ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Те, кто сражался под командованием Влада, чувствовали себя причастными к княжеской славе и хранили неизменную верность своему полководцу.
Битком набитая «труповозка» укатила к себе домой, на «подстанцию» – в следственный изолятор Агентства. Настоящих трупов на этот раз ей везти не пришлось, был только раненый – одному из клиентов отскочившая щепка попала в угол глаза, и он чудом не окривел. Впрочем, клиент сам нарвался, это именно из-за его неосторожного движения Мышкин открыл стрельбу поверх голов и щепок настрогал препорядочно.
Валюшок сидел в машине и курил. Ему все еще было не по себе. Подошедший Гусев внимательно на своего ведомого посмотрел и, вероятно, понял, что за руль его сейчас пускать не стоит.
– И какие же мы выводы сделаем из происшедшего, господин Валюшок? – спросил он, усаживаясь на водительское место и вставляя ключ в замок.
– Какие еще выводы? – огрызнулся Валюшок.
– Не-ет, дорогуша, это я должен спросить – какие?
Валюшок раздавил окурок в пепельнице и тут же потянулся за новой сигаретой. Он никак не мог понять – то ли Гусев им недоволен и собирается читать следующую заумную нотацию, то ли инцидент в раздевалке считается за естественную ошибку новичка и серьезному осуждению не подлежит.
– Я, кажется, понял, зачем нужно огнестрельное, – сказал он, надеясь отойти подальше от животрепещущей темы. – Опытный клиент игольника не боится. Верно?
– В принципе угадал, – согласился Гусев, трогаясь с места и пристраивая машину в хвост колонне группы Мышкина. – Увидев игольник, клиент начинает метаться, искать укрытие. А когда заходит компания с большими красивыми пистолетами, тут сразу все в оцепенение впадают. Ты бы видел, какая там немая сцена образовалась, когда Мышкин очередь выпустил! Один деятель чуть в бассейне не утонул.
– Тех самых пятерых взяли?
– Угу. На редкость сплоченный коллектив попался. У них даже на всех одна девица была. Но про эту-то братию можно теперь забыть, их, считай, нет больше. А вот те субчики, на которых ты напоролся, – весьма интересный случай. Прямо руки чешутся узнать, кто такие.
Валюшок провел ладонью по виску. Голова болела, причем именно с той стороны, куда чуть не попал вражий башмак.
– Я для себя выводы сделал, – сказал он. – Больше не повторится.
– Хотелось бы. Ничего, Леха, все самое интересное еще впереди. Как тебе первый рабочий день? Мало не показалось?
– Это уж точно. Часто так?
– Да что ты! Сегодня была просто весьма урожайная смена. Обычно куда скучнее. Оборванца какого-нибудь нищенствующего сгребешь, ментам передашь – и то праздник. Иногда до того тоскливо, что сам начинаешь на свою задницу приключений искать. Мы ведь действительно очень хорошо почистили Москву.
– А кто такой Бобик? – вспомнил препирательства в мобильном штабе Валюшок.
– Наемный убийца, бывший оперативник ГРУ. При задержании двоих наших застрелил, одного ранил. Его у нас менты выпросили, вот как моего приятеля Шацкого. Хотели на заказчиков выйти. Так этот Бобик прямо по дороге в СИЗО удрал, да еще и в Америку. Одна радость – не вернется.
– Почему не вернется?
– Потому что он для начала всех своих заказчиков нам сдал. Раскололся как миленький. И заказчики эти теперь его ждут не дождутся. Распростерли теплые объятия. Понял? Только смотри не сболтни. Информация закрытая.
– Как раз ничего не понял, – обескураженно пробормотал Валюшок. – А зачем тогда он Петровке нужен был?
– Я же говорю – на заказчиков выйти.
– А... Э-э...
