невнимание к нему. Хотя, кто ее знает, может быть, и впрямь ей нездоровится…
Больше всего Али Риза-бея огорчала невнимательность детей. Он всегда считал, что человек затем и обзаводится семьей, растит детей, чтобы в такие минуты не чувствовать своего одиночества, чтобы слышать живые голоса и видеть вокруг себя родные лица. А получалось так, что, заболей он тяжело, никто не заглянул бы к нему и он умер бы в собственном доме в полном одиночестве, как чужак в убогой каморке постоялого двора…
Только однажды Шевкет зашел к нему в поздний час. Смущенный и робкий, он присел на край кровати, осторожно коснулся ладонью его лба, чтобы узнать, высока ли температура.
— Я никак не мог раньше прийти, отец, — сказал он и сокрушенно вздохнул.
Шевкет сказал это так искренне и просто, что не поверить ему было невозможно. Он сидел, плотно сжав губы, уставившись прямо перед собой, словно боялся, что любое слово, сказанное в свое оправдание, прозвучит ложью.
«Мальчик, наверное, болен, — подумал Али Риза-бей. — А я смотрю на него, точно ничего не замечаю. Надо сказать ему, чтобы он отлежался хоть несколько дней дома, в тепле. Но бедняга не может себе позволить такой роскоши. Он должен трудиться от зари до позднего вечера, несмотря на недомогание, иначе в доме все пойдет прахом. Бедному Шевкету куда хуже, чем мне. По крайней мере, меня никто не хватает за горло, не требует хлеба… Благодарю тебя, всевышний, и за это!..»
Ни холод, — ни голод, ни болезни не могли захлопнуть Двери дома Али Риза-бея. Валил снег, крутила метель, переставали ходить пароходы и останавливались поезда, а гости по-прежнему продолжали собираться на званые вечера.
Каждый такой прием уничтожал все запасы дров и провианта. Но это не могло остановить гостеприимных хозяев. Они радостно сбрасывали с себя старые куртки, рваные халаты, самодельные пелерины и спешили надеть шелковые декольтированные платья. Парили огрубевшие, потрескавшиеся от холода и цыпок руки, мазали их вазелином; долго натирали кремом опухшие от насморка носы, тщательно чистили зубной пастой, а потом полоскали водой с одеколоном пахнущие чесноком рты.
Между тем день окончательного банкротства неумолимо надвигался. От кредиторов не стало отбоя, они требовали, кричали, угрожали. Наконец стали приходить повестки из суда.
Чтобы не встречаться с кредиторами, Шевкет уходил из дому до рассвета и возвращался за полночь.
Жизнь в доме Али Риза-бея стала невыносимой. Теперь домочадцы попросту грызлись между собой из-за каждого куска. Циничный эгоизм взял верх над стыдом и совестью. То и дело пропадали вещи, и каждая пропажа сопровождалась истерикой, проклятиями, бранью.
Ферхунде совсем обнаглела. Уж если она была не в духе, лучше не попадайся ей на глаза. Она могла сорвать зло на ком угодно, не дай бог ей возразить.
— Черт меня дернул связаться с этими голодранцами! — орала она на весь дом. — Мало того что сидят на шее моего мужа, и мне еще житья не дают. Не будь этой оравы, мы бы вдвоем жили припеваючи…
Али Риза-бей затыкал уши и бежал из дому, за ним кидалась с плачем Хайрие-ханым и требовала, чтобы он защитил семью от разбушевавшейся невестки…
Каждый такой скандал грозил семье катастрофой: то Ферхунде собирала вещи, то Лейла клялась покинуть дом, уйти в горничные, в официантки… Но все, слава аллаху, кончалось миром, может, Хайрие-ханым умела уговорить недовольных, может, слезы и причитания маленькой Айше действовали отрезвляюще, а может быть, все устали от бесконечных ссор и ругани.
Раньше Хайрие-ханым любила пожаловаться на недомогание, вечно у нее что-нибудь болело. Теперь эта женщина стала на удивление выносливой и крепкой. Все домашние заботы ложились прежде всего на ее плечи, и просто удивительно, как эта слабая, болезненная женщина не согнулась под их тяжестью.
Ежедневно Хайрие-ханым отправлялась на рынок в Ускюдар с узелком в руке, прихватив что-нибудь на продажу. Не успеешь оглянуться, как она возвращается с едой или деньгами, чтобы заткнуть глотку самому нетерпеливому кредитору.
* * *
Иногда приходили письма от Фикрет, короткие и скупые. Она писала отцу, что хотя и не знает счастья, однако, хвала создателю, жива и здорова. Эти письма были слабым, но единственным утешением для старого Али Риза-бея.
Но в одном из своих последних писем Фикрет не сдержалась и позволила себе лишнее.
«Сюда доходят, к сожалению, не очень добрые вести о нашем доме. Порой мне становится стыдно перед мужем, — писала она. — Не пора ли вам, отец, в конце концов навести в доме порядок?..»
По-своему Фикрет, конечно, была права. Возможно, эти слова она написала по настоянию мужа. Письмо задело Али Риза-бея за живое, и он написал ей в ответ:
«Каждый из нас отвечает только за себя. Нас уже давно ничего не связывает. Поэтому, что бы у нас тут ни происходило, тебя это не должно касаться. Тем более наши домашние дела не могут бросить на тебя тень. Твои письма нас всегда радуют. Но если писать тебе их стало в тягость, воля твоя, поступай как знаешь!..»
Как потом Али Риза-бей ругал себя за это письмо, написанное под горячую руку. Но ведь известно: что написано пером, того не вырубишь топором. Больше Фикрет о себе не давала знать, а старый Али Риза-бей не мог собраться с духом и написать ей еще раз.
Когда наступил очередной, кризис и в доме не оказалось ни куруша, как всегда вечером в комнату к мужу заявилась Хайрие-ханым.
— Али Риза-бей, мы по уши в долгах, — начала она сразу, без предисловий. — На Шевкета рассчитывать не приходится… Дети голодные. Может быть, ты напишешь письмо Фикрет, объяснишь ей наше положение. Мы с ней рассчитаемся, как только у нас дела выправятся. А ежели не рассчитаемся, тоже беда не велика. Зять — человек состоятельный…
Хайрие-ханым была уверена, что муж немного поупрямится, а потом согласится. Но Али Риза-бей вдруг вспылил.
— Не смей даже имени ее упоминать! Слышишь?! — закричал он, потрясая кулаками. — Только попробуй заикнуться, задушу! Одной дочери удалось выкарабкаться, так ты и ее хочешь на дно за собой потянуть? Не бывать по-твоему!.. И не будем мы, как нищие, просить милостыню у ее мужа, чтобы Фикрет за нас краснела. Не будем! Еще раз услышу об этом, задушу! Поняла?!
Али Риза-бей кричал с такой яростью, что Хайрие-ханым не на шутку испугалась и больше не заводила разговора о старшей дочери.
