Глава 5
Диоклетиан приказывает ценам не расти

Вряд ли сын вольноотпущенника из Далмации (и внук раба), по имени Диокл, от безденежья поступивший в юности в легион, предполагал, что он взойдет на императорский престол под именем Диоклетиана и станет одним из самых значимых в истории Римской империи правителем. Обстоятельства провозглашения Диоклетиана императором сквозь глубину веков выглядят несколько странными, но, так или иначе, в 284 году он стал «первым сенатором», каким тогда, до его правления (он станет первым самовластцем), считался император.

Ему досталось весьма сложное хозяйство: казна была пуста, деньги обесценены, народ нищ, армия слаба духом, варвары атаковали империю по всему периметру ее необъятных границ, внутри которых полыхали восстания черни и не было числа разбойничьим шайкам, а узурпаторы отхватывали у Рима целые провинции, даже столь значимые и лакомые, как, например, Египет.

Диоклетиан, поразивший римлян великой милостью: он не стал убивать своих недоброжелателей при вступлении на трон, сохранив за ними все их посты, – деятелен, быстр и, кажется, всесилен – атаки варваров отражены, восставшие усмирены, узурпаторы повержены, но военные успехи были бы мыльным пузырем, если бы Диоклетиан не смог наладить экономику империи и обеспечить регулярные поступления в казну.

К решению проблемы инфляции император приступил по-солдатски: он просто приказал ценам больше не расти (за завышение цен была введена смертная казнь).

Цены, однако, не послушались приказа и продолжали рост. Тогда была введена система реквизиций (на нужды армии). Впрочем, любой солдафон отлично понимал, что реквизиции как временная мера могли существовать, но империя не выдержит такого положения вещей как постоянного.

Сохранение империи было главной задачей Диоклетиана, и ради этого он, судя по всему, в этом своем намерении человек искренний, готов был зайти далеко, хотя уже в те годы далеко не все его современники видели в империи столь же высокую ценность, как сам император, предполагая, что империя хороша только тем, что позволяет своим гражданам вести свободную, безбедную и безопасную жизнь.

Впрочем, все страны мира и по сей день ищут баланс между ценностями частной жизни отдельного человека и государственным диктатом. Но Диоклетиан определился в своем выборе: он – спаситель государства, и ради этого он с легкостью пожертвовал его гражданами. Начал он с того, что вместо ничего не стоящего и продолжавшего падать в цене денария, бывшего мерилом налога со времен Октавиана Августа, ввел в обращение иную меру, называемую югер. И с этого времени югер – участок земли, имеющий, в зависимости от его плодородности, разный размер, стал мерилом налога. Разумеется, со временем эта система обросла огромным набором поправок и уточнений, которые сильно запутывали и без того не очень понятные земледельцам расчеты.

Налог вместо денежного стал натуральным. Продукты портились, поэтому их надо было быстро реализовывать, и государственный ум Рима придумал большую часть из собираемого тратить на местах. Ежегодно главы провинций присылали заявки в Рим, а Рим решал, где и сколько налогов будет собрано. Колон (а к тому времени большая часть граждан перешли в статус арендаторов), приступая к сбору урожая по осени, не знал, какую часть собранного у него отнимет казна.

Колоны тут же ответили на это массовым бегством с земель – во множестве случаев налоги были так высоки, что прокормиться оставшимися после их уплаты крохами семьям арендаторов не было никакой возможности. Благо право свободного перемещения в пределах империи все еще было важнейшей частью гражданских свобод.

Диоклетиан ответил на это по-военному четко: отныне граждане Римской империи прикреплялись к земле, и не только они сами, но и их дети, внуки, правнуки. Закабаление, которое велось с чрезвычайной жестокостью, было единственным шансом заставить эту систему работать… Поздний автор напишет, что «гражданские свободы подгоняются под налоговую систему, сама же налоговая система не подстраивается под гражданские свободы».

Запрет перемещения внутри империи, однако, вызвал волну эмиграции – среди колонов, например, благоприятными для переселения считались земли германцев. Германцы охотно принимали переселенцев, а налогов северные земли за пределами Римского вала еще не знали…

Видя, что частный капитал не подчиняется приказам, Диоклетиан ударился в огосударствление бизнеса: стали появляться сальтусы – огромные (от 5 тысяч югеров) участки земли, которые государство сдавало колонам в аренду, и государственные же мастерские, задача которых была, кроме получения прямого дохода в казну, поставлять товары на рынок по твердым ценам, тем самым противодействуя инфляции.

Все эти меры сильно раздули штат государственных чиновников, притом что и без них людей на госслужбе хватало: Лактанций, писатель и современник Диоклетиана, сообщал, что сборщиков налогов больше, чем работающих на полях людей. Понятно, что эта мера, потребовавшая огромных затрат, не принесла ожидаемого результата, зато запомнилась управителям, и некоторые государства периодически (до сих пор) обращаются к ней.

Террор в отношении населения империи, тем не менее, позволял выдавливать из сограждан самое необходимое – деньги на содержание армии и бюрократии. Империя выстояла.

После двадцати лет трудов Диоклетиан, обладавший выдающимися способностями полководца, сохранивший титаническим трудом империю, возвращается в Рим в качестве доминанта – первого на римском троне абсолютного монарха.

Его встречают… нет, не ненавистью, к чему он был, вероятно, готов, а насмешками. Насмешки становятся еще острее на фоне сладких песен придворных риторов, которые пытаются внушить народу, что Диоклетиан вернул «золотой век» империи. Верный укоренившейся практике «хлеба и зрелищ», император попробовал купить лояльность горожан устройством праздников, боев и подачками, но был освистан.

В 305 году Диоклетиан вдруг сложил с себя полномочия императора. Он вернулся на родину в Иллирию и прожил там в уединенном поместье последние 6 лет своей жизни.

По легенде, когда его сподвижники стали уговаривать его вернуться к власти, он ответил им, что если бы они видели капусту, которую он вырастил, то не стали бы приставать к нему со своими предложениями.

Последователи Диоклетиана продолжили его политику. В те времена политические и экономические процессы, которые в наше время дают результат за несколько месяцев, растягивались на десятилетия, и империя просуществует еще чуть больше полутораста лет и падет тогда, когда станет всем в тягость, падет, как обуза, как оковы, как непереносимый больше источник страданий подданных.

Неизвестно, что было бы, если бы Диоклетиан нашел свое призвание в выращивании капусты раньше. Неизвестно, какое из занятий – управление государством или выращивание капусты – более достойное и полезное.

Когда смотришь на череду вождей, царей и президентов, кажется иногда, что капуста обретает особую ценность и значимость. И жаль, что иные управленцы так хорошо понимают, как надо управлять нами, но так мало понимают в капусте…