Глава 10

На третьей неделе октября Дин открыл дверь квартиры и позвонил в гостиную, где Эвви читала дневник танцовщицы 1920-х годов. Он хотел сказать ей, что через десять минут начинается сериал «Коридоры власти» – самое тупое политическое «мыло». Но они с Эвви взяли за правило смотреть каждую его серию. И еще поклялись друг другу отрицать этот факт, если их когда-либо спросят об этом.

А когда дверь не была закрыта, они могли слышать друг друга. Звук хорошо проходил между его квартирой и ее кухней. Иногда они специально оставляли дверь открытой, чтобы можно было поболтать, пока она готовила ужин или он открывал свою почту. Время от времени, если она готовила что-то, чем особенно гордилась, он приходил и ел с ней. Иногда она плюхалась в одно из его клубных кресел с пивом и он рассказывал ей истории из жизни спортсменов, которые, как они договорились, не считались разговорами о бейсболе. Так он рассказал ей о парне, которого когда-то прятал от разгневанной бывшей подружки. И о двух парнях, которых тайком протащил в отель, когда они пропустили комендантский час. Была и пикантная история о том, как ему пришлось пробираться в свой номер голым, пытаясь прикрываться полотенцем и электрогитарой.

– Я все еще не могу поверить, что ты повсюду таскаешь с собой этот нелепый, огромный телевизор, – сказала она, находя среди каналов «Коридоры власти». – Сейчас большие телевизоры не в моде, но мне они нравятся.

Дин повесил телевизионную панель на стену напротив клубных кресел, так что Эвви могла плюхнуться в одно из них и прекрасно видеть экран.

– Напомни мне, на чем мы остановились, – попросила она.

– Лоббист, которого ты ненавидишь, заплатил за услуги Плоскоголовому, ну тому спецагенту ФБР.

– А, понятно. – Она потерла руки о свитер. – И президент…

– Дал вице-президенту право наложить вето.

Эвви повернулась к нему:

– Если мы будем смотреть этот сериал достаточно долго, я выясню, сколько у вас эвфемизмов для слова «секс».

– Я и сам их всех не знаю.

– Окей. Что делал президент? – спросила Эвви.

– Дал вице-президенту старый добрый совет и согласие с его будущими действиями.

– Стоп! – остановила его Эвви и добавила: – Ну, хватит смеяться. – Она потянулась на стуле: – Здесь, кажется, холодно. Тебе как?

– Немного, – согласился Дин и пошел налить ей выпить.

Она встала и пошла на кухню, откуда принесла завернутый в фольгу кирпич, которым иногда расплющивала жареных цыплят. Им она подперла дверь квартиры.

– Надо улучшить циркуляцию воздуха, – объяснила она свое действие, снова садясь. – Ну, как прошел день?

– Вообще-то, я собирался тебе кое-что сказать. Не знаю, слышала ли ты, но Дрейки назначают стипендию школе.

Эвви кивнула:

– Я слышала, что они могут это сделать, и не удивлена.

Дин покачал головой:

– Парень, кажется, спойлерит. Мне вот что интересно… Она вопросительно кивнула. – Да, – продолжил Дин. – Я имею в виду, герой уехал в Калифорнию и вернулся. Работал в том городе, жил в нем… И что с того?

– Только то, что он все-таки вернулся, хоть и жил там, – ответила Эвви. Она взяла у Дина стакан виски и отрицательно покачала головой, когда он протянул ей открытую банку «Принглз». – Пару лет назад кто-то сказал нам, что Тим, который закончил школу в 1999 году, был одним из двух выпускников нашей средней школы, которые закончили ее после 1994 года и все еще жили здесь.

– Это почему же?

– Ну, демография, экономика и все такое.

– Не гони, я учился в колледже и то не понимаю.

Она рассмеялась:

– Ну, как правило, восемнадцатилетние парни с хорошими перспективами не остаются в таких городках, как этот. И когда они уезжают, то обычно не возвращаются. Таким образом, город становится старше, налоговая база – меньше, жить в нем оказывается все сложнее. Не столь уж и длинная цепочка рассуждений, не так ли? Слишком много уезжающих и умирающих, недостаточно прибывающих и рождающихся.

– Самый старый и самый белый штат в Америке, – кивнул Дин.

– Именно. – Эвви сделала еще один глоток. – Так что в случае с Тимом, я думаю, многие люди ожидали, что он уедет из этого города, едва закончит школу. Но он этого не сделал, и они любили его за это.

– Думаю, что я могу это понять.

– Кроме того, он был симпатичным и дружелюбным, пока ты не живешь с ним. К тому же и женился он на своей школьной возлюбленной. Для некоторых людей, которые видели, как он рос, я думаю, что он был кем-то вроде единственного в мире единорога.

– Он не хотел в жизни большего?

– Ну почему же? Хотел.

– Но зачем тогда возвращался?

Эвви пожала плечами:

– Потому что в любом другом месте он был бы просто красивой лошадью. Она улыбнулась и указала на телевизор: – Серия начинается.

В тот вечер, ложась спать, она передвинула кирпич и закрыла дверь, но когда на следующее утро Дин вошел в кухню, чтобы разделить с ней чашку кофе, она махнула рукой.

– Положи кирпич обратно, – попросила она.

После этого они закрывали дверь только на ночь.

Глава 11

Прошлой осенью Эвви удалось сбежать со Дня благодарения. Она отправила отца поесть индейку с Энди, его детьми и его матерью, Келл. А сама большую часть дня провела в постели с книгой. На тумбочку рядом с собой она поставила бутылку вина, которую открыла в полдень и закончила в десять тридцать вечера.

В этом году Энди начал уговоры на месяц раньше, сказав, что хочет, чтобы Эвви и ее отец поехали с ним и девочками к Келл в Томастон. Келл также пригласила родителей Дина, которые так хотели увидеть ее и были так очарованы присланными фотографиями, что решили отправиться в путешествие. Эвви пообещала поехать, потом решила, что отменит свое согласие. Спустя еще какое-то время она получила по почте флаер из супермаркета, в котором продавались замороженные индейки. Это снова натолкнуло ее на мысли о празднике. Чтобы уже не дать себе возможности отступить, она позвонила Энди и пообещала ему принести тыквенный пирог .

Когда она проснулась в четверг и спустилась вниз, завернувшись в плотный халат, чтобы поставить кофе, на земле уже лежало полдюйма снега. Она услышала, что Дин встал, поэтому подошла к закрытой двери.

– Доброе утро, – сказала она ему.

– Доброе утро, – отозвался он. Судя по голосу, он едва проснулся, и это заставило ее улыбнуться.

Когда она уже зачерпнула горстку кофе и засыпала ее в бумажный фильтр, дверь открылась.

– Хочешь кофе? – спросила она.

– Да, – ответил он, входя в кухню и усаживаясь на один из ее стульев. – Вчера я слишком долго засиделся у Келл. Самолет моих родителей задерживался, поэтому я ничего не мог делать до полуночи.

– Они уже устроились?

– Да. У них будет десять лет для светской беседы, чтобы наверстать упущенное. Их объединяют пятеро сыновей. Я уверен, что они найдут о чем поговорить.

– Было очень мило с их стороны проделать весь этот путь.

– Я думаю, моя мама хотела сама убедиться, что у меня все не так плохо, как она поняла из писем. Как насчет тебя? Ты взволнована? Индейка? Семья? Футбол?

Эвви слегка хмыкнула. Это явно был не настоящий смех.

– Не знаю, как насчет волнения, но мне будет приятно увидеть всех, – заявила она. – Я не видела их с прошлого курортного сезона.

– Понятно. – Он потер плечо.

Она налила воды, нажала на кнопку и, пока убирала чистую посуду, слушала, как шумит кофеварка. Белые тарелки с аккуратной каемкой из маленьких желтых цветочков по краям, которые она получила в подарок на свадьбу, до сих пор сохранили свою привлекательность. Они всегда казались ей частью мебели из кукольного домика.

– Я всегда могу понять, когда я в плохом настроении, – заметила Эвви. – В такое время меня раздражают эти блюда.

– Но почему?!

– Они не в моем стиле. В этом свадебном подарке есть что-то специфическое, и временами им не хочется пользоваться. Словно человек выбирал подарок не мне, а себе, но почему-то вручил его мне.

Она убрала стаканы, столовые приборы, стеклянную миску. За последние два месяца они так много времени провели вместе на кухне, что теперь, даже повернувшись к нему спиной, она знала, что делает Дин. Он наблюдал за ее работой и прислушивался ко всему, периодически прищуривая глаз или наклоняя голову. Когда они только познакомились, она думала, что так, наверное, слушают пациентов врачи-терапевты. Потом ей стало казаться, что он слушает ее как журналист. Все, что она говорила, он воспринимал так, будто это продолжение уже рассказанной истории.

– А я такова, какова есть, – добавила она. – Так что я покончила со всеми вещами в своей жизни, которые не выбирала сама. Наверное, существует какой-то свадебный промышленный комплекс и люди просто вынуждены покупать эту уродливую посуду и жесткие кухонные полотенца. Понимаешь, люди сердятся, когда это не скороварки, блендеры или креветочные вилки, которые вы им обещаете, а затем дарите что-то другое, с чем им приходится оставаться. Вот и я осталась с этими цветочными блюдами на всю свою жизнь.

– Почему ты осталась с ними? – не понял Дин.

Эвви закрыла посудомоечную машину и повернулась к нему:

– Ну… ты знаешь. Они у меня уже есть и все такое. Я имею в виду, что они есть и ими можно пользоваться.

– Но ты же не навечно с ними, если только сама этого не захочешь.

– Верно, но они у меня уже есть.

– Это же просто посуда.

– Верно.

– И ты могла бы иметь другую посуду.

– Но у меня уже есть эта.

– Ты же единственный человек, который здесь живет.

– Ты тоже здесь живешь.

– Я живу там, а ты живешь здесь, – начиная возражать, Дин мотнул головой в сторону двери квартиры, а затем постучал указательным пальцем по столу. – Здесь. И это твои тарелки.

– Я это знаю.

– Так что если они тебе не нравятся, купи новые. Диана могла бы дать тебе целую коробку за полтора доллара. Да за эти деньги она, наверное, добавила бы еще пару щипцов для салата.

– Почему ты злишься на посуду? – спросила Эвви, скрестив руки на груди.

– А ты почему?

– И вовсе я не злюсь, – возразила Эвви.

Наступившую тишину нарушило шипение кофеварки.

– В жизни есть много вещей, которые ты не можешь решать сама, – наконец снова начал он. – Но эту вещь, я думаю, ты можешь решить, хотя и говоришь, что нет.

Эвви мысленно представила себе слишком хрупкие бокалы для вина, слишком маленький кухонный столик, слишком большой дом и душевую кабину в нем, хотя она лично предпочла бы ванну. Так много «слишком»! Да и она ли выбирала само место, где живет сейчас?

– Хорошо, – согласилась она. – Я куплю другую посуду. Обещаю.

Кофеварка разразилась громким писком. Эвви наполнила две кружки и поставила их на стол.

– Мой отец будет счастлив провести здесь некоторое время. Он любит бейсбол, но я взяла с него слово не говорить о нем. Если тебе интересно об омарах, он может рассказать о них все что угодно.

– Сколько лет он в этом бизнесе?

– Ну, он ушел на пенсию пару лет назад, а начал, когда ему было десять. Заниматься этим полный рабочий день стал, когда ему стукнуло семнадцать, я думаю. Итак… почти пятьдесят лет.

– А для тебя у него, наверное, нашлась хотя бы лодка с омарами?

– Когда я была маленькой, для девочек не поощрялось так много мяса омаров. Кроме того, я немного наблюдала за своим отцом. Это был довольно жестокий и неприглядный бизнес. Я никогда не видела его до школы, а потом он приходил домой, когда я уже готовила ужин.

– Господи. Что, в таком возрасте он не мог даже разогреть суп? – удивился Дин.

Она улыбнулась:

– Он так усердно и тяжело работал. Спина стала для него кошмаром из-за бесконечного вытаскивания ловушек. У него было несколько операций на спине. Отчасти из-за этого он и ушел на пенсию. Он всегда ревностно следил за тем, чтобы я была свободна в жизни. То есть могла делать все, что захочу. Жизнь есть нечто большее, чем восемьсот ловушек, говорил он мне.

– Восемьсот ловушек? – не поверил Дин.

– Вот сколько ловушек может быть у одного человека.

– Это очень много омаров.

– Так и есть. Я всегда считала, что есть более легкие способы зарабатывать себе на жизнь, – уверенно заявила Эвви и положила руки на стол. – Для меня это означало выход замуж за врача.

– А ты хотела сделать в жизни еще что-то? – поинтересовался Дин.

Она вздохнула:

– По-моему все, что я когда-либо задумывала, рано или поздно сбывалось. Не сразу, конечно. Когда тебе двадцать два – двадцать три, времени у тебя бесконечность. Это как бассейн, где ты не можешь коснуться дна. Я знала, что в жизни будет что-то еще, а потом еще и еще. Я как будто ждала какого-то знака свыше, чтобы решительно взяться за что-то, хотя уже давно была в это что-то вовлечена. Ну, ты понял?

– Вполне.

Она вытащила торчащую нитку из рукава халата:

– А ты никогда не хотел заниматься чем-то еще, кроме бейсбола?

Он издал звук, похожий на презрительное «пффф».

– Нет. Никогда.

– Твои родители не возражали?

Дин задумался:

– Я не думаю, что кто-то хочет, чтобы у его ребенка был всего один жизненный план. Еще бы, чего хорошего, если ребенок ничего, кроме бейсбола, видеть не хочет. Но в конце концов родители сдались и пошли на это, отправив меня в Лагерь всех звезд. Именно там я решил, что хочу поехать в Корнелл… а остальное ты знаешь.

Неожиданно Эвви вспомнила тот бросок сосновой шишки в забор, который она увидела, подглядывая за ним в темноте, и подумала, что он, наверное, проделывает это везде и всегда. С апельсинами в переулках супермаркетов и со снежками за сувенирными лавками. А еще с красивыми морскими камушками в приливных бассейнах, запуская их в выбеленные солнцем стенки лодочных домиков. Наверное, все, что попадалось под руку, он швырял снова и снова, пока оно уже не развалилось. Эвви подумала, неужели он хочет вернуться на позицию питчера. Такие вопросы прямо вертелись у нее на языке, но она обещала этим не интересоваться. А действительно, был ли он сумасшедшим? Насколько он был испорчен таинственным йипсом? Что же с ним случилось?

– Я просто хочу сказать, – проговорила она, – что мой папа с тобой будет много говорить об омарах.

– Я к этому готов. А мой отец может спросить о политике вашего домовладельца.

– Не могу дождаться этого, – шутливо ответила Эвви.

Дверь дома Келл открылась, и в дверях стояла пятилетняя дочь Энди Лилли.

– Привет и добро пожаловать на День благодарения! – сказала она. Лилли оказалась более предприимчивой из девочек в плане костюмов и сейчас принимала гостей в коричнево-белых клетчатых брюках и белой футболке с длинными рукавами, украшенной лягушкой из блесток.

– Привет, Светлячок, – сказала Эвви.

– Да ты жучок, Лилли, – добавил Дин, взъерошив ей волосы правой рукой.

– Ну, Дин, я не жук! – закричала Лилли, но потом с довольной улыбкой бросилась бежать в дом.

– О боже, она сходит по тебе с ума, – заметила Эвви.

Теплая волна аромата свежеприготовленной индюшки увлекла их в гостиную, где Фрэнк Эштон ловко расправлялся с тарелкой арахиса. Голоса шумной компании раздавались из кухни. Лилли исчезла в направлении подвала, где ее сестра, несомненно, ждала ее в надувном форте, который бабушка оставила для них. Эвви громко поздоровалась со всеми сразу.

– Не вставай, папа, – сказала она, наклоняясь к отцу, чтобы обнять его и прижаться щекой к его щеке. – Как поживаешь?

Он похлопал ее по руке:

– О, у меня все хорошо, милая.

Эвви любила звучание голоса своего отца. Она кратко сжала его руку, прежде чем отпустить ее.

– Папа, это мой друг Дин, – представила Эвви.

Дин пожал руку ее отцу:

– Приятно познакомиться.

– И мне тоже. Я обещал Эвелет, что ничего не буду говорить о бейсболе.

Эвви от стыда была готова провалиться сквозь землю.

– Хорошо, – кивнул Дин. – Извините, я пойду поцелую маму.

Он взял у Эвви тыквенный пирог и направился на кухню:

– Ребята, я иду туда, чтобы разделить пирог. Все, что не прикрыто… я оставляю за собой право есть руками.

В ответ из-за двери раздался смех Келл.

Когда Дин исчез за дверью, Эвви наклонилась к креслу отца:

– Папа, а что я просила тебя не делать?

Фрэнк вскинул руки вверх:

– Но я же его ни о чем не спрашивал. Да и ты не говорила мне, что я не могу разговаривать с этим человеком.

Тут на верхней ступеньке лестницы в подвал появился Энди:

– Эвви тебя достает, Фрэнк?

– Точнее не скажешь, Эндрю, – ответил Фрэнк, отправляя в рот еще четыре орешка.

Эвви встала и подошла к Энди. Тот обнял ее так крепко, что она поморщилась.

– Я рад тебя видеть, – шепнул он ей на ухо.

– Я тоже.

– Твой отец ведь был знаком с отцом Дина? – спросил Энди.

– Да, вроде того. Дин на кухне с родителями.

Энди выпустил ее из своих объятий и крикнул в сторону кухни:

– Дин, ты беспокоишь мою маму? Мам, Дин тебя беспокоит?

Эвви едва успела снять пальто, как Дин уже вернулся в гостиную.

– Эвви, это мои родители, – представил он Энджи и Стюарта Тенни.

Мама Дина оказалась стройной и розовощекой, с вьющимися седыми волосами и большими круглыми очками. Его отец был высоким – хотя и не таким высоким, как сам Дин, – и широким в плечах.

Эвви пожала им руки, физически ощутив желание по-дружески обнять его мать.

– Мы много о вас слышали, – произнесла Энджи.

Ее муж стоял, уперев руки в бока:

– Надеюсь, Дин не устраивает дикие вечеринки и вам не приходится вызывать полицию.

– Вовсе нет, – успокоила их Эвви. – Уверяю вас, он отличный арендатор.

Келл вышла с кухни, грызя кусочек яблока, Энди последовал за ней.

– На кухне все идет полным ходом, – сообщила она, – так почему бы вам всем пока не присесть?

– Итак, – заговорил отец Дина, когда все устроились. – Сегодня утром мы получили известие от Тома. Он в Боулдере с семьей Нэнси. Брайан у сестры Дэвида. Там же и Дэвид, а Марк и Элисон сейчас в круизе.

– Все они – мои братья, – тихо пояснил Дин для Эвви. – Мой отец всегда делится всеми их новостями. Кстати, он упоминал, что они все женаты?

– А Марк в круизе, – повторил Стюарт, отвлеченный бормотанием Дина. – На День благодарения. Ну кто ест тыквенный пирог в купальнике на лодке посреди океана? С маленьким зонтиком, торчащим из стакана? Самая глупая вещь, которую я когда-либо мог себе представить.

Энджи рассмеялась и толкнула его локтем:

– Будь снисходительным. Они так любят воду!

– А мне нравятся русские горки из «Шести флагов», но я же не поехал отмечать День благодарения туда.

– Послушайте, Стюарт, – начал отец Эвви, – вы говорили, что выросли в Джерси. Вы когда-нибудь бывали на Кони-Айленде?

– Конечно. Навещал там тетю моей матери и катался на Циклоне. А вы были в Долливуде?

Фрэнк отрицательно покачал головой.

– У них там есть один аттракцион под названием «Тандерхед», – продолжил Стюарт. – Катался на нем несколько лет назад. Страх такой, что чуть не написал завещание.

– Надеюсь, ты оставил мне что-нибудь хорошее, – пошутил Дин.

– Мы оставляем тебе кота.

– Не надо мне оставлять его.

– А, ну да. Мы оставим тебе не только кота, – продолжил Стюарт, – но и записку, в которой говорится, что ты должен наряжать его на каждый Хэллоуин и прогуливаться с ним по Пятой авеню. Иначе ты потеряешь свое наследство.

– У нас в городе одна дама выгуливает свою кошку, – вступил в разговор Фрэнк. – Туристы думают, что это местный обычай. В Интернете даже можно найти, что люди в штате Мэн выгуливают своих кошек на поводках. И все это только потому, что один идиот увидел, как Лоис тащит свою Пуки по главной улице, как пуделя.

– Памкин, а не Пуки, – поправила Эвви.

– Без разницы.

– Ладно, ладно. Расскажи нам о своей работе, Эвви, – попросила Энджи.

Эвви рассмеялась:

– Я занимаюсь расшифровкой… ну, записью на бумагу аудиофайлов. Работаю с журналистами и людьми, проводящими различные исследования. Я слушаю их интервью, печатаю их и иногда делаю небольшую подборку источников, чтобы заказчики могли найти то, что ищут. Во всяком случае, мне это интересно.

– Дин знаком со многими журналистами, – подмигнул Стюарт. – Он любит интервью.

Эвви повернулась к Дину:

– О, неужели?!

– Мой отец пытается подшутить надо мной.

– Теперь уже я хочу поподробнее, – сказала Эвви.

– Расскажи ей о Джонни Бу-Хусе! – усмехнулся Стюарт.

– Кто такой Джонни Бу-Хус? – спросила Эвви.

Дин закатил глаза:

– Это не кто, а что. Это бар в Гованусе, район в Бруклине. Любимая статья моих родителей в журнале начинается с того, как я в «Джонни Бу-Хусе» запихиваю себе в рот куриные бедрышки. Все статьи в этом журнале начинаются с еды. Например, как Дженнифер Лоуренс ест вареного лосося либо что-нибудь еще. Или что это любимое место баскетболиста Леброна Джеймса, поскольку там хорошо готовят буррито.

– Я бы с удовольствием попробовал любимое буррито Леброна, – выпалил Энди, поднимая руку.

– Бесполезно, – возразил ему Дин, акцентируя поднятым пальцем. Энди же в ответ только улыбнулся и откинулся на спинку стула.

– В любом случае статья начитается как-то так: «Дин Тенни запихивает большие жирные куски жареного цыпленка в свою пасть, в то время как спортивный репортер пытается заставить его говорить о том, как он ненавидит спортивные репортажи».

– Так они тебя об этом спрашивали? – поинтересовалась Эвви.

– А им и не пришлось спрашивать, – сказала Энджи. – Телевизор в баре тогда показывал его любимого комментатора.

– Пит Данцигер, – мрачно уточнил Стюарт.

Отец Эвви пренебрежительно фыркнул:

– А, тот еще идиот!

– Спасибо, Фрэнк, – обрадовался Дин. – Видишь? Фрэнк со мной согласен. Данцигер – еще тот «символ надежды» кабельного спортивного TV. И к тому же придурок.

– Дин! – запротестовала его мать, но по улыбке было видно, что ей также смешно. – Келл, я прошу прощения за своего сына.

Келл махнула рукой и сделала еще один глоток вина.

Дин продолжал:

– Три года назад была ситуация, когда Доменико Гарса, который играл за New York Меts, удачно бросил мяч в сторону «дома». Этот удачный бросок он отпраздновал, проделав чест-бамп с Флоридо Маркесом. Обо все этом тогда много говорили. Старики, которые давали интервью, были, конечно, уже не в форме, но вспомнили, что этот комментатор пытался обличать питчера. Данцигер вел речь о том, что игроки должны быть уважительными друг к другу. Помню, я сказал тогда репортеру, что никто и не заметил бы, будь Гарса и Маркес белыми.

– Я бы заметила, – возразила Эвви.

Дин немного приподнялся, как будто его тело еще помнило досаду от этого.

– Если бы на месте Доменико Гарсы был Джеймс Лео Хулихан, то держу пари, что никто не счел бы этот жест неуважительным. Он был известен своей любовью к этой игре. Кстати, именно эти слова я сказал тогда этому комментатору, и журналисты напечатали их.

– Данцигеру это не понравилось, – подтвердил отец Дина.

– Ну да, конечно, – тонко улыбнулся Дин. – Позже именно он сообщил, что я выбросил четыре диких мяча в одной игре. Думаю, что злорадство переполняло его.

На какое-то время разговор затих, и в наступившей тишине стал слышен свист ветра из-за дверей и окон.

– Я гордилась тобой, – наконец произнесла Энджи. – Ты говорил то, что считал правильным. Вот почему у тебя любят брать интервью. Ты говоришь правду.

– Например, об окружающей среде, – добавил Стюарт.

– О, эта окружающая среда! – Мама Дина положила руку на сердце.

– Неужели?! – Эвви недоверчиво наклонилась вперед.

Дин откинулся назад, застонав, как будто у него была грыжа, но Энджи кивнула:

– Он был на красной дорожке для фильма, в котором снималась Мелани – кстати, она была его девушкой в то время. Когда его спросили, что он хотел бы передать своим поклонникам, он сказал: «Отрицание изменения климата это такой же идиотизм, как утверждение о плоской Земле. Эти люди хотят, чтобы мы все утонули».

– Нет – «твердолобые болваны», – поправил Стюарт. – Твердолобые болваны хотят, чтобы мы все утонули.

– Вот именно, – легко приняла коррективу мама Дина. – Твердолобые «отморозки».

– Я не знала, что ты влез и в политику, – удивилась Келл.

– К черту политику. Я просто не хочу умирать на войне из-за последнего галлона воды в стиле Безумного Макса.

Эвви поймала взгляд матери Дина и решила вместе с ней над шуткой не смеяться.

– Дин счастлив, что мы все здесь, чтобы отпраздновать наш День благодарения, – заметила Энджи, протягивая свой бокал к бокалу своего сына.

Дин только улыбнулся, когда все подняли за него тост.

В конце концов Фрэнк переключил телевизор на футбольный матч, и все разговоры плавно перешли в гостиную и на кухню. В какой-то момент Фрэнк так разозлился из-за неудачи его любимой команды, что даже опрокинул на пол целую тарелку гуакамоле. Эвви выскочила из кухни с бумажными полотенцами прежде, чем он успел что-либо сказать.

На кухне Эвви помогала Келл чистить картошку. Келл всегда хорошо готовила. Эвви много общалась с ней в течение последних нескольких лет. Она видела, как ее шикарные короткие волосы становятся все более седыми, а похлебка – только лучше. Она очень рано потеряла мужа, когда Энди был еще совсем маленьким. А когда у Энди и Лори появились Роуз и Лилли, Келл решила отказаться от своих друзей в Колорадо, среди которых значились и Стюарт с Энджи, чтобы быть в Мэне с семьей. И вот она переехала в Томастон и купила этот замечательный маленький домик. У нее даже была постоянная спальня для внучат. Бабушка баловала внучек фруктами, поскольку овощи те совсем не любили.

Келл засыпала Эвви вопросами о Дине, и та уже в который раз пыталась ей объяснить, что между ними чисто арендаторские отношения. И чем больше Эвви говорила о Дине, тем меньше ее уверения казались Келл правдой. Эвелет меньше всего хотелось возбуждать любопытство Келл, которую ей с таким трудом некогда удалось убедить, что они с Энди не поженятся.

Эвви то и дело поглядывала через дверцу духовки на индейку, наблюдая, как она хрустит и поджаривается, а потом помогала Келл с картошкой, нарезала хлеб и укладывала его в корзину. Еще были приготовлены зеленые бобы и курица, фаршированная каштанами. А главное, Келл сделала свой собственный клюквенный соус.

– Вынимаю что-то из банки и кладу на стол в День благодарения! – говаривала она. – Это как будто ты ешь в столовой на нефтяной вышке!

Иногда она произносила: «В комнате в общежитии колледжа». А любимой ее фразой для Эвви была: «Ну, ты можешь съесть это в своей машине над переключателем передач».

Когда все было готово, они расселись вокруг большого стола довольно плотно, почти касаясь друг друга локтями. Лилли и Роуз вышли из комнаты. Вскоре вино разлили по бокалам, и Фрэнк, готовый действовать, устроился у главного блюда с разделочным ножом в руке.

– Выглядит прекрасно, Келл, спасибо, – поблагодарил он, откладывая нож. – Я хочу кое-что сказать.

Эвви почувствовала, что краснеет, хотя вина еще не пила. Она вдруг вспомнила свою свадьбу, где ее отец встал и рассказал историю, которую, на ее взгляд, не следовало бы предавать столь широкой огласке. Она произошла, когда ей было около двенадцати лет. Они собирались в зоопарк. Отец дал ей солнечные очки матери, которые почему-то оказались у него. Где-то в течение дня Эвви сочла, что потеряла их, и у нее случился, как она до сих пор полагала, единственный настоящий приступ тревоги. Тогда она сидела на скамейке, не в силах дышать, уверенная, что умирает. Для ее отца этот эпизод стал историей о том, какой любящей и чувствительной девочкой была его дочка. Такой расстроенной из-за потерянной вещи Эвви себя не помнила, особенно когда позже оказалось, что очки просто скользнули в боковой карман ее сумки. Для нее это получилась история о дыре, которую оставила ее мама, и о том, какая паника охватила ее тогда.

А потом ее отец произнес тост. Он не говорил о том, что Тиму повезло жениться на ней, и даже не сказал, что ей повезло выйти за него замуж. Вместо этого отец сказал, на ее взгляд, слишком конкретно – что ей повезло в том, что Тим женился на ней.

– Моей семье и моей Эвелет так повезло, что Тим захотел стать ее мужем.

Эвелет знала, что он имел в виду всего лишь естественную благодарность. Ее отец вырос в семье, где мать активно ратовала за расширение ERA, а отец с большим сарказмом отзывался о «женской свободе» на другом памятном Дне благодарения, в 1997 году. Фрэнк всегда хотел быть уверенным, что кто-то позаботится об Эвви, и, насколько он мог судить, ей повезло.

Она слегка покачала головой, недовольная затянувшейся церемонией:

– Пап, девочки голодны. Нам надо поесть.

– Эвелет, это займет всего минуту. Я хочу сказать, что рад, что мы все здесь собрались. Я рад, что у нас остались старые друзья и появились новые друзья и, конечно, что появились наши Роуз и Лилли. Приятно видеть, как они растут каждый год. Это замечательно.

– Аминь, – произнесла Эвви, решительно берясь за вилку.

– Эй, не так быстро, не торопи благословение, – остановил ее Фрэнк. – Мы так рады, что Стюарт и Энджи смогли присоединиться к нам. Мы благодарны, что узнали их и Дина. И мы также рады, что здесь моя дочь. Вы все увидите, какая она хорошая.

– Пап! – нетерпеливо протянула Эвви.

Фрэнк тем не менее продолжал:

– Я думаю, что многие папы хотят, чтобы их девочки вышли замуж за врачей, даже если не все из них открыто признают это. Я бы не хотел, чтобы Эвелет всю жизнь заботилась бы о каком-нибудь мужчине, который каждый вечер привозит с моря лодку с омарами. И она вышла замуж за хорошего человека, который однажды спас мне жизнь. Эвелет не смогла бы сделать то, что заставило бы меня гордиться ею больше, чем то, что она уже сделала. Она пережила этот год в одиночку, без мужа.

Эвви показалось, что ее охватил какой-то приступ. Именно так она попытается объяснить это позже, описывая, как именно она себя чувствовала. Она почувствовала, как боль растеклась по всему телу, как она поползла по рукам и ногам. Эвви почувствовала давление в голове, словно та могла взорваться. Эвелет отложила вилку, посмотрела на отца:

– Правда?

Он замолчал. Все вокруг, казалось, остановилось.

Первым нарушил молчание Энди.

– Эв, – только и вымолвил он.

Плотину прорвало. Эвви возмущенно заговорила:

– Я лежу на диване уже тринадцать, почти четырнадцать месяцев. Я почти не выходила из дома. Я как-то кормила себя, едва сводя концы с концами. Надеюсь, это не самая большая гордость для меня, как ты хочешь это преподнести. Я надеюсь, что выживание без докторской зарплаты не станет самым лучшим моментом моей жизни, какую ты готовишь для меня. Хорошо, я прошла эту школу и, наверное, проживу еще лет пятьдесят. Но надеюсь, это будет не самое интересное в моей жизни.

– Это не то, что имел в виду твой отец, дорогая, – произнесла Келл самым успокаивающим голосом. Он звучал почти как материнский, но, увы, ее мать уже не вернуть.

То, как Эвви почти свернулась в клубок при словах матери Энди, было намного красноречивее для ее отца, чем любые слова, которые могли бы быть произнесены.

– Конечно, это не то, что я имел в виду, милая, – начал оправдываться Фрэнк. – Я понимаю…

– Прекрати, – оборвала его Эвви. – Ты не понимаешь.

– Мы говорим о том, за что мы благодарны, – продолжил Фрэнк. – И я благодарен тебе за то, что ты сильная.

Эвви почувствовала на себе взгляды двух нервничающих девочек, удивлявшихся, почему в комнате стало как-то холоднее и люди вдруг замолчали, не зная, что сказать. Она посмотрела на Дина, который все это время сидел рядом с ней и смотрел на свои руки, сложенные на столе. Посмотрела на отца, который, казалось, был сбит с толку и не знал, должен ли он резать индейку, и, наверное, не понимал, что будет дальше. Она тоже этого не знала. Это походило на то, чтобы разбить стакан в собственной руке и держать осколки, потому что их некуда положить. Она глубоко вздохнула, и давление в ее голове ослабло.

– Мне очень жаль. Извините. Я не знаю, что со мной не так.

– Я понимаю, – с облегчением произнес отец, беря в руки разделочный нож. – Конечно, я это не имел в виду. Давай поедим.