Следуя за Хартингом, Бладшот шагнул в стеклянный лифт. Кей Ти шла позади. Стоило осознать, что до земли по меньшей мере семьдесят пять этажей, и у него на миг закружилась голова. Вокруг простирался город – футуристический лес стеклянных высотных зданий, возносящихся к облакам. Бладшот знал: перед ним – мешанина из традиционного азиатского, западного колониального, модернистского, постмодернистского и малайского индо-сарацинского архитектурного стиля. Зачем солдату может понадобиться подобная информация? Причины он отыскать не мог. Чужой голос в голове больше не звучал – словно бы как-то интегрировался в сознание, и теперь Бладшот попросту знал множество всякой всячины. Знал, что вокруг – Куала-Лумпур, и… да чего только не знал, кроме того, кто он такой и почему ни одна живая душа не позаботилась востребовать его тело для похорон.

Лифт несся все выше и выше.

– Где это мы? – спросил Бладшот.

Двери лифта со звоном раздвинулись, открывая путь в холл (строгий «корпоративный» минимализм, однако во вкусе дизайнеру не откажешь). В приглушенном свете помещение выглядело слегка жутковато. Жутковато и как-то… пусто. На экране в углу красовались буквы «RST» – вероятно, логотип компании. Пол был отполирован почти до зеркального блеска, литой бетон стен придавал примыкающим коридорам несколько индустриальный, промышленный вид.

Следуя за Хартингом, Бладшот с Кей Ти пересекли холл.

– Основное направление работы «Ар-Эс-Ти» – восстановление самого ценного достояния вооруженных сил Соединенных Штатов. Солдат наподобие вас.

Все трое подошли к стене из панелей молочного стекла. Каждую пересекал поперек рельефный логотип «RST». Центральные панели с шипением раздвинулись в стороны, и, переступив порог, Бладшот оказался на галерее, открывавшей вид на ультрасовременную рабочую зону свободной планировки. Внизу кипела работа. Всю среднюю часть помещения занимал автономный, полностью автоматический мини-завод. С конвейеров на глазах, один за другим, сходили самые разные компоненты, собранные электромеханическими «руками». Мини-завод окружало множество рабочих станций, укомплектованных техниками-людьми. Их рабочие места украшали многочисленные чертежи, дисплеи систем автоматизированного проектирования, груды разнообразных инструментов… Похоже, здесь конструировали опытные экземпляры электронных протезов и прочую технику, служащую одной цели – восстановлению, исцелению, укреплению сил. Имелся тут даже полный костюм-экзоскелет! Отсюда, сверху, цех очень напоминал пчелиный улей. Занятые работой, техники даже не взглянули в сторону новоприбывших, зато Бладшот таращился на них во все глаза. Взгляду его предстала настоящая пещера Аладдина, сокровищница передовых технологий.

– Мы, можно сказать, первопроходцы, открыватели новых рубежей. Разрабатываем всё – от экзоскелетных костюмов, в которых солдат становится много сильнее и быстрее, до нейропротезов, значительно повышающих быстроту реакции, – пояснил Хартинг, увлекая Бладшота с Кей Ти за собой.

По пути Бладшот озирался по сторонам, стараясь постичь и запомнить всё. Стараясь подавить, заглушить ощущение, будто этот высокотехнологичный цех для сборки машин и есть то самое место, где родился (ну, пускай возродился) он сам. Очевидно, именно здесь появилась на свет и рука доктора, и странный дыхательный аппарат на шее Кей Ти.

– И даже глазные имплантаты, – продолжал Хартинг, – эндопротезы, способные не только восстановить зрение, но и повысить его остроту, далеко превзойдя установленные природой границы.

Следуя за Хартингом, Бладшот с Кей Ти обошли галерею и переступили порог рабочего кабинета, отделенного от цеха-лаборатории прозрачной стеной. Очевидно, кабинет принадлежал доктору, служа ему и рабочим местом, и местом жительства. Длинный стол был завален книгами, чертежами и самыми разными деталями – может, образцами в стадии разработки, а может, чисто декоративными. Позади стола стоял книжный стеллаж, над которым висели застекленные полки, битком набитые всякой всячиной из области истории науки и медицины – особенно, как и следовало ожидать, протезирования. Рядом с полками красовались несколько вставленных в рамки сертификатов и теннисная ракетка, на взгляд Бладшота, малость не вписывавшаяся в обстановку. Вдоль стеклянных стен кабинета тянулись рабочие столы, занятые целой коллекцией инструментов и оборудования для работы с микроэлектроникой, оснащенным полудесятком мониторов компьютером, и даже электронным микроскопом.

– Но вы, – продолжал Хартинг, подойдя к компьютеру, – живое свидетельство тому, что мы на пороге одного из величайших достижений человечества за всю его историю…

Повернувшись к Бладшоту, доктор протянул в его сторону живую, человеческую руку из плоти и крови.

– Вы позволите? – спросил он.

Не понимая, в чем дело, Бладшот слегка замешкался, но руку Хартингу подал. Лезвие скальпеля, с нечеловеческой быстротой подхваченного искусственной конечностью доктора со стола, полоснуло его по ладони. Бладшот напружинился, едва сдержав порыв прикончить или изувечить Хартинга голыми руками – благо, способов это сделать в его распоряжении имелось не менее дюжины.

– Какого дьявола, док?..

Проворство, с которым Хартинг нанес удар, здорово настораживало, но, несмотря на внезапное нападение, Бладшот оставался странно спокоен. Вдобавок, боль тут же прошла. Однако, стоило ему бросить взгляд на рассеченную ладонь – и от спокойствия не осталось ни следа. Сочащаяся из раны кровь поблескивала в свете ламп, точно жидкий металл, точно малиново-алая ртуть!

– Ни хрена себе!

Бладшот поспешно зажал порез здоровой ладонью, однако зернистая жидкость, словно по собственной воле, просочилась наружу меж пальцами. Собрав волю в кулак, он отнял ладонь от раны. Казалось, кровавая клякса превратилась в причудливый калейдоскоп: переливаясь всеми цветами радуги, складываясь в завораживающие геометрические узоры, мириады мельчайших частиц потянулись назад, в рану.

– Позвольте, я все объясню, – сказал Хартинг, кивнув в сторону электронного микроскопа. – Будьте любезны, поместите ладонь вот сюда.

Но Бладшот слушаться не спешил: обжегшись на молоке, дуешь на воду. Он счел этих людей ненормальными, уродами, из-за необычности их протезов, из-за того, что сам чувствовал себя отнюдь не нормальным, пусть даже плохо представлял себе, что для него «нормально», а что нет. Да, называть их «уродами» было неверным, но он изо всех сил старался избежать альтернативы. Другое название – «сверхчеловек» – казалось невероятно нелепым. Но, как их ни называй, а осторожность не помешает. Судить по одной только внешности нельзя: надо думать, скрытых, неявных возможностей у обоих хватает.

С этими мыслями Бладшот невольно оглянулся на Кей Ти.

– Сделайте же мне одолжение, – настаивал доктор.

– Сдается мне, я только этим и занимаюсь, – отрезал Бладшот, оглядываясь по сторонам, однако лицо Кей Ти из виду стараясь не упускать. – И, похоже, не я один.

Интересно, позволят ли ему уйти, изъяви он такое желание? Он уже видел здесь уйму технических новинок. Наверняка и средств обеспечения безопасности, особенно электронных, вокруг хватает: нужно же все это богатство охранять. Однако вооруженной охраны ему на глаза пока не попадалось – ни единого часового. Очевидно, в нем здесь кровно заинтересованы, но станут ли удерживать его от ухода? И смогут ли удержать? Спокойнее на душе от этих мыслей не становилось, однако Бладшоту отчаянно хотелось выяснить, что с ним стряслось. Выяснить, кто он такой.

«А ты уверен, что хочешь это узнать?» – спросил внутренний голос. В конце концов, «останков» его никто не востребовал – что же за человек мог жить в этаком одиночестве?

Повернувшись к Хартингу и не сводя с него глаз, он сунул руку под линзы электронного микроскопа. Все, что попало под объектив, отобразилось на прикрепленном к стене мониторе. Вокруг оставленного скальпелем пореза кишмя кишели миллионы, миллиарды, целые цивилизации агрессивного вида биомеханических тварей. Микроскопически крохотных, но с первого же взгляда наводивших на мысль о военной технике.

Бладшот так и замер, вытаращив глаза.

Серебристые, многогранные графитовые панцири защищали алые мышечные волоконца рук, выполнявших сложнейшую микрохирургическую операцию: маленькие машины сшивали поврежденную кожу и плоть воедино.

– Что это за штуки? – спросил Бладшот.

– Биомеханические автоматы. Мы называем их нанитами. Они инстинктивно улучшают ваш организм, и, что самое важное, незамедлительно реагируют на серьезные травмы, восстанавливая поврежденные ткани.

В голосе Хартинга слышалась немалая гордость. Снова мальчишка с пробиркой…

Вынув ладонь из-под линз микроскопа, Бладшот уставился на нее, не в силах поверить собственным глазам. Кожа была бледна, но совершенно цела: от пореза даже следа не осталось!

– Хотите сказать, все они – у меня в крови? – спросил он.

– Нет. Они и есть ваша кровь.

С этими словами Хартинг снова повернулся к компьютерной клавиатуре и вывел на монитор какую-то видеозапись. В углу экрана возникла надпись: «ПРОЕКТ “БЛАДШОТ”».

Точно завороженный, не в силах оторвать от экрана глаз, Бладшот смотрел, как кремниевые механизмы вселяются в студенистые, амебоподобные электронные клетки раковой опухоли. Все это выглядело, точно атака, стремительное вторжение. Вот стайки крохотных роботов слились с клетками, а затем в токе крови подопытного животного заклубилось нечто вроде облака металлической взвеси. Бладшот затаил дух.

– Добившись успеха во внедрении их в отдельные системы органов, мы решились попробовать полное внедрение.

Бладшот бросил взгляд на горячий, алый, идеально круглый шрам посреди груди.

– Ну да, еще бы, – пробормотал он.

Кадр снова сменился, и на экране появилась лабораторная мышь. Поднявшись на задние лапки, зверек мелко, часто дышал. В груди его мерцал, пульсируя, неяркий алый огонек.

«Вылитый я», – подумал Бладшот.

– Подобно тому, как нашему телу требуются калории, нанитам тоже нужна своя, особая энергия. Ее обеспечивает наша лаборатория, – сообщила Кей Ти.

Эта новость Бладшоту пришлась не по вкусу: уж очень похоже на зависимость.

– Также, подобно нашему телу, чем усерднее наниты трудятся, тем больше энергии потребляют, – добавил Хартинг.

– А свет откуда? – спросил Бладшот.

– Тепловое излучение. Тепло генерируют наниты, без сна и отдыха старающиеся спасти жизнь этой мыши, – объяснил Хартинг.

«Спасти?» – мысленно усомнился Бладшот, однако все это объясняло, отчего его шрам горяч на ощупь.

Мышь на экране рухнула набок и замерла. Красный огонек в ее груди угас.

– Ту самую мышь, которая только что сдохла? – спросил Бладшот.

Хартинг призадумался.

– Надо признать, первые результаты оптимальными не назовешь, – отвечал он.

– Так, может, перемотать дальше, сразу к оптимальным? – предложил Бладшот. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

– Оптимальный результат – это вы, так как теперь мы научились отслеживать уровень энергии.

– И перезаряжать пациента, когда ее уровень понижается, – добавила Кей Ти.

Необходимость в «перезарядке» тоже не внушала радужного настроения: опасения насчет зависимости подтверждались.

Бладшот придвинулся ближе к экрану. Теперь экран заполнили тучи занятых делом нанитов. Он просто не знал, что и думать, как все это воспринимать. Сравнивать было не с чем (впрочем, с материалом для сравнений у него вообще было небогато). Что же он должен чувствовать? Возмущаться учиненным над ним насилием? А может, дивиться чудесам науки? Пожалуй, Бладшот склонялся к последнему, вот только никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что эти крохотные машинки на экране живут в его теле. Опять же – пусть точно он этого знать и не мог, но сильно подозревал: обычные люди вряд ли сочтут этакие чудеса технологически осуществимыми.

– Хотите сказать, эти-то штуки и вернули меня к жизни? – спросил он.

– Да, – ответила Кей Ти.

Выходит, он – и вправду чудовище Франкенштейна… Правда, одно из лучших, ни перед чем не останавливающихся, невероятно крутых чудовищ Франкенштейна – если, конечно, ему не соврали, но до Канзаса-то так далеко, что сомневаться в их словах причин нет. По крайней мере, до поры до времени.

– И у нас неплохо получилось! – добавил Хартинг, не упуская возможности похвастать успехом.

– Тогда почему я ничего не помню? – спросил Бладшот.

В конце концов, если эти наниты способны починить мясо, отчего б им и память не починить?

– Не знаю, – со вздохом признался Хартинг. – Неизведанная территория. Насколько я могу судить, наниты спасли жесткий диск, но данные потеряли. Однако это неважно.

Вот тут Бладшот был с ним в корне не согласен.

– Но я же не разучился ходить. И говорить не разучился, – возразил он, повернувшись к Кей Ти. – И помню…

– Да, вы еще вспомните множество всевозможных вещей, – заверил его Хартинг. – Важно другое: теперь вы знаете много из того, чего не знали раньше. Каков будет квадратный корень из семи тысяч девятисот двадцати одного?

Бладшот изумленно поднял брови. Такое к известным ему вещам уж точно не относилось.

– Откуда мне знать? – буркнул он, но вдруг почувствовал в голове, под черепом, нечто крайне странное, а порождала это ощущение все та же осведомленность о том, что происходит в его теле. Казалось, извилины серого вещества щекочет паучьими лапками разряд электричества.

– Восемьдесят девять, – ответил он Хартингу.

Доктор торжествующе улыбнулся.

– А как будет «зима»… ну, не знаю… скажем, по-гэльски?

Опять то же ощущение, только слабее… Бладшот вспомнил, как будет по-гэльски «лето», и «осень», а после:

– Зима… «геере», – ответил он.

Все это объясняло и голос, зазвучавший в голове, когда он впервые пришел в себя, и как он сумел опознать основные части нанитов, увидев их на экране.

– А кто получил Нобелевскую премию по литературе в пятьдесят третьем? – спросил Хартинг, весьма довольный собой.

– Уинстон Черчилль. Сказавший: «Империи будущего – это империи разума»… вот это круто!

Странное дело: информация словно бы поступала откуда-то извне, однако он все это просто знал. И в то же время в глубине души чувствовал, что эти знания – не его. Нет, ни этих, ни любых других знаний он вовсе не отвергал – просто не думал, будто сам был настолько ученым, настолько начитанным парнем. Он явственно чувствовал зов какой-то остаточной личности, будто бы объявившей войну разуму, потенциально способному стать оружием в той же степени, что и тело.

– А кого изображают статуи перед Стеной Реформации? – продолжал Хартинг.

– Жана Кальвина, – начал было Бладшот, но тут же умолк и повернулся к Кей Ти. – А вы разделяете его взгляды на свободу воли?

– Чемпионат Лиги Патриотов? – вместо ответа спросила она. – Золото. Счет восемь-ноль. Кто победил?

– Карина Тор… – Внезапно осекшись, Бладшот пригляделся к ней. – То есть, вы.

Кей Ти усмехнулась и подмигнула ему.

Хартинг откашлялся.

– Наниты – по сути, подвижные микропроцессоры, встроенные в ваш мозг и поставляющие вам ответы на вопросы самого широкого спектра, как полноценная информационно-поисковая система, – сияя от гордости, пояснил доктор. – Просто невероятно!

– Невероятно? – переспросил Бладшот.

– Да!

Казалось, доктор вот-вот запрыгает от восторга.

Тем временем Бладшот пытался осмыслить услышанное и оценить возможное развитие событий. Вся его электронная начинка, вся эта операция наверняка обошлась недешево. Если Хартинг говорит правду, его потенциальная мощь действительно невероятна. Значит, без оговорок, без узды, без надзора – никак, и это заставляло задуматься: свободен ли он? Если даже забыть о необходимости «перезарядки», оказаться в клетке, какой бы, хоть и странной, но уютной она ни была, ему ничуть не хотелось. Ладно. Решение он примет, когда узнает, кто он такой и что с ним произошло – при этакой электронной начинке это труда не составит.

Бладшот ненадолго сосредоточился, но…

– Отчего я о себе нигде ни слова не нахожу? – в конце концов спросил он.

В кабинете стало так тихо, что Бладшот смог расслышать и голоса техников, и шум станков за стеной, и даже едва уловимое шипение дыхательного аппарата Кей Ти.

– Оттого, что ищете персональные сведения о погибшем в бою солдате войск специального назначения, участника операций сугубой секретности, – пояснила девушка.

Ладно, допустим… и все равно что-то тут было не так. Если у него имелась семья, имелись друзья, хоть какой-то след наверняка бы отыскался.

– Да, – поддержал ее Хартинг, – и, к тому же, все это у вас в прошлом. Ну, а сейчас перед вами будущее. Здесь вы – один из нас. Мы – ваша семья, которой у вас, похоже, никогда не было.

Закатав рукав, Хартинг продемонстрировал Бладшоту весьма впечатляющую с виду полнофункциональную искусственную руку. В протез был даже вмонтирован небольшой сенсорный экран.

– Послушайте: мальчишкой я играл в теннис, да так, что меня прочили в звезды. Когда мне исполнилось пятнадцать, у меня обнаружили рак, и руку – полугода не прошло – пришлось ампутировать. Но мне повезло. Вместо того, чтоб горевать об утраченном, я начал думать над тем, что мог бы создать. И вот теперь солдат, потерявший руку… – Хартинг обрушил кулак на металлическую столешницу, оставив в ней порядочную вмятину, – получит новую, еще лучше прежней!

Бладшот покосился на вмятину в столешнице и вновь перевел взгляд на доктора.

– Понимаю, все это должно произвести на меня впечатление, но есть тут одна загвоздка: я ведь не знаю, что потерял.

И вправду, его никак не оставляло чувство, будто он лишился не только своего «я», отчетливая, мучительная тоска по чему-то неведомому.

– Здесь, в «Ар-Эс-Ти», вы – свой. Член семьи, которой вы никогда не имели. И в этой семье… – доктор ослепительно улыбнулся. – В этой семье вас называют «Бладшот».

Бладшот молча взирал на него. Он понимал, что к этому все и придет: в конце концов, проект назван именно так. Понимал… и все же не оставлял надежды на настоящее имя, надежды снова почувствовать себя собой, пусть даже новую личность придется строить с нуля. Но нет, не тут-то было. Он – всего-навсего научный эксперимент.

– Вот, значит, как? – наконец спросил он.

Голос его даже не дрогнул.

– Именно, – с улыбкой ответил Хартинг.

Сказано это было вполне приветливо, но непреклонно.