– У АСБ тоже есть свои интересы в этом мире, – усмехнулся Гусев. – И иногда они диаметрально расходятся с интересами МВД. Бобик работал на таких людей, которых нет смысла трогать. Их выбраковка повлекла бы за собой новый дележ власти. А народу что нужно? Покой и стабильность. Ну, мы ему этот покой и обеспечили. Сделали кое-кому внушение, получили четкие гарантии, что безобразие с заказными убийствами не повторится...
– ...и Бобика в Америку сплавили, – заключил Валюшок.
– Совершенно верно.
– Чего-о?
– Вот именно так, как ты и сказал.
– Ничего не понимаю, – в очередной раз признался Валюшок. – Слушай, Пэ, а ты-то откуда все это знаешь?
– От верблюда, – дружелюбно объяснил Гусев.
– А мне зачем рассказываешь?
– А я вообще трепло. Болтун я известный.
Валюшок обиделся и надолго замолчал. Машина катилась по бульварам. За окном Москва наслаждалась тихой летней ночью, и количество обнявшихся парочек на скамейках предвещало скорый демографический взрыв.
– Господи, до чего же я люблю этот город... – пробормотал Гусев. – Иногда, знаешь, такое зло берет – ну почему, ну за что мне в нем не удалось вволю пожить, а?
– То есть? – хмуро буркнул Валюшок.
– Старый я уже, – вздохнул Гусев. – А когда был молодой, здесь и шагу нельзя было ступить, чтобы на какую-нибудь сволочь не наткнуться. Именно тогда, когда так хотелось всем улыбаться, всех любить, просто радоваться жизни... Теперь-то кругом одни улыбки, а мне это уже вроде бы и не надо.
«Еще как надо, – подумал Валюшок. Отвернулся, попробовал отвлечься – за окном действительно было красиво, – но перед глазами так и маячил проклятый ботинок. На толстой кожаной подошве с мощным рантом. – Интересно, предыдущих своих ведомых Гусев так же по-дурацки потерял? У него ведь тройка была».
– Слушай, Пэ, – сказал Валюшок осторожно. – Заранее извини, если много на себя беру... Что случилось с твоими ведомыми? Ну, которые были до меня?
Гусев закусил губу.
– Прости. – Валюшок понял, что действительно рановато начал задавать такие вопросы. – Прости.
– Ерунда, – бросил Гусев. – Как сказал бы мой приятель Данила: «Расслабься, бывает...». Знаешь, Лешка, кажется, мне уже не больно это вспоминать. Хотя... Хотя ведь это я их угробил. Сам.
Он замолчал, и Валюшок не решился уточнить, что именно Гусев имеет в виду.
До того как заняться вплотную отстрелом бездомных животных, группа Данилова решала вполне серьезные и даже в чем-то деликатные вопросы. Как-то само собой повелось, что именно Данилов со товарищи заняли в Центральном примерно то же место, что отдел нравов у милиции. Среди других старших Данила выделялся относительно гибкой психикой и хоть каким-то подобием воспитания. Ему не то чтобы ставили особенные задачи нарочно, скорее поначалу они сами его находили, а потом это уже закрепилось. Как и все нормальные группы, команда Данилова честно ходила на маршрут, но специальные операции ей подсовывали такие, куда не пошлешь, допустим, излишне прямолинейного Мышкина с его пулеметом и страстью к пальбе очередями. Данилов по-тихому ликвидировал подпольные дома свиданий и нелицензированные абортарии, без ненужных издевательств прикрывал штаб-квартиры религиозных сект, аккуратными точечными наскоками выдергивал из богемной среды распоясавшихся наркоманов и даже выбраковывал проштрафившихся милиционеров, умудрившись при этом не нажить в ментовке смертельных врагов.
А то, что он зверски избивал сутенеров и однажды в припадке злобы поставил ведерную клизму шарлатану-целителю, считалось по меркам АСБ в порядке вещей.
Полное и безоговорочное исчезновение с центральных улиц города бомжей и попрошаек всех мастей и возрастов тоже было его заслугой. Конечно, группа Данилова в этой нудной, грязной и неблагодарной работе выполняла роль верхушки айсберга. Конкретное разбирательство с каждым отловленным проводили спецмедслужба и Реабилитационный центр АСБ – громадные структуры, призванные устанавливать, окончательно ли клиент потерял человеческий облик, и создавать тем, кто искренне хотел выкарабкаться из помойки, нормальные стартовые условия. Разумеется, если клиент соглашался на детоксикацию, психокоррекцию и как минимум пятилетний испытательный срок с проживанием в глухой провинции под милицейским присмотром. Это для взрослых – детей-то не спрашивали. Впрочем, беспризорники легко шли на помещение в интернат. С тех пор как воровство стало занятием смертельно опасным, а подавать нищим вся страна в едином порыве отказалась, выжить на улице стало непросто.
Но как бы много ни трудились на благо общества специализированные учреждения, ловил-то контингент именно Данилов.
Вот и в тот душный летний вечер он должен был вывести группу на спецоперацию в район северных городских свалок. В прошлый раз у пьяного бомжа обнаружился самопальный пистолет, и тот сдуру в Данилова выстрелил. Поэтому старший группы попросил дать ему на усиление какую-нибудь тройку, у которой есть огнестрельные стволы. Так, на всякий случай.
Гусев в это время поджидал своих ведомых на станции «Кропоткинская». Был у них такой скромный церемониал – беззаботно пройтись по бульвару перед работой.
Наверху Костик сказал, что пойдет купить воды – пить очень хочется. Гусев и Женька закурили. Тут из метро вышла женщина средних лет, остановилась рядом с выбраковщиками и, глядя куда-то промеж них, в сторону огромного белокаменного храма, осенила себя размашистым крестом.
– Смотри. – Гусев толкнул Женьку локтем. – На нас уже крестятся.
– Странно, что еще не молятся, – подыграл Женька.
Женщина бросила на выбраковщиков укоризненный взгляд. Гусев, собственно, для этого ее и поддел – хотелось заглянуть человеку в глаза. С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят – если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.
– Как не стыдно, молодые люди, – сказала женщина строго, но без агрессии. – Сами не веруете, тогда хоть не кощунствуйте.
Глаза у нее оказались именно такие, как Гусев и предполагал, – с легкой отрешенностью, почти незаметной, если не знать, что искать. Глаза человека, с которым Бог, и теперь ему море по колено.
В отличие от самого Гусева – беззащитного перед мирозданием, вечно сомневающегося, но зато свободного.
Женщина отошла было, но вдруг повернула назад.
– Скажите, – мягко спросила она, заглядывая Гусеву в лицо, будто тоже проводя свой эксперимент, пытаясь разгадать душу безбожника. – Неужели вам не страшно?
– Мне-то чего бояться? – удивился Гусев. – У меня перед ним, – он ткнул пальцем в небо, – никаких обязательств нет. Мы ни о чем не договаривались. Это вам, я так думаю, положено бояться, вы же ему душу продали...
Женщина вздохнула, покачала головой и ушла, мелко крестясь и что-то бормоча себе под нос. Наверное, прося у божества снисхождения к идиоту Гусеву.
– А еще кто-то заявлял, что мы – Воинство Христово... – сказал Женька.
– Догони и предъяви значок, – предложил Гусев. – Спорим, она тебе в рожу плюнет. Хотя да, нам ведь какой-то мракобес грехи отпустил. Только объявили «Указ Сто два», как он сразу и выступил. Отпускаю, мол, выбраковке ее предстоящие грехи оптом и в розницу. Видел я его по телевизору – препротивнейший мужик. И глупый. Надеялся, что мы первым делом всех евреев забракуем, а во вторую очередь за сектантов примемся!
– Ну, по сектантам мы ведь хорошо прошлись...
– Да, было дело. Какие-то там неправильные церкви Данила на самом деле разогнал. Страшненькие попадались, тоталитарные. Но он ведь потом двоих наших попов уконтрапупил. Одного за наркоту, другого за малолеток. Ну где этот Костик, чтоб его... Кстати, Женя, могу поделиться опытом. Если не хочешь нажить лишних врагов, никогда с малознакомыми людьми не говори о религии, политике и футболе. Константин! Сколько можно ждать?!
Подоспевший Костик на ходу жадно отхлебывал из бутылки. Гусев пригляделся и отметил: ведомый совершенно не в форме. Перебрал, наверное, вчера. Тройка снялась с места и пошла на работу. Не подозревая, что Бог на Гусева сильно обиделся и в самом ближайшем времени кинет ему подлянку. Не поразит молнией, не разверзнет под ногами асфальт, а просто слегка замутит разум. И сверхосторожный Гусев со всей своей хваленой тревожностью не заметит очевидного.
И случится большая неприятность.
Гусев как раз готовился идти на маршрут, когда ему сменили задачу. Он долго упирался – терпеть не мог бомжей, не выносил их запах и особенно мучился, когда приходилось трогать вонючек руками (бомжи любили, застигнутые облавой врасплох, падать и дожидаться, пока волоком не потащат). Да и ведомые его не отличались лояльностью к типам, которые намеренно выводят себя за грань. Особенно Костик – тот вообще уверял, что один только вид такого отщепенца вызывает у него страстное желание стрелять ему промеж глаз (и получать огромное удовольствие). Но тут позвонил сам Данилов, рассказал про дурака с пистолетом, и Гусев все-таки разнарядку подписал.
К гигантской свалке они вышли в сумерках, когда все ее обитатели собрались вокруг костров. Здесь влачили какое-то совершенно особое существование, непонятное постороннему. Со своим кодексом чести и очень своеобразными взглядами на стоимость человеческой жизни. Пожалуй, даже более жестокими, чем у выбраковщиков. Как раз в этот момент над свалкой разносился пьяный мат и, судя по оживлению, кого-то били. Лучшего момента для выхода к цели не придумаешь.
Разведка обнаружила двух наблюдателей – бесформенные мешки грязного тряпья, почти слившиеся с высоченными мусорными терриконами. Часовых мгновенно сшибли иглами. Данилов подал знак, и первая волна загонщиков, спотыкаясь и кроя матом все на свете не хуже самых отпетых бомжей, рванула сквозь обломки и помои вперед.
Зажглись мощные фонари, стало очень светло, на окраине свалки заревели моторы грузовиков-«труповозок». В лучах света металась перепуганная клиентура.
Сразу несколько загонщиков врезались в небольшое поле аккуратно выстроенных пустых бутылок, еще кто-то прошиб насквозь ветхое строение из упаковочных ящиков, потом один из бомжей свалился задницей в костер, и шум достиг апогея. Гусев что-то несусветное орал, угрожал игольником потенциально опасным клиентам и старался не забывать о ведомых. Он привык ощущать их незримое присутствие немного сзади и по бокам. Если бы Костик или Женька вдруг исчезли, он сразу бы это почувствовал...
Сегодня его очень беспокоил Костик. Еще при встрече Гусев отметил, что у парня какой-то непривычно отрешенный вид, слишком плавные движения и расслабленная улыбка. «Ты что, поддал? – спросил Гусев, когда они пришли в Центральное. – Может, тебе не стоит идти на маршрут? Это ерунда, мы справимся, ты посиди в рабочей, поиграй, кофейку выпей». Костик усмехнулся и дыхнул. Ничем особенным от него не пахло, даже возможным перегаром со вчерашнего. Гусеву стало не по себе. Костик уже месяц вел себя странно. В первую очередь – утратил интерес к выпивке. И начал помаленьку отстраняться от коллег по тройке. Загадочно улыбаясь, отказывался, когда его звали дерябнуть пивка, слишком быстро исчезал из офиса после работы. Несколько раз не отзывался на контрольные звонки в свободное время. «Влюбился, что ли? – предположил Женька. – Хорошо бы». Довольно фальшиво это прозвучало. Женька тоже стал дерганый в последнее время. Он слишком близко к сердцу воспринимал происходящее внутри тройки, которая для него была чуть ли не семьей.
А Гусев подумал о другом. Ему вдруг припомнилось, как они раскопали на квартире у одного из клиентов небольшой склад белого порошка. Костик его нашел, сам. Искал оружие, а обнаружил эту дрянь. И рядом с ним в тот момент по дурацкой случайности (и в нарушение инструкции) никого больше не было... Гусев припомнил характерные симптомы наркотического опьянения. Решил, что они явно не выражены – сейчас, во всяком случае. И дал себе честное слово, что больше с левого ведомого глаз не спустит.
Будь на месте Костика другой человек, Гусев безо всяких телячьих нежностей потребовал бы от него сдать оружие и топать под конвоем на экспертизу. Но они ходили вместе четвертый год. Конечно, Гусева беспокоила возможность того, что его ведомый, не выдержав постоянного напряжения выбраковки, решил обратиться к более мощным психоактивным средствам, нежели водка с пивом. Но как Гусев позже сообразил, на самом-то деле он просто боялся Костика потерять. Утратить это замечательное ощущение того, что за левым плечом находится боевой товарищ – верная, надежная, проверенная частица тебя самого. Лучшее прикрытие от любых опасностей и неприятностей. Да, Гусев терял его в любом случае – вздумай он отправить ведомого на анализы, Костик не стерпел бы обиды. Но если этого не делать, оставался еще шанс. Поговорить по душам, пробиться сквозь невидимую стену, которую парень вокруг себя выстроил. Что-нибудь придумать.
Ни того, ни другого, ни третьего Гусев сделать не успел.
...Бомжей набралось штук сорок-пятьдесят. Их сбили в плотную кучу, обступили со всех сторон и попробовали заткнуть. Клиенты выли и делали неприличные жесты. Данилову принесли «матюгальник», и он попробовал кретинов перекричать, упирая на то, что сейчас всех перестреляет и это будет очень больно. «Труповозки» подтянулись к месту вплотную, из них полез с недовольным видом обслуживающий персонал – низшая каста выбраковки, клиническое дурачье и примыкающие к нему штрафники.
Утихомириться задержанные отказывались напрочь. Им было что терять – они тут вольготно устроились, соорудили какое-никакое жилье, имели в пригороде участки прикорма. Вероятно, они в этом году размечтались отгулять свое, пока холода не настанут, а там хоть трава не расти. Пусть даже выбраковка. Только до осени было еще далеко, и группа Данилова рухнула на аристократию помойки как гром небесный.
– Заткнитесь, гады! Палить начну – вспомните мою доброту! Маму звать будете! От боли глаза полопаются! – надрывался Данилов, свирепо потрясая зажатым в руке игольником. – Мол-чать!!! Смирна-а!!! Уроды! Враги! Пе-ре-стре-ля-ю-всех-на-мес-те!!!
Словно решив Данилова передразнить, один из бомжей дернулся всем телом, карикатурно всплеснул руками и опрокинулся назад. Толпа его не пустила, он съехал на землю. На лбу у «шутника» расплывалось красное пятно. И тут же рядом вскинулся еще один, которому пуля угодила в глаз. И третий начал падать на колени через какую-то долю секунды. И четвертый...
Ошарашенный Гусев напрягся и почувствовал – в тройке кого-то не хватает. Пусто слева. Так, а теперь и справа тоже.
За короткое мгновение, пока Гусев разворачивался и поднимал игольник, он уже понял, что сейчас увидит. И действительно – чуть позади на возвышении стоял Костик, в классической стойке для стрельбы с двух рук. Похоже, выбраковщик был абсолютно счастлив. Улыбаясь до самых ушей, он всаживал пулю за пулей в толпу.
Женька, рискуя схлопотать от друга выстрел в упор, уже лез по косогору вверх. Гусев подивился его глупости и нажал на спуск. Нужно было это сделать как можно быстрее, пока не подсуетился кто-нибудь чужой. Потому что ведущий за своих людей отвечает до конца. Короткой очередью по ногам он сбил Костика наземь. И чуть не прослезился от нахлынувшего отчаяния.
«Какой же ты законченный эгоист, Гусев! Потянуть время думал, подержать при себе парня. А вышло – ты его убил. Пусть не сегодня. Пусть не своей рукой. Все равно убил. Прикончил. Угробил. Похоронил. Забраковал. Коз-з-з-зел!!!»
На свалке вдруг оказалось много тише, чем раньше, только дружный топот множества ног приближался со всех сторон. И Женька наверху что-то несуразное выкрикивал, хлопая Костика по щекам, будто не понимая, что случилось.
Гусев вскарабкался наверх. Женька оставил бессмысленные попытки оживить парализованное тело и сейчас тянул из кармана аптечку.
– Нет! – приказал Гусев. – Не надо.
– Как?! – Глаза у Женьки были шальные.
– Очнись. Ты что, не понял, в чем дело? Костя под марафетом. Дурак я, нужно было вспомнить, как он рассказывал, что мечтает по бомжам пострелять.
– И ты... И ты с самого начала знал?!
Со всех сторон их обступили насупившиеся выбраковщики из группы Данилова. Только их здесь не хватало.
– Не знал, – коротко ответил Гусев. – Подозревал. Но доказательной базы еще не было, понимаешь? Хватит, Женя. Потом обсудим.
– Потом?! – взвился Женька. – Какое теперь «потом»?! Все, привет, он забракован!
– Может, еще и нет, – вступился кто-то. – У нас вот тоже был случай...
– Да заткнись ты! – смотрел Женька только на Гусева. – Ну, знаешь, Пэ... Ну, ведущий... Не ждал я от тебя!
Гусев провел ладонью по глазам – никто, конечно, не выключал наплечных фонарей, и отовсюду бил яркий свет. Особенно зло слепил его Женька. Гусев почувствовал, что тоже потихоньку начинает терять над собой контроль.
– Заканчиваем дискуссию, – приказал он. – Берем его и несем в «труповозку». Ну?!
Женька то ли фыркнул, то ли всхлипнул, но все-таки нагнулся и взял Костика за плечи.
– Извините, господа, – бросил Гусев в пространство. – Не хотели. Так получилось.
– Это ничего, Пэ... – сказал позади Данилов. – Бывает...
Служебное расследование завершилось для Гусева плохо, ему вкатили сразу два внутренних предупреждения, за невнимательность к подчиненным вообще и недосмотр в ходе спецоперации – отдельно. Еще одно – и будь здоров, отправляйся на черновую работу в «группу поддержки». А там единственный прокол – и окончательное падение, грузчиком на «труповозку». Конечно, Гусев мог в любой момент подать рапорт и уйти в отставку, но такой выход был для него смерти подобен. Он хотел оставаться в выбраковке до самого конца – своего или Агентства. Что будет, если АСБ прикроют, Гусев старался не задумываться. «Ничего хорошего точно не будет». Пока что Агентство гарантировало ему безопасность, и это казалось самым важным на свете.
Каждый божий день, каждый час, каждый миг статус выбраковщика защищал Гусева от себя самого. Работа держала его в узде, не позволяя спиться или потерять рассудок. И в первую очередь – не оставляя сил задумываться о том, кто же он такой и зачем вообще живет.
Да, иногда на работе бывало невыносимо тошно. Но внутренний мир Гусева казался ему во сто крат страшнее. Иногда он с легким ужасом вспоминал свою предыдущую жизнь, до «январского путча» и образования АСБ. И каждый раз удивлялся – как не сошел с ума тот Гусев, прежний, молодой идиот, запивавший снотворное водкой, чтобы не видеть тревожных снов.
Его отстранили всего лишь на неделю, но, когда они с Женькой вернулись на маршрут, ведущий понял – тройки Гусева больше нет. Как физически, так и психологически. Женька нервничал, медлил и постоянно косился на Гусева неуверенным взглядом. Будто пытался что-то рассмотреть в своем ведущем, такое, чего раньше не замечал. Гусев несколько раз пробовал вызвать Женьку на откровенность, но тот уходил от прямого разговора. Похоже, он перестал ведущему доверять.
И очень выразительно дергался, когда игольник Гусева случайно поворачивался вправо, туда, где по-прежнему нес службу оставшийся ведомый. Так дергался, что Гусев весь холодел. Не от страха – от стыда.
Он уже подумывал о том, чтобы попросить Женьке замену, когда произошла очередная глупость. Рано утром они возвращались на машине с работы. Женька должен был, как обычно, выбросить Гусева на Фрунзенской и ехать дальше к себе. Но буквально в сотне метров от гусевского дома пришлось остановиться – впереди был затор. Только что прошел дождь, и на мокрой дороге случилась цепная авария, сразу четыре машины, что называется, «догнали» одна другую. И почти десяток разъяренных мужиков от души орудовали кулаками – слава богу, забыв про монтировки и прочий инвентарь.
Гусев слегка замешкался, отстегивая ремень безопасности, и теперь оказался чуть сзади, в роли прикрывающего. А Женька с криком «Всем стоять! АСБ!» уже прыгнул в центр драки. Но услышали его далеко не все. Поэтому какой-то умник, решив, наверное, что не хрен тут делать всяким пацифистам-разнимающим, замахнулся, опасно целясь выбраковщику в голову. Женька вроде бы отреагировал, но мимо уже просвистело несколько иголок, и драчун в момент скопытился.
– АСБ! – проревел Гусев, выходя на свое законное место – вперед. – Всем стоять!
– Ты что же это, гад... – прошипел ему в ухо с трудом узнаваемый голос. – Ты же меня чуть не зацепил! Хотел и меня тоже?! Не попал, да?
Гусев оторопело повернулся к ведомому. Тот стоял весь в поту и трясущейся рукой поднимал игольник.
– Ё...нулся? – спросил Гусев ласково, внутренне обмирая.
– Я тебе больше не позволю... – пробормотал Женька. – Не будет у тебя второго раза... Хватит и Костика!
– Женя, опомнись! – попросил Гусев, машинально отмечая, что обрадованные заминкой водители и пассажиры, стараясь не шуметь, прячутся по машинам в надежде по-тихому смыться. – Женя, этот придурок хотел ударить тебя. Я его снял. У меня не было другого выхода, я выстрелил из-за твоей спины. Это нормально, мы же всегда так делали. Ты все эти годы стреляешь из-за меня – и ничего. Успокойся, Женя, все в порядке...
Он сделал шаг к ведомому, совершенно невольно, искренне желая объясниться, и как оказалось – напрасно. Рука с игольником дернулась. Гусев упредил это движение – они выстрелили почти одновременно. У Гусева две иголки застряли в обшивке комбидресса, а одна впилась в рукав, по случайности не оцарапав кожу. Женька получил столько же попаданий, но все – в плечо, и рухнул на асфальт.
И ушел из жизни Гусева навсегда.
Позже ему объяснили, что это было закономерно. Его правый ведомый страдал теми же комплексами, что и сам Гусев, но в куда более острой форме, почти болезненной. Он чувствовал себя комфортно только в составе хорошо притертой тройки, причем именно на месте ведомого, прикрывающего. Нелепая, трагическая потеря одного из коллег больно ударила по мироощущению выбраковщика и заставила искать виноватого. И, разумеется, виноватым в разрушении тройки оказался Гусев, который к тому же собственноручно подстрелил Костика.
На этот раз наказывать Гусева не стали. Он просто угодил в резерв. С ощущением жуткой вины, дикой растерянности, полной беспомощности. И уверенности, что все в Центральном смотрят на него косо. Ни понять не могут случившегося, ни простить.
Наверное, так оно и было на самом деле. Но теперь его вроде бы простили. Кажется, приняли обратно в семью.
И уж с нынешнего своего ведомого он пылинки будет сдувать